Текст книги "Тени прошлого"

Два часа мы провели на берегу в садах Кью, и я от души наслаждалась каждой проведенной там минутой. Мистер Дойл взял меня под свое покровительство, Тоби был с Кларой, и экскурсовод, которого нанял Себастьян Райдер, водил нас по великолепному уголку природы. Мне все было интересно, потому что до приезда в Серебряный Лес я почти не видела, как растут на воле цветы и деревья. Пожилых господ интересовали в основном практические вопросы, например изыскания, позволившие вырастить каучуковое дерево из Малайи и хинное дерево из Индии. Тоби волновала, как всегда, проблема света и тени, будь то огромное дерево на фоне неба или крошечный цветок на фоне зеленых кустов, к тому же он нашел в Кларе внимательную слушательницу. Миссис Уиллард разделяла мой интерес к цветам, миссис Ритчи немножко скучала, а Джеральд изо всех сил старался не показать, как ему плохо, хотя он очень ревновал меня к Эндрю Дойлу.

Те, кто мучился жаждой, заглянули в ресторанчик на пути, а в два часа мы вернулись на корабль перекусить и плыть дальше в Вестминстер. Слуги поставили столы, накрыли их белой скатертью, уставили сверкающими хрустальными бокалами, разложили сияющее серебро. На боковом столике чего только не было. Салаты, холодное мясо и птица, дюжина бутылок с шампанским и кувшины с лимонадом.

Все веселились от души, правда, под конец я услыхала, как Эндрю Дойл, сидевший рядом со мной, чуть ли не сердито заявил через весь стол мистеру Хью Ритчи:

– Нет, сэр. Старшее поколение мексиканцев еще не забыло войну сороковых годов, и тем не менее наши страны связывают крепкие узы. Американцы много денег вложили в наши земли, и у нас теперь есть железные дороги, шахты, порты, заводы. Мой отец был среди тех, кто начинал все это, и меня совсем не смущает, что я полумексиканец, полуамериканец. Труднее быть просто мексиканцем.

– Мистер Дойл, мне кажется, я вас не понимаю, – ответил ему мистер Ритчи.

– Просто я хотел сказать, что мексиканцу тяжело сносить репрессии мексиканского правительства, а беднякам – богачей.

– Ах, вот оно что. В министерстве иностранных дел у меня была возможность познакомиться с докладами по поводу Мексики. Мне кажется, с тех пор, как Порфирио Диаз стал президентом, у вас произошли коренные изменения. Но даже до него, если память мне не изменяет, правительство Лердо объявило свободу вероисповедания. Оно также издало законы против подневольного труда и объявило нерушимой свободу труда, образования и вероисповедания.

Эндрю раздраженно кивнул головой.

– Теоретически, сэр, все как нельзя лучше, – вежливо произнес он. – В точности, как лозунг «свобода, порядок и прогресс». Однако теперь свобода вполне официально забыта ради прогресса. Последний лозунг Диаза: «Pan о palo». Другими словами, делайте, как вам велят, и будете сыты. Иначе тюрьма или смерть. Вы знаете, когда индейцы стали докучать, их призвали в армию и отправили как дешевую рабочую силу на сизальные плантации в Юкатан?

Мистер Ритчи отпил шампанского и медленно проговорил:

– В стране должна быть стабильность, если мы хотим добиться промышленного и социального прогресса.

– Там слишком стабильно, – мрачно произнес Эндрю. – Только два человека из ста владеют землей, и в большинстве это малюсенькие ранчо, которые не могут прокормить даже одну семью. Но у нас есть также богатые владельцы огромных гасиенд. Я знаю одно владение, в котором больше миллиона акров земли, это в Дюранго, а в Закатеас есть еще одно, вдвое больше, а в Коахуила – как две Англии. Одна-единственная семья владеет землями в Хидальго, где построено восемьдесят миль железных дорог. Некоторые семьи владеют несколькими такими гасиендами.

