Текст книги "По следам Драула"

Твердый переплет дневника уперся в моё плечо. Тук стоял позади меня и звал привычным стуком, но, видимо, я так задумался, что совсем не слышал его.

– Все готово, можно идти есть. – Я забрал дневник с карандашом. Мне следовало как-то приободрить его.

– Ты расстроен?

– Я не могу быть расстроен. У Драулов нет чувств, сожалений, печалей.

– Но ты расстроен. Ты чувствуешь что-то. Обиду за то, как вынужден жить, грусть от того, что я скоро уйду, радость от того, что у нас все получилось с ковром и вязанием. Ты ведь чувствуешь все это. Не отрицай.

– Почему я получился таким неправильным? Разве я недостаточно настрадался за свою глупость? – Будь он жив, уже давно бы перешел на крик. У него точно истерика. Его немая, одинокая, никем не услышанная душа бьется где-то за костяной маской и хотела бы разрыдаться, но лишена даже этой маленькой слабости. Пусть он и не почувствует этого, моя рука легла ему на лоб, так всегда делал мой отец, когда я плакал. Тогда я чувствовал большую теплую руку и успокаивался, но Тук не почувствует ничего. И пусть.

– Я уйду послезавтра. Хочу перед этим успеть сделать кое-что, и знаешь, было бы хорошо, если бы ты тоже покинул эту башню. Уверен, в этот раз ты сможешь найти первого Драула. А до тех пор нам есть о чем поговорить. Есть еще столько всего, о чём хочу тебя спросить. – Драул кивнул, прочитав моё послание, и ушел к котелку с едой, где я к нему и присоединился, после того, как закрепил нить.

По сложившейся уже небольшой традиции, мы провели вечер за беседой перед костром. Тук поведал мне, что Драулы умеют общаться между собой, но это происходит не в форме диалога, а скорее как обмен частицами Памяти. Они не несут в себе мысли, оценки или суждения, только частицы, которые, возможно, другой Драул уже имеет в себе.

– В этом и разница, с людьми я могу узнать что-то новое, с Драулами же нет.

– Но людям, увы, совсем нечего тебе предложить. – Я подбрасывал в костер мелкие веточки и шевелил угли, разбавляя оранжевое пламя красными всполохами. Сейчас этот костер был для меня важен. Через время он будет моим ценным воспоминанием. И он, и Тук, и проведенное здесь время. И поэтому я хотел впитать в себя как можно больше этого уюта. Впитать в память тепло костра, шорох карандаша, запах леса, пыли и цветов. Алый свет на себе и вокруг меня. Все это в будущем станет сокровищем моего разума.

– Даже если и так. Вы интересные. Каждый из вас может изменить свою жизнь в любое мгновение, например, уйти в путешествие, ничего не спланировав заранее, написать работу, которая изменит весь мир, сделать обычное дело иначе и открыть более легкий способ. Мы так не можем. Я сейчас про весь народ Инджен. Мы рождаемся с предназначением, с судьбой, которая уже предопределена. И у нас всего два пути, прожить жизнь и самому стать Драулом, когда придет время, или жить в вечном страхе, что тебе выпадет эта участь, и умереть, все с тем же страхом, но уже за дорогих сердцу людей.

– Жизнь не меняется по щелчку пальцев. К любым изменениям, даже случайным и спонтанным мы идем сами. Срываемся в путешествия, потому что мир вокруг давит на нас, а люди возлагают надежды. Стремимся изменить мир, потому что слишком слабы, чтобы меняться самим, самим подстраиваться под него. Ко всему мы идем постепенно. Каждый шаг это событие, направляющее нас на иной путь. И Инджен могут свернуть со своего пути.

– Знаешь, почему в жертву приносят старшего сына Инджен? Потому что когда-то мы попытались свернуть с пути и решили взвалить всю ношу проклятья на старших. Тот, кто ближе всех подошел к пятидесяти годам забирает проклятье на себя. Но и перешедшие этот рубеж не могут жить спокойно, ведь за рубежом остаются их сыновья и внуки, которым однажды придется стать старшим сыном племени. Мне не было и тридцати, когда я стал таким. Возможно, матери было легче принять то, что я просто ушел к Мирной луне. Что бы с ней стало, узнай она мою судьбу? Мы стараемся защитить женщин от проклятья, но кто знает, не делаем ли мы хуже, лишая их сыновей и любимых мужей, отцов.

