Текст книги "Не молчи. Дневники горянки"

Он действительно мне очень понравился. К тому же, учитывая то, что это был мой первый подарок со дня, как я попала в этот дом, мой восторг был вполне оправдан.

Выражение лица Адиля выдавало довольство собой

– Надень его.

Признаться, я и сама очень хотела померить его.

Аккуратно вынув украшение из коробки и отыскав крохотный замочек, я попыталась его надеть, но застегнуть его я так и не смогла. Адиль подошел сзади и, взяв концы цепочки в свои руки, ловко управился с замком.

– Ну как? – нетерпеливо спросила я.

– Ты красавица.

Он как-то странно сказал это. Его глаза вдруг потемнели.

Я смутилась.

– Я пойду, посмотрю в зеркале.

Я собралась выходить, но он схватил меня за локоть.

– Зачем тебе зеркало? Посмотри в мои глаза. Отражение легко можно разглядеть.

Я была в недоумении. Он впервые так откровенно нагло вел себя.

– Что ты такое говоришь? Пусти меня.

Но он только сильнее сжал мою руку.

– Как же так? А поблагодарить брата за подарок? Я ведь единственный, кто вспомнил.

– Спасибо, – уже не скрывая раздражения, произнесла я.

– И все?

– Что на тебя нашло? Что еще ты хочешь?

– Поцелуй меня, – с ухмылкой произнес он.

Меня эта просьба, точнее, требование, привела в ступор. Я не понимала, как на это реагировать и чего вообще он хочет. То ли я действительно должна была как следует отблагодарить его, обнять, поцеловать в щеку и сказать «спасибо», то ли он просто насмехается надо мной. Но он так крепко сжал мою руку, что боль не давала мне возможности выбрать вариант.

– Адиль, мне больно.

Он притянул меня к себе, и я оказалась накрепко зажата в его объятиях.

– Ты что делаешь? – почти переходя на крик и пытаясь вырваться, произнесла я.

– Хочу достойной благодарности.

Его наглость приводила меня в ярость.

– Знаешь что? Мне не нужно ничего от тебя. Забери обратно. Отпусти меня и забери эту чертову побрякушку обратно.

– Нет уж.

Он рассмеялся. Казалось, ему нравится моя злость.

Я пыталась выбраться, но все было тщетно. Он был раза в три крупнее меня, и мои удары по груди и плечам были для него сродни легкому массажу.

Поняв никчемность попыток выбраться из кольца его рук, я взмолилась:

– Прошу, пусти меня. Мне больно.

– Хорошо. Только поцелуй меня.

Я посмотрела ему в глаза. Они горели каким-то жутким огоньком.

– Хорошо. Но обещай, что отпустишь.

– Обещаю, – торжествующе произнес он.

Немного посомневавшись, я решила, что так быстрей избавлюсь от него, и потянулась губами к его щеке, но он вывернулся и поцеловал меня в губы. Я попыталась вырваться, но он обхватил меня еще сильнее. Паника и гнев охватили меня. Я со всей силы укусила его. Отбросив меня в сторону, он взвыл от боли и прижал руки к губам.

Я оклемалась и, поспешно встав, побежала. Но, едва ступив на лестницу, я ощутила его руку на своей голове. Он схватил меня за волосы и стащил вниз.

– Отпусти меня! – взревела я.

– Вот теперь точно не отпущу, – запыхавшись, произнес он.

Прижав меня к стене, он набросился на меня и стал целовать. Меня трясло. Я вырывалась, отбиваясь руками и ногами. Но все было тщетно, физически он слишком превосходил меня, силы были не равны. Я закричала, в надежде на то, что хоть кто-нибудь услышит мой крик и придет на помощь. Но это было бесполезно. Срывая голос, я не прекращала кричать, до тех пор, пока он не ударил меня по лицу, разбив губу.

– Закрой рот, дура! Тебя все равно никто не услышит. Только меня раздражаешь своим криком.