Сидевшая неподалеку миссис Уиллард взмолилась:

– Эндрю, дорогой, не садись на своего конька, пожалуйста.

Мистер Дойл откинулся на спинку кресла и виновато махнул рукой:

– Прошу прощения, тетя Мелани. Я хотел только ответить на вопрос, а меня понесло...

Она ему улыбнулась и продолжала беседовать с сидевшим рядом с ней Тоби Кентом.

– Лучше нам закрыть эту тему, – доброжелательно проговорил мистер Ритчи. – Однако постарайтесь понять, что радикальные изменения требуют времени. Долгого времени.

– Некоторым людям не хватает и целой жизни, – мрачно ответил Эндрю и тотчас с улыбкой повернулся ко мне: – Нет, больше я ничего не скажу. Кстати, может быть, вы желаете узнать, как эта юная леди спасла мне жизнь в Париже?

Хью Ритчи наморщил лоб:

– Звучит драматично.

– Так оно и есть, – подтвердил Эндрю Дойл и с сожалением посмотрел на меня. – Увы, это еще одна запретная тема, сэр.

В эту минуту Клара, сидевшая рядом с мистером Ритчи, повернулась к нему, чтобы занять его беседой, а Эндрю Дойл обратил свое внимание на меня и принялся расспрашивать, где ему стоит побывать в Лондоне, естественно, помимо общеизвестных мест.

Все снова были заняты разговором, разве только я заметила, что сэр Джон Теннант больше молчал и пил шампанское, почти не притрагиваясь к еде. У него был вид человека, ушедшего в свои мысли, хотя время от времени я ловила на себе его взгляды, которые он незаметно для остальных обращал на меня.

Ленч был съеден, слуги ушли вниз, и так как дамам уйти было некуда, они позволили джентльменам закурить. Я пила один лимонад и сожалела, что Джеральд не делал того же, потому что он схватил сигару и задымил, пугая меня болезненными последствиями.

Корабль потихоньку продвигался вперед под теплым солнышком. Дул легкий ветерок. Я сидела и смотрела на Джеральда, мечтая, чтобы он положил сигару в пепельницу, как вдруг с дальнего конца стола громким голосом, привлекая к себе всеобщее внимание, заговорил Себастьян Райдер.

– Мистер Ритчи, вы знаете Париж? – спросил он. Все взгляды обратились на мистера Ритчи, который немного отодвинулся от стола и сидел, одну руку перекинув через спинку кресла, а в другой держа сигару.

– Неважно, сэр, – лениво ответил он. – Мы с женой провели там несколько дней года три-четыре назад, но мне пришлось много времени пробыть в нашем посольстве.

– Насколько я понимаю, это самый чарующий город в мире, – сказал мистер Райдер. – Нашим гостям там очень понравилось, насколько я понял из их рассказов. Мистер Кент просто жил там долгое время, и все-таки никто не знает его лучше Ханны, поскольку она много лет провела в Колледже для юных девиц мадмуазель Монтавон. Вы не слышали о нем?

Я почти засыпала, так на меня подействовали прогулка, ленч и теплое солнышко, но от последних слов Себастьяна Райдера сна как не бывало. Я даже вздрогнула в предвидении того, что должно было случиться дальше. Тоби сидел далеко от меня, но тут он стремительно повернулся, и я увидела в его глазах свое собственное недоумение.

– Мне, собственно, не пришлось специально заниматься системой образования, – сказал мистер Ритчи. – И я ничего не слышал о школе Монтавон. В ней есть что-то особенное?

Я потеряла последнюю надежду на спасение и решила терпеливо снести все, что уготовила мне судьба. В голове у меня помутилось, и я никак не могла сообразить, зачем Себастьяну Райдеру делать то, что он собирается сделать. Ясно мне было только одно: Джейн он оставил дома из-за меня.

– О да, – задумчиво проговорил он. – Колледж для юных девиц мадмуазель Монтавон совсем особенное заведение. В Париже никого не удивишь таким названием. Это, так сказать, приличный вариант для обозначения того, что мы называем домом терпимости. И тамошние так называемые школьницы – это девушки особой профессии.

