Текст книги "Две женщины"

КНИГА ВТОРАЯ

Глава 13

– Да заткни же ты наконец этого чертова ребенка! – перекрывая плач малышки, взревел Барри. Сьюзен шагала по спальне, гладила девочку по спинке и старалась ее успокоить. У Венди резались зубки, и было очевидно, что это ей совершенно не нравится. Казалось, мир, в котором она очутилась, пришелся девочке не по нутру, и приходилось постоянно и открыто выражать свое недовольство.

Венди плакала с самого рождения. Врач говорил, что это колики, Сьюзен считала, что это колики, Барри же был убежден: ребенок послан им самим дьяволом и не приносит никакой радости. Хуже того, даже если малышка вдруг затихала, стоило ей увидеть лицо Барри над детской кроваткой, и третья мировая война начиналась снова.

Венди Кэтрин Далстон не нравился ее отец. Нельзя сказать, чтобы Сьюзен считала ее слишком строгим судьей. Но Барри стали выводить из себя ночные приступы дикого рева, и он жаловался на них всем и каждому. Сьюзен иногда задумывалась, кто из них кричал громче, Венди или он. В любом случае, она всегда слышала только эти два голоса.

В отличие от Барри Венди была ее отрадой. Стоило только Сьюзен посмотреть в эти огромные голубые глаза, и она таяла. Сьюзен твердо верила в то, что девочке суждено стать необыкновенной красавицей, поэтому ее любовь к Венди была беспредельна. Венди стала для нее всем. Барри подозревал это и ревновал жену к дочери. Он пытался скрывать свои чувства, но у него ничего не получалось. Раньше все было не так. Сьюзен все свое время и любовь отдавала Барри. А теперь…

Встав с кровати, он пошел в соседнюю спальню и начал тянуть ребенка из рук Сьюзен.

– Положи эту маленькую дрянь обратно в кровать. Пусть поорет. Твою мать, Сью, давай хоть одну ночь поспим спокойно!

Его крик еще больше подействовал на Венди, и, чувствуя напряжение в комнате и страх матери, она завопила. Сьюзен крепко прижала девочку к груди.

– Ее все равно пора кормить, Барри. Чего ты хочешь от ребенка? Ей всего четыре месяца, она еще ничего не понимает.

Барри снова попытался вырвать ребенка из рук матери, но Сьюзен вцепилась в него мертвой хваткой.

– Я предупреждаю тебя, Барри, если ты будешь продолжать и сделаешь ей что-нибудь, берегись!

Слова вылетели из уст Сьюзен раньше, чем она успела осознать, что говорит. Сработал инстинкт матери, защищающей своего ребенка. Несколько долгих секунд Барри смотрел на нее, и Сьюзен почувствовала, как сердце ее сжал железный обруч страха.

– Барри, послушай меня… Барри, пожалуйста…

Удар кулаком оказался таким неожиданным, что она полетела назад к детской кроватке и едва не уронила малышку на пол. Сьюзен почувствовала, что у нее рассечена бровь, почувствовала, как потекла струйка крови, а на глаза навернулись слезы. Барри наблюдал за всем словно в замедленной съемке. Ударив ее, он сразу понял, что переусердствовал. Такого удара хватило бы и для взрослого мужчины. Уже в момент замаха он знал, что не прав.

Венди замолчала, в комнате стало совсем тихо, и оба – Барри и Сьюзен – посмотрели на ребенка. Кровь Сьюзен капала ей на лицо, и оба подумали, что это кровь девочки.

– Ты, проклятый ублюдок, что ты наделал?

Сьюзен испугала тишина, необыкновенная тишина, к которой она не привыкла. Вдруг Венди улыбнулась широкой блаженной улыбкой, и железный обруч, сжимающий сердце Сьюзен, ослабил хватку.

Барри снова посмотрел на свою дочь – никаких сомнений, она его ребенок. Как поразительно похожа на него! Увидев улыбку, кровь и сопли у нее под носом, он испытал облегчение, знакомое только сильно провинившимся людям. В какой-то момент он подумал, что ранил ее, а ничего хуже для него быть не могло. Ведь в их мире считалось неприемлемым поднять руку на ребенка. Того, кто это делал, более не считали за человека. Его поносили, били, презирали. После того как ребенок достигал школьного возраста, с ним позволялось обращаться как угодно, но трогать малышей… малыши были радостью для всех. Правда, иногда за исключением родителей.

