Текст книги "Бесценная"

Глава 9

И вот наконец преодолен самый хрупкий барьер. Эллиот, пораженный, на мгновение замер от изумления. Либерти тотчас вскрикнула и открыла глаза.

– Боже мой! – пробормотал он, отказываясь верить самому себе. – Значит, вы…

Либерти закрыла ему рот рукой:

– Милорд, умоляю вас, не надо ничего говорить, этим вы все только испортите.

Для Дэрвуда оказаться внутри ее стало верхом блаженства. Либерти так восхитительно горяча, так упоительна! Она плотно, подобно тонкой шелковой перчатке, облегала его. Каждый уголок его сознания, казалось, кричал от восторга – ведь теперь она принадлежит ему. И только ему! Ховард никогда к ней не прикасался. Никто никогда не прикасался к ней!

– Вам хорошо со мной? – решился спросить он наконец. – Я не сделал вам больно?

Внутри его нарастала волна страсти. Казалось, она гнала и гнала его куда-то дальше, и ей невозможно было противостоять. От одного ощущения тела Либерти Дэрвуд чувствовал, как в его чреслах тугой узел возбуждения грозил в любое мгновение лопнуть от переполненности осязательных чувств. А еще он чувствовал, как ее тело, мучимое не менее сильной жаждой вожделения, ритмично устремляется ему навстречу.

Либерти нежно поглаживала его плечи.

– У меня странное ощущение – совсем не то, что я ожидала. Прошлый раз мне совсем не было больно.

Дэрвуд едва слышно выругался и попробовал выйти из нее:

– Черт, я даже не предполагал. Да откуда мне было знать? Очень больно?

Но она только крепче обвила вокруг него ноги:

– Нет-нет, не уходите, умоляю, не надо.

– Либерти… – Он взял ее лицо в ладони.

Она затрясла головой:

– Ну пожалуйста, умоляю. Мне кажется, если вы выйдете, я тотчас умру.

Она прильнула к нему вплотную, и тело ее сотрясла сладостная дрожь.

У Эллиота невольно вырвался стон. О Боже, эта женщина доведет его до помешательства!

– Не делайте этого, иначе я за себя не ручаюсь.

– Я же не сама, – виновато пролепетала она, и вновь ее сотрясла любовная дрожь.

Эта ничем не сдерживаемая страсть бурным потоком снесла между ними последние преграды.

– Да простит меня Бог, Либерти, я тоже больше не могу, – сказал он и сильным рывком глубже вошел в нее.

Либерти прижалась к нему, и они вдвоем начали восхождение к вершинам экстаза. Дэрвуд ощущал ее страсть, ощущал ее упоительное, податливое тело, чувствовал, с какой жаждой она устремлялась ему навстречу, чтобы он мог как можно глубже войти в нее, словно ее увлек за собой магический поток, что перетекал между их телами.

В зеркале над камином он заметил собственное лицо и поразился увиденному. Искаженные страстью черты были резкими и угловатыми. И, как ни хотелось ему доставить Либерти максимум наслаждения, он уже не мог совладать с потребностями собственного тела и даже застонал, мучимый любовной жаждой.

– Больше не могу, – шептал он. Его голос рвался из его груди хриплым стоном.

– Умоляю, Эллиот, ну пожалуйста. – Либерти льнула к нему.

Испустив первобытный вопль, он весь прогнулся и изверг в нее мощный фонтан семени. Горячая влага наполнила ее, как сосуд. А Дэрвуд ощутил себя полностью опустошенным как духовно, так и физически. Спрятав лицо у него на груди, Либерти обняла его за плечи.

Испустив последний стон, он рухнул на нее, прижав всем своим весом к дивану. Его руки поглаживали холмики ее груди.

Прошло какое-то время, прежде чем он поднял голову, чтобы взглянуть ей в глаза. Взгляд Либерти был затуманен, губы припухли от поцелуев. Дэрвуд вспомнил, с каким эгоизмом он игнорировал призывы, которые ему посылало ее тело. В порыве ненасытной жажды он сделал ей больно.