– Я был в деревне, когда из нее вышел Драул. Его дочь цеплялась за волочащуюся мантию и плакала. Она думала, что отец перестал её любить, что он больше не хочет быть с ней и её матерью. И слезы его жены я нескоро смогу забыть.

Перед глазами всплыли воспоминания того вечера отчего коже пробежал холодок. Крики маленькой Руми, её плачь, непоколебимый шаг Драула, рыдания жены, потерявшей мужа. Прошло не так много времени, но, кажется, я и через годы не забуду ту картину.

– Надеюсь, что они дождутся его на Мирной луне.

– А ты в это веришь? В то, что мы окажемся там когда-нибудь.

– Конечно! Каждый, в чьей жизни был хоть один счастливый день, окажется там, и я очень надеюсь повстречать родное племя, увидеть маму, отца, своих братьев и сестру. Рано или поздно, мы и с тобой там встретимся, если тебе хватит сил дождаться, и тогда бы мы смогли поговорить по-настоящему. Все души останавливаются на Мирной луне, пока не решат, что пришло их время раствориться среди бесчисленных звезд. Многие верят в это не для себя, а для ушедших, надеются, что там им будет житься лучше, чем здесь. Без старости и болезней. Без сожалений и обид. Если я не буду верить в то, что встречу там свою семью, есть ли мне смысл желать освобождения? – Драул повернулся ко мне лицом. На костяной маске танцевали огненные всполохи, на секунду мне даже показалось, что в его глазницах что-то сверкнуло. Может душа?

Его рассуждения породили во мне вопрос, ждут ли меня там мои родители? Встретились ли мать с отцом? Наблюдают ли они за мной прямо сейчас?

– Не уверен, что могу пообещать тебе это, но однажды, уже после того как я покину этот мир, ты встретишь кого-то, кто будет носить фамилию Рех, и когда бы это не случилось, этот человек, как и я, станет тебе другом, чтобы разбавить твоё одиночество, пока я буду ждать тебя на Мирной луне. А я сделаю все, чтобы эта фамилия пережила меня. Тот человек поможет тебе, что бы ни случилось.

Мне в голову пришла замечательная идея, зарисовать Тука. Художник из меня ужасный, но главное передать форму рогов и общие черты. Потом смогу отдать набросок настоящему художнику, чтобы сохранить память о моём друге как можно дольше.

Рисунок и в самом деле вышел плохим, настолько, что Драулу пришлось исправлять его, а после он нарисовал и меня. Листок с моим портретом он осторожно вырвал из дневника и умчался с ним в башню. Оно и к лучшему. У меня ведь есть дело, участие Тука в котором недопустимо. Я очень хотел вышить его новое имя на его мантии, но для этого, нужно было бы снять её с него. Будь он человеком и нуждайся во сне, проблем не возникло бы. Но он Драул, а они, как правило, не спят. Он получил драгоценное имя только после нескольких тысяч лет скитаний, и позволить ему потерять его я не мог.

Вооружившись обугленной палочкой из костра, я написал его имя на куске рубахи, до которой еще не добралось превращение в ковер, и вышил его имя. Заняло это не так много времени, но и не мало. Я старался сделать все как можно аккуратнее и надежней, чтобы этот кусочек ткани пробыл с ним как можно дольше. Луны освещали рамку достаточно, чтобы все получилось так, как я хотел. Потом осталось дело за малым, вырезать часть с именем и подровнять края. Было бы хорошо промазать заднюю часть лаком или чем-то похожим, чтобы нитки не истерлись слишком быстро, но телу как никогда требовался сон.

