Текст книги "Последний поход «Графа Шпее». Гибель в Южной Атлантике. 1938–1939"

Маккол почесал затылок и смущенно проговорил:

– Извини за настырность, но почему твоя красотка в тюрьме?

– За покупку контрабандных немецких фотоаппаратов у моряков «Графа Шпее» и попытку продать их сеньору Усы по двести песо за штуку, – холодно объяснил Рэй Мартин. – Ему пришлось выбирать между любовью и долгом, но, могу с радостью сообщить, долг победил. Конечно, Лангманн пойдет к Гуани и заявит протест, в конце концов, эмбарго будет снято и мадам Х освобождена, только не им, а мною, но все это потребует времени. А мы пока успеем придумать что-нибудь новое. А ты пока подсуетись и навести французского консула. Пароход с мясом должен уйти в 18:00.

Пока шли эти партизанские стычки, на «Графе Шпее» готовились к погребальной церемонии. Все тяжелораненые, а их было около пятидесяти человек, уже были перевезены на берег и лечились в больницах Монтевидео. К делу подключилась вся немецкая колония – до единого человека, – и за молодыми матросами ухаживали лучше, чем за собственными детьми. После ухода «Графа Шпее» все они, конечно, были интернированы, но это было великодушное интернирование. Молодость немецких моряков вызвала удивление и жалость в Уругвае. Хотя в войнах сражаются молодые, не они являются зачинщиками, и когда военные действия завершились, многие из этих мальчиков остались в Уругвае, обретя там новую родину. Тем вечером тридцать шесть их мертвых товарищей должны были быть похоронены на британском кладбище, где для этой цели выделили на время войны специальную площадь. Длинные ряды гробов, покрытых нацистским флагом, были доставлены лихтерами на берег в сопровождении почетного караула. Собралось много людей, и огромные черные катафалки, в испанском стиле украшенные коронами и крестами и блестели на солнце, словно эбонит, казались мрачными островами в море людских лиц. Волнение и симпатия толпы усилились, когда буксиры начали привозить с линкора сотни молодых матросов, прибывших, чтобы проводить своих товарищей в последний путь. Они выглядели очень юными и трогательными – в белых шапочках, белых рубашках с черными повязками, синих брюках и черных ботинках. Затем на берег сошли капитан Лангсдорф и офицеры корабля. Все они были в парадной форме и с кортиками на поясе. Немцы получили разрешение проследовать до кладбища процессией, которая и была организована прямо на причале. У каждого засыпанного цветами гроба маршировало по шесть матросов, а между ними – по одному старшине. Сотни уругвайцев, имевших немецкие корни или просто симпатизирующих этой стране, присоединились к процессии или собрались на кладбище. А тысячи людей, мужчин и женщин, не имевших ни пробританских, ни пронемецких симпатий, но искренне сочувствовавших людскому горю, уважавших отвагу и молодость любой национальности, выстроились вдоль улиц, по которым проходила процессия. Конечно, были и обычные любопытные, такие есть всегда.

Даже в подготовке к похоронам не обошлось без пропагандистских расчетов. Было сделано все, чтобы вызвать сочувствие населения. Повсюду виднелись пронырливые фото– и кинорепортеры. Но под руководством Лангсдорфа церемония с первого до последнего момента велась с достоинством и хорошим вкусом. Только позже, когда нацистская пропаганда наложила руки на фотографии и репортажи, появилась клевета, грязь, ложь. В тот день в Монтевидео не было лжи, не было ненависти. Немецкие моряки думали только о своих погибших товарищах. Зрители были очень тронуты, заметив, что в процессии идет большая группа британских офицеров торгового флота, которые были пленными на «Графе Шпее». Капитан Дав, капитан Стабс и многие другие пришли потому, что таково было их желание. Они сами были моряками и хотели отдать дань уважения юным морякам, с которыми долгое время находились на одном корабле и которые погибли, выполняя долг перед своей страной. Решение прийти на похороны нигде не обсуждалось. Бывшие пленные ни с кем и ни о чем не договаривались. Никто ничего не организовывал. Просто один моряк спросил у другого: «Ты пойдешь?.. Я тоже… Возможно…» И вот все они стояли на британском кладбище, маленькая группа мужчин, уважавшая погибших. Те, кому удалось после всех превратностей судьбы сохранить парадную форму, были в ней. Остальные, среди них капитан Дав, надели обычные костюмы. Доктор Геббельс, уже поведавший миру историю об использовании англичанами в сражении на реке Ла-Плата отравляющих веществ – снарядов с ипритом, после похорон распространил слух о том, что британские моряки плевали на могилы павших немецких матросов. Но в тот день, когда британские офицеры стояли рядом с Лангсдорфом у открытых могил, никому не было дела до бредовых измышлений свихнувшегося параноика. Людьми владела только грусть и чувство общности друг с другом, объединяющее все народы на земле.

