Текст книги "Чэнь Шаоюй – Ван Мин. Биография. Воспоминания"

– Какую вы дадите нам рекомендацию или характеристику?

Чжоу Эньлай не отвечает.

– Если вы собираетесь отправить нас как контрреволюционеров в соврайон и чтобы там нас казнили, то мы не поедем! – заявили Шаоюй и Бо Гу.

– Не поедете – всё равно не дадим вам работу! Не дадим вам и на пропитание! – сказал Чжоу Эньлай.

– Мы предпочитаем голодную смерть такой поездке!

– Мы предпочитаем быть казненными Чан Кайши революционерами, но не можем позволить опозорить нас как антипартийцев и контрреволюционеров! – единодушно заявляли Шаоюй и Бо Гу.

Чжоу Эньлай отругал их за «мелкобуржуазность», «неподчинение распоряжению партии» и т. д., затем сердито ушел.

Не дают работу, значит, не дают и на пропитание. В условиях подполья это было трудно вдвойне! Шаоюй и Бо Гу поселились на мансарде маленькой вермишелевой на берегу р. Сучжоухэ (недалеко от ул. Чжэцзянлу). Часто голодали. Хорошо еще, что хозяин вермишелевой иногда соглашался одалживать им немного вермишели. В их комнатушке были всего лишь одна узенькая деревянная кровать, одна деревянная табуретка. Шаоюй всегда спал на полу. Не было никакой другой мебели и даже денег на ночную посуду…

Я была арестована и заключена в тюрьму 30 июля 1930 г. К началу октября Шаоюй перенес к себе из моих вещей раскладушку, столик, две табуретки и прочее, после чего у них стало немного из «обстановки».

Шаоюй и Бо Гу каждый день видели множество лодок на реке Сучжоухэ, видели живших на них круглый год лодочников-ассенизаторов и их семьи; эти лодки образовали целый район бедноты, неописуемый своими лохмотьями. У Шаоюя и Бо Гу на кроватях и под ними были груды марксистско-ленинской литературы на китайском, русском и английском языках. От такого сопоставления они повеселели…

Шаоюй перевел книгу Розы Люксенбург «Социальная реформа или социальная революция?» и получил несколько десятков юаней гонорара.

Жена Бо Гу (Лю Цюньсянь) приезжала с их родины – уезда Уси – проведать его, привезла ему чувство теплоты от его заботливой матери. Оба они (Шаоюй и Бо Гу) ни на час не прекращали руководить борьбой как против врагов, так и против линии Ли Лисаня. Комнатушка их часто была переполнена людьми. Одни товарищи приходили к ним за знаниями по марксизму-ленинизму и истории ВКП(б), другие – посоветоваться по вопросам борьбы против линии Ли Лисаня. Они все время были очень заняты.

22 ноября 1930 г. я вышла из тюрьмы. 23-го числа мы с Шаоюем поженились. На маленьком подворье у нас не только не было никакого свадебного церемониала, но не было также ни белья для смены, ни жилища. 24-го мы с Шаоюем пришли на мансарду вермишелевой, где они жили с Бо Гу. Весело разговаривали и смеялись втроем. Мне показалось, что вернулись «домой». Однако Бо Гу еще укрывался моим одеялом, когда спал. У Шаоюя одеяло было совершенно рваное и до жалости крошечное. Нам пришлось уйти из этой комнатушки и искать другое жилище.

Только после прибытия в Шанхай Мифа – представителя Коминтерна Чжоу Эньлай переменил тон. Однажды он пришел на мансарду вермишелевой, чтобы навестить двух товарищей, на которых были наложены суровые взыскания. Чжоу Эньлай сказал им:

– К вам сюда приходит слишком много людей. Это очень опасно. Скорее переселяйтесь!

Позже, 25 ноября 1930 г., по предложению Чжоу Эньлая Шаоюй был избран секретарем Цзянсуского провинциального комитета КПК. А после IV Пленума ЦК КПК 6-го созыва Бо Гу был выдвинут на работу генерального секретаря ЦК комсомола. На IV Пленуме ЦК Шаоюй и Шэн Цзэминь были кооптированы в члены ЦК, Шаоюй был избран также членом Политбюро ЦК.