– С вами все в порядке? – наконец спросил он.

– Да, конечно, – кивнула она.

Никаких упреков. Но Дэрвуд почувствовал укор совести. Казалось, Либерти и в голову не могло прийти, что она должна обидеться на него за жестокость. Он нежно убрал ей с лица волосы.

– Я сделал вам больно. Почему вы не сказали, что никогда не были с мужчиной? – спросил он и заметил, как тотчас погрустнело ее лицо, а взгляд стал отстраненным.

– Разве это что-нибудь меняет? – еле слышно прошептала она.

– Не уверен, – чистосердечно признался он. Несколько долгих минут он всматривался в ее лицо, после чего поднялся. Негромко выругавшись, быстро поправил на себе одежду.

Дэрвуд взял с дивана шерстяной плед и набросил на полуобнаженное тело Либерти. Каким идиотом он был! Она подарила ему самое драгоценное, что у нее было, а он взял и грубо смял этот бесценный дар! Мучимый угрызениями совести, Эллиот привлек Либерти к груди.

– Я поступил как последний негодяй. Простите меня, миледи.

– Эллиот, куда вы меня несете? – изумилась Либерти, когда он подхватил ее на руки.

– В постель.

Она устремила на него пристальный взгляд:

– Наверное, вы сердитесь на меня за то, что я не предупредила вас, что Ховард не был моим любовником.

О Боже, как больно слышать ее слова! Он все еще никак не мог отдышаться, сердце по-прежнему бешено колотилось в груди. Как ненавистен он самому себе. У него даже закружилась голова, и он с трудом удержался на ногах.

– Ничуть. – Вот и все, что он выдавил из себя. Ногой открыв дверь библиотеки, зашагал вверх по ступенькам лестницы.

Либерти попыталась высвободиться:

– Неправда, я ведь вижу по вашим глазам, что вы на меня сердиты.

Он приостановился, чтобы заглянуть ей в глаза:

– Не сержусь, клянусь!

– Но ведь вы…

Он не дал ей договорить:

– Я сделал вам больно. – Голос его звучал глухо. – Если бы знал истинное положение вещей, вам все равно было бы больно, но, клянусь, я действовал бы гораздо осторожнее.

– Мне было не слишком больно. Я даже испытала наслаждение. Конечно, не столь восхитительно, как в первый раз. Но я нахожу то, что произошло между нами сегодня, весьма приятным.

– Это должно быть не просто приятным. Не будь я жесток по отношению к вам, постарался бы свести неприятные ощущения до минимума. Вы уверены, что с вами все в порядке?

– Разумеется.

Шагая по ступенькам лестницы, Дэрвуд не проронил ни слова, пока не донес Либерти до постели. Ловкими движениями принялся снимать с нее платье. Она при этом поежилась, и он вновь ощутил укор совести.

– Я не собираюсь вновь делать вам больно.

– Я знаю.

Он было собрался снять с нее корсет, но она остановила его руки:

– Эллиот, прошу, не надо. Он замер на месте.

– Вы не хотите, чтобы я помог вам снять белье?

– Хочу, чтобы вы со мной поговорили.

С его губ слетел слабый стон. Эллиот был смущен той страстью, что клокотала в глубинах его существа. В эти мгновения ему меньше всего хотелось разговоров. В итоге дело кончится тем, что она расплачется, он же, со свойственной ему прямолинейностью и отсутствием такта, оскорбит ее в лучших чувствах. Он ведь и без того причинил ей сегодня физические страдания. Что еще хуже, он обещал ей, что не станет склонять ее к материнству, но в своей едва ли не мальчишеской страсти обладать ею не сумел предохранить ее от возможного зачатия. И если Либерти заведет с ним разговор на сердечные темы, ему наверняка не устоять перед соблазном, и он, вновь закипев, совершит то, что уже совершил.