– Адиль, прошу тебя, не надо, – умоляла я.

Но его разъярённый, словно у голодного животного, вид давал понять всю бесполезность просьб.

Впиваясь глазами в меня, он проводил руками по моему телу. Меня охватили стыд и паника, я стала брыкаться, размахивая руками и отбиваясь ногами. Но это только пробуждало в нем еще большее желание. Его обезумевшее лицо с царапинами – следами моего сопротивления – наводило ужас на меня, напрочь лишая всяких сил.

Удерживая одной рукой мои запястья, другой он попытался стянуть с меня блузку, я хотела помешать ему, за что получила резкую пощечину. Кофта никак не хотела расставаться с моим телом. Тогда он просто разорвал ее.

Я плакала, умоляла прекратить, призывала к благоразумию, страху перед родителями, Господом, но Адиль был неумолим.

Он все выше задирал мне юбку, больно сжимая ноги. Я кричала и билась руками о пол. Он схватил меня за горло и обезумевшим взглядом уставился мне в глаза:

– Я придушу тебя, если ты издашь хотя бы звук. Придушу и закопаю на заднем дворе. А поскольку ты такая же чокнутая, как твоя мамаша, то тебя и искать никто не станет. Все решат, что ты сбежала.

– Ненавижу тебя, скотина, – сквозь зубы прошептала я.

– А мне плевать, – самодовольно ответил он.

Я зарыдала. Беспомощность, осознание собственной ненужности, стыд и страх переполняли меня.

Я задыхалась под его тяжелым телом. Сил отбиваться больше не было, отчаяние накрывало с головой.

Заливаясь слезами, я, не утихая, шептала «ненавижу, ненавижу».

Одной рукой удерживая меня за горло, другой он расстегивал штаны.

«Сейчас это произойдет», – пульсировало в моей голове. Сейчас мой последний шанс вырваться.

Я ударила его в пах и, пока он, свернувшись калачиком, выл от боли, я бросилась бежать.

Захватив по дороге его куртку и натягивая ее на себя, я бросилась к дверям, но они оказались заперты. Я не нашла иного выхода, как лезть в окно. Я забралась на подоконник и собралась прыгать, как почувствовала удар по голове и ощутила, как теплая кровь хлынула к шее.

Тело заныло. Адиль стремительно задернул шторы и, решив, что мое почти бессознательное состояние – лучшая возможность реализовать задуманное, задрал мою юбку, приспустил себе штаны и, грубо раздвинув мне ноги, навалился на меня. Одной рукой он разорвал на мне трусы и стал двигаться вверх и вниз. Провозившись несколько минут, он вдруг резко подался вперед.

Невыносимая боль пронзила меня, я взвыла.

– Не надо, пожалуйста, не надо. Я захлебывалась слезами.

Но он не останавливался. Тяжело дыша, он двигался все быстрее. Я не переставала предпринимать жалкие попытки вырваться. Уже гораздо слабее, но я не останавливалась и била его кулаками в грудь.

– Животное. Ненавижу тебя, – задыхаясь, повторяла я.

Но, казалось, он ничего не слышал.

Рыдания стихли. Обессилев от борьбы и боли, я закрыла глаза. Мое тело обмякло и безвольно дергалось в ритме его резких движений. Спустя какое-то время он громко замычал и замер на несколько секунд. Все закончилось. Он сполз с меня и улегся рядом. Я попыталась встать, но сил едва хватало на то, чтобы дышать. На четвереньках, едва удерживаясь на дрожащих руках, что то и дело подламывались, я постаралась отойти от него подальше. Но, лишь сдвинувшись с места и сделав несколько шагов, я рухнула на пол. Эта унизительная безнадёжная слабость вызвала боль, гораздо более сильную, чем физическая. Я лежала на полу, свернувшись клубком, и плакала, совсем тихо, беззвучно, лишь мои плечи лихорадочно трясло. Вдруг рукой я нащупала цепочку на своей шее. Кровь прилила к лицу, ненависть и презрение придали немного сил, я сорвала ее и отбросила в сторону.