Четырнадцатый день в башне начался так же обычно. Говорят, что за полторы декады можно привыкнуть к чему угодно и даже выработать привычку. Теперь я в это верю. Без крыши над головой солнечные лучи достигают меня намного раньше и не дают спать, поэтому я научился вставать рано утром, независимо от того, как поздно смог уснуть. Это будет полезно в дальнейшем, я так думаю. Дольше день, больше шансов познать новое, сделать что-то полезное. Правда, я бы все равно с удовольствием проспал до самого обеда.

Отъезд запланирован на следующее утро, а значит это мой последний день в башне. Последний шанс унести с собой что-то стоящее. Завтрак уже, как обычно, был готов и дожидался меня. Я отдал Туку его подарок и написал, чтобы он обязательно пришил его на свою мантию, а потом переносил и на все последующие, чтобы никогда не забыть свое имя. В ответ он показал мне мой вчерашний портрет, который покрывала тонкая прозрачная пленка лака. Теперь понятно, для чего Драулам лак, чтобы сохранять бумагу еще дольше возможного срока.

После завтрака мы оба отправились в башню. Я попросил Тука дать мне книгу об оружии прошлого. Сперва просто из любопытства я листал страницу за страницей. Из лука в арбалет, из арбалета в пистолет. Некоторые названия и схемы механизмов поражали воображение. Судя по толщине книги, люди прошлого действительно любили оружие и все, что было с ним связано. Я перенес несколько чертежей с описаниями в дневник с обратной его стороны, пока за мной никто не наблюдал. Почувствовал себя вором, но веские доказательства существования древних знаний были мне необходимы, чтобы исполнить данное мною обещание. А обещание превыше чести и личных убеждений. Так думал я тогда. Наивный глупец. Думал, что совершу великое дело, а на деле же совершил непростительное. Но мне воздастся за это, я получу свое наказание и величайший жизненный урок.

Прощание оказалось не самым легким. Как я уже говорил, Тук стал мне словно младший брат, которого моя душа стремилась защитить. И сейчас прощание с ним для меня далось почти так же тяжело, как прощание с матерью и отцом. Отец всегда говорил, что в жизни всегда будет на одно прощание больше, чем встреч, но я все еще не понимаю смысла его слов.

Я вернулся в деревню, а Тук снова отправился на поиски первого Драула. Очень надеюсь, что на этот раз ему улыбнется удача. В конце концов, у нас хотя бы останется память друг о друге и наши портреты. Как разбогатею, обязательно поправлю дом, а его портрет повешу на самом видном месте, но для этого предстоит еще много сделать.

В деревне меня встретили радостно. Записи и чертежи прялки и игл я отдал кузнецу и мужу Гриты, а после направился в дом Мидри, где уже ждал обед.

– Наконец-то ты дома, – старик похлопал меня по плечу и пригласил к столу, – а то дочка уже пять дней готовит на троих, повторяя, что ты обещал справиться за декаду и вернуться пораньше.

Дрина смутилась, а моё сердце охватило трепетное тепло и ощущение родного дома. Дома, где меня ждут и где я нужен. Но рано или поздно, настанет очередное прощание. Я так часто задумываюсь о возвращении в Орьенте, что меня охватывает стыд за эти мысли. Здесь столько всего, что успело мне полюбиться.

– Мидри, можно мне будет поговорить с вами после обеда. Это очень важно.

– Только если это не что-то, что испортит мне настроение. Сегодня такой замечательный день, мой приемный сынок вернулся домой, а дочь испекла мои любимые сырные лепешки, ничему не позволю испортить этот день.

Да, старика не исправить, он, как всегда, в своем собственном мире шуток и вкусного сыра. Но разговор нам предстоял серьезный, и, возможно, не самый приятный, в зависимости от его решения. После обеда мы все вместе прибрались и сообща вымыли посуду. Этого мне не хватало. Пока я работал или читал, Тук успевал сделать все за меня. А за такими мелкими домашними делами голова моя, обычно, отдыхала.

– Ну что, пойдем – перекурим, заодно и поговорим. – Мидри протянул мне свой мешочек с табаком. – На этот раз я добавил перетертые сушеные ягоды, тебе должно понравиться.