Все, кроме Тоби Кента и самого Себастьяна Райдера, застыли на месте. Тоби холодными зелеными глазами медленно обвел присутствующих, а мистер Райдер тем временем продолжал:

– Заведение Монтавон официально признано, таковы уж французские нравы, и, насколько мне известно, самого высокого пошиба. По-французски это называется maison close. Не знаю, правильно ли я произношу. Ханна, вы мне не подскажете?

Я поглядела ему прямо в лицо и сказала:

– Maison close.

Он кивнул и потянулся за шампанским. Тоби Кент откинулся назад и уставился на тент. Все остальные медленно повернулись ко мне. На всех лицах, кроме лица сэра Джона Теннанта, я читала изумление и сомнение, он же своим видом выражал озабоченность, которая естественна для человека, понимающего что к чему. Эндрю Дойл и Джеральд были в ужасе.

Я поднялась с кресла и спросила мистера Райдера:

– Сэр, вы желаете, чтобы я ушла?

Он нахмурился:

– Если бы я этого желал, я бы вам сказал.

Клара опустила голову и спрятала лицо в ладонях. Миссис Уиллард вопросительно смотрела на своего мужа, миссис Ритчи – на своего. Джеральд трясущимися пальцами смял сигару в пепельнице. Он был бледен как полотно. Первым заговорил мистер Уиллард, с трудом выдавливая из себя слова.

– Сэр, я удивлен, – сказал он, обращаясь к мистеру Райдеру, – что вы заговорили об этом предмете в присутствии моей жены, моей дочери и миссис Ритчи.

Себастьян Райдер изобразил недоумение:

– Сэр, я вовсе не хотел никого обидеть. Ханна Маклиод каждый день сидит за моим столом.

Тут вскочил Хью Ритчи, на щеках которого разгорелись два алых пятна, тогда как все дамы были белее снега.

– А что это еще, как не оскорбление? – дрожащим голосом произнес он. – Да как вы посмели посадить мою жену за один стол с... – Он помедлил, подбирая слово и глядя на Клару: – С девкой из борделя?

Себастьян Райдер изобразил обиду.

– О, не надо, Ритчи. Ханна оставила заведение за два года до того, как я пригласил ее в Англию. Она очень изменилась. Неужели вы будете порицать меня за этот жест милосердия?

– Вы можете поступать, как вам угодно, сэр, но вы не имеете права навязывать свою точку зрения другим. – Мистер Ритчи огляделся. – Поскольку мы не можем уйти, то мы с женой побудем пока в салоне.

Миссис Ритчи, сверкая глазами, поджала губы, выражая полное согласие со своим мужем. Она посмотрела на отца, ожидая от него такой же реакции, однако сэр Джон продолжал сидеть, как сидел, разглядывая что-то невидимое прямо перед собой. Она нахмурилась, встала, взяла мужа под руку, и они вместе покинули палубу. Джеральд с такой силой отпихнул кресло, что оно упало. Его лицо из белого стало багровым, и он плакал от ярости, глядя на меня.

– Как вы могли? – крикнул он. – Я вас ненавижу! С самого начала я сидела с высоко поднятой головой и теперь, не говоря ни слова, пряча ото всех обиду и смятение, смотрела, как Джеральд бросился бегом прочь. Когда я повернулась, Эндрю Дойл и мистер Уиллард уже встали из-за стола. Эндрю не отрывал от меня испуганных глаз.

– Это правда, Ханна? – в ужасе прошептал он. – Это правда?

– Да, мистер Дойл. Я четыре года жила и работала в maison close.

– О Господи! – прошептал он и закрыл глаза.

Себастьян Райдер сидел с невозмутимым видом, медленно поворачивал бокал с шампанским то в одну, то в другую сторону. Поглядев на него, я сказала:

– Судя по тому, что мне говорил мистер Бонифейс, вы знали о моем прошлом, но я никак не могла предположить ничего подобного.

