Текст книги "Любовь Носорога"

Глава 17

Паша Носорог

Паша смотрел на нереально возмутительную картину того, как его начальник службы безопасности лапает его женщину, и охуевал.

И думал, что как-то частенько в последнее время он охуевает без последствий для окружающих. Непорядок. Теряет хватку.

И, вполне возможно, что пришло время закрутить гайки. И начать с одного безгранично наглого старого придурка, который, похоже, совершенно берега попутал. И решил, что имеет право трогать то, что давным давно уже принадлежит Паше.

Сама собственность, правда была с этим не согласна и трепыхалась, даже совершала демарши, гордо уходя после классного секса и смешно округляя при этом испуганные лисьи глазки. Дурочка. Он тогда разозлился, само собой, но даже с какой-то нежностью.

Забавная такая. Как она удивилась, когда Паша ей на нелогичность ее же поведения указал! Как распереживалась! А чего переживать, спрашивается?

Все на свете продается. И все продаются. Просто надо цену правильную назвать. В ее случае это не деньги. Понятно уже. Значит, семья. Длинноногая пьянь, которую они тогда вытаскивали из кабака. Родители…

Кстати, надо подогнать Батю, что-то он долго ее предков – казаков ищет. А может и нашел уже. Паша был занят неделю, не особо находилось время думать о Полине. Но вспоминал, конечно. Перед сном. С членом в кулаке.

А в основном не до того все. Дела, они, бля, сами себя не сделают.

Вова Черный, ушатавший бедного чистенького Васю на деловых переговорах по-русски до больничного на нервной почве, ожидаемо не захотел идти навстречу и предъявил по поводу драки в одном из его заведений. Шавки доложили в тот же день, скорее всего, обрадовали. Конечно, когда еще так удачно Носорог кого-то из них, козлов, потопчет? Чтоб без серьезных последствий для организма. И с прибылью боссу. Радость же.

Вова все же проявил осторожность и уважение и позвонил только на следующий день ближе к обеду. И все равно попал под дурное настроение Носорога, совсем недавно пронаблюдавшего поспешный побег полностью удовлетворенной им за ночь, и, что самое досадное, абсолютно удовлетворяющей его во всех отношениях женщины. Черный, сначала не словивший момент, попытался продавить Пашу на личную встречу, радуясь тому, что ухватил за яйца, но Носорог рявкнул пару раз, ставя на место зарвавшегося урку, и тот сразу сник. Но ситуацию, само собой, попытался раскрутить в свою сторону. И был в своем праве на этот раз, как ни противно.

Носорог, помянув недобрым словом и казачку, и ее сестру-пьянь, тоже немного сбавил обороты, решив, что Вова надоел, и надо с ним решать, но не сейчас. В итоге один скинул пару процентов, а второй забыл про моральный ущерб.

И эта уступка была Паше поперек горла. Потому что Вова, как и любое шакалье, прекрасно чувствовал момент, слабину, когда можно хапнуть. Куснуть. И откусить побольше. И тут, вот в этой ситуации, была слабина Паши. Конкретная такая. И вполне возможно, что заинтересуются теперь, что это за баба такая, из-за которой Носорог рог почесал. Сам. В кои-то веки, сподобился.

Паша в этот же день вызвонил Батю, судя по голосу отсыпавшегося после бурной встречи с местными деловыми людьми, получил отчет по итогам, общую оценку по ситуации, вполне благоприятную, кстати, и по личности Васи, проявившего себя настоящим бойцом, но истощившего внутренние ресурсы (тут Паша мрачно подумал, как бы его финдиректора теперь не пришлось в венерологию отправлять, Черный особой разборчивостью в шлюхах не отличался, драл, по старой зековской привычке, все, у чего были дырки, поэтому качество баб в бане могло быть и не особо высоким).

Паша доклад выслушал молча, тяжело глядя перед собой, и Батя даже по телефону тонко улавливавший нюансы настроения начальства, замолчал, ожидая распоряжений.

– По Черному – материалы сегодня к шести. Все. Особо интересует, с кем бодается. По Васе – больничный ему без содержания, штраф за тупость и недальновидность в размере месячной зарплаты, только реальной, да?

– Да-да, Паш, конечно… – тут же поспешно отозвался Батя, но Паша не слушая его, продолжил, злясь, что даже такие вещи надо разжевывать, никакой надежды на понимание…

– По филиалам – сегодня сними отчетность вместо Васи, он пусть в венерологию сгоняет. Сам, кстати, тоже не пропусти…

– Да, Паш! Я даже и не думал там! – возмутился Батя вполне искренне.