Адиль все еще лежал на полу, широко раскинув руки.

– Вставай. Сейчас домашние приедут, – устало произнес он.

Я молчала. У меня не было сил отвечать, а тем более вставать. Он медленно поднялся и подошел ко мне. Ухватив меня за руку, попытался меня поднять.

– Не трогай, – сквозь зубы прошептала я.

– Иди, приведи себя в порядок, я сказал.

– Я все расскажу дяде, – вырвалось у меня.

– И что он сделает? Он даже не поругает. Не забывай, я его сын, а ты никто. Расскажешь? Тебя вышвырнут из дома.

Я понимала, он прав. Я никто. И осознание собственной ничтожности напрочь отбивало желание даже дышать.

Он буквально потащил меня по лестнице наверх, не обращая внимания на то, что я бьюсь ногами о ступени. Грубо швырнув меня в ванную комнату, он хлопнул дверью и вышел.

Я осталась наедине с собой. Во мне не осталось слез, чтобы выплакать боль. Шанса хоть как-то уменьшить ее концентрацию на мою душу не было никакого. Я залезла в ванну и холодным душем принялась смывать с себя следы недавних мук. Вдруг я увидела, какая я отвратительно грязная, взяв щетку и повернув вентиль крана до упора, так, чтобы кипяток полился колкой струей, я пыталась отмыться от произошедшего. Докрасна натирая кожу щеткой и омывая горячей водой, я пыталась смыть память о том, кто ее касался. Все время мне казалось, что я еще пахну им, что недостаточно хорошо помыла места, которые он трогал. Спустя примерно час я сдалась. Решила, что этого достаточно. Выйдя из ванны, я оделась и легла на кровать. Пустота и кромешная тьма в душе накрывали с головой. Я не чувствовала ничего, в голове пульсировали слова «ты никто».

Он ворвался в комнату и, схватив меня за локоть, поднял с кровати.

– Значит, так, если не хочешь, чтобы тебя вышвырнули отсюда, ты никому ничего не говоришь. Усекла?

– А если хочу? – безучастно произнесла я.

Адиля это разозлило.

– Если хочешь, тебя вышвырнут. Заберет тебя кто-то из родственников и увезет туда, откуда ты уже не сможешь навещать останки своих родителей.

Каков подлец. Он прекрасно знал, на что надавить. Знал, где мое слабое место.

Обида вновь захлестнула меня. Я зарыдала.

– Ты поняла? – нетерпеливо выкрикнул Адиль.

– Да, – еле слышно ответила я.

Он отшвырнул меня на кровать и вышел из комнаты.

Я вдруг подумала о том, как смогу взглянуть в глаза домашним после произошедшего. Меня съедал стыд. Захотелось сбежать, исчезнуть из этого мира, скрыться ото всех, чтобы никто никогда не узнал о моем стыде… Я поняла, худший момент во всей этой ситуации наступил именно сейчас, когда все уже произошло и с каждой секундой меня накрывает вся реальность событий. Я больше не могла находиться здесь, задыхалась, пространство, воздух, все вокруг словно сжималось и бетонной плитой давило на меня. Неслышно покинув комнату, я на цыпочках подобралась к лестнице, из ванной доносился шум воды. Отлично. Он в душе. Я наспех спустилась вниз, дверь была все еще заперта. Времени искать ключи не было, и, взобравшись на подоконник, я выбралась наружу. Я шла по улице, и казалось, каждый, кто прошел мимо, чей взгляд случайно упал на меня, каждый из них знает о том, что я только что пережила, видел, наблюдал за этим, знает и про себя смеется, глумится надо мной.

Я ускорила шаг и незаметно для себя перешла на бег, с каждым метром, что приближал меня к могиле родителей, отчаяние затягивало меня все больше. Дойдя до места, я упала. Упала так, словно долгие недели была в пути. Обессиленная, я зарыдала, казалось, этот плач вырывался из самых глубин с такой неистовой силой, что меня вот-вот вывернет наружу. Я впивалась ногтями в холодную сырую землю, разбрасывая ее в стороны, пытаясь раскопать могилу.