Мы, как обычно, обосновались на заднем крыльце, и пока я забивал табак в трубку, все думал, как же начать разговор. Будь на его месте кто угодно другой, все могло бы пройти в разы легче, но нет. Именно его дочь мне так нужна, и понял я это именно сейчас.

– Ну что, так и будем сидеть, или ты уже начнешь говорить? – Он передал мне зажженную от огнива палочку.

– Если бы это был простой разговор или наша игра с вопросами, было бы легче.

– Ты хочешь поговорить о том, что у тебя на сердце? Или это как-то связано с башней? Если ты хочешь попросить у меня помощи для того странного Драула, то даже не пытайся, я уже сделал все, что мог.

– О чем вы сейчас?

– О письменах. Я пытался написать их ему, будучи старейшиной, когда он только появился в башне, но это не помогло. Я даже пытался переписать текст обещания так, чтобы они сработали мгновенно, но все без толку. Дело не в том, что именно написано, а в том, когда оно написано. Ему не помочь человеческими силами. Нужен тот, кто знает больше нас и живет дольше. Тот, кого он так долго ищет.

– К сожалению или к счастью, я хочу поговорить о другом. Я хочу попросить у вас разрешения на ухаживания за Дриной. – Не специально, но, кажется, я ввел старика в ступор. Трубка замерла в воздухе, так и не достигнув его губ, трепыхаясь, как обожженный мотылек, в дрожащих руках. – Не поймите неправильно, у нас принято просить разрешение у родителей девушки, прежде чем оказывать ей знаки внимания.

– Да нет, это ты не пойми неправильно, я рад и дам согласие, только перед этим нам предстоит довольно долгий разговор. Мне много в чем нужно убедиться и рассказать тебе о том, что принято у нас.

– Конечно, я понимаю и сделаю все по вашим правилам. – Нельзя задумываться, когда на кону стоит такая девушка.

– Для начала я должен понять, какова твоя любовь. В Инджен мы стараемся разделять это понятие. Есть щенячья любовь, как у Гриты с её мужем. Они безгранично любят друг друга, несмотря ни на что, радуются, просто увидев любимого вдалеке. И они продолжат любить друг друга, пока их не разлучит уход одного их них на Мирную луну. И даже после этого они продолжат хранить верность. Они счастливы сами и дарят счастье остальным. Есть мудрая любовь, как у Лиры с мужем. Они любят друг друга и тоже счастливы. Они знают, что вместе справятся с тем, с чем не справятся поодиночке. И пусть они не сияют как вечные влюбленные, в их чувствах нельзя сомневаться. Они признают свои собственные недостатки и изъяны партнера и помогают друг другу стать лучше. Для них партнер не идеален с самого начала, но от этого не менее любим. Есть любовь зависимая, где один зависит от другого. Есть мания, в которой один из партнеров не мыслит жизни без другого, а тот в свою очередь задыхается в этой любви. Дружеская любовь, родительская. И есть для нас любовь идеальная. Когда каждый из возлюбленных готов отдать партнеру все, не ожидая ничего взамен. Из таких пар обычно и получаются самые крепкие семьи. Каждый отдает что-то, не прося ничего, и незаметно для себя взамен получает нечто большее. – Старик выпустил дым, на сей раз пахнущий сладкими ягодами. – А теперь я спрошу тебя, какой ты видишь мою дочь? Что ты чувствуешь, видя ее? Что она значит для тебя?

Столько вопросов, что даже не знаю на какой ответить первым. Мы знакомы не так давно, я бы даже сказал что мы мало знакомы. Она нравится мне. Она мне симпатична. Я хотел бы быть вместе с ней. Но я не могу отнести свои чувства ни к одному виду любви.

– Дрина была первым человеком, которого я увидел здесь. Для меня она добрая, красивая, очень умная и сильная девушка. Я чувствую, нет, я знаю, что с ней смогу быть самим собой и познать настоящее счастье. Она бывает строгой к вам и ко мне, но от этого нравится мне только сильнее. Я хочу узнать все её стороны, помочь в моменты слабости, поддержать, даже когда она не будет нуждаться в этом. Я слишком глуп для мудрой любви, не безумен и не зависим, не влюблен слепо и наивно. Я просто готов быть с ней. Не потому, какая она, не потому, что она для меня сделала или сделает в будущем, а только потому, что это она. Вы спросили, что ваша дочь значит для меня, я совру, ответив, что она весь мой мир, и совру, если скажу, что она не все для меня. Это просто любовь. Обычная любовь. Но ради взаимности этих чувств я сделаю что угодно.