Но Паше некогда было разбираться:

– Справку мне принесешь. А то хер тебя знает, за что ты там держался… По Москве помнишь, да?

– Да, Паш, все скоро готово будет.

– Сегодня. Я приеду через час в офис. И к шести тебя жду со всеми документами и справкой из венерологии.

– Ты так обо мне беспокоишься, словно трахать собрался, – не удержался и съязвил Батя.

– А вот тут ты не ошибся. Вазелин прихвати.

И отключился.

Постоял, подумал, покосился на разворошенную кровать. Хорошая женщина все же. Прям, как под него делали. И в постели тоже то, что надо. Отзывчивая такая, искренняя. И чего выделывается? Ведь нравится ей все. Очень даже нравится. Так под Пашей ни одна баба не кончала. Чтоб до дрожи, чтоб реально все внутри сокращалось, ни одна шлюха подготовленная, умелая, так не могла.

И Паша такого кайфа не испытывал, эмоциональной такой отдачи. И за одно это надо сделать все, чтоб попридержать казачку подольше рядом. Вот еще ей бы теперь это вдолбить. Кстати, хорошее слово. Вдолбить. И идея – тоже. Вдалбливать так, чтоб голова отключилась.

Потому что, если женщина включает мозг, то ничего хорошего обычно не происходит. А значит, что? Правильно, надо, чтоб ей этого делать не приходилось.

И то, что она бегает, хотя явно хочет его – еще один признак того, что женщине думать вредно. А ноги раздвигать полезно. Убежала опять, надо же…

Думает. Прикидывает. Цену набивает, не иначе.

Ну, он не жадный, заплатит.

Догонит только.

И сразу заплатит.

Ей понравится.

Весь день пролетел в рабочем угаре, но Паша, привыкший и любящий работать, словил от этого кайф, успокоился и пришел в доброе расположение духа.

И решил пока что не форсировать. Не передавливать.

Ну, бегает пока от него коза-казачка. Пусть побегает. Не денется никуда.

Может, за пару дней как раз мысли из головы дурные выветрятся. Соскучится, может, обдумает все.

Нападать, напирать – это, конечно, хорошо и правильно, но в этом случае Паша ощущал, что надо переждать в засаде. Чуйке он привык доверять, поэтому решение принял единственно верное.

И спокойно погрузился в работу, которой всегда было дохренища.

А вечером Паша поймал обнаглевшего вконец Батю за приставанием к секретарше. Ну как, приставанием… Подарок припер ей, судя по коробке, что-то из брендов ювелирных. Сонька, краснея в цвет волос, отказывалась, аккуратно отпихивая от себя пальчиками красную коробочку, а Батя, согнувшись возле ее стола в три погибели, и расставив лапы так, чтоб полностью окружить смущенную девчонку, что-то убеждающе гудел в розовое ушко.

Паша скривился, кивком пригласил Батю за собой, вниз, в зал, оборудованный специально для директорского состава.

И там, наконец-то отвел душу, вбивая в обнаглевшего подчиненного основы субординации.

Батя, конечно, уворачивался и даже пару раз удачно, так, что Носорогу пришлось немного ускориться, но в итоге пропустил-таки слева в челюсть.

И повалился, сдавленно хрюкнув.

– Поддавался, сука? – спросил подозрительно Паша, присев возле неподвижно лежащего на татами тела.

– Нихераааа… – прохрипел Батя, принимая предложенную руку и вставая. – Вот ты Носорог, бля. Хватку вообще не теряешь…

– Теряю, раз ты меня не понимаешь с одного раза, – ответил Паша, откручивая крышку с бутылки с водой.

– Паш… Ну нравится она мне. Очень. Почему нет? – Батя, тяжело отдуваясь, потирая набитое плечо и осторожно двигая челюстью, сел на скамейку, глянул на своего директора неожиданно неуступчиво.

– Потому что давишь. Она не хочет. И вообще, мне секретарь нужен. А она возьмет и свалит, где мне другую брать?

– Да кто бы говорил про давишь… – пробормотал Батя, зло и насмешливо глядя на Пашу.

Тот открыл рот, чтоб осадить наглого подчиненного, но подумал и не стал, признавая правоту. Ну да, давит. Но тут другая ситуация! И вообще, что позволено Юпитеру…

– Короче, ты меня понял, я тебе второй раз говорю, повторяю. Цени. И держи свой член в штанах. Мне секретарша нужна, а не зашуганная мышь.

И Батя, отвернувшись в сторону, кивнул с неохотой.

Паша кратко проинструктировал его насчет Полины. Присматривать, по камерам данные отсылать прямо к нему. По сестре пробить, если еще не сделано. И не трогать. Только послеживать. Ненавязчиво так.