– Папа! Папочка, вставай! Прошу тебя, вставай… посмотри, что со мной сделали. Почему же ты не защитил меня? Папа!

Срывая голос и разбивая руки о твердую поверхность, я искала защиты у того, кто обещал оберегать всю жизнь.

Жизнь… ключевое слово в обещании… жизнь… Она ведь закончилась и для него, и для меня.

Я припала лицом к могильной плите. Слез больше не осталось, сил кричать тоже. Все, о чем я просила – забрать меня.

Не знаю, когда и как я попала домой, но следующие несколько дней я провела в постели, у меня был жар, лихорадило.

Пришла в себя я три дня спустя. Открыв глаза, я не сразу вспомнила о произошедшем. Память освежил Адиль, вошедший в комнату. При виде его лица тошнота мгновенно подобралась к горлу, и меня стало рвать, прямо на пол.

– Мама! Мама! Иди сюда, скорей! Посмотри, что она наделала! Фу, какая гадость, – брезгливо бросил он и спешно покинул комнату.

Каждый последующий день выжигал меня, медленно и мучительно. Сталкиваясь с ним, при случайном касании я тут же бежала в душ, меня убивала мысль, что хоть какой-то его след останется на мне. Днем я загружала себя всевозможными заботами, всю работу по дому взяла на себя, даже хозяйство. Не оставляла ни секунды свободной, лишь бы мысли не просочились в голову, лишь бы не душили меня. Ночь же не оставляла никаких шансов. Она подкрадывалась одиноким палачом и казнила меня тупым топором, растягивая смерть до самого утра.

Потихоньку, по тропинке памяти я подобралась к сегодняшнему дню. Меня вновь посетила моя давняя подруга – смерть. И, признаться, в этот раз я была весьма рада ее видеть. Но предательница вновь забрала не меня. Долго вглядываясь в мои глаза, она решила – не сегодня.

Лежа в операционной, я в полудреме наблюдала за тем, как из меня извлекают крохотный результат «шалости» моего братца. Когда утром меня привезли в больницу, приняв мой токсикоз за отравление, я и подумать не могла, чем все закончится. Ненависть к себе, к своему существу достигла апогея, когда я узнала о том, что, отмываясь от касаний этого урода, я носила в себе его часть.

И вот здесь и сейчас все должно закончиться. Будет великой несправедливостью, если этот мир еще сумеет удержать меня.

Я не могла ответить на вопросы дяди о том, как я могла и с кем я опозорила его, ради кого пошла на этот мерзкий поступок. Не могла, потому что считала, что правда вызовет еще большее презрение ко мне. Боялась. Я не могу объяснить этот страх. Боялась ли я, что у меня отнимут единственное, что имело смысл в жизни – возможность каждый день ходить навещать маму с папой, или боялась того, что принесу горе в семью, приютившую меня, я не понимала сама. Одно я знала наверняка: виноватой в любом случае буду именно я. Даже в своих глазах я была виновата в том, что приняла его подарок, что осталась с ним наедине, что недостаточно сопротивлялась, что допустила все это.

Мои слезы стали словами, что я не могла произнести. Когда меня стали бить, я не чувствовала боли, горечь вызывала обида и вновь вызванное осознание собственной ничтожности и беспомощности. Адиль недолго наблюдал за происходящим, а затем, исполненный презрения, плюнул в меня и вышел.

Избавления так и не произошло. Я продолжаю влачить свое жалкое существование. Никем была и никем останусь.