Внешний облик и личность Лангсдорфа, как обычно, произвели сильное впечатление. Вместе с офицерами он шел в конце процессии, предоставив почетное место погибшим морякам. После церемонии он сел в машину немецкого посла и уехал в посольство, где в течение нескольких часов шло совещание.

Как и предсказывал Рэй Мартин, Лангманн устроил бурную сцену в кабинете невозмутимого доктора Гуани, упрекнув уругвайского министра в пробританском и антигерманском настрое его подчиненных, из-за которого затягивается ремонт. Он потребовал немедленно снять эмбарго на оборудование и материалы, которые были доставлены как раз для того, чтобы уложиться в лимит времени, им же, доктором Гуани, и установленный. Маленький министр, желающий как можно скорее избавиться от «Графа Шпее», пообещал лично поговорить с начальником таможни. К вечеру листовой металл был освобожден, но не успел доктор Гуани облегченно вздохнуть, решив эту проблему, ему доложили, что срочной аудиенции требует французский посланник. Тот сообщил, что, поскольку французский рефрижератор «Котэ Дазур» вышел в море из Рио-де-Жанейро сегодня в 18:00, французское правительство обращается с просьбой к уругвайскому министру иностранных дел задержать выход в море «Графа Шпее», если потребуется, силой, до истечения двадцати четырех часов после ухода торгового судна. Это, как его превосходительству, безусловно, известно, соответствует положениям Гаагской конвенции и т. д. и т. п.

Утомленный и встревоженный Гуани ответил, что, насколько ему известно, у немцев нет намерения отплыть в течение ближайших двадцати четырех часов, но, если бы таковые и были, он не обладает возможностями задержать линкор. Это правда, что у борта «Графа Шпее» находится уругвайский патрульный корабль, но моряки всего лишь наблюдают, чтобы не было никаких технических нарушений соглашения. Однако, к немалому удивлению министра иностранных дел, месье Жантиль особенно настаивал, чтобы капитана Лангсдорфа проинформировали об изменении ситуации, и что Уругвай будет являться ответственным за любое нарушение правила двадцати четырех часов. Гуани оставалось только недоуменно пожать плечами и отправить требуемую ноту в немецкое посольство для препровождения капитану «Графа Шпее».

– Хорошая работа, – одобрил Мартин, когда вечером в его наблюдательном пункте появился Маккол. – Значит, сегодня они не могут уйти, не нарушив закон. Завтра в это же время мы отправим судно «Хаулдер-лайн», а в воскресенье в 13:00 – зерновое судно. Если Гуани сделает свою работу, Лангсдорф останется здесь до понедельника. К этому времени мы придумаем что-нибудь еще. Единственная проблема – к понедельнику закончатся готовые к выходу суда. Тебе следует озадачить Джонстона, пусть подыщет что-нибудь подходящее в Буэнос-Айресе.

Маккол кивнул и добавил:

– Если группа К может подойти сюда не раньше вторника, полагаю, можно пустить слух, что она уже здесь.

Произнеся эти слова, он явно не имел понятия о возможных последствиях. Рэй Мартин поднял на него взгляд и задумчиво пробормотал:

– Ты подал мне неплохую идею.

Уже почти стемнело, и военный корабль был ярко освещен, в свете фар стоящих на причале машин не было никакой необходимости. Ремонтные работы ве лись днем и ночью, и линкор был окружен буксирами, плавучими кранами и лихтерами.

– Несмотря ни на что, мы собираемся сделать максимальный акцент на правиле двадцати четырех часов, – сказал Маккол Мартину. – Сегодня вечером в 11:30 Миллингтон-Дрейку и мне назначена внеочередная аудиенция в доме правительства. Мы собираемся потребовать от доктора Гуани, чтобы на борт «Графа Шпее» был поставлен уругвайский пикет. Вряд ли немцы выйдут в море с иностранными военными на борту, а если они их вышвырнут с корабля, это будет безусловный акт насилия. Конечно, все это не слишком эффективно, но, по крайней мере, демонстрирует серьезность наших намерений.