Барри больше не мог слушать окружающих, восторгавшихся Сьюзен и ее даром матери и хозяйки. Даже Дэви Дэвидсон говорил, что Сьюзен – сокровище, даже миссис Дэвидсон постоянно упоминала о прекрасной дочери Далстонов и об их безукоризненно чистом доме. Сьюзен была создана для материнства, хотя как это получилось, зная Джун и ее прошлое, оставалось загадкой. Похоже, ей этот дар ниспослал сам Господь.

Сьюзен любила даже мать Барри. Она говорила, что та трудится как пчелка и тому подобное. Снюхались бабы, черт бы их побрал! Глядя на Сьюзен сейчас, ненакрашенную, с большим животом и в старой ночной рубашке, Барри не чувствовал к ней ничего, кроме отвращения. Груди Сьюзен по-прежнему были переполнены молоком, оно постоянно текло, и ребенок, как присоска, то и дело висел на ней – утром, днем, вечером, ночью, бесконечно. Сьюзен называла это «кормлением по требованию». Барри же считал, что таким образом она портит ребенка с самой колыбели. Но разве она его слушала?

Если Венди Далстон чего-то хотела, она это получала. Будь то ласка, внимание, еда… Пожелай она сигарету, ей бы и сигарету в рот сунули. Страх все еще одолевал Барри, и поэтому, взяв ребенка у матери, он начал качать его на руках. Удивительно, но Венди на сей раз молчала, словно недоумение и беспокойство заставили ее немного охладить свой пыл. Посмотрев на отца, она снова широко улыбнулась обезоруживающей беззубой улыбкой.

Несколько минут Барри подбрасывал ее вверх и вниз, наслаждаясь ощущением ее крохотного тельца в своих руках. Вот такой она ему нравилась. Когда он ей нужен, когда она так близко, он обожал ее.

Сьюзен наблюдала за ними, чувствуя нависший над глазом сгусток крови и убеждая себя, что не произошло ничего страшного. Маленькие дети часто бывают причиной напряженных отношений в семье. А уж если и до этого все было не слишком гладко, то чего уж тут ждать…

Она вышла из комнаты, уверенная, что Барри ничего опасного не предпримет. В ванной Сьюзен вытерла лицо. Кровь была повсюду, но она слишком устала, чтобы переживать об этом. Рана выглядела страшнее, чем была на самом деле. Рассечена бровь. Следовало бы поехать в центр Лондона и наложить пару швов, но, чувствуя смертельную усталость, Сьюзен просто заклеила бровь пластырем и умылась. До утра и так сойдет, а потом придется как-то все объяснить матери Барри.

Что бы она делала без Кейт! Эта женщина стала ее самым верным другом. Со дня смерти Джейсона Кейт заменила ей мать. Сьюзен сомневалась, что Барри относится к ней так же тепло. Кейт не разговаривала с сыном целый год, пока не родилась Венди. Тогда Сьюзен убедила ее забыть старые обиды. Но сегодняшнее изуродованное лицо вряд ли улучшит отношения между матерью и сыном.

В некотором отношении язычок Кейт оказался еще хуже, чем у Джун. Хотя Кейт не ругалась матом и не чертыхалась, иногда ее слова просто прогибались под весом того презрения, которое было в них вложено. Барри приходилось слышать от нее подобные речи так часто, что иногда Сьюзен хотелось выставить Кейт из дома. Это облегчило бы ей жизнь.

Убрав аптечку, она вернулась в спальню. Барри спал на кровати, Венди расположилась у него на груди. Девочка тоже спала. Слегка улыбнувшись увиденному, Сьюзен устроилась в выкрашенном белой краской плетеном кресле. Она могла подремать, пока Венди не проснется, тогда она сможет взять ее и покормить.

Она устала, она безумно устала.

Дорин вошла в кухню с большим яблочным пирогом в руках. Было восемь тридцать утра, а она при полном параде, накрашенная, с новой прической. Она ни за что не стала бы переодеваться, если бы куда-то не собиралась.

– Как поживает мой маленький ангел?