Как говорилось выше, мы с Шаоюем встретились впервые зимой 1927 г. в Москве, а поженились в Шанхае через два дня после моего выхода из тюрьмы. Я в то время работала при Политбюро ЦК КПК (на технической работе с секретными документами), часто переезжала с места на место, иногда по несколько раз в день. При очередном отъезде я разрывала на мелкие куски секретные документы. Но однажды в ящике от стола осталось немного мелких бумажек. Рядом с покинутой мной мансардой жили супруги Ло (их имена уже не могу вспомнить). Вскоре к ним в поисках меня пришел Шаоюй, увидев пол-иероглифа на бумажном клочке, он сказал супругам Ло:

– Да, вы правильно сказали, она была здесь.

– Вот это да! По пол-иероглифа узнаёт свою! – восхитился Ло.

5. Как работали при лилисаневщине

«1» Почему никто не желал высказываться?

В середине августа 1930 г. из-за оппозиции лилисаневщине Шаоюй был понижен Ли Лисанем с должности референта Отдела пропаганды ЦК и назначен номинально инструктором отдела пропаганды Цзянсуского провинкома, а практически ему поручили, как сказано выше, сторожить несколько больших деревянных ящиков со старыми документами. Но Шаоюй продолжал борьбу против лилисаневщины. Он часто беседовал с референтом отдела пропаганды провинкома Ли Чули, чтобы быть в курсе событий. Как-то раз Ли Чули сказал ему:

– Проведу вас в Западный район на собрание партячейки Университета «Фудань». У них там спор; вы поможете им разрешить его.

В назначенный день собрание ячейки состоялось нелегально, на кладбище. Участвовали в нем шесть товарищей. Эта ячейка опекалась заведующим отделом пропаганды Западного райкома Ван Жэньшу[47]47
  После освобождения страны Ван Жэньшу был послом КНР в Индонезии.


[Закрыть], который часто присутствовал на собраниях ячейки; но между ним и членами ячейки были разногласия, так и не получившие разрешения. Все шесть членов партии, присутствовавших на собрании, имели очень недовольный вид, большинство из них лежало неподвижно на траве. Нередко, говорили, с ними вообще не удавалось проводить собрание.

Когда Шаоюй и Ли Чули пришли, Ван Жэньшу велел секретарю ячейки объявить собрание открытым. Ван Жэньшу спросил, у кого какие имеются мнения. Один товарищ заявил:

– Ой, райком![48]48
  Тогда члены партячеек называли так любого работника райкома партии.


[Закрыть] У меня сегодня живот страшно болит!

Когда тот же вопрос был задан другому товарищу, он сказал:

– Райком! У меня сегодня голова ужасно болит!

Ван Жэньшу заметил:

– Что бы ни болело, говорить-то можете!

Но все молчали. Тогда Ли Чули произнес:

– Товарищи! Мы двое из отдела пропаганды провинкома, являемся вышестоящей инстанцией для Ван Жэньшу. Какие у вас имеются разногласия – все можете выкладывать. Мы пришли помочь вам разрешить их.

Услышав это, все поднялись с земли и сели. Секретарь ячейки начал говорить:

– В таком случае я расскажу, в чем именно наши разногласия. Товарищ Ван Жэньшу велел нашим товарищам открыто выпускать стенгазету в университете от имени ячейки. В ней мы должны писать «Долой империализм!», «Долой Гоминьдан!», «Поддерживаем Красную армию и Советы!». Мы говорили ему, что не следует выпускать стенгазету от имени ячейки. Лозунги можно наклеивать на стены. Ван Жэньшу не соглашается. Он говорит, что надо бороться за легальность.

Далее секретарь ячейки рассказал еще:

– Мы и несколько сочувствующих и так уже находимся под подозрением у университетских властей. Если станем действовать подобным образом, то совсем выдадим себя и не сможем оставаться в университете. Какая будет от этого польза? И еще – нам не разрешается читать документы в доме старушки. Мы решили хранить документы партии в доме старушки одного друга, ежемесячно выплачивая ей немного денег. Уже обо всем договорились. Она будет отвечать за их сохранность, а мы будем приходить к ней читать. Но Ван Жэньшу утверждает, что это проявление трусости, стремление жить в ладу с законом. Наконец, где мы должны вывешивать трехдневник «Хунци»? Ван Жэньшу велел нам расклеивать в университете. Мы говорили, что нас еще мало, нам нелегко соблюдать конспирацию; можно пока расклеивать вне университета, в людных местах в окрестности. Он не согласен.