Глава 3
Хадижа

Просыпаюсь рано утром, наскоро собираю смятую постель и бегу одеваться, пока мальчики и папа спят, вернусь я поздно ночью, когда они также будут спать. За последние лет пять мы почти не видимся. Я работаю по 14–16 часов в сутки. Прихожу домой просто поспать. Папа беспокоится, считает, я хочу заработать все деньги мира, в какой-то степени он прав, я очень хочу заработать столько, чтобы иметь власть над любой ситуацией, чтобы решить любую проблему деньгами, но основная причина совсем в другом – мне стыдно. Мне очень стыдно смотреть папе и сыновьям в глаза, я даже касаться их не могу, кажется, испачкаю, к тому же, когда постоянно занят работой, нет времени думать о своём и кажется, что «своё» совсем не болит. Возвращаюсь домой дико уставшая и буквально отключаюсь. Только ночные кошмары иногда возвращают в тот злополучный день, я задыхаюсь от ужаса и отвращения и бегу в ванную отмыть эту грязь. Так страшно понимать свою ничтожность в этом огромном мире, знать, что ничего не значишь. Я росла в очень правильной, в общем понимании, семье. У меня были чудесные родители, которые просто не дали мне увидеть горя. Девочкой я была достаточно доброй, но не могу сказать, что обеспокоенной какими-то масштабными проблемами. Я не знала бедности, не знала жестокости, гнева. Никогда до сегодняшнего дня я не слышала, чтобы мой отец повышал голос или ругался, то же и с мамой.

Я окончила университет с красным дипломом, вышла замуж по большой любви, и жизнь моя, что называется, удалась.

Счастье мое длилось до 29 лет, пока мы всей семьёй не решили отправиться отдохнуть в горы. Мальчикам было по два года, мама решила, что я устала и необходимо выбраться развеяться.

– Хадижа, не на год же уезжаем. Что ты, в самом деле? – суетилась мама, отрывая меня от мальчиков.

Я почему-то совсем не хотела ехать и искала причины, чтобы остаться, но мама списала это на то, что я никогда раньше ни с кем не оставляла детей. И хотя я не сомневалась, что свекровь посмотрит за ними не хуже, даже лучше меня, все же было что-то внутри, что отговаривало меня ехать.

– Давай, давай, завтра утром выгоним тебя обратно домой к твоим хвостикам, – смеялась мама.

Ее смех… как я люблю ее смех, как по нему скучаю. Иногда, когда совсем плохо, я включаю наше свадебное видео и смотрю, как она смеётся, когда рассказывает о моих шалостях в детстве. Я говорю с ней. Не знаю, у каких она Богов, но уверена, она непременно в раю и, конечно, слышит меня.

Мы выехали на рассвете, чтобы побыть в горах целый день.

– Я сяду сзади, со своей любимой мамой, – обнимая мою маму, сказал Шамиль, не желая признавать своей слабости и говорить, что его ужасно укачивает впереди на пассажирском сиденье.

Мама обожала моего мужа. И называли они друг друга не иначе как мама/сынок. Я даже не помню, чтобы она по имени к нему обращалась. Мой Шамиль вырос в детском доме, его усыновили, когда ему было 13 лет. Усыновила нянечка, которая с самого первого дня была с ним рядом. Он ещё в детском доме называл ее мамой. Она никогда не была замужем, заключила фиктивный брак, чтобы легче было забрать Шамиля. Но полной семьи ему все же не хватало. Мама и папа с таким трепетом относились к нему, что я даже ревновала иногда.

До села было часа 4 езды, и в какой-то момент я задремала, проснулась от какого-то ужасного удушья, как будто чьи-то руки сдавливали горло. Хотелось закричать, но не могла. Поняла, что в сознание вернулась, а глаза открыть не могу, будто сил не хватает, стала звать папу, кое-как открыла глаза и сначала решила, что это сон во сне и я так и не проснулась. Я была не в машине, а в больничной палате.

– Доктор, доктор, она пришла в себя, – услышала я взволнованный женский голос.

Я ничего не понимала, все было как в тумане. Хотелось спросить, что вообще происходит, где мои родные. Но не могла. Не было сил. Ещё минут пять я была в сознании, а затем заснула снова. Белые стены…

Я пришла в себя и немного начала осознавать, что происходит, спустя дней десять. Мне сказали, что мы попали в аварию. Последующие месяца три я не помню ничего вообще. Как будто я так же спала, но уже дома.