И занялся делами, потому как навалилось. Особенно беспокоила Москва и приход на его территорию крупного международного холдинга. Правда, тот в основном торговые центры строил, и потом их же и сдавал арендаторам, но мало ли. Они устраивали тендеры, выводили своих подрядчиков и теснили местных. Короче говоря, экспансия полным ходом. И надо было решать, то ли дружить с ними, то ли воевать. И Паша изучал документы и прикидывал, что выгоднее. Кроме этого постоянная текучка не позволяла головы поднять.

По Полине поступала информация каждый день, и Паша отвлекался от дел иногда, просто глядя, как она работает за своим столом. Как закусывает ручку, по-привычке делая пометки не в электронном календаре, а в обычном бумажном планере. Как иногда потягивается, разминая затекшие мышцы и прогибаясь в спине. В эти моменты ее грудь завлекательно обрисовывалась под тонкой рабочей блузкой, и Паша невольно облизывался. И прикидывал, под каким бы соусом ее к себе заманить. Не будешь же опять Пузырю распоряжение давать, даже через Батю. Западло. Надо по-другому, чтоб в доступе была. Рядом.

Он поставил Бате задачу выяснить, куда ее можно приткнуть работать на директорский этаж, и тот, ржанув в трубку, пообещал решить этот вопрос.

На выходных Паша мотался по делам в соседнюю область, и вернулся только в понедельник. И сразу на объект, где возникли непонятки, которые можно было бы решить и без его участия, но надо иногда показываться народу, чтоб не забывали, на кого работают.

И вот теперь, наблюдая, как его начальник, бля, безопасности, обнимает его, бля, женщину, Паша думал, что маловато он показывается народу. И некоторые явно забыли, на кого работают. Ну ничего, сейчас Паша напомнит, почему он Носорог.

Глава 18

От носорожьего рева Сергей Витальевич вздрогнул и чуть было не выронил меня прямо в лужу. Я опять взвизгнула и уцепилась за его плечи.

Безопасник очень спокойно и показательно аккуратно поставил меня на землю, ободряюще, хотя и несколько кривовато, улыбнулся и развернулся к бешено раздувающему ноздри начальству, чуть прикрыв меня широкой спиной.

Начальство суженными глазами оценило диспозицию и явно сочло ее вызывающей.

– Добрый день, Павел Сергеевич.

– Добрый? Да?

Ох, как рычит! Тихо, но страшно… До мурашек пробирает…

Я не рисковала встречаться взглядом с Носорогом, трусливо спрятавшись за спину безопасника, но даже от одного тона, уже спокойного, холодного-холодного, ноги затряслись. И как это Сергей Витальевич стоит еще? Я бы точно упала. На колени, наверно. А, стоп, я же уже падала…

Собственная реакция внезапно разозлила, да настолько сильно, что я, подняв подбородок, вышагнула из-за спины безопасника и нагло встретила жесткий, черный, до ужаса пугающий носорожий взгляд.

– Я здесь по тому вопросу, который мы с вами обсуждали сегодня днем по телефону, если помните. – Все так же спокойно и с достоинством заговорил Сергей Витальевич.

– А она? – Паша мотнул головой в мою сторону, обращаясь исключительно к Сергею Витальевичу и подчеркивая тем самым мою незначительность для этой беседы.

Я покраснела от злости и негодования. Так, значит, да, Носорог? Даже простого «добрый день» я не заслужила? А чего так? Плохо ноги раздвигала? Гад толстокожий!

– Я со своим руководителем приехала.

Сказала и сразу же испугалась. Вот это да! Это как это я так? Судя по напрягшейся еще больше спине безопасника, влезла я зря. И, если до этого надеялся он утихомирить Пашу своим деловым тоном, то теперь, похоже, придется нам бегством спасаться от разъяренного Носорога. А эти твари, кстати, диким упорством отличаются… И выносливостью… И злопамятностью… Чеееерт…

– Рукводителем? – опять обманчиво спокойно поинтересовался Паша.

Не у меня, само собой. Кто я такая? Вылезла, вякнула? Я ж только так, для утех постельных…

Я, утратив окончательно инстинкт самосохранения, опять хотела выступить, но Сергей Витальевич меня опередил, поспешно шагнув к Носорогу:

– Павел Сергеевич, на две минуты, – он начал оттеснять застывшего монументом самому себе Пашу в сторону, оглянулся на меня, выразительно кивнув на бытовку, где спрятался от греха подальше после носорожьего рыка прораб, – Полина, идите, займитесь работой.

