Текст книги "Последний поход «Графа Шпее». Гибель в Южной Атлантике. 1938–1939"

– Капитан, капитан «Такомы»!

– Здесь, – откликнулся низкий голос.

– Мне приказано задержать вас от имени Республики Уругвай. Вы активно помогали военному кораблю воюющей страны в уругвайских территориальных водах.

– Я протестую! Это торговое судно и не является частью военного резерва моей страны.

– Вы покинули порт без таможенных документов и без лоцмана. Считайте себя под арестом. Спустите катер!

Последовала пауза. На мостике торгового судна совещались. В конце концов капитан ответил:

– Хорошо, но что мне делать с офицерами и матросами?

– Вы можете привезти их обратно, и они будут интернированы, – был ответ. – Или можете отправить их в Аргентину, и они будут интернированы там. Полагаю, именно таково было ваше намерение. Капитан Лангсдорф на борту?

Вперед выступил человек, до этого стоявший в тени на нижней палубе мостика «Такомы».

– Да!

– Я поднимаюсь на борт.

Командир канонерки и Дав перешли на катер и поднялись на борт немецкого судна. Первым делом они очутились на нижнем мостике. Там вполоборота к визитерам стоял капитан Лангсдорф, его взгляд был прикован к горящему кораблю. А тем временем на борт «Такомы» поднялась охрана, и команда «Графа Шпее» начала переходить на лихтера. Командир канонерки отсалютовал капитану Лангсдорфу и сказал:

– У меня приказ не задерживать вас, господин капитан, так же как и ваших людей.

Лангсдорф тоже отсалютовал и кивнул, но ничего не ответил. Дав сделал шаг вперед:

– Капитан Лангсдорф!

Лангсдорф вздрогнул и резко повернулся к гостю. Их глаза встретились. Последовала длительная пауза. В конце концов Лангсдорф нарушил молчание:

– Итак, капитан Дав.

Дав сказал:

– Мне разрешили повидаться с вами. Я очень обрадовался предоставленной возможности. С тех пор как мы расстались четыре дня назад, многое изменилось… – Он замолчал.

– Да, – констатировал Лангсдорф, не сводя глаз с британского капитана.

Дав продолжил:

– Меня послали к вам, неофициально конечно, потому что в Монтевидео появились слухи, что вы погибли вместе с кораблем.

Лангсдорф, наконец, отвел взгляд, отвернулся и отошел к поручням.

– Безопасность команды – самое главное для меня.

Но Дав не закончил мысль. Он сделал шаг к немецкому капитану и снова заговорил, тихо и проникновенно:

– Я хочу, чтобы вы знали, капитан, что все, кто когда-нибудь с вами встречались, вас очень уважают, даже, это я вам говорю как частное лицо, ваши враги.

Лангсдорф медленно кивнул. А Дав продолжил свой монолог:

– Мне очень жаль видеть вас в таком положении… и в одиночестве.

Лангсдорф снова взглянул на свой горящий корабль.

– Любой командир одинок, капитан, – ответил он. Неожиданно он схватил руку капитана Дава и крепко ее пожал. – Прощайте, капитан, – тихо сказал он, – на этот раз уж точно навсегда. И… спасибо вам.

Потом он отвернулся, сунул в рот сигару – свою вечную сигару – и поднес к глазам бинокль. Он стоял на мостике неподвижно, словно изваяние, и не сводил глаз с пылающего линкора. Таким он и остался в памяти капитана Дава.

Около полуночи три британских крейсера подошли к горящим обломкам вражеского корабля и описали вокруг него круг. Теперь уже никто бурно не радовался. Люди молча смотрели на полыхающий корпус линкора. Несмотря на поздний час, вокруг суетилось много маленьких суденышек, и Харвуд приказал эскадре уходить и вернуться к патрулированию, пока не поступит новый приказ. Один враг был уничтожен, но оставалось еще много других, готовых к сражениям. У британских моряков было достаточно работы.