Голос Дорин звучал весело, и Сьюзен, отвернувшись от раковины, посмотрела на нее.

– Что он натворил на этот раз? – присвистнула ее подруга. – Я слышала, как он здесь орал и бушевал. Вот звука удара не слышала, иначе позвонила бы в полицию. Подумать только, он может тронуть тебя или ребенка!

Сьюзен вздохнула:

– Он разошелся и уже ничего не мог с собой поделать. Венди раскричалась, мы оба очень устали, я наговорила ему кучу всего…

Глаза Дорин стали круглыми как блюдца.

– Что ты сказала?

Сьюзен покраснела.

– Да так… Но хватило, чтобы заработать вот это. – Она показала на заплывший глаз и пластырь. – Во всяком случае, утром он чертовски раскаивался. Можешь себе представить, Дор? Он всю ночь проспал с Венди на груди. Ты бы только видела их двоих. А утром, когда он проснулся и увидел ее, впервые улыбнулся. Ей с ним было так уютно, что она даже ночью не проснулась.

Дорин криво улыбнулась:

– Значит, он наконец осознал, что тоже в ответе за ребенка? Что Венди человек, а не игрушка?

Затем обе услышали шаги спускающегося по лестнице Барри.

– Он только что покормил ее. – Сьюзен приложила палец к губам и улыбнулась.

Войдя в кухню с Венди на руках, Барри посмотрел на Дорин таким взглядом, словно неожиданно обнаружил в своем салате таракана, и воскликнул:

– Она съела пять унций, какая молодец! Это потому что я кормил ее и ей не приходилось утруждать свой маленький рот, чтобы сосать твои огромные сиськи. В будущем сцеживай молоко, и пусть она ест из бутылки.

Это был приказ. Сьюзен рассеянно кивнула.

– Она ест достаточно и из груди, просто на груди нет отметок, по которым можно увидеть, сколько она съела.

Сьюзен говорила легко и непринужденно, стараясь максимально разрядить обстановку.

– С такими растяжками, как у тебя, отметки никто не разглядел бы, даже если бы они были. Делай, что я сказал. Я буду кормить ее ночью и сам смотреть за ней. Ты ее портишь.

Барри осторожно положил ребенка в плетеную корзину. Венди весело взбрыкнула ножкой и снова улыбнулась. Барри чувствовал себя на седьмом небе от радости. Быть отцом оказалось волнующим занятием, в сравнении с которым проигрывал даже секс. Она обязательно предпочтет его матери. Будучи в этом уверен, Барри вышел из дома, не сказав больше ни слова. Дорин почувствовала, что напряжение спало, как только за ним закрылась дверь.

– Он придурок, Сью. Если бы ты могла посмотреть на него глазами других людей.

Сьюзен засмеялась и налила им обеим чай.

– Я все вижу, Дорин, я просто знаю, как с ним нужно обращаться.

Сьюзен старалась выглядеть уверенной, хотя на самом деле все было гораздо сложнее. Но Барри ушел на весь день, а если повезет, то и на всю ночь. Значит, она останется вдвоем с Венди, а больше ей ничего и не нужно.

Барри потчевал всех собравшихся в кабаке историей «ночного кормления». Его распирало от гордости, когда он напыщенно провозглашал свою теорию воспитания детей. Он рассказывал о Сьюзен, возомнившей себя единственной и неповторимой, – мол, только она может осчастливить ребенка. Ну что ж, он доказал ей, что она не права. Барри чувствовал себя победителем и советовал всем завести детей, чтобы понять, как легко живется их женам.

Многие смеялись и соглашались с ним, но несколько мужчин неохотно поддержали общее веселье, а один суровый докер по имени Фредди Макферсон не нашел в речах Барри вообще ничего смешного.

– Ты не прав, Барри, женщинам вовсе не легко. У моей Жанетт было девять детей, и это убило ее. Ей едва исполнился сорок один год, когда с ней случился чертов инфаркт. Ты говоришь полнейшую чушь, мальчик. Один раз в жизни покормил ребенка ночью и возомнил себя доктором Споком. У меня на руках было девять детей до тех пор, пока не подросла Ли Аннет и не разгрузила меня немного. Так что не наговаривай зря на женщин, им хватает работы.