Я кивнула и скоренько двинулась в указанном направлении. Забежала, закрыла дверь, встретилась с испуганным взглядом прораба участка, серьезного такого мужика, далеко за пятьдесят, и покачала головой. Чертов Носорог и его бешеный темперамент. Всех запугал.

Из вагончика я вышла минут через пять, уже с документами. И, честно говоря, не удивилась бы, если б не обнаружила ни Паши, ни безопасника. Носорог мог за это время бедного Сергея Витальевича на атомы раскатать и уехать.

Еще вариант, что Мужчины могли вполне между собой договориться и оставить меня здесь. В назидание, так сказать. Паша вообще склонен женщин отправлять восвояси, даже о такси не озаботившись (да, знаю, несправедливо, сама всегда убегала, и отказалась бы от помощи с доставкой домой, но я была очень зла), а безопасник мог решить, что такая наглая секретарша, у которой семь пятниц на неделе, ему нафиг не нужна. И что свой долг извозчика он на сегодня выполнил с лихвой. Короче говоря, я бы не удивилась ни одному из вариантов.

Но, увидев двух совершенно спокойно разговаривающих мужчин возле черного ровера безопасника, собственно, тоже не удивилась. И только думала, неторопливо шагая к машине, что, наверно, если б они уехали, бросив меня тут, я была бы даже рада. И восприняла бы это, как подарок судьбы. Потому что права моя мама была, ох, как права… И избави пуще всех печалей…

А теперь вот буду пожинать плоды собственной импульсивности, глупости. Потому что явно назад не отмотать, и, если только сам Сергей Витальевич не передумает, то придется переходить к нему под начало. И плоды собственной несдержанности и похотливости, конечно же. Потому что не было бы этого, не было бы вообще ничего. И не умирала бы я сейчас от чернущего взгляда обернувшегося на меня генерального директора, не дрожали бы ноги, не стягивало болью живот. Ужас какой, ужас же. Неделю не видела, только успокоилась, и вот на тебе. И стоит, уже спокойный такой, смотрит на меня. Курит. И смотрит. Красивый, черт. Красивый. Как же я сразу не замечала? Щетина опять на щеках… Куда-то ездил? Отдыхал? Не один, наверно… И не важно. Вообще не важно…

– Все, Полина? – спокойно уточнил Сергей Витальевич. Я кивнула. – Тогда поехали.

– Я сам ее отвезу, – сказал Паша, отбрасывая сигарету. Глянул на меня в упор, так, что как только ноги не отнялись, непонятно, скомандовал:

– В машину.

И, не дожидаясь, двинулся к своему джипу. Не оглядываясь. Абсолютно уверенный в том, что я пойду за ним, как собачонка на привязи.

Я умоляюще посмотрела на Сергея Витальевича, прижимая к груди папку с документами, но он только головой покачал, и взгляд отвел.

– Завтра жду вас на пятнадцатом. Покажу фронт работ.

– Но мне надо еще завершить…

– Не надо. Все за вас завершат с Пуз… Кхм… С Максимом Юрьевичем.

Я поняла, что помощи от него ждать не стоит, мельком подумала, что зря я вообще вылезла, зря согласилась, дура, вот дура…

И пошла следом за Носорогом, уже забравшимся внутрь машины и, само собой, не озаботившимся открыть мне дверь. Как собачонка на привязи, да.

Я залезла в джип, для чего пришлось поддернуть узкую юбку, пристегнулась демонстративно. Паша, наблюдавший за моими действиями спокойно и дружелюбно даже, если не считать совершенно по-звериному сверкнувший зрачок, (или это блик от навороченной панели машины?), шевельнул пальцем, и заблокировал двери.

И вот тут-то вся моя напускная бравада исчезла. Но я выдохнула, стараясь делать это незаметнее, погасила в себе неуместное желание начать дергать ручку двери, и даже умудрилась с вызовом кинуть взгляд на водителя.

Он какое-то время смотрел на меня молча, затем повернулся и включил зажигание. Машина тронулась, я вцепилась в папку с документами и смотрела строго перед собой, сжавшись. Словно, ожидая чего-то. И не понимая, как ожидая? Со страхом, или со странным, теребящим сердце волнением?

Примерно половину дороги до города мы ехали в молчании. Он рулил, я выдыхала. Успокаивалась. Уговаривала себя, что ничего такого. Что он просто довезет. Что у меня еще куча работы. И вообще… Носорог проклятый, толстокожий. Как он может… Едет, такой спокойный, когда я тут от страха умираю. От страха? Реально, Полина, от страха? Самой-то не смешно? Или скажешь, что не думала о нем эту неделю? Или – а давай-ка пойдем чуть дальше – не ждала? Что приедет? Или позвонит? Или вызовет? Не… Хотела?