Тут секретарь ячейки зарыдал и, размазывая по лицу слезы, продолжал:

– Он каждый раз ругал нас трусами, упрекал за невыполнение решений руководства, за боязнь перед участием в восстании, за правый оппортунизм и т. п. Если бы мы боялись смерти, то не вступали бы в коммунистическую партию. Но смерть должна приносить пользу. В университете много гоиньдановских шпиков. Вы призываете нас к восстанию – где оружие? Когда и где дали бы нам немного военной выучки? Если партия пошлет нас участвовать в восстании, то мы обязательно пойдем!

Ван Жэньшу объяснил:

– Все это не было моим мнением или мнением райкома. Вооруженное восстание и борьба за легальность – это по решению ЦК и провинциального комитета.

Ли Чули предложил:

– Попросим этого теоретически подкованного товарища Вана[49]49
  Шаоюй тогда носил псевдоним «Ван Цзежэнь».


[Закрыть] высказать свои соображения.

Шаоюй сказал:

– Мнения товарищей из ячейки правильные. Сейчас нет возможности для какого-то восстания. Борьба за легальность тоже должна проходить в соответствующих условиях.

В теоретическом и практическом планах Шаоюй разъяснил им взаимосвязь между легальной и нелегальной формами работы, методы борьбы за существование в рамках законов и т. д. После этого товарищи из ячейки встали и разговорились. Все выражали одобрение сказанному Шаоюем, настроение стало приподнятым, никто больше не жаловался на болезни.

Но Ван Жэньшу потом доложил обо всем секретарю райкома Чжао Хэ, а тот – секретарю провинкома Ло Маю (Ли Вэйхань). Ло Май вызвал Ли Чули и отчитал его:

– Какое вы имели право приводить Чэнь Шаоюя на собрание ячейки, чтобы он выступал там против райкома?! В дальнейшем вам категорически запрещается так поступать!

– Я тоже согласен с мнением Шаоюя, – заявил Ли Чули в ответ.

«2» «Три штрейкбрехера» и другие.

Трое товарищей, Сюй Амэй, Чжоу Сюэсян и Чжу Сюэфань, были старыми шанхайскими рабочими, вступили в компартию еще во время Движения 30 мая и трех восстаний шанхайских рабочих. Но, из-за их противодействия некоторым неразумным, вредным распоряжениям и установкам периода лилисаневщины все трое были исключены из партии и заклейменены как «штрейкбрехеры». Шаоюй познакомился с ними в 1930 г. В то время он работал референтом партгруппы ВСПС и поэтому имел возможности услышать и увидеть связанные с ними факты; вот некоторые примеры.

Для встречи Красного Мая 1930 г. лилисаневцы предложили: организовать во всех районах Шанхая забастовки и демонстрации под лозунгом «Общешанхайская забастовка Красного Мая». ЦК решил создать генеральный забастовочный комитет для руководства общешанхайской забастовкой. На деле, к сожалению, лишь рабочие трамвайного треста в Восточном районе Шанхая, принадлежавшего английскому капиталу, бастовали в течение месяца. Во всех остальных районах забастовка не удалась.

А забастовка рабочих англо-трамвайного треста состоялась главным образом потому, что на этом предприятии было более десятка коммунистов. Все они были в медницком (ремонтном) цехе, все вступили в партию в 1925–1927 гг. Однако по-настоящему активными были только трое из них: Цзинь Ботан, Цяо Шэнфа и Фэн Асян. Все остальные были очень пассивны, проявляли интерес обычно только к докладам на темы текущей политики, а конкретные поручения выполнять не желали. На этот раз в результате разъяснений и агитации они тоже активизировались. Бывший секретарь ячейки Цзинь Ботан еще в 1929 г, был арестован чанкайшистами и расстрелян (он был очень способный: помимо секретаря ячейки, по совместительству являлся еще заведующим орготделом Восточного райкома Шанхая). После гибели Цзиня секретарем ячейки стал Цяо Шэнфа. Данную забастовку возглавили Цяо Шэнфа и Фэн Асян вдвоем.