– И даже откажешься от своих исследований, путешествий и жизни за лесом? – Хитрый старик.

Зажженный прутик в моей руке уже истлел, так и не достигнув табака. Я повозился, зажигая новый и раскуривая трубку. Медлил с ответом. Не потому, что у меня не найдется нужных слов. Они всегда в моей голове. А потому, что этот табак оказался на редкость хорош.

– Нет, я не откажусь. Не от всего. Я готов остепениться и жить на одном месте, перестать бродить по странам в попытке найти что-то новое, но я должен выполнить некое обещание. Вот только несмотря ни на что, я смогу сделать Дрину счастливой. Даже за лесом, даже среди тысяч незнакомых лиц. Я сделаю все, чтобы она была счастлива, если только она сама позволит мне. – Да, именно так. Я справлюсь со всем.

– Ну что ж, достойный ответ. Глупо терять себя и приносить свои планы и идеалы в жертву любви. Ты умнее, чем считаешь, мой мальчик. – Он поднялся на ноги, вытряхивая пепел из трубки на траву. – Теперь дело за дочкой, если она примет тебя, то наверняка, в будущем захочет уйти с тобой. Я не стану мешать вам, при условии, что свадьбу мы сыграем здесь.

Он ушел, а я остался наедине с трубкой и своими мыслями.

Свадьбу? О какой свадьбе он говорит. Все мои надежды могут рухнуть, стоит только Дрине отказать. Я не пойду, против её воли, и если придется мужественно приму любой ответ. Правда это разговор придется перенести на завтра, иначе моё сердце не перенесет такое количество стресса за один раз.

День, что до этого момента тянулся очень медленно, видимо, решил набрать темп, узнав о моём намерении. Солнце скатилось за горизонт, будто круглый мяч с холма. Либо мир против меня, либо старается так поддержать. Несмотря на мою уверенность в первом, я предпочту второй вариант.

Утром я по привычке проснулся с рассветом и решил пройтись возле поля, чтобы подышать утренней прохладой. Деревня только начинает просыпаться. Солнце лениво вкатывается на небосвод, под пение горластых петухов. Говорят, что ранней пташке достается червячок, надеюсь, мой червячок окажется приятной новостью, а не живым червем.

Я прошел по краю поля и обратно, прежде чем набрать ковш воды у деревенского резервуара и умыться. Было бы неплохо принести воды домой. С этой мыслью я отправился за ведром. Затем мне голову пришла мысль самому приготовить завтрак, и выбор пал на рецепт позади дневника. Оладьи, как называлось то, что мне захотелось попробовать. Я взял яйца, молоко, сахар и муку, и пока разгорался огонь в печи, взболтал все ингредиенты до густого теста. В рецепте было сказано выкладывать тесто на горячую смазанную маслом сковороду небольшими порциями, но я решил, что оладьи побольше будут куда интереснее, поэтому выливал сразу по три ложки теста.

К моему удивлению, я не только сохранил дом в целости, но и никого не разбудил в процессе приготовления. Осталось только попробовать результат на вкус, и если это чуть лучше, чем просто «отвратительно», значит, я вполне неплохо справился для первого раза.

Пока я накрывал на стол, проснулись Мидри и Дрина. Оба были крайне удивлены, увидев принесенную воду и уже готовый завтрак.

– Это часть того, чему ты научился в башне? – Дрина указала пальцем на стол. – Пахнет довольно вкусно.

– А я собирался дать тебе сегодня подольше поспать и не будить так рано. Думал, ты устал с дороги и после нашего разговора.

Я отправил обоих умываться, а сам пока сходил с кувшином к лианам, чтобы набрать сока. В итоге оладьи получились довольно вкусными, особенно с ягодным вареньем и соком. Планов на день было много. Нужно было показать старейшине и мастерам, чему я научился, рассказать о новом рецепте, и не стоит забывать об очень важном разговоре с Дриной, который я запланировал на вечер.