Барри был раздражен, но ему пришлось проглотить горькие слова, потому что Фредди во всей округе пользовался репутацией прекрасного отца и бесспорного властелина детских сердец.

Чувствуя себя глупо, Барри попытался сгладить ситуацию:

– Может быть, с девятью это и тяжело. Но говорят, Фредди, ты никогда в своей жизни не стрелял вхолостую. Так ты сам, наверное, и заездил жену до смерти!

Засмеялись все, даже Фредди, который на собственном горьком опыте убедился, что значит воспитывать девятерых детей в нищете.

– Да уж, с этим точно было все в порядке. Мне ее не хватает. Разовые встречи с незнакомками никогда не заменят того тепла и покоя, которые дает любящая тебя женщина, со всеми твоими недостатками: от грязных ботинок до воняющих потом подмышек.

В голосе его слышалась тоска по ушедшей жене и тому покою, который она дарила. В этот момент в кабак вошел Джоуи, и Барри сразу понял – что-то произошло. Кивнув всем, Джоуи заказал большой бокал скотча и потащил Барри в дальний угол зала, согнав двух человек со своих мест, чтобы поговорить наедине.

– Что случилось, Джоуи?

Тот досадливо покачал головой:

– Все из-за этого чертова идиота Дерби. Он явно напрашивается на крупные неприятности, и я – тот самый человек, который готов ему в этом помочь.

Барри взволнованно провел рукой по волосам.

– Что он сделал на этот раз?

Джоуи вздохнул:

– Он не собирается платить, черт побери. Сказал мне, что не боится ни меня, ни Дэви, ни Баннермана. По всей видимости, он теперь работает на небольшую фирму в Бермондси. Попробуй угадать, кому она принадлежит?

Внезапно у Барри внутри все похолодело.

– Только не говори, что братьям Винтер!

– Именно. Они наняли его в качестве вышибалы долгов, и он вдруг возомнил себя главным.

Джоуи говорил сквозь зубы, его душила злоба. Он буквально выталкивал из себя слова. Положение оказывалось весьма затруднительным. Братья Винтер были известны всем. Так или иначе, но они поддерживали непростой союз с Баннерманом. Это не являлось ни для кого секретом и всех устраивало. Войны не хотел никто. С того времени, как ушел Крейс, в результате мучительных переделов образовались территории, принадлежащие отдельным группировкам, каждая из которых защищала свой район. До сих пор им удавалось решать проблемы мирным путем, но событие такой значимости могло заставить их снова взяться за оружие.

– Я должен поговорить с Баннерманом и послушать, что он скажет.

Барри рассеянно кивнул. Затем, наклонившись через стол, усмехнулся:

– Почему бы нам, черт возьми, не преподать им хороший урок на будущее и не посмотреть, что из этого получится?

Джоуи покачал головой:

– Это слишком серьезно, Барри. Мы не хотим начинать войну. По крайней мере до тех пор, пока Баннерман не скажет своего слова.

Джоуи очень нервничал, и это беспокоило Барри. Ему редко приходилось видеть Джоуи в таком состоянии. Барри понимал: нужно сказать что-то, дабы привести Джоуи в чувство. А тот продолжал:

– Когда я стоял там, он смеялся надо мной, и я ничего не мог сделать. Жаль, что у меня при себе не было оружия. Я бы прострелил ему голову на хрен.

Барри понимал тестя. Не справиться с поставленной задачей в его профессии считалось позором.

Оскорбление было сильнее, потому что исходило от такого человека, как Джорджи Дерби – огромного агрессивного мужчины, способного зубами перекусывать стальную проволоку да к тому же отличавшегося особым злопамятством и мстительностью. У Дерби и в лучшие времена было трудно выудить деньги, а уж работа в долговом бизнесе сделала его еще большей сволочью, чем раньше.

Встав с места, Джоуи поднял пустой бокал и тяжело вздохнул.

– Давай еще выпьем. Мне это просто необходимо.

По пути к стойке Барри пытался придумать, что бы такое сказать, чтобы поднять Джоуи настроение.

– Кстати, Барри, как твоя малышка? Все еще орет как резаная с утра до вечера?

Все засмеялись, а Фредди крикнул:

– Нет, вы слышали? Пришел доктор золотые ручки!