Требованиями бастующих были увеличение зарплаты и пособие на рис (цена на рис часто подскакивала вверх). У коммунистов и масс настроение было боевое. Если следовать лилисаневским установкам, то каждая экономическая борьба должна сопровождаться политическими лозунгами, например, «Долой империализм!», «Долой Гоминьдан!», «За Красную армию и Советы!» и т. д. Но Цяо и Фэн считали, что накладывать такую связь нельзя, поскольку условия не созрели, и такие действия могут отпугнуть подавляющее большинство рабочих. В результате с нами останутся только члены партии и передовые рабочие, а забастовка сорвется. Генеральный забастовочный комитет был вынужден согласиться с этим.

Председатель ВСПС Сян Ин был в то время и председателем этого комитета. В него входили еще девять членов – члены ВСПС и партийные работники (Хэ Куньжун, Чэнь Гочжэнь и др.). Секретарь Цзянсуского провинкома Ло Май тоже участвовал в заседаниях комитета. Шаоюй выполнял тогда обязанности референта партгруппы ВСПС и главного редактора органа ВСПС трехдневника «Лаодун», а теперь еще стал референтом генерального забастовочного комитета и редактором забастовочной многотиражки-«молнии».

У рабочих англо-трамвайного треста был свой забастовочный комитет из семи человек, и ежедневная забастовочная многотиражка-молния считалась газетой этого комитета. Хотя газета выходила каждый день объемом в один лист (около 3 тысяч иероглифов), но Шаоюй был единственным автором и редактором. Только после трех часов ночи у него находилось время заниматься этой газетой, так как днем он должен был еще выпускать трехдневник ВСПС «Лаодун», а также заниматься другими текущими делами, – особенно тем, что приходилось каждый день подыскивать новое место для проведения заседаний генерального забастовочного комитета, к чему вынуждали соображения безопасности. Подыскав место, надо было еще сообщить о нем Сян Ину, Ло Маю и другим. Поэтому только к трем часам ночи Шаоюй мог пойти в сектор олеографии ВСПС и начать выпуск очередного номера забастовочной газеты.

Строку за строкой Шаоюй писал черновик газеты, а товарищ из сектора олеографии (практически там был один Сюнь Лэй) тут же строку за строкой переносил на вощеную матрицу, затем немедленно отпечатывал газету, а к семи часам утра отвозил ее в забастовочный комитет. В этой газете-«молнии» помимо новостей о самих рабочих англо-трамвайного треста по возможности печатались сообщения о важнейших событиях в стране и за рубежом, причем особое внимание уделялось пропаганде успехов СССР, а также китайской Красной армии и Советских районов.

Шанхайские рабочие достойны самой сердечной признательности. У них была высокая сознательность. Как только в цехи заводов доставлялись такие издания, как партийная газета «Хунци», трехдневник ВСПС «Лаодун» или забастовочная многотиражка-«молния», и члены партии и беспартийные рабочие наперебой расхватывали их и старались быстрее прочесть их. Вот почему Шаоюй, хоть и спал всего по 3–4 часа в сутки, работал с возрастающей энергией. Так он работал непрерывно более 20 дней вместе с забастовщиками, пока не возникли новые проблемы.

Проблема первая – как бороться с врагами забастовщиков?

Забастовка рабочих англо-трамвайного треста началась 1 мая. К 25 мая хозяева подкупили группу русских белоэмигрантов, сбежавших в Шанхай после Октябрьской революции, чтобы те водили трамваи вместо бастующих. Это вызвало колебания среди части рабочих-вагоновожатых, боявшихся потерять работу. К этому времени, капиталисты, хотя и не согласились на надбавки к зарплатам рабочих, но уже согласились ежемесячно прибавлять по 2 юаня каждому как пособие на рис.

Поэтому Забастовочный комитет рабочих считал: следует воспользоваться этой победной ситуацией для благоразумного завершения забастовки, чтобы сплотить большинство рабочих, которые пошли бы за нами и в следующий раз. Однако товарищи Фэн и Цяо не решались выдвигать такое предложение, зная, что провинциальный комитет с этим не согласится. Провинком стоял за продолжение забастовки, еще надеясь на общешанхайскую генеральную забастовку.

Действительно, узнав о поведении русских-беляков, Ло Май предложил избивать их, но продолжать забастовку. Рабочие-коммунисты сказали, что бить нельзя, поскольку у большинства рабочих нет решимости пойти на это; к тому же это может вызвать вооруженное вмешательство властей, которое создало бы еще больше трудностей для продолжения забастовки. Ло Май с такими доводами не посчитался, а Сян Ин тоже не решался выступать против мнения Ло Мая. В результате было решено сперва попробовать уговорить и предупредить беляков.