Удивительно, но там, где я потратил целый день, у местных умельцев ушло несколько часов. Прялка, крючок, игла и спицы, были готовы уже в день моего возвращения. Обучаться пришли в основном женщины, и они расшифровали все мои записи про петельки намного быстрее нас с Туком, а к концу собрания и вовсе учили меня тому, как надо вязать. Тонкие ручки намного лучше справляются с такой работой. Хотя Мидри, кажется, в будущем очень пристрастится к вязанию. Я практически уверен в этом.

Одно дело я выполнил, теперь оставалось сделать самое важное. И самое страшное. Под улыбочку старика, я попросил Дрину пойти со мной. Пусть и раньше намеченного времени, но решимость подталкивала меня. Живописных мест, где можно было бы поговорить по душам, в округе не наблюдалось. В том смысле, что все вокруг было живописным, но я не мог предложить ей сейчас чего-то, что поразило бы ее. Поэтому мы просто отошли немного от деревни в сторону леса.

– И куда мы идем? – Я вел её за собой по траве. Белое платье развевалось на ветру, создавая ощущение, будто Дрина парит. Так прекрасно. И этот легкий образ лишь укрепил мою решимость.

– Мне просто надо поговорить с тобой, и желательно подальше от остальных. Хотелось бы еще в каком-нибудь красивом месте, но пока мне главное, чтобы ты услышала эти слова. – Мы остановились недалеко от кромки леса, и я стал собираться с мыслями, попросив свою спутницу не торопить и просто выслушать.

Я ведь взрослый мужчина, но отчего-то сердце колотится. Бьется о ребра так сильно, что почти больно. И кровь в висках стучит. Кажется, даже что сами мои глаза пульсируют. Такого напряжения я не испытывал даже будучи на пороге смерти. А может мне все это только кажется?

– Я хотел сказать тебе, что ты мне симпатична. Даже не так. Я люблю тебя, и хотел бы провести с тобой жизнь, если только ты позволишь и не оттолкнешь меня сейчас. Хотя, наверное, даже в таком случае я попытаюсь заслужить хоть немного твоей любви. Я не обещаю тебе идеальной любви, но обещаю сделать тебя счастливой и положить на это все свои силы и даже жизнь, если потребуется.

Последние слова дались немного сложнее. Горло пересохло от волнения. Холодный ветерок обдувал мою горячую голову и перебирал пряди её длинных, отливающих синевой волос. И именно тогда меня настиг страх. Нет, уже не страх отказа. Я побоялся, что она согласится. Что даст добро на мою любовь, а я не исполню своего обещания. Я просил её о доверии, которое должен был бы потом оправдать. А если не смогу? Что если однажды по неосторожности причиню ей боль. Сотни «что если» хлынули в мою голову, и я бы остался лежать под их грудой, если бы не вырвавший меня из-под завалов мягкий голос Дрины.

– Что случится, если я сейчас скажу, что ты тоже мне симпатичен? – Сердце моё замерло, но от счастья или из страха?

– Я стану самым счастливым человеком на свете.

– А если я откажусь от твоей любви?

– Это разобьет мне сердце. Но я не отступлюсь от своих чувств. – На её лице читалось смущение вместе с сомнениями. – Я понимаю, чужак обещает сделать тебя счастливой. Когда-нибудь, может через год, я покину лес и вернусь в привычный мне мир городов. Я не вправе просить тебя последовать за мной. Да что там, я не могу даже думать о таком, но прошу, позволь мне быть искренним с тобой и любить тебя хотя бы пока я еще здесь.

Ее прекрасные глаза остаются таковыми даже теперь, наполненные соленой влагой. Что она чувствует сейчас?

– Ты до сих пор считаешь себя чужаком здесь? После стольких дней? После стольких разговоров с отцом? – Кажется, еще одна глупость с моей стороны, и я навсегда потеряю любой, даже призрачный шанс на взаимность.