Снова грянул взрыв смеха. Барри порадовался небольшой разрядке, но это не уменьшило его желания хорошенько отдубасить Фредди. Тот, по его мнению, говорил сущую ерунду. Но Барри сдержался и начал рассказывать Джоуи о Венди и о том, как она перестала плакать, едва он взял ее на руки. Как он велел Сьюзен не портить дочь постоянным потаканием ее капризам.

– Все равно, Джоуи, дети сильно напоминают женщин. Они должны знать, кто в доме хозяин. От этого они будут чувствовать себя увереннее в жизни. Ты же не позволяешь своей жене делать все, что она захочет, ведь так?

Джоуи устало засмеялся и повернулся к своим приятелям у стойки бара, прежде чем ответить.

– Скажи это Джун. Последний раз, когда она кого-либо слушала, так это специалиста по трипперу, у которого была на приеме.

Публика грохнула, и Барри, поняв, что попал впросак, заискивающе засмеялся вместе со всеми.

– Что ж, Джун верна себе?

Джоуи глубокомысленно кивнул:

– Так и есть.

– Давай закажем жратву и хорошенько выпьем. Еще только полпервого, и у нас целый день впереди.

Джоуи кивнул, но по-прежнему напряженно размышлял о чем-то, и это было замечено всеми. К трем часам он впал в весьма воинственное настроение, а к четырем тридцати был готов убить кого угодно. Джорджи Дерби обидел его гораздо сильнее, чем Джоуи осознавал, но Барри понимал значение случившегося и усиленно себя накручивал. Он думал, что, если удастся справиться с Дерби, они заставят все общество с ними считаться.

Глаз Сьюзен болел: бровь следовало бы зашить. Глядя на себя в зеркало, она пала духом. Выглядела она ужасно. Ее лицо, никогда не отличавшееся красотой, сейчас просто походило на карикатуру благодаря заплывшему глазу и вспухшей брови. Проявившийся синяк делал его еще более несуразным.

– Черт тебя побери, Барри Далстон, – произнесла Сьюзен в пустоту комнаты.

Спальня была очаровательной. Сьюзен потратила много времени, чтобы сделать ее красивой и уютной. Она часто представляла себе, как они с Барри будут в ней обнимать друг друга, ласкать, заниматься любовью, а по утрам в воскресенье играть с детьми.

– Ты читаешь слишком много книг, а настоящей жизни не знаешь.

Она уже привыкла говорить себе так. Этот вывод несколько притуплял остроту несчастья, терзавшего ее душу. Венди лежала на кровати и что-то весело лепетала на своем детском языке.

– Ты сама с собой разговариваешь, моя девочка?

Она внимательно посмотрела на кроватку и услышала довольное гуканье. Сьюзен боготворила свою доченьку и обожала ее. Как всегда, приближаясь к Венди, она почувствовала прилив молока к груди. Барри со своим кормлением из бутылочки… Она улыбнулась, вспомнив об этом.

Взяв Венди на руки, Сьюзен заботливо приложила ее к груди и почувствовала сначала ее мягкие губы, потом – как Венди принялась сосать молоко и, наконец, нажим десен на сосок. Сьюзен держала девочку очень нежно, позволяя малышке утолять голод, гладя пух на маленькой головке, целуя крошечные пальчики на ручках и ножках.

Удовлетворенная таким обращением, Венди расслабилась и успокоилась, ощущая знакомый запах и вкус. Она нежилась в любви матери, окутывавшей ее словно теплым пушистым облаком. Пока ребенок ел, Сьюзен тихонько пела ей песенку, потом стала целовать малышку. Подумала, поменять ей пеленку или не трогать, оставить спать так, и вдруг услышала, как в дом с шумом ввалился Барри. Он хлопнул кухонной дверью, затопал по лестнице и встал в дверном проеме раньше, чем она успела сдвинуться с места.

Он стоял и сверлил взглядом их обеих в течение нескольких секунд. Его глаза превратились в две узкие щелки, так велик был гнев.

– Я ждала тебя, Барри, но мне пришлось покормить ее, она проголодалась.

Не говоря ни слова, Барри продолжал смотреть на жену. Встав, Сьюзен положила малышку в плетеную корзину. Выпрямившись, она повернулась к мужу.