Но он не мог отвернуться от молчаливой мольбы, которую прочел в ее глазах. Он внутренне весь напрягся, ложась рядом с нею в постель. В голове тем временем прокручивал несколько десятков советов, которые получил за свою жизнь относительно того, как надо обходиться с прекрасным полом. Гаррик уверял его, что самое главное в этом деле – чувственность. Эллиот на секунду задумался, а затем произнес:

– Вы потрясли меня сегодня, Либерти. Вы большая мастерица преподносить мне сюрпризы. Причем не всегда приятные. Я настоящий дурак – предполагал то, что на самом деле оказалось совсем не так. В спешке сделал вам больно. И потому если я сердит, то только на самого себя. Только слепец не увидел бы очевидного.

Либерти повернулась к нему, устремляясь в его объятия. Эллиот моментально насторожился, однако привлек ее к себе, обхватив за плечи.

– Вы позволите мне все объяснить? – спросила Либерти.

– Нет нужды ничего объяснять.

– Неправда. Я ведь ничего не сделала для того, чтобы изменить ваше мнение обо мне.

– Я бы вам все равно не поверил. – Сказав это, Дэрвуд слегка поморщился. Господи, каким же он был идиотом!

– Что ж, возможно, вы правы.

Не знай он ее, наверняка посчитал бы, что Либерти дразнит его. Какая-то часть его «я» подсказывала ему, что Либерти не отдает себе отчета, что говорит. Она наверняка понимает, какое оскорбление он ей нанес сегодня. Более того, он только и делал, что подвергал ее оскорблениям со дня их знакомства. Он относился к ней как к содержанке, а не как к целомудренной девственнице. Даже сегодня он овладел ею на диване в библиотеке, ни на минуту не задумавшись о том, какие физические неудобства она при этом испытывает. Он полностью утратил контроль над собой. Слава Богу, что все произошло на диване, а не на полу.

– Черт возьми, Либерти, вы должны были заставить меня прислушаться к вам. Вы представляете, что я мог сделать с вами?

– Не думаю, что тем самым причинили бы мне большую физическую боль.

– Уверяю вас, мадам, вы слишком высокого мнения о моей особе.

– Нет-нет, что вы. Вам было неприятно думать обо мне как о любовнице Ховарда, и тем не менее это не помешало вам проявлять ко мне уважение. Уверена, вы бы не причинили мне никаких страданий. Даже не пытайтесь убедить меня в обратном.

Дэрвуд молчал, лишь гладил ее обнаженное плечо.

– Эллиот, – позвала его Либерти. – Хотите узнать, как я познакомилась с Ховардом?

– Господи, мне и в страшном сне не могло присниться, что в свою брачную ночь буду обсуждать жизнь Ховарда Ренделла.

– То есть хотите сказать, что отказываетесь выслушать мою историю?

Дэрвуд резко перекатился на бок и, подперев голову рукой, пристально посмотрел на Либерти. В ее глазах он не заметил и капли гнева, какой предполагал увидеть. Обезоруженный, он нахмурился.

– Это означает, что вы не обязаны мне ничего рассказывать. Будь это наше деловое соглашение, я счел бы его совершенно разорительным и тотчас все бросил и бежал.

– В один прекрасный день вы уясните себе, милорд, что не все в этом мире происходит по законам денег.

– Не хотелось бы.

– О, вы всегда найдете выход из положения! – рассмеялась Либерти.

Ее смех вызвал у него в груди взрыв. Дэрвуд отказывался верить, что она его простила.

– Тем не менее все только рады бывают, когда я нахожу выход из любого положения.

– Эллиот, вы меня дразните?

Господи! У него отлегло от сердца. Если ей кажется, что у него хватает духу шутить, значит, она о нем сверхвысокого мнения, а он такого не заслуживает.

– Просто пытаюсь оттянуть время и то, что непременно должно произойти. Я не мастер вести беседы.

– И кто вам такое сказал?

– Почти все, с кем мне приходилось иметь дело.

– Просто они не составили себе труда узнать вас поближе. Лично я нахожу беседы с вами в высшей степени увлекательными.