Глава 14
ЛЮДИ И КОРАБЛИ

Рано утром 20 декабря капитан Лангсдорф, находясь в своей комнате в Военно-морском арсенале, набросил себе на плечи флаг имперского военно-морского флота и застрелился. Он убедился, что его люди благополучно прибыли в столицу Аргентины, где их приняли со всеми почестями, которых достойны храбро сражавшиеся солдаты, волею судьбы ставшие беженцами и ищущие убежище. Первые несколько дней они жили в военно-морских казармах. Позднее их перевели в лагерь для интернированных, но это было необременительное и весьма почетное интернирование. После войны многие члены команды остались в Аргентине. Офицеры, помещенные под слабый надзор в течение следующих восемнадцати месяцев, по большей части сумели тем или иным способом вернуться в Германию.

Но их капитан, с которым они прошли через триумф и трагедию, остался лежать в чужой земле, а корабль, который он уничтожил собственными руками, все глубже погружался в илистое дно реки Ла-Плата. Ни у кого не хватило ума или воображения похоронить его, истинного моряка, в море, опустить его тело в речной поток рядом с обломками корабля. Уверен, он бы хотел лежать рядом со своим детищем.

Приняв решение искать убежище на реке Ла-Плата, капитан Лангсдорф совершил ошибку. А уж когда он отошел от традиций военно-морского флота и позволил политикам с грязными руками решать судьбу корабля, когда он позволил подвергнуть сомнению непреложную истину «Иди и сражайся, победи или проиграй», когда он подчинился постыдному приказу Гитлера затопить корабль и интернировать команду, оказалось, что его карьера закончена и ему незачем больше жить. Лангсдорф превыше всего ставил свой долг, поэтому он первым делом позаботился о безопасности своей команды. Другой человек, руководимый такими же принципами и традициями и принявший такое же решение, но больше думающий о себе, чем о других, предпочел бы уйти на дно вместе со своим кораблем. Тогда ему не пришлось бы смотреть в глаза своим людям, выносить навязчивые расспросы репортеров, бесконечные объяснения с послами и консулами, терпеть презрение врагов и, что стократ хуже, жалость друзей. Но не таков был Лангсдорф. Он сказал Даву, что командир всегда одинок, но ни один человек еще не был более одинок, чем этот немецкий капитан в свои последние часы. В сражении и во время последующего преследования он совершил ряд ошибок, но это были человеческие ошибки, причиной которых стал недостаток боевого опыта и отсутствие на флоте его страны вековых морских традиций. Никто не умаляет заслуг Харвуда Вудхауса, Парри и Белла, утверждая, что, когда они в бою принимали решения, им помогали и подсказывали Нельсон, Энсон и Фрэнсис Дрейк. Наступательному духу нельзя научить. Его можно только впитать с материнским молоком. Королевский военно-морской флот, благодаря политикам, пережил немало взлетов и падений, но его капитаны имеют за спиной 350-летний опыт морских походов и сражений.

У Лангсдорфа, человека, несомненно, знающего, благородного и обладающего множеством достоинств, этого не было. Но он обладал другими качествами, которые ему очень пригодились в страшные часы того воскресного дня, когда он вернулся на корабль после последнего телефонного разговора с Гитлером. Он собрал офицеров, отдал им приказы и, с характерной для него дотошностью, проследил, чтобы они были выполнены до мельчайших деталей. Он приказал уничтожить корабль, разрушив его полностью и окончательно, без возможности последующего восстановления. Надо сказать, что эта задача была почти невыполнимой для такого отлично бронированного корабля, каким был «Адмирал граф Шпее». Не зря его считали непотопляемым. Весь день, пока основная часть команды эвакуировалась на «Такому», оставшиеся готовили корабль к последнему плаванию. Смертоносный груз извлекался из артпогребов и распределялся по кораблю. На всех палубах фугасные снаряды были складированы на емкостях с кордитом. Взрывчатка была положена рядом с каждым топливным танком. К танкам с бензином и дизельным топливом были присоединены шланги таким образом, чтобы в нужный момент палубы оказались залитыми легковоспламеняющейся жидкостью. Сначала люди работали спустя рукава, но потом ими овладела некая одержимость. Корабль, который все они боготворили, о котором заботились, следовало уничтожить. Это никого не радовало, но долг есть долг. Невыполнимую миссию нельзя было не выполнить. Человеческая изобретательность способна творить чудеса. Человек – существо, имеющее свои пределы, только его способность к разрушению беспредельна. К тому же был приказ. Как известно, приказ освобождает исполнителей от любой ответственности, моральной или этической. В тот бесконечный, жаркий и душный воскресный день Лангсдорф сидел в своей каюте и писал рапорт. Майк держал радиослушателей в напряжении у приемников. Адмирал Харвуд со своей эскадрой патрулировал устье реки Ла-Плата. Политики колдовали над законами, пытаясь подогнать их под факты, и внимание людей всего мира было приковано к роскошному красавцу линкору «Адмирал граф Шпее», который стоял на внутреннем рейде порта Монтевидео. В это время глубоко в теле величавого броненосца кипела работа. Люди, которые любили его и считали своим домом, делали все возможное, чтобы его уничтожить.