Когда они изложили свои требования уругвайскому министру иностранных дел, тот не стал связывать себя никакими обязательствами и только терпеливо и устало проговорил:

– Господа, все, что я могу сейчас сделать, это проконсультироваться с министром обороны, если, конечно, мне удастся его найти в столь поздний час.

В беседе с министром он прямо не поддержал требования англичан, но высказал мнение, что оно представляется ему разумным. Но генерал Кампос наотрез отказался, сославшись на то, что у борта немецкого линкора и так стоит уругвайский военный корабль и что к большему он, министр, не готов.

Доктор Гуани передал англичанам отказ министра обороны, и в кабинете воцарилось молчание. Маленький министр что-то обдумывал – его глаза смотрели на посетителей с немым вопросом. Было без пяти минут двенадцать. Больше ничего нельзя было сделать, англичане встали и начали прощаться. Гуани тоже поднялся со своего стула и тоном доброго дядюшки, который никак не может понять шалопая племянника, обратился к британскому посланнику:

– Мой дорогой Миллингтон-Дрейк!

– Сеньор министр? – вежливо отозвался англичанин.

– Почему вы и ваши агенты теперь стараетесь задержать выход в море «Графа Шпее»? Объясните мне, пожалуйста, столь резкое изменение отношения.

– Но, ваше превосходительство, – ответствовал Миллингтон-Дрейк, – это вовсе не изменение отношения.

– Нет? – Несколько секунд доктор Гуани, казалось, пробовал ответ на вкус, как дегустатор, набравший в рот вина, чтобы оценить его букет. Потом в его глазах появились смешинки, а губы растянулись в слабой улыбке.

Такая же улыбка появилась на обычно бесстрастном, холеном лице британского посланника, который тихо проговорил:

– Нет, сеньор министр. Это изменение стратегии.

Глава 12
СУББОТА

Утром гражданское наступление продолжилось, и, как это обычно бывает, вместе с виновными страдали невинные.

Телефонная линия, связывающая британского посланника в Монтевидео и посольство в Буэнос-Айресе, прослушивалась, и хитроумный Мартин решил извлечь из этого выгоду. В результате несчастный Маккол на следующее утро ни свет ни заря оказался в британской миссии. Он сидел на стуле как раз под плакатом «Будь бдителен! Враг слышит тебя везде!» и чувствовал себя актером-любителем, которому предстояло сыграть Гамлета, а мисс Шоу пыталась дозвониться до Буэнос-Айреса. Они находились в кабинете Миллингтон-Дрейка. Сам посланник, всем своим видом демонстрируя неодобрение, но вынужденное смирение, сидел за столом. Мисс Шоу стояла рядом, прижимая к уху телефонную трубку. Рэй Мартин устроился на диване и с любопытством наблюдал за Макколом. Оба рыцаря плаща и шпаги не спали две ночи и выглядели несколько помятыми, но были настроены по-боевому.

Маккол заметил коварную ухмылку Мартина и нервно заерзал.

– После этого, – сказал он, – я никогда не смогу себя почувствовать обычным военно-морским атташе.

Мартин вытянул ноги, скрестил их, потянулся и пробормотал:

– Кому какое дело?

Раздраженный таким откровенным проявлением бесчувствия, Маккол возбужденно заговорил:

– Ты хотя бы понимаешь, что заставляешь меня нарушить один из… – Он замолчал, услышав голос мисс Шоу.

Она вежливо проговорила:

– Доброе утро, ваше превосходительство, с вами хотел бы поговорить посланник. – Она передала трубку Миллингтон-Дрейку, который вопросительно взглянул на женщину и, заметив, что она не собирается уходить, сказал:

– Оставьте нас, пожалуйста. – Дождавшись, когда она плотно закроет за собой дверь, он проговорил: – Это вы, Ови? Маккол рвется сказать вам несколько слов… Что-что?.. Ну да, мы только этим и занимаемся. – Рассмеявшись, он закончил: – Очень любезно с вашей стороны заметить это. Передаю трубку Макколу. – И он протянул трубку мающемуся посткапитану.

Тяжело вздохнув, Маккол покосился на нее и, ни к кому конкретно не обращаясь, трагически воскликнул:

– Плакала моя профессиональная репутация! – Потом он взял трубку и сказал уже вполне нормальным голосом: – Говорит Маккол, сэр. У нас экстренная ситуация с «Графом Шпее».