В номере забастовочной «молнии» от 26 мая Шаоюй поместил сверхкрупными иероглифами фразу: «Кто не слушается уговоров, остается проучить его кулаком». Этот номер газеты был доставлен белякам, но те не обращали внимания и водили трамваи, как прежде. Тогда решили избить одного-двух из них для пробы. В итоге капиталисты завербовали еще больше белых для вождения трамваев, а к каждому трамваю приставили вооруженную охрану – двух полицейских. Все это породило колебания еще большего числа рабочих-вагоновожатых, заколебались и рабочие-кондукторы.

Проблема вторая – как организовать поддержку бастующих?

Когда Сян Ин доложил обстановку Ли Лисаню, тот заявил:

– Работу нельзя возобновлять! Надо поддержать их извне.

Решили организовать забастовку рабочих электрической компании, принадлежавшей французскому капиталу, для поддержки рабочих англо-трамвайного треста. Генеральный забастовочный комитет послал Сюй Бингэня (в то время кандидат в члены Политбюро ЦК КПК и член ВСПС) к Сюй Амэю (старый член партии, являлся председателем гоминьдановского профсоюза во франко-электрической компании) с предложением немедленно возглавить забастовку рабочих франко-электрической компании для поддержки рабочих англо-трамвайного треста. Сюй Амэй сказал, что понадобится по меньшей мере неделя времени для согласования, разъяснения и подготовки, прежде чем забастовка сможет состояться. Ли Лисань и Ло Май упрекали Сюй Амэя: «Вы и так страдали „желтой“ тенденцией, а теперь ваши взгляды стали еще более „желтыми“. Сюй Амэй вынужден был согласиться с предложением Ло Мая: Сюй Амэй проведет Сюй Бингэня и одного рабочего (имя которого забыто, он тоже был член ВСПС) в цех, своими руками выключат рубильник; рабочие, естественно, не смогут дальше работать, тогда Сюй Амэй и объявит забастовку.

Как только они втроем выключили рубильник, тут же были арестованы. Рабочие, узнав об аресте Сюй Амэя, единодушно потребовали от капиталистов и гоминьдановских властей немедленно освободить его; в противном случае рабочие начнут общую забастовку. Враги в то время знали, что забастовка рабочих англо-трамвайного треста продолжается уже больше 20 дней, а Сюй Амэй пользовался большим авторитетом среди рабочих франко-электрической компании и, если его не выпустить немедленно на свободу, рабочие компании действительно могут забастовать. Поэтому Сюй Амэй сразу же был освобожден. Но Сюй Бингэня и другого рабочего бросили в тюрьму.

После освобождения Сюй Амэя Ли Лисань хотел поднять рабочих на спасение Сюй Бингэня и его товарища из тюрьмы. Но рабочие не откликнулись, так как не знали лично этих двоих. Сюй Амэй рассказал:

– Я не мог открыто говорить рабочим, что они оба коммунисты. Я мог только говорить, что тоже не знаю, что они за люди.

Ли Лисань снова отругал Сюй Амэя. Эти действия Ли Лисаня показывали его оторванность от масс и политическую несостоятельность. Но во время обсуждений этих вопросов на партгруппе ВСПС «против» выступал только один Шаоюй. Сян Ин не разделял взглядов Ли Лисаня, но не решался говорить. Ло Май решительно требовал от ВСПС исполнять указания Ли Лисаня. Другие тоже не решались что-либо сказать. Таким образом, организация поддержки забастовки тоже не удалась.

Проблема третья – как лучше возобновить работу?

28 мая часть рабочих (кондукторов и вагоновожатых) самостоятельно начала выходить на работу. Товарищи из партячейки высказали такие соображения: капиталисты уже согласились на ежемесячное пособие в 2 юаня на рис (на увеличение зарплаты не согласились), просили профсоюз прислать 29 мая своих представителей для переговоров и заключения соглашения с фирмой; 30 мая можно будет созвать торжественное собрание по случаю победы забастовки. Такое завершение будет гораздо полезнее, чем заставлять рабочих продолжать забастовку.