– Это потому, что вы разделяете мой интерес к бухгалтерским книгам.

– Вы же разделяете мой интерес к смехотворно малозначимым мелочам.

Эллиот все еще отказывался понимать, что каким-то чудом на самом деле у нее и в мыслях нет сердиться на него. От этой догадки ему стало не по себе, и, неуверенный, он поспешил спрятаться за фасадом сарказма.

– В таком случае нам суждено оставаться друзьями до самой смерти. Уверяю вас, вскоре вы обнаружите, что во всем Лондоне не найдется ни единой души, пожелавшей посещать ваши званые вечера.

Глаза Либерти затуманились слезами. Она отодвинулась от Дэрвуда и натянула на себя одеяло. Завернувшись в него, словно в греческую тунику, она села на постели и убрала с лица растрепавшиеся волосы.

– Надеюсь, вам прекрасно известно, что никаких званых вечеров не предполагается.

Нет, это самая загадочная женщина во всем мире!

– Вы же понимаете, я пошутил.

– Зато я не шучу. Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что никто из ваших знакомых никогда не признает меня в качестве вашей супруги. Вы не единственный, кто думал обо мне худшее. Более того, это мнение разделяют большинство из вашего круга.

– Либерти, уверяю вас, у меня нет ни малейшего желания обсуждать сегодня круг моих знакомств. Если же хотите знать правду, то скажу вам, что никакого круга знакомых у меня нет. Общество терпит меня, потому что боится.

– Неправда. Вы один из них, и то, что перед вами когда-то захлопнули дверь, еще не означает, что вас там не желают принимать.

В ответ Дэрвуд лишь пожал плечами:

– По правде сказать, меня это мало волнует.

Из груди Либерти вырвался сдавленный звук.

– По-моему, вы ничего не понимаете. Я прожила с этим десять лет и знаю, о чем говорю. Уж поверьте мне.

Он присмотрелся к ней. Либерти являла собой странное сочетание уязвимости и уверенности в себе. Не в силах противостоять желанию вновь прикоснуться к ней, Дэрвуд провел рукой по ее бедру.

– Скажите мне, кто вас обидел?

– К чему? Чтобы вы принялись мстить?

Либерти не имела понятия, как близко Эллиот подошел к той опасной черте, отделявшей его от слепой ярости при мысли, какие страдания выпали на ее долю за последние десять лет. Она не только несла на себе печать презрения в кругу знакомых Ховарда, но, как ему теперь стало понятно, прислуга в Хаксли-Хаусе тоже смотрела на нее косо, не жалуя почтением. Женщине, которая, как все были уверены, состояла в любовницах у хозяина дома, не было места среди горничных и лакеев. Дэрвуд представил, как Либерти, всеми презираемая, сидит у холодного камина в своей тесной комнатушке, где единственные ее наперсницы – книги. Эти мысли привели его в ярость, которую ему стоило немалых сил унять, не дать выплеснуться наружу.

– Что-то вроде того, – произнес он наконец.

– Я ведь, кажется, не просила вас становиться демоном мести.

– Вы стали моей женой, Либерти. Следовательно, это дает мне известные права.

Либерти закатила глаза к небу:

– В который раз замечаю, вы до сих пор живете в средневековье. Сейчас не двенадцатый век. Уверяю вас, я отнюдь не жду, что вы облачитесь в доспехи и немедленно броситесь защищать мою честь.

– А Ховард это делал?

– В некотором роде.

– Сколько вам было тогда?

– Шестнадцать. Я работала белошвейкой и была страшно бедна. Боюсь, вскоре вы сами убедитесь, что я отнюдь не блещу женскими талантами. Не умею готовить, не умею играть на фортепьяно и даже букеты не умею составлять.

Дэрвуд легким движением провел пальцем по ее обнаженному животу.

– Зато умеете точно рассчитать прибыль по капиталовложениям. Вам также ничего не стоит вычислить сложный процент. Подобные умения у женщины я всегда находил чертовски привлекательными.