Миллингтон – Дрейк откинулся на спинку стула и пробормотал:

– Боже правый, что я делаю?

Посол предупредил:

– Будьте осторожны, Маккол, не забывайте о безопасности.

Маккол залился краской и продолжил:

– Я помню, сэр, но дело не терпит отлагательств. – У телефона имелась отводная трубка. Мартин взял ее и стал внимательно слушать. Маккол продолжил: – Я получил информацию из адмиралтейства, что два наших военных корабля…

Посол закричал так, что его голос услышали все сидящие в комнате:

– Вы в своем уме, Маккол?! Я вешаю трубку!

Мартин ехидно покосился на несчастного атташе, который в отчаянии тоже возвысил голос:

– Но, сэр! Я вынужден настаивать! В этом случае срочность перевешивает соображения безопасности!

Он удостоился одобрительного взгляда Мартина и судорожного вздоха сэра Эсмонда Ови, который все же не повесил трубку, и Маккол получил возможность договорить:

– …Оба корабля в течение следующих нескольких часов зайдут в Баия-Бланка для бункеровки. По прибытии у них не будет ни капли топлива. По понятным причинам к реке Ла-Плата они шли на полной скорости. Они просят, чтобы мы организовали для них две тысячи тонн топлива в танкерах сегодня после полудня.

Маккол замолчал. Пот ручейками струился по его несчастной физиономии. Немедленного ответа не последовало, но в трубке был слышен гул голосов на другом конце провода. Он взглянул на Мартина и снова проговорил в трубку:

– Вы меня поняли, сэр? Или, может быть, повторить сообщение?

Посол отозвался немедленно:

– Я все понял, Маккол. Не надо повторять.

Атташе уже собрался повесить трубку, когда в ней опять послышался голос посла:

– Маккол?

– Да, сэр.

– Когда вы в следующий раз решите сделать нечто подобное, лучше предупредите меня. – И сэр Эсмонд Ови повесил трубку.

– По-моему, он все понял, – сказал Маккол и вытер лоб.

Миллингтон-Дрейк молча смотрел в потолок, словно желая показать, что не имеет никакого отношения к происходящим безобразиям.

Рэй Мартин усмехнулся:

– Не переживай, старина. Лжецом нельзя стать. Им можно только родиться.

– Какого результата вы ожидаете от этого действа? – полюбопытствовал Миллингтон-Дрейк.

– Я считаю, что сегодня же вечером разносчики газет будут на всех углах кричать о прибытии в Пунта-дель-Эсте по меньшей мере половины флота метрополии, – ответил Мартин. – Но я намерен подкинуть им некоторые подтверждающие детали. Маккол, ты помнишь девушку, которая приходила вчера узнать новости об «Эксетере» и сказала, что знает смотрителя маяка?

Маккол кивнул.

– Она ждет в соседней комнате. Думаю, мы сможем ее использовать.

Мартин, наскоро кивнув Миллингтон-Дрейку, уже спешил в соседнюю комнату. Маккол, старательно не замечая выразительного взгляда посланника, заторопился следом.

– Ладно, мне пора, спасибо, Миллингтон-Дрейк. Надеюсь, вы не забыли, что сегодня в 18:00 должно отойти судно «Хаулдер-лайн»?

Посланник медленно покачал головой, и Маккол с радостью ретировался.

В другой комнате Рэй Мартин уже разговаривал с Хулитой. Маккол вошел как раз когда девушка горестно воскликнула:

– Но я знаю, что «Эксетер» потоплен!

– Откуда ты знаешь? – полюбопытствовал Мартин.

– Мой кузен работает в Пунта-дель-Эсте в службе смотрителей маяков. Его маяк расположен на острове Лобос. Он видел только два корабля после окончания сражения, но «Эксетера» среди них не было.

Хулита была одета в черное. Она очень похудела и побледнела, но держала себя в руках. Рэй Мартин сказал вошедшему Макколу:

– У нее друг на «Эксетере». Парень по имени Ропер.

Маккол мягко спросил:

– И вы очень любили друг друга?

Хулия потерянно кивнула:

– Да, очень. Я бы хотела… Я бы очень хотела знать правду. Раньше, когда он уходил, он всегда обещал вернуться и всегда возвращался. В этот раз он тоже пообещал… но его корабль затонул… я теперь совсем одна…

Маккол сказал:

– Сеньорита, вы знаете, что на войне нужно уметь хранить секреты? – Хулия молча кивнула, и он продолжил: – Я должен молчать, но все же скажу вам: «Эксетер» не затонул. Там много убитых и раненых, но корабль остался на плаву и сегодня утром благополучно прибыл на Фолклендские острова. – Последнее оказалось новостью даже для Мартина. Маккол завершил сказанное: – Вы должны надеяться. И если вы мне дадите письмо для вашего друга, я позабочусь, чтобы он его обязательно получил.