– Ты делаешь это специально? Я тебе говорю сделать то-то и то-то, но ты никогда не слушаешь, – процедил Барри. Голос его был злым, но удивления в нем не слышалось. Казалось, он точно знал, что увидит, когда придет домой.

– Я ушел с работы, чтобы покормить свою дочь, а тебе, видишь ли, пришлось покормить ее самой? Ты не могла подождать секунду?..

– Барри, Христа ради, ведь уже два часа ночи. Тебя не было дома со вчерашнего вечера, с восьми тридцати. Что, ты полагаешь, я должна была делать, оставить ее голодной?

Слова были сказаны извиняющимся тоном. Барри взглянул на нее:

– Посмотри на себя, Сью, ты стала безобразной жирной коровой. У тебя только вымя да следы от растяжек. Ты думаешь, мне хочется возвращаться домой? К огромной жирной ведьме, которой ты стала? Ты думаешь, я жду не дождусь, чтобы скорее вернуться домой? Ну уж нет. От одной мысли о тебе меня тошнит.

Сьюзен горестно закрыла глаза. Венди заплакала, голос ее становился все громче. Сьюзен автоматически наклонилась над корзиной.

– Не трогай ребенка. Она уже и так избалована.

Сьюзен выпрямилась и умоляюще посмотрела на него.

– Пожалуйста, Барри, не начинай снова. Не сегодня, пожалуйста.

Барри снова посмотрел на нее, остановив взгляд на животе и груди, – на том, что так нравилось ему когда-то. Она почувствовала, что от близкого присутствия ребенка у нее снова прилило молоко и тут же потекло по одежде. Ее бросило в жар от мысли, что из-за этого ситуация только ухудшается.

– Господи, Сью, ты действительно безобразная тварь.

Она посмотрела на ребенка, и он с силой ударил ее по лицу. Удар был таким звонким, что звук от него перекрыл плач ребенка. Подойдя к Сьюзен, Барри толкнул ее лицом на кровать. Подоткнув ей под живот подушку, он опустился рядом на колени, грубо вошел в нее и услышал, как она застонала.

– Давай, продолжай, чертова жирная свинья. Давай стони, сука!

Он грубо насиловал ее. Тем временем крик ребенка стал таким громким, что закладывало уши. Сьюзен хотелось убить мужа, чтобы только подойти и успокоить ребенка. Барри продолжал свое дело. Теперь его голос, полный эмоций и ненависти, заглушал голос малышки.

– Ты, жирная, уродливая проститутка, ты должна считать себя счастливой, потому что я женился на тебе. Кто бы еще пошел на такое, а? Кто бы еще мог дать тебе детей?

Теперь он тянул ее за волосы назад, причиняя ей еще большую боль.

– Ты такая же, как моя мать. Думаешь, что твое дерьмо не воняет. Да, ты так думаешь. Еще как воняет. Ты, поганая…

Он был близок к кульминации: она чувствовала, как содрогается его тело, его хватка ослабла… Слава богу, все закончилось.

Она отодвинулась от него. Ее измученное тело болело. Венди плакала по-прежнему, Сьюзен подошла к ней, думая, что теперь, когда Барри получил то, что хотел, он оставит их в покое. Но ошиблась.

Удары были сильными с самого начала, но Сьюзен могла вытерпеть что угодно. Она сидела на кровати, пытаясь уберечь лицо. Кулаки Барри все сжимались – до тех пор, пока костяшки пальцев не стали совершенно белыми. Его зубы скрежетали, красивое лицо превратилось в жуткую гримасу отвращения. Это пугало Сьюзен больше всего. Он потерял контроль над собой. В таком состоянии он мог ударить кого угодно, даже ребенка.

Сьюзен побежала в детскую и, склонившись у кроватки, как могла пыталась защитить себя руками от ударов. Он бил ее ногами, кричал и оскорблял до тех пор, пока не устал, а тело Сьюзен не превратилась в кровавое месиво. Наконец его гнев поутих, и он услышал плач Венди.

На какое-то мгновение ему показалось, будто Сьюзен стучит ногой по полу. Затем он понял, что звук доносится от задней двери. Осознав это, Барри моментально расслабился. Если бы приехали полицейские, они стучали бы в парадную дверь.