А потом я увидела на календаре 28 октября – это же мамин день рождения. Я принялась печь торт. Накрыла на стол и позвонила папе напомнить, чтобы взял маме цветы, у Шамиля был выключен.

Папа приехал через полчаса, но без цветов.

– Цветочек мой, ты ничего не помнишь?

Его голос дрожал, а на глазах выступали слезы.

Я не понимала, что происходит, действительно не понимала, а потом вдруг меня осенило. Я три месяца не видела ни маму, ни Шамиля. Я задумалась.

– Они погибли…

Я посмотрела на папу и прочитала в его глазах такую невообразимую боль, такое страдание, что казалось, все войны в истории прошлись красной нитью по его сердцу и теперь все это горе отражено в его глазах.

Я обезумела от горя. Три месяца я жила и не понимала, что не вижу самых любимых в своей жизни людей. Последствия черепно-мозговой травмы.

До сих пор не могу себя простить за это. Как я могла так долго находиться без них и дышать спокойно.

Все как в тумане. Тот год как в тумане.

Папа постарел лет на 10 и однажды, открывая шкаф, я поняла, что в доме закончился хлеб, а у меня нет денег, чтобы его купить. Детей надо кормить, а папа на работе. Мой папа, которому 65 лет, на работе, пашет, чтобы прокормить свою взрослую дочь и ее детей. Разве это было честно? Мне стало тошно от себя. Я села за компьютер и стала искать работу. Поняла, что у меня нет опыта и, несмотря на отличное образование, едва ли смогу найти что-либо толковое.

Я ходила на какие-то собеседования, несмотря на недовольство папы и его возмущение, что он ещё не такой старый и может нас прокормить.

– Ты что, меня со счетов списала? Или я не могу обеспечить своих детей? Может, сразу в могилу? – обижался папа.

Я крепко его обнимала и убеждала, что просто хочу отвлечься.

Когда, наконец, нашла работу администратора крупного магазина, я очень обрадовалась. Опыт там был не нужен, знание программ у меня было, отличное знание английского и мои дизайнерские курсы играли на руку. Я весь вечер выбирала одежду. Искала что построже, и в то же время это должно было быть достаточно красиво. Наконец определившись, я легла спать. Но от волнения заснуть так и не смогла, лишь подремала немного на рассвете.

Утром я так спешила, что забыла мобильный дома. Поняла это, только доехав до офиса. Что ж, обрадую папу, когда приду домой с тортиком, предвкушала я. Однако вся моя уверенность растаяла, как только я вошла в фойе и увидела других претенденток на место. Это были роскошные, длинноногие красавицы, будто только что сошедшие с обложки модного журнала. Я просто серая мышь среди них! И о чем я только думала. Такое место разве для меня? Я и красилась-то в последний раз на свою свадьбу.

Я уже собиралась уйти, как подумала, что, возможно, мое резюме все же впечатлит принимающую сторону и они возьмут меня хотя бы продавцом-консультантом.

Дождавшись очереди, я вошла в кабинет. Коленки дрожали и подкашивались, от волнения сводило дыхание.

– Здравствуйте! – прозвучал басистый мужской голос.

– Здравствуйте! – еле слышно ответила я.

– Присаживайтесь, пожалуйста.

Я послушно села. Но говорящий даже не оторвал глаз от бумаг.

– Меня зовут…

Однако я заметила полное отсутствие интереса к себе.

– Вакансия уже занята, так? Тогда я бы не хотела отнимать у вас времени и тратить своё. Извините.

Даже не знаю, откуда у меня было столько дерзости. Наверно, я просто устала от этих вечных поисков и «мы вам перезвоним».

Я встала и хотела уйти.

– Нет, подождите. Простите мое невнимание.