Но этому по-прежнему возражали Ли Лисань, Ло Май и др., они настаивали на выжидании общешанхайской генеральной забастовки. Вместе с тем на всех других предприятиях тогда не удалось осуществить забастовку; 29 мая еще большее число рабочих вышло на работу; дальнейшее продолжение забастовки приведет к выявлению и изоляции членов партии и членов красного профсоюза. 30 мая, докладывая партгруппе ВСПС и провинкому обстановку, Цяо Шэнфа и Фэн Асян заявили:

– Провинком! Никак нельзя бастовать дальше!

Ло Май опять не согласился с ними.

31 мая Цяо Шэнфа и Фэн Асян сами тоже вынуждены были выйти на работу. Спустя много часов их отыскали и привели к руководству. Они заявили:

– Мы всегда подчинялись решению партии. Но такое возобновление работы уж очень унизительно. Не будет ли солиднее созвать митинг по случаю победы забастовки и объявить о возобновлении работы?

Сян Ин снова доложил Ли Лисаню весь процесс возобновления работы. Ли Лисань сказал:

– На этот раз «усилиями девяти волов и двух тигров»[50]50
  Традиционное китайское выражение для обозначения крайнего напряжения


[Закрыть] все-таки удалась столь длительная забастовка. Это – как-никак достижение. «Два тигра» – это Сян Ин и Ло Май, а «девять волов» – товарищи из райкома и партячейки.

Сян Ин заметил:

– Вы пропустили одного человека – товарища Шаоюя. Он был референтом забастовочного комитета и по совместительству редактором многотиражки-«молнии». Он был занят больше всех нас. Можно считать его тигром или волом – все равно. Недаром этот товарищ в Москве учился – и работал хорошо, и тактику понимал. По нескольким важным вопросам у него были правильные мнения.

По возвращении домой Сян Ин рассказал Шаоюю о своем разговоре с Ли Лисанем. Шаоюй тогда же говорил Сян Ину:

– Благодарю вас за лестную оценку, но нам скоро придется из-за этого расстаться. Хотя мне не хочется уходить из ВСПС, поскольку работа только начала налаживаться, но Асань вскоре переведет меня отсюда.

– Разве это возможно?! – возразил Сян Ин.

– Вот увидите. Ведь Асань не хочет, чтобы я где бы то ни было достиг успехов в работе, – сказал Шаоюй.

2 июня Сян Ин ходил на встречу в ЦК. Вернувшись, он рассказал:

– Асань уже сообщил мне, что вас переводят обратно в Отдел пропаганды ЦК референтом.

Сказав это, Сян Ин вздохнул.

3 июня Шаоюй вернулся в Отдел пропаганды ЦК. Но ему больше не дали работать редактором трехдневника «Хунци». Будучи номинально референтом, Шаоюй был поселен в комнату со старыми документами – сторожить архив. Вскоре после этого началась борьба против лилисаневщины, о чем уже говорилось выше.

Какой стала судьба Чжоу Сюэсяна и Чжу Сюэфаня?

Чжоу Сюэсян был председателем профсоюза табачной фирмы «Хуачэнь», член партии со времени Движения 30 мая. Чжу Сюэфань был председателем Профсоюза связистов Китая, тоже член партии со времени Движения 30 мая. При лилисаневщине им было приказано выйти из «желтых» профсоюзов, они не вышли. Они приводили причины своего несогласия с выходом из них: красным профсоюзам трудно развертывать деятельность, надо использовать гоминьдановские профсоюзы (использование легальности), поскольку в «желтых» профсоюзах были рабочие массы.

До предательства Чан Кайши существовали только красные профсоюзы, которые шанхайские рабочие называли «старыми профсоюзами». Руководимые коммунистами «старые профсоюзы» имели высокий авторитет. После предательства Чан Кайши профсоюзы попали под контроль Гоминьдана, им требовалась регистрация, но часто бывшие руководители оставались на своих постах, поскольку престиж у них был высок. Члены КПК через «желтые» профсоюзы могли играть руководящую роль среди рабочих. К сожалению, в то время не понимали значения использования легальности, многие члены партии вышли из профсоюзов. То, что Сюй Амэй, Чжоу Сюэсян и Чжу Сюэфань сумели остаться в гоминьдановских профсоюзах и продолжали руководить рабочими, было обстоятельством положительным. Увы, все трое были названы лилисаневцами «крупными штрейкбрехерами» и исключены из партии.

После освобождения страны Чжу Сюэфань был Министром связи КНР. Судьба остальных двоих неизвестна.