При этих словах Либерти разразилась заливистым смехом, что привело Дэрвуда в неописуемый восторг.

– Эллиот, вы неисправимы.

– Я вам уже говорил, что мы найдем полное взаимопонимание. По крайней мере, смею надеяться, на всю жизнь останемся друзьями.

– Я тоже на это надеюсь.

. – Кстати, скажите мне, значит, вы работали белошвейкой?

– Верно. Я осиротела, еще будучи ребенком. Поэтому воспитание получила в приюте Невинных младенцев, что в Уэст-Энде. Там меня и обучали искусству шитья.

– То есть вместо того, чтобы развивать ваш ум и память, вас учили делать стежки?

– На тот случай, если это ускользнуло от вашего внимания, напоминаю, что у молодых женщин возможность выбирать работу себе по душе не столь велика. Моя удивительная память скорее мешала мне. Как правило, работодатели предпочитают, чтобы у прислуги была короткая память – слугам незачем долго помнить то, чему они стали свидетелями.

– Однако вы знали, что память у вас на редкость цепкая?

– Разумеется. Иначе как, по-вашему, я научилась читать и писать? Мне было достаточно один раз взглянуть в книгу, как я торбас усваивала все, что в ней написано. Кстати, и с Ховардом я познакомилась потому, что он забыл номер газеты. Я как раз отправляла последний заказ за день, когда случайно ее обнаружила. Там было объявление об аукционе, и в перечне выставляемых на торги предметов значилась инкрустированная драгоценными камнями пудреница.

– И вам захотелось пудреницу? – изумился Дэрвуд.

– Мне захотелось взглянуть на нее. У меня остались смутные воспоминания о матери и совершенно никаких – об отце. Но одно мне запомнилось как наяву: я сижу на коленях у матери, а она пудрится из украшенной сияющими камнями пудреницы. Должно быть, я была тогда очень мала, года два-три. Сама не знаю, почему картина эта так врезалась мне в память, но я, как сейчас, помню, что, пока она пудрилась, я наблюдала за матерью в зеркало.

Дэрвуд на мгновение задумался.

– И в особенности вам запомнилась ее пудреница?

– Вы правы.

– А комната запомнилась?

– Нет. Только пудреница.

– Хм!

– Скажите, что означает задумчивое выражение ваших глаз? Должна ли я понимать, что вы сделали какое-то открытие?

– Нет, скорее никакого, – ответил Дэрвуд. – Просто мы чаще запоминаем то, что, скажем так, находится не на своем месте, что-то странное или непривычное. Учитывая вашу удивительную память, я бы предположил, что интерьер комнаты был вам хорошо знаком. Но поскольку это не так, – он пожал плечами, – кто знает, что все это может значить? Вы тогда были совсем ребенком.

– Верно.

Дэрвуд поспешил перевести их разговор в первоначальное русло. Ему потребовалось чуть больше времени на раздумья, потому что в голове у него зародилась одна идея.

– Если правильно понял, вы познакомились с Ховардом Ренделлом из-за аукциона?

– Верно. Я знала, что в зал меня наверняка не пропустят, однако не смогла устоять перед соблазном проскользнуть внутрь. Помещение, где проходили торги, я отыскала еще накануне вечером и осталась ждать на улице, пока не подвернется удобного случая.

– И так вы встретили Ховарда?

– И так я встретила Ховарда, – негромко повторила Либерти. – Когда он выходил из кареты, то случайно выронил часы. Они докатились до моих ног. Я подняла их и протянула ему. И по какой-то причине, которая мне остается до сих пор непонятной, он спросил меня, зачем мне понадобилось прятаться в темноте.

– И вы рассказали ему о пудренице?

– Угадали. Он, кстати, заинтересовался моим рассказом. Мне же до этого не доводилось беседовать с людьми такого ранга. Разве что на обыденные темы. Я не смогла удержаться перед искушением вступить с ним в разговор.

– Представляю, какое впечатление произвело на молодую девушку внимание такого человека, как Ховард!