Полумиллионная толпа, наблюдавшая за выходом «Графа Шпее» из порта, не подозревала, что великолепный корабль, спокойно покинувший гавань и направившийся вверх по течению реки Ла-Плата, был не чем иным, как огромной плавучей миной замедленного действия, которой предстояло взорваться ровно в 7:55, за пять минут до истечения срока, установленного уругвайским правительством. Над каждым снарядным элеватором с правого и левого борта были подвешены боеголовки торпед с дистанционным взрывателем. В назначенное время полторы тонны металла и взрывчатки пролетели через пять палуб и взорвались в артпогребах, взметнув на полмили вверх столбы огня и дыма. Такое адское оружие создавалось, так же как и обезвреживалось, только храбрыми людьми. Один из часовых механизмов не сработал, и, когда много дней спустя механики проникли внутрь все еще дымящегося корпуса, боеголовка продолжала висеть. Ее обезвредили. (То, что сделано человеком, другой человек может повторить.) Карманный линкор «Адмирал граф Шпее» прекратил свое существование. Вместо него капитан Лангсдорф оставил гигантский погребальный костер.

Таким образом Гитлер решил спасти лицо Германии в первом морском сражении Второй мировой войны. Затянувшийся бой, который при определенном везении мог обернуться грандиозной победой Германии, закончился сокрушительным поражением. На этом театральном действе пышно расцвела пропаганда, а основные причины и решения, приведшие к такому концу, ответственность и вина разных участников – иными словами, правда оставалась скрытой для широких масс до наших дней. По чисто политическим соображениям Гитлер обрек честного и преданного солдата на смерть, а великолепный корабль – на нелепую гибель. Он нанес смертельный удар по традициям немецкого военно-морского флота, которые с таким трудом создавались его адмиралами, уничтожил их доверие к нему. Военные корабли могут рассматриваться политиками как инструменты политики, но они вовсе не являются политическими инструментами для людей, которые на них служат и ими командуют. Они бы не оставались так долго на плаву, будь все иначе. И когда «Граф Шпее» не принял бой, а вместо этого был взорван собственной командой, когда Лангсдорф сам отвел своих людей в военно-морские бараки Буэнос-Айреса, заверил, что сделал все возможное для их благополучия, поблагодарил за прекрасную службу и попрощался, когда устроил ужин для офицеров, на котором шутил и смеялся, пожелал всем спокойной ночи и после этого пустил себе пулю в лоб, отшвырнув в угол нацистский флаг и завернувшись во флаг ВМФ, флоту других объяснений не требовалось. Решение Гитлера было понятно, но одобрить его было невозможно. Оно стало первым из длинной череды подобных крайне непопулярных решений, принятых фюрером нацистской Германии вплоть до весны 1945 года, когда он бесславно погиб среди развалин того, что сам сотворил, проклинаемый людьми, для которых служил идолом, и преследуемый призраками десяти миллионов мужчин и женщин, которых лично отправил на убой.

В декабре 1939 года, когда мрачная тень Германии заслонила всю Европу и половину остального мира и не было, да и не предвиделось отважного воина, способного возглавить борьбу за свободу, вывод Миллингтон-Дрейка был правильным: наступили сумерки богов.