Лицо Хулии просветлело – в ее душе вновь ожила надежда. Тут вмешался Мартин:

– А вы окажете нам небольшую услугу?

Хулия, не задумываясь, кивнула и приготовилась слушать.

Полуденные газеты, как Мартин и предсказывал, были полны слухов о крупных военно-морских силах, собирающихся в устье реки Ла-Плата, чтобы перекрыть выход «Графу Шпее». Часто упоминались названия «Реноун» и «Арк Роял», впрочем, так же как и названия полудюжины других крупных кораблей. Но больше всего порадовал Мартина и Маккола доклад смотрителя маяка на Лобосе: он сообщил, что заметил и идентифицировал линкор «Бархам» и несколько других кораблей британского флота, действующих вместе с эскадрой адмирала Харвуда.

– Вот что я называю уточняющей деталью, – с чувством глубокого удовлетворения сказал Рэй Мартин.

Маккол сказал:

– Этот кузен Хулиты, должно быть, обладает очень хорошим зрением. «Бархам» – это сухой док в Гибралтаре.

Новость, которую капитан Маккол по секрету сообщил Хулите, была абсолютно достоверной. Именно в тот день капитан Белл на корабле его величества «Эксетер» заметил скалистый безжизненный берег Фолклендских островов. Часом позже корабль вошел в порт Стэнли, где моряков восторженно приветствовали губернатор и местные жители. На протяжении всего трехсуточного перехода механики не прекращали работу, восстанавливая электрооборудование, компасы и внутрикорабельную связь. Вечером накануне прибытия на Фолкленды объем выполненных ремонтных работ позволил Беллу вернуться на капитанский мостик. Там уже работали компасы и действовала нормальная связь. Люди очень хотели, чтобы во время первого захода в порт капитан стоял на мостике, и делали для этого все, что было в их силах.

В порту Стэнли Белл получил приказ первого морского лорда привести корабль в мореходное состояние и возвращаться в Великобританию. На островах британские моряки провели в общей сложности шесть недель, первые тридцать шесть часов из которых и капитан Белл, и губернатор, и все жители Фолкленд провели у радиоприемников, затаив дыхание слушая рассказ о разворачивающейся в Монтевидео драме. В основном в эфире звучал один и тот же голос – голос Майка Фаулера.

«Мы с вами находимся в городе Монтевидео. Сегодня суббота, 16 декабря, часы показывают пятнадцать минут десятого. Говорят, в Нью-Йорке метель, но на этой стороне земного шара чудесный летний вечер, и большая часть населения on paceo – то есть за городом. Я вижу везде толпы народа – здесь собралось, наверное, не меньше полумиллиона человек. Они заполнили причалы и пирсы гавани, пляжи, а также крыши всех высоких зданий города. Я вижу, что постоянно прибывают новые люди. Очень многие хотят стать свидетелями следующего акта драмы „Графа Шпее“. Я беседовал со многими жителями Монтевидео, некоторые из них сейчас находятся рядом со мной и хотят поделиться своими впечатлениями с миллионами радиослушателей. Позвольте вам представить сеньора Казуэло, работающего садовником в немецком посольстве. Подходите ближе, сеньор Казуэло, скажите несколько слов слушателям в Соединенных Штатах…»

После затянувшейся паузы сидящие у приемников слушатели смогли услышать лишь сдавленное «Привет» и какую-то быструю испанскую фразу. Майк поспешно вмешался:

«Сеньор Казуэло уверяет нас, что, когда капитан Лангсдорф, командир „Графа Шпее“, прошлой ночью приезжал в немецкое посольство, он и посол долго разговаривали с Берлином, возможно даже с самим Гитлером. Политические дискуссии ведутся на самом высоком уровне, поскольку сейчас, когда стало известно, что союзники собирают в районе устья реки Ла-Плата крупные военно-морские силы, судьба немецкого карманного линкора, гордости флота Германии, висит на волоске. Только что ко мне подошел радиолюбитель… Как вас зовут, сеньор?»