Он посмотрел на свою жену – она представляла собой страшное зрелище. Выглянув из окна спальни на улицу, он тихо чертыхнулся. Под окном стояла Дорин в ночной рубашке и с большой сковородой в руках.

– Я знаю, что ты там, ублюдок. Оставь девочку в покое и выходи сюда! Со мной сразись, трусливый подонок!

Крик Венди эхом отдавался у Барри в мозгу. Когда он проходил мимо корзины с ребенком, ему захотелось пнуть ее как можно сильней, – так, чтобы она полетела вниз по лестнице и это несносное чудовище наконец заткнулось. И он действительно ударил ногой по корзине, которая от удара проехала пару метров по полу. На Венди это никак не подействовало. Она заливалась все громче и громче.

Дорин теперь кричала на пределе возможностей своего голоса:

– Отдай мне ребенка, ты, скотина! Я слышу ее. Где Сьюзен? Что ты с ней сделал? Я позвонила в полицию, дружок, они будут здесь с минуты на минуту!

Барри вернулся назад к Сьюзен. Она по-прежнему лежала на полу и не двигалась. Его охватил страх: показалось, что он убил ее. Он сбежал вниз по лестнице, открыл дверь черного хода и, оттолкнув Дорин, бросился в темноту. Голос Дорин преследовал его. Страх придавал силы. Во всех домах зажигался свет, и он проклинал Дорин за то, что своим криком она разбудила соседей. Ему и в голову не приходило, что он сам всех разбудил.

Дорин ворвалась в комнату и подхватила Венди на руки. Пытаясь успокоить малышку, она в то же время осторожно ее обследовала. Спальня Сьюзен находилась рядом со спальней Дорин, за тонкой стенкой, поэтому Дорин слышала все от слова до слова и очень испугалась за Сьюзен. Убедившись, что с девочкой все в порядке, Дорин пошла искать подругу.

Она нашла ее лежащей на полу с разбитым до неузнаваемости лицом, стены комнаты, так же как и детская кроватка, были забрызганы кровью. Дорин ощутила прилив ненависти такой силы, что только отсутствие Барри спасло его от возмездия. В тот момент она могла совершить что угодно.

Сьюзен находилась в сознании, но, по всей видимости, получила сотрясение мозга. На ощупь она пыталась доползти до стены, чтобы встать на ноги. Кое-где кровь на ней уже подсохла и образовала запекшуюся корку ржавого цвета, но раны продолжали кровоточить.

– О Сьюзен, Сьюзен, милая, что этот мерзавец натворил?

Дорин была в шоке. Положив ребенка на пол возле двери, она помогла Сьюзен подняться, провела через комнату в спальню и уложила на кровать. Ей показалось, что на это потребовалась целая вечность. Сьюзен не могла контролировать свои движения – она двигалась так, словно на ногах у нее были тяжеленные ботинки, подбитые свинцом.

Дорин подняла с пола притихшую Венди. Положив ребенка в корзину, она снова со страхом посмотрела на подругу. От макушки до пяток тело Сьюзен представляло собой один сплошной синяк. Сьюзен срочно требовался врач и госпитализация. Дорин жалела, что не позвонила в полицию на самом деле. Они оказали бы помощь, возможно, успели бы предотвратить самое худшее. Но ее остановил впитанный с молоком матери закон улицы: никогда и ни при каких обстоятельствах не звонить в полицию. Это являлось неписаным правилом. Люди сами разбирались между собой. Как разрешить данную ситуацию, Дорин не имела ни малейшего представления.

Подойдя к телефону, она позвонила Кейт и Джун, хотя почему она решила побеспокоить последнюю, Дорин и сама не знала. Наверное, глубоко в душе она надеялась, что, увидев свою дочь в столь бедственном положении, Джун пожалеет ее и заставит Джоуи приструнить Барри. Но всерьез она не питала таких надежд. Затем она позвонила доктору, которого знала с незапамятных времен. Через час он был на месте.

Барри украл машину, красавицу бледно-голубого цвета марки «зефир», с радио и восьмидорожечным магнитофоном. Он проехал немного, слушая «Ты сегодня ночью одинок» Элвиса Пресли, и ему стало себя жаль. Затем у него родилась идея. Он остановился у телефонной будки и набрал номер Джоуи. Трубку взяли немедленно.