– Я не то имел в виду. Для меня здесь давно не осталось чужих, но мне не известно, считают ли так же остальные. Я не уверен, считаешь ли ты меня частью близких людей. Считаешь ли ты меня достойным тебя. Потому как я не считаю что достоин тебя. – Плечо странно загудело, будто в меня бросили камень.

– Достоин ты или нет, решать мне. Не тебе и не моему отцу. Не племени и не миру. Только я в итоге решу, люблю ли тебя настолько, чтобы простить тебе эту глупость или пожалею о том, что ударила не так сильно, как ты того заслужил. – Она прикрыла рот рукой, но слишком поздно. Я уже услышал то, чего так желало моё сердце.

– Я спрошу еще раз и уже без глупостей с моей стороны. Ты примешь мои чувства? – Я протянул к ней свою подрагивающую руку. Да что же это такое. Я не подросток, чтобы так переживать.

– Я приму их и тоже постараюсь сделать тебя счастливым. – Её маленькая нежная ладонь легла в мою.

– Я уже счастлив, как никогда прежде.

Ее руки сомкнулись на моей спине, а мои на её талии. Это были очень долгие, наполненные нежностью и любовным трепетом объятия. Я ощущал травянистый запах её мягких волос, а она вжималась лицом в мою рубаху. Жаль, я не умею останавливать время. Хотелось бы всю жизнь простоять вот так вдвоем, в обнимку, в лучах катящегося на запад солнца, под мерное дыхание любимой и гул наших сердец. Хотелось отдать ей все свое тепло. Отдать ей все, чего бы она ни попросила. И даже если бы не просила.

В груди плескалось такое нежное, но такое болезненное чувство любви. Я только обрел ее, а уже боюсь всей той боли, что может принести её уход.

Неизменные белые одежды Дрины развевал ветер, а я просто стоял и не мог поверить в свое счастье. Кому-то может показаться неразумным, или, по меньшей мере, просто глупым, что мы так быстро смогли полюбить друг друга, но я бы назвал их самих глупцами. Все моё существование вело меня лишь к этому моменту. Моменту, когда я обрету любовь, что ценнее всяких мирских благ. И даже если мне суждено перенести ужасную боль из-за этой самой любви, счастье, что она мне дарит, несоизмеримо ценнее и больше.

Не знаю, сколько мы простояли так, но пришло время возвращаться в деревню. Дрина, коротко обняв меня перед уходом, направилась в сторону дома, оставив мне честь обрадовать её отца.

Мидри, как обычно, сидел у общего костра, там, где его всегда можно было бы найти, если он вдруг понадобится. Он смотрел в огонь, держа свою любимою трубку в руках. Вокруг клубился легкий дымок от табака.

– Ну, и как успехи? – Старик повернулся ко мне, будто знал, что к нему подхожу именно я, и похлопал по месту рядом с собой.

– Она приняла меня. Сказала, что только она сама решит, достоин ли я её и не спросит вашего мнения.

– Я все равно уже признал тебя, теперь в этом больше нет нужды. Ты хороший мужчина и сможешь позаботиться о ней. Я доверяю тебе свое самое дорогое сокровище, так что будь осторожен.

– Не сомневайтесь, я буду беречь ее.

– Нож, что только берегут, рано или поздно покроется ржавчиной. Полагайся на нее, проси о помощи, когда не будешь справляться. Это для дочки будет намного приятнее. Она у меня сильная, и, как и ты, постарается сберечь любимого. Даже вспомнил её мать. – Старик прикрыл глаза и мягко улыбнулся навеянному воспоминанию. – Все же Дрина по характеру её точная копия. Могу только сказать, что тебе будет хорошо с ней, пусть и не всегда легко.

Я никогда не слышал, чтобы Дрина или её отец заговаривали о матери, но любопытствовать будет невежливо. Возможно, когда-нибудь придет время, и я узнаю всю историю семьи, частью которой хочу стать.