– Я сказала ему, что хотела бы одним глазком взглянуть на пудреницу. Что рассчитываю всего на несколько секунд попасть внутрь, чтобы убедиться, что это действительно та вещь, которая врезалась мне в память.

– И что же он сделал?

– Велел подождать в карете, пока обо всем договорится, после чего исчез внутри. Его не было около получаса. За это время я уже несколько раз подумывала, не лучше ли унести ноги. Я уже была в том возрасте, когда разум подсказывает, что юной девице следует опасаться таких мужчин, как Ховард. Однако желание взглянуть на пудреницу оказалось сильнее. Когда он наконец вернулся, оказалось, что он приобрел ее для меня.

Дэрвуд прищурился:

– Разве вам никто не говорил, что, принимая такой подарок, вы обрекаете себя на скорую расплату?

– Разумеется. И я бы ни за что не приняла от него этот дар, если бы не узнала драгоценную вещицу. Даже если эта пудреница и не принадлежала моей матери, она была точно такая же. Моя память не могла меня подвести.

– И вы об этом сказали Ховарду?

– Угадали. Я объяснила ему свойства моей памяти, точно так же как рассказала это вам. И тогда он не задумываясь предложил мне место компаньонки Миллисент Ренделл. Миллисент тогда как раз переехала в нему, после того как скончался ее муж, родной брат Ховарда.

– А вас не смутило приглашение переехать в его дом?

– Для меня любое предложение было лучше того прозябания, на которое я тогда была обречена. Кроме того, мне казалось, что, в случае чего, смогу постоять за себя. Однако, как выяснилось, в этом не было необходимости. Ховард не выказывал ни малейших намерений вступить со мной в неподобающие отношения. С его разрешения я занялась самообразованием, читая книги в его библиотеке. А с его делами я ознакомилась, помогая ему вести деловую корреспонденцию. Сначала я для него писала то одно письмо, то другое. Затем он поручил мне проверять инвентарные книги. Так постепенно я вошла в курс всех его деловых начинаний.

– И тогда он всюду стал брать вас с собой?

– Да. Мы проводили вместе большую часть времени, – ответила Либерти, потупив взор. – Общество сделало из этого свои выводы.

– Ну, это в привычках общества! – воскликнул Дэрвуд, протягивая к ней руку. В его ладони ее рука казалась такой маленькой и беззащитной. – Мне трудно даже представить, как больно вам было. Но, боюсь, вам трудно представить, как я вам сочувствую.

Их взгляды снова встретились.

– Милорд, вы говорите удивительные вещи.

– О, вы единственная, кто так считает.

– В таком случае я не единственная, кто сильно ошибся в своем мнении о вас.

Эллиот в упор посмотрел на нее. У него было такое чувство, будто он стоит у края пропасти. То, что сегодня произошло между ними, – просто восхитительно! И он ни за что – путь даже к его ногам упадет весь мир – не допустит, чтобы ей стало больно.

– Я не мастер произносить речи. Поэтому, признаюсь, мне не совсем понятен смысл вашей реплики. Мне же никогда не вернуть назад тех слов, что успел наговорить вам. Однако хочу, чтобы вы знали одно – мое уважение к вам безгранично. И если это возможно, я бы хотел, чтобы наш брак состоялся во всех отношениях. Мне почему-то кажется, что вы найдете в наших отношениях немалое удовольствие.

Либерти вытянулась рядом с ним на постели.

– А мне кажется, мы оба совершили ошибку – каждый свою. И я очень хочу исправить совершенную мною. – Она провела рукой по его бедру.

Дэрвуд поймал ее руку.

– Что вы сказали?

Она в упор посмотрела на него.

– В ближайшие дни у нас будет достаточно времени разобраться во всем этом. Теперь мы муж и жена. И, как я полагаю, в ваши планы не входит уезжать из страны?

Дэрвуд покачал головой. С нежной улыбкой Либерти поцеловала его в шею.

– В таком случае следует позабыть о наших разногласиях хотя бы на сегодняшнюю ночь.