Так что получается: и в самом деле, цену себе набивала этим уходом? Показывала, что не такая? Или… Хотела, чтоб побегал? А ты, оказывается, такая же, как и все, Полина. Как и все эти твои подружки бывшие, которые любили мужчин лицом по асфальту возить… Своего добиваясь. Только здесь у тебя прокол мощный. Носорога не повозишь по асфальту. Рог помешает.

Это ты, скорее, проедешься пятой точкой по какой-нибудь твердой поверхности, если дурить будешь. И о чем ты только, Полина, думала, когда вообще на это все соглашалась? И как ты умудряешься, вроде стараясь выбраться, с каждым разом увазать все сильнее и сильнее?

Хотела спокойно жить, чтоб никто не беспокоил, спокойно со своими проблемами разбираться.

Попалась на глаза одной ходячей проблеме. Огромной такой.

Попыталась быть тише воды, ниже травы. Чтоб не тронул.

И угодила к нему в постель.

Попыталась вывернуться, отказаться, написала заявление, чтоб уже окончательно.

И оказалась в его кабинете на диване с раздвинутыми ногами, окончательно потеряв к себе всякое уважение…

Дальше – больше…

И сейчас. Сейчас ты тоже теряешь все, Полина. Себя теряешь. Опять. Опять! А он едет, рулит себе и даже не разговаривает с тобой, не считает нужным. Зачем ему с тобой говорить? Кто ты такая?

Смотрит перед собой. Спокойно, сосредоточенно. И руки его на руле сильные, жилистые, черным волосом поросшие, и там, выше, под подкатанным рукавом, начинается татуировка, обычная, бойцовская, осталивший зубы тигр в сполохах пламени. А на спине – Носорог. Огромный, бегущий на тебя, раздувающий мощные ноздри и сверлящий черными страшными глазами.

И, когда он двигается, потягивается, Носорог на его спине тоже двигается. И словно смотрит. В душу заглядывает. Как его хозяин. Тот, кто подчинил себе зверя. Угомонил в себе, огромного и неустрашимого. Внезапно подумалось, что хотела бы я посмотреть на его бой. Наверно, только так в полной красе можно было бы оценить, почему его так прозвали.

Если он все делает вот так вот, с напором, агрессией, мощью… То понятно, почему добился всего. Не устоять перед ним потому что.

И ты, Полина, это на себе испытала по полной программе.

Проехался по тебе Носорог, одним движением жизнь разрушил.

Все сломал, до основания развалил. И не заметил этого даже. Что ему твоя жизнь? Так, игрушка. Играет он тобой, а тебе сладко. Тебе горячо. Тебе хочется, чтоб не останавливался. И это ужасно.

Я смотрела на него, молчаливого, такого спокойного внешне, нервно оправляла юбку, словно защищалась. И вспоминала, не желая этого совершенно, как он задирал на мне эту же самую юбку у себя в кабинете, легко, быстро, как ноги раздвигал, нависал надо мной, лишая дыхания. Смотрел на меня, черными своими внимательными глазами, и жарко мне было, душно. Воздуха хотелось. А не было воздуха. Только он. Его напор, его жадность, его желание. Парадоксальным образом заражавшее и меня, мое тело глупое, которому так понравилось то, что с ним делали эти руки и эти губы. Я помнила, как страшно было. И как хотелось. До боли. До слез. До сумасшествия. А он знал. Все понимал прекрасно. И, когда он дотронулся до меня тогда губами, неизвестно, кто испытал большее удовольствие. Кого тряхнуло током сильнее.

Пересохли губы.

И зачем ты это вспоминаешь, Полина? Зачем вообще думаешь о этом? И смотришь на него зачем? Наваждение какое-то. Гипноз. И ты в этом уже. Утонула ты. Дура ты, дура… Не умеющая ни себя сдержать, ни себя спасти… Пропала ты, Полина…

Паша невозмутимо рулил, и даже не глядел на меня, лицо его было, как всегда бесстрастным. А я смотрела на него. И уже не скрывалась. Смотрела, смотрела, взгляд не могла отвести. И думала только о том, чтоб уже довез поскорее. Неважно, куда, главное, чтоб закончилось это все. Чтоб я освободилась от этого плена ужасного.

И тут Паша съехал на обочину и выключил мотор. И посмотрел на меня. И я поняла, что получила то, что хотела. Потому что все закончилось. И совсем не моим освобождением, к сожалению.