Новый оратор робостью не страдал. Он ухватился за микрофон так крепко, словно намеревался унести его с собой, и затараторил:

«Я сеньор Торрес. Приветствую вас, американцы, слушатели коротковолновых станций. Я передаю каждый вечер на…»

Когда Майку удалось вернуть микрофон, его голос звучал несколько раздраженно.

«Спасибо, спасибо вам. Это был сеньор Торрес, радиолюбитель, настроивший свой собранный вручную приемник на волну, которую использует немецкое посольство для ведения переговоров с Берлином. Его жена Минна имеет немецкие корни. Скажите несколько слов радиослушателям, Минна».

Супруга сеньора Торреса тоже оказалась не из робкого десятка.

«Приветствую вас, уважаемые радиослушатели, – бойко начала она. – Я – гражданка Уругвая во втором поколении и хорошая демократка. А мой дедушка приехал сюда из Линца, это в Австрии. Привет, кузина Теа из Миннеаполиса, ты меня слышишь?»

Майк поспешно вмешался:

«Спасибо, Минна. Эти молодые люди знают немецкий язык, но сигналы, которые они перехватили, оказались зашифрованными, поэтому их никто не понял. А теперь я приглашаю к микрофону знаменитую певицу Долорес дель Монте, звезду сцены. Она согласилась появиться… – Последовал возбужденный шепот, переросший в ожесточенную перебранку, потом снова раздался голос Майка: – Да… согласилась, но не появилась. Что поделаешь, даже в Монтевидео нельзя заставлять покупателей ждать. Ха-ха! Итак, прошло уже больше часа после захода солнца, которое величаво опустилось в темные воды реки Ла-Плата. Но все еще довольно светло, а самое светлое место, видное мне отсюда, – это участок, на котором стоит немецкий карманный линкор „Граф Шпее“. Здесь и днем и ночью кипит работа. Всю вторую половину дня я следил за кораблем в бинокль. Люди трудятся не покладая рук. Я видел, как на кормовой палубе собралось много матросов и офицеров – их было несколько сотен человек. Наверное, это был какой-то митинг, причем, как мне показалось, о дисциплине никто не позаботился. Никто не знает, какое решение было принято на этом митинге. Никто не знает, что было сказано Гитлеру вчера и что будет сказано сегодня. Но между „Графом Шпее“ и пароходом „Такома“ – немецким торговым судном, которое уже стояло в Монтевидео, когда сюда пришел линкор, постоянно снуют лодки и катера. Сейчас торговое судно пришвартовано в нескольких сотнях ярдов от линкора. Отсюда мне не видно, везут ли они что-то на „Графа Шпее“ или, наоборот, увозят оттуда… Что вы говорите, сеньор? Что вы видели? Да?.. Мне сейчас сообщили, что с „Графа Шпее“ сгружают какое-то тяжелое оборудование на два буксира, пришвартованные к борту. Конечно! Это же сварочное оборудование, прибывшее из Буэнос-Айреса. С его помощью на линкоре залечивали полученные в бою раны. Это значит, что ремонт окончен! Это значит, что линкор готов выйти в море! Но когда? Его единственный шанс – прорваться в открытое море под покровом темноты. А сделать это можно, только нарушив международное законодательство. Сегодня в шесть часов вечера из гавани Монтевидео вышло британское грузовое судно, и в соответствии с правилом двадцати четырех часов, применяемым нейтральными странами, оно должно получить двадцать четыре часа, чтобы оторваться от военного корабля страны, с которой Британия находится в состоянии войны, который может попытаться его догнать. Итак, „Граф Шпее“ не может на законных основаниях выйти в море до шести часов вечера в воскресенье, а это время заканчивается всего с разницей в два часа со сроком, установленным уругвайским правительством. Таковы законы. Но я, друзья, нахожусь здесь, в Монтевидео, в самой гуще событий, в центре разворачивающейся здесь величайшей морской драмы, и могу сказать вам вот что: международное законодательство – это одно, а позиция капитана Лангсдорфа – другое. И неизвестно, что важнее. Известно, что двигатели и вооружение „Графа Шпее“ практически не получили повреждений. Он остается одним из самых быстроходный и грозный в мире линкоров. Капитан Лангсдорф вполне может попытаться прорваться в море в любое время, которое он сочтет подходящим, и британский адмирал Харвуд это прекрасно понимает. Днем и ночью, каждый день, каждую минуту все здесь задают себе один и тот же вопрос: осмелится ли „Адмирал граф Шпее“ пойти на прорыв?»