С того самого дня расстояние между мной и Дриной понемногу исчезало. Да и вообще мы трое стали еще больше походить на семью. Конечно, поначалу нам было немного неловко, особенно когда Мидри ходил по деревне и каждому встречному хвастался, что у него скоро будет зять. Хотя о свадьбе пока речь не заходила. Но к этому мы скоро привыкли, как и к нескончаемым поздравлениям. Мужчины радовались за меня, и, казалось, поддерживали от всего сердца. Женщины, в свою очередь, рассказывали всякие мелочи, вроде любимой еды Дрины, или о том, какие цветы она любит. О том, какие качества она уважает в людях, и какой она была милой в детстве. Мне даже казалось, будто я по крупинкам собираю инструкцию к тому, чем порадовать мою любимую в тот или иной момент, за что я всем им был безгранично благодарен. В отличие от меня, она умела без подсказок замечать во мне мелочи, которые я и сам порой не замечал, и всегда могла подобрать нужные слова или нужное блюдо, чтобы поднять мне настроение, и я хотел бы отвечать взаимностью, хоть иногда.

В любви и радости мы провели еще почти год в лесу, вместе с народом Инджен. Как я и обещал старику, свадьбу мы сыграли по всем правилам.

Яркое высокое небо простиралось над лесом. Меня нарядили в легкую белую рубаху и такие же штаны. Ткань настолько легкая, что колышется от каждого дуновения ветерка. На лице Мидри лично нарисовал мне такие же узоры, какие есть на лицах всех мужчин племени, а на голову мне надели венок из тонких алых лоз. Дрина же в своем легком платье выглядела прекрасно. Настолько, что не подобрать слов. Да и венок шел ей куда больше чем мне.

Свадьба проходила на главной площади деревни, там, где всегда горел костер. В тот день костер был особенно большим. Старейшина велел нам трижды обойти его, чтобы огонь сжег все будущие ссоры и обиды. Как только мы сделали первый шаг, отовсюду раздался хор голосов. Мужчины и женщины, старики и дети, каждый запел, желая нам счастья и любви. Сердце моё трепетало так же, как и тогда, в её объятиях, под таким же чистым небом, под тем же самым солнцем. После очищения огнем, нас окатили холодной водой, чтобы смыть чужие злые взгляды и зависть. Очистившись, мы получили благословение Мидри и каждого, даже самого маленького жителя деревни.

А вот после заката состоялся настоящий праздник. Вся деревня собралась на площади снова. Столы расставили вокруг костра. Еды вокруг было много. Столы скрипели под её тяжестью. Мясо, овощи, сладости, фрукты. На нас обрушилась новая волна поздравлений и веселья. Народ гулял до утра. Все пели, танцевали, ели. То был сказочный вечер.

Подарков нам не дарили, потому что все знали о нашем скором отбытии и понимали, что целую гору вещей мы через лес не пронесем. Обручальных колец в племени не носили, они и не были нужны. Каждый знал, где чья жена, а где чей муж. Однако в городе потом обязательно нужно будет купить пару обручальных колец. Мне предстояло показать Дрине свой мир. Дом моего детства, все мои любимые места в городе. И я не мог дождаться этого.

По традиции мы прожили в родительском доме еще тридцать дней и начали собираться в отъезд. Племя любезно подарило нам двух лошадей и жеребца, чтобы мы точно смогли увезти все свои пожитки.

Я видел, как день ото дня моя возлюбленная становилась мрачнее. Оно и понятно, ей предстояло оставить привычную жизнь последовать за мной в чуждый ей мир. В день перед отъездом я все же набрался сил и смог поднять этот разговор.

– Ты не хочешь уезжать отсюда, я прав? – Я приобнял её за плечи, когда она сидела на кровати, глядя на дорожные сумки, набитые вещами.

– Не хочу. Но и заставлять тебя отказываться от твоей мечты не хочу.

– Если ты сейчас скажешь мне разобрать сумки, я так и сделаю. Если для тебя невыносима мысль о том, чтобы покинуть лес, я откажусь от всего, лишь бы быть здесь, с тобой. – Всю отвратительность этих моих слов, всю их жестокость и грязь я смог осознать только после смерти. Я ведь так и не дал ей тогда выбора, а только заставил принять свой. Мир столько раз пытался помешать мне совершить ошибку, но я не слушал.