– Нет. Все в порядке. Я просто не понимаю, если вы уже взяли…

– Я никого не взял пока. Ни одна из девушек нам не подходит.

Я была в растерянности. Кажется, я поспешила, и было ужасно неудобно.

– Извините, я решила…

– Нет. Это вы извините. Я просто немного устал. Присаживайтесь, пожалуйста. Давайте начнём сначала.

Я вернулась в кресло и протянула своё резюме.

– О, вы в совершенстве знаете английский и два месяца учились в Лондоне?

– Да.

Я и забыла, что это может вызывать какой-то восторг.

Далее были стандартные вопросы, обсуждения, даже проверка моего знания программ. И тут он спросил:

– Хадижа, а вы замужем?

Я машинально ответила:

– Да.

Но секунду спустя поправилась:

– Почти… мой муж погиб.

– Простите. Я не хотел.

– Нет. Ничего.

Раздался телефонный звонок, и после короткого разговора он стал собирать документы со стола.

– Хадижа, простите, мне, к сожалению, необходимо срочно ехать. Я позвоню вам завтра вечером. Ладно?

– Да, – с ноткой разочарования ответила я и спешно вышла из кабинета.

Очередное «мы вам перезвоним», неужели им нравится вот так издеваться над людьми? О чем я только думала? Идиотка!

Но, к моему удивлению, на следующий вечер он все же позвонил. Пригласил подъехать к нему в офис. Объяснил, что утром улетает и вопрос необходимо решить сегодня. Я быстро собралась и выскочила из дома. Радости моей не было предела. В мыслях я уже потратила будущую зарплату папе и детям на подарки, накопила денег ему на новую машину и купила себе новый телефон. Оказавшись у дверей офиса, я очень переживала. Минут пять я стояла и не решалась войти. «Ну, с Богом», – подумала я и постучала.

В кабинете было темно, освещал его только свет с улицы.

– Прошу прощения, лампы сгорели. А я улетаю, и нет времени вызвать мастера.

– Может, я приду позже? Когда вы вернётесь?

Меня смущала эта обстановка.

– Нет-нет. Простите меня. Не смущайтесь, пожалуйста, давайте я фонарик на телефоне включу, – мягко улыбнулся Расул Магомедович.

– Да, пожалуйста, – с сомнением ответила я.

Мне не нравилась идея разговаривать вот так, но делать было нечего. Я села, и мы стали говорить. Я так увлеклась рассказами об университете и практике в Лондоне, что не увидела, как он запер дверь кабинета, и поняла, что он встал, только услышав звон бокалов. Я обернулась. В его руках была бутылка конька и два бокала.

– Я не пью, – резко отрезала я.

– Даже отметить новое место работы? Бросьте, это почти лимонад.

– Нет. Спасибо.

Все на этом. Мне уже не нравилось развитие событий. Я должна была, обязана была встать и уйти. Но не ушла ведь. Не ушла, даже когда он вопреки моему отказу налил два бокала, причем свой, полный, выпил залпом.

Мне было очень страшно. Так что же меня там держало? Что не дало уйти? То же, что заставило молчать? Стыд?

Он подошёл очень близко.

– Ты такая красивая. Как будто тебя Бог рисовал сам. Кистями.

Это выражение я запомню надолго. Буду ненавидеть своё лицо, считать его причиной всех бед и бояться смотреть в зеркало.

Я молчала и боялась дышать. Дверь была совсем недалеко, но я не могла встать. Сердце то замирало, то бешено колотилось. Голова разболелась.

Он провёл рукой от груди до ног и остановился. Присев на колени, он задрал мне юбку.

– Не надо.

– Ну что ты? Я же вижу, ты хочешь.

Я нашла в себе силы встать и сорваться с места. Добежав до двери, я дёрнула за ручку и, к своему горю, поняла, что она заперта. Он громко рассмеялся:

– Брось. Ну что ты, в самом деле, как девочка?

Он подошёл близко и прижал меня к стене, я ударилась затылком. Все пошло кругом.