– Что ты сделал с моей Сьюзен на этот раз? – спросил Джоуи невнятно, но с угрозой. – Джун только что укатила на такси в твою хренову берлогу. После того как позвонила эта придурочная Дорин.

– Мне пришлось ее проучить. Слушай, у меня появилась классная идея, как наказать Джорджи Дерби. Хочешь присоединиться? Показать ему, кто есть кто?

В словах Барри слышалась угроза. Он говорил таким тоном, словно сомневался в желании Джоуи участвовать в разборке, хотя, принимая во внимание количество выпитого Джоуи спиртного, можно было с уверенностью предсказать результат разговора.

– О чем разговор? Конечно хочу…

Барри перебил его:

– Тогда собирайся, я за тобой заеду. Тебе это чертовски понравится, дружок.

Он положил трубку и поехал к дому Джоуи. После того как сегодня ночью все будет закончено, никто и никогда не посмеет больше так с ними обращаться. Сегодня враги получат свое, а он, Барри, станет легендой – с помощью Джоуи, конечно. Сегодня ночью он вступит со своим тестем в союз, который свяжет их на всю жизнь. Барри был в этом уверен.

Джорджи Дерби был хорошим мужем и отцом, искренне любившим свою жену и детей. Он женился поздно и поэтому особенно ценил и берег свое сокровище – семью. Джорджи спал в кровати, крепко обняв жену. Трое их детей – семилетний Максим, четырехлетний маленький Джорджи и двухлетняя малышка Каролина – спокойно спали.

Джорджи снилась огромная черная собака, пытавшаяся добраться до него и его семьи. Собака была ужасно злой, с огромными клыками, которые легко могли перемолоть маленькие кости его детей. Неожиданно из пасти собаки стало вырываться пламя. Огонь начал охватывать его со всех сторон. Он чувствовал запах гари и громкий треск. Пламя становилось все более грозным.

Он проснулся от громких криков своей жены и понял, почему она так кричала. Его дом был охвачен огнем. Вскочив с кровати, он рывком поднял жену и попытался вывести ее через дверь спальни. Но она от ужаса остолбенела, не в силах двигаться, и только кричала, чтобы он спасал детей. Лестничная площадка была вся в дыму, на ощупь ему удалось добраться до детской и перенести детей в гостиную.

Жена открыла окно. Соседи стояли на улице и кричали, что уже вызвали помощь. Им оставалось только ждать. Младшая девочка, страдавшая астмой, задыхалась и непрерывно кашляла. Ее маленькая грудная клетка судорожно вздымалась, пытаясь вдохнуть воздух.

Джорджи выглянул из окна в надежде увидеть «скорую помощь» и пожарную бригаду, а вместо них заметил Джоуи и Барри. Стоя у большой голубой машины, они беззаботно махали ему руками.

Малышка вдруг замерла на руках у матери, и он бросился к ней, но вдруг понял, что она умерла. Что-то внутри сказало ему об этом. Каролина с самого рождения была болезненным ребенком. Теперь она умерла, убита подонками, не имевшими ни малейшего представления о том, как сильно он любил этого человечка, как бесконечно много значили для него семья и дети. Жена громко кричала. Сейчас он спрячет подальше свою ненависть и утешит ее, но у него была отличная память, и на его стороне было время.

Сьюзен проснулась в больнице «Уайтчепел». Рядом с ней сидела Дорин с улыбающейся малышкой на руках. Сьюзен не могла пошевельнуться. Ее тело пронизывала боль, а растерзанная душа страдала от того, что Барри Далстон, ее муж, человек, которого она любила всем сердцем, сотворил этот кошмар.

– Все в порядке, дружок?

Голос Дорин звучал мягко и сочувствующе. Сьюзен попробовала улыбнуться:

– Я так понимаю, буду жить?

Это была шутка. Не совсем удачная, но тем не менее шутка.

– Как дела у самой лучшей девочки на свете? – Она попыталась взять ручку малютки в свою руку, но это потребовало слишком больших усилий. – Я чувствую себя хреново. Барри приходил?