Ему понадобилось время, чтобы до него дошел глубинный смысл ее слов.

– Хотите сказать, что…

– Хочу напомнить, – и она подвинулась к нему ближе, – что вы обещали мне неописуемое удовольствие. И мне бы хотелось, чтобы до утра вы выполнили свое обещание.

Дэрвуд весь напрягся. Неожиданно до него дошло, что он не совершил в жизни ничего примечательного, чтобы удостоиться столь щедрого дара. Он не только обрел женщину, которая понимает его с полуслова, но и по каким-то совершенно неведомым побуждениям желает его не менее сильно, нежели он ее.

Эллиот попытался во всем этом разобраться, но ощутил, что внутри его закипели чувства. Либерти тем временем, скорее по невинности, нежели из желания совратить его, смелым движением закинула ногу ему между ног, что мгновенно возбудило в нем огонь страсти.

Не в силах совладать с собой, Эллиот с хриплым стоном подмял ее под себя:

– Черт возьми, мадам! Или вы решили уморить меня? Либерти лишь рассмеялась:

– Не сегодня. Не сегодня.

«Эта женщина меня доконает», – такая мысль пришла Дэрвуду в голову, когда утром он делал свою хитроумную гимнастику. Как обычно, он поднялся спозаранку, чтобы выполнить в отведенной для этого комнате ряд упражнений, предназначенных для укрепления как тела, так и духа. Дэрвуд давно уже следовал китайской системе физического и духовного оздоровления, которого можно достичь, занимаясь боевым искусством. До сегодняшнего дня эти изматывающие упражнения дарили ему внутренний заряд и успокоение. Пока он заставлял свое тело выполнять все эти резкие и замысловатые телодвижения, его дух, пусть на время, отрешался от всяческих неприятностей.

Однако сегодня утром, как он ни старался, изнуряя себя сложными упражнениями, мысли его то и дело возвращались к молодой жене, которая спала наверху в их супружеской постели.

Дэрвуд убрал со лба влажные от пота волосы и вновь принялся за гимнастику. Господи, что такое она с ним сделала? Он лишь вспомнил, как откликнулось ее тело на его ласки, и в нем снова пробудилось желание. Почему-то при этом он почувствовал новый прилив энергии и принялся с еще большим усердием выполнять наклоны вперед-назад до тех пор, пока не заныла спина.

И все равно одна-единственная мысль не давала ему покоя. Ховард Ренделл никогда не прикасался к Либерти! Это коренным образом меняет ситуацию. До него никто не прикасался к ней! И разрази его гром на этом месте, если кто-нибудь когда-нибудь прикоснется!

Дэрвуд поразился тому, какая безудержная страсть его обуяла. Еще ни разу, будучи с женщиной, он не терял головы. Сегодня ночью он обладал ею трижды, и всякий раз в конце оказывался на грани безумия. Даже утром ему стоило немалых усилий оставить ее в постели, потому что, проснувшись, он обнаружил, что по-прежнему нестерпимо хочет ее. Для человека, чья жизнь подчинена жесткому распорядку, сама мысль о том, чтобы нарушить раз и навсегда заведенный порядок – пусть даже ради женщины, – казалась Дэрвуду едва ли не святотатством. И тем не менее он не мог не обратить внимания на очевидный факт – впервые тот образ жизни, который он считал для себя единственно возможным, показался ему скучным и однообразным.

Либерти Мэдисон – весьма опасная женщина. И – что куда страшнее – теперь она принадлежит ему. Единственный способ избежать хаоса, в который она превратила его жизнь, – нет, единственный способ не сойти с ума, – это со всей строгостью восстановить старый, заведенный многие годы назад порядок. Однако Дэрвуд отнюдь не уверен, что остается настоящим хозяином положения. Он не мог позволить себе и толики уязвимости. Нет, все полномочия, власть должны прочно оставаться в его руках, последнее слово всегда будет за ним.