Он пытался целовать меня в шею и задирал юбку.

Заложило уши, и в голове стоял гул. Я не знала, что делать, хотелось кричать, но не могла. Горло как будто сдавило изнутри. Я оттолкнула его и села на колени, закрыв уши руками. Кажется, я чувствовала, как в голове рушится каждая клеточка. Было до ужаса больно и страшно.

– Послушай, я дам тебе все, что захочешь. Любую работу в моей сети.

Он перешёл на уговоры.

– Отпустите меня, – проговорила я дрожащим голосом. – Пожалуйста.

Я готова была молиться ему, лишь бы не трогал.

– Я не могу. С первой минуты, как ты наехала на меня вчера, я тебя захотел, – как будто оправдываясь, ответил он. – Ты такая чистая. До тебя заходили шлюхи, которые бы сами на меня залезли, а ты… тебя я хочу.

– Не надо. Прошу вас.

Я ведь могла кричать и звать на помощь. Могла ведь. Почему я не сделала этого? Почему?

Я не знаю. Не могу ответить себе на этот вопрос. Мне было так стыдно и страшно, голова шла кругом.

– Я всегда получаю то, что хочу. Ты же понимаешь, что не исключение. Но от тебя зависит, как я получу это.

После этих слов он расстегнул ремень.

Я поняла, что сейчас произойдёт что-то страшное, набравшись смелости, я привстала, схватила бутылку и ударила его по голове. Он упал и потерял сознание. Хотелось рыдать, но я осознавала, что времени сейчас нет и нужно искать ключи. Я стала нервно бегать по кабинету. Было бесполезно. Я решила, что они в кармане брюк.

Засунула руку в карман и, нащупав ключ, облегченно вздохнула, но как только я стала его вытаскивать, он пришёл в себя.

– Ах ты сучка.

Он схватил меня и повалил на пол. Крепко сжимая руки, он жадно и грубо меня целовал.

Какой предательницей я чувствовала себя тогда. Хорошо, что тебя нет, мой Шамиль, хорошо, что ты этого не видел.

Он сжал рукой обе мои руки, а другой задрал мне юбку и, разорвав белье, засунул пальцы мне между ног. Я закричала.

– Нравится? Нрааавится. Стонешь, как шлюха. А какая тихоня была. Я же говорю, вы все одинаковые.

Он спустил штаны и стал засовывать свой член в меня. У него никак не получалось, потому что я сжимала ноги. Он поднял меня за волосы и больно ударил о пол. Снова туман и та белая комната. Я слышу голос и вроде понимаю, где я, и больше ничего.

– Вставай! Ты тут спать решила?

Я открыла глаза и увидела, как он стоит надо мной и застёгивает штаны.

У него не вышло, – решила я. Но, поднявшись и увидев презерватив в стороне, поняла, что просто отключилась.

– Для бабы, у которой долго не было секса, ты такое бревно. Думал же приятное сделать.

Он курил. Так, будто ничего не было. Спокойно. Даже шутил вроде. Вызвал такси.

Я молчала. Не понимала вообще, что происходит. Он собрал мои вещи, просто поднял меня, спустил вниз, посадил в такси и ушёл.

И все. То есть, отматывая назад, я не понимаю, какие-то полчаса-час навсегда сломали то, что строилось два с половиной десятка лет. То, что взращивали родные, близкие, то, что взращивал мой мир.

Я не спала неделю. От слова совсем. Замкнулась. Больницы… мое восстановление откатилось назад. Я снова стала терять память. А потом однажды потеряла сознание рядом с сыном. Очнулась в палате. И услышала его всхлипывания:

– Мамочка, ты больше не умрешь?

Разве имела я право умирать ещё раз?

Я бы многое отдала, чтобы вернуть себе ту наивную, слабую, хрупкую девочку. Мне не нравится быть сильной. Но пришлось похоронить ее, иначе она бы разрыдалась на плече своего старенького отца и рассказала о боли, которая бы его убила.