И все же Либерти совершенно обезоружила его тем, что видела его буквально насквозь, понимала все его странности. И даже его резкость не смущала ее, равно как и его страсть обладания ею. Стоит ли удивляться, что она выбила его из привычной колеи? И вот теперь, когда Дэрвуд пытался взвешенно и спокойно проанализировать ситуацию, события ночи не на шутку встревожили его. Прежде всего он никак не предполагал, что сделает для себя открытие об истинной природе ее отношений с Ховардом. Более того, как повлияет это открытие на него самого. Правда, он постарается сегодня поразмыслить над всем этим, попробует взглянуть на все это в новом свете.

Возможно, как только к нему вернется полное самообладание, он сможет лучше разобраться в собственных чувствах. А пока для него самое главное – привязать ее к себе как эмоционально, так и физически, чтобы, не дай Бог, ей в голову ненароком не закралась мысль оставить его. Ему требуются ее полная и безоговорочная верность и преданность и, конечно, ее сердце. Все будет хорошо, успокаивал себя Дэрвуд. Спокойствие и порядок вернутся в его мирок.

– Милорд?

Либерти наверняка не догадывалась, чего ему стоило не вздрогнуть при звуке ее голоса.

– Доброе утро, Либерти, – ответил Эллиот и продолжил упражнения.

– Я вам помешала?

«Еще как», – подумал Дэрвуд, а вслух произнес:

– Нет-нет, что вы. Это всего лишь мое привычное занятие по утрам.

Он повернулся к ней. В простом платье из белого муслина Либерти показалась ему по-девичьи свежей. Дэрвуд. сразу отметил про себя, что в последнее время видел ее исключительно в трауре.

– В таком случае не стану прерывать, – сказала она, не сводя любопытных глаз с его тела. – Я всего лишь хотела спросить у вас, что мне делать дальше.

«Черт возьми, что ей делать дальше! – подумал про себя Дэрвуд, чувствуя болезненное напряжение в паху. – Сбросить платье, чтобы я мог здесь же вновь вкусить твоей плоти».

– Что вы имеете в виду? – спросил он, отгоняя от себя несвоевременные мысли. Наверное, он никогда не насытится ею и не пресытится тоже. И он, как дервиш, принялся истязать себя с удвоенным рвением.

– Я имею в виду инвентарную книгу коллекции Ховарда, – ответила Либерти. – Если я вас правильно поняла, вы бы хотели, чтобы я как можно скорее отыскала для вас Арагонский крест.

К своему величайшему изумлению, Дэрвуд обнаружил, что со вчерашнего дня ни разу не вспомнил о вожделенном сокровище, поскольку все его мысли были заняты совершенно другим. Для него существовали лишь прелести Либерти, ее нежное тело, а не загадка местонахождения Арагонского креста.

– Да-да, разумеется, – произнес он, пристально глядя на нее.

Либерти смутилась от его беззастенчивого взгляда. Дэрвуд, однако, при мысли, что она испытывает неловкость после бурной ночи, взбодрился.

Нервно теребя платье, Либерти посмотрела на него:

– Я так и подумала. Кстати, уже пришли работники, чтобы перенести сюда вещи из Хаксли-Хауса. Правда, я не знаю, куда вы распорядитесь поставить ящики.

– В зале приемов приготовлены стеллажи и полки, – ответил Дэрвуд и, чтобы спрятать предательски выдававшую его выпуклость в паху, сел, подтянув колени к подбородку. – Надеюсь, там хватит места.

– Да-да, не волнуйтесь, – заверила его Либерти и махнула рукой в направлении двери. – Я отдам распоряжение» мистеру Уикерсу.

– Отлично. А теперь позвольте мне принять ванну, и я присоединюсь к вам.

Она вышла. Дэрвуд проводил взглядом ее белое муслиновое платье. Что она нервничает, заметно с первого взгляда. Понадобится несколько дней, а может, и недель, пока она освоится в его доме. Дэрвуд успокоил себя тем, что в конце концов все уладится. Ведь они оба взрослые, разумные люди. Спокойствие и порядок. Вот и все, что ему нужно.