Он посмотрел на меня без всякого интереса.

– Право выбора принадлежало мне.

– Сэр, – обратился к нему мистер Уиллард, – вы оскорбили мою жену и дочь, и если бы мы сами не искали знакомства с мисс Маклиод, я бы счел ваше поведение непростительным. Мы – люди широких взглядов, но есть же предел всякой терпимости. – Он повернулся к дамам. – Мелани, Клара, нам ничего не остается, как удалиться.

Миссис Уиллард печально поглядела на меня и, недоуменно покачав головой, встала. Клара тоже встала, отняв руки от лица, и я увидела у нее на щеках слезы.

– Вам было... Вам еще не было тринадцати! – прошептала она.

И я услышала крик Джеральда:

– Ханна, как вы могли? Я не понимаю!

Мистер Уиллард взял под руку жену и дочь и вопросительно посмотрел на племянника.

– Эндрю?

Эндрю Дойл открыл глаза и, не глядя на меня, тихо ответил:

– Дядя Бен, я остаюсь. Ничто не может изменить того, что она спасла мне жизнь.

Мистер Уиллард кивнул.

– Как хочешь, – спокойно произнес он и повел жену и дочь к двери.

Сэр Джон Теннант поднялся с места, раздавил в пепельнице сигару и злобно посмотрел сначала на меня, потом на Себастьяна Райдера.

– Нам надо кое-что обсудить, Райдер, – сказал он. – Когда?

Тот ответил ему холодным взглядом.

– Вечером? У меня в доме?

– Прекрасно. В котором часу?

– В половине десятого.

Сэр Джон кивнул.

– Я приду, – прорычал он и двинулся следом за остальными гостями.

– Их осталось трое, – произнес Тоби Кент незнакомым мне голосом.

Правда, не считая меня, на палубе остались только три человека. Эндрю Дойл, повернувшись к нам спиной, держался за поручни. Себастьян Райдер тянулся за сигарой. Тоби, поглядев на него, ударил кулаком по столу, отчего тоненько зазвенели бокалы.

– Вы мне противны, Райдер, – с ненавистью проговорил он. – Жаль, что вам много лет. Нет, плевать мне на ваш возраст. Я бы сейчас с удовольствием с вами разделался.

Я знала, что это не пустые слова, и Себастьян Райдер тоже это понял, потому что на его обыкновенно невозмутимом лице я увидела страх.

– Нет, Тоби, – резко проговорила я. – Вы меня слышите? Нет!

Тоби вздохнул и встал. Веснушки стали еще ярче на его побледневшем лице.

– Эндрю, – попросил он, – вы меня очень обяжете, если пойдете в салон. Я немедленно последую за вами, но сначала мне надо сказать несколько слов.

Эндрю Дойл, поколебавшись пару секунд, кивнул и направился к двери. Тоби наклонился поднять палку. Потом он обошел стол, постоял недолго против меня, раздвинул губы в улыбке, которая мало напоминала улыбку, и крепко, хотя и ласково, взял меня за руку.

– Пошли, Ханна, – сказал он.

Я отпрянула.

– Тоби, вы знаете, я никогда ничего не объясняю и никогда не прошу прощения. Все это не имеет для меня значения.

– Там поглядим, – тихо проговорил он. – Вы во всем виноваты. – Он поглядел уничижительно на Себастьяна Райдера. – Так что, мой милый дружок, не надо спорить. У меня не то настроение.

Дверь в салон была закрыта. Тоби одним ударом распахнул ее и вошел внутрь, таща меня за собой и привлекая к себе изумленные взгляды еще не пришедших в себя гостей Райдера. В центре салона стоял стол. Все, кроме Эндрю Дойла, сидели возле окон, расположенных со всех четырех сторон.

Еще никто не успел произнести ни слова, как Тоби изо всех сил стукнул тростью по столу, отчего дамы и господа вскочили. И Тоби обвел их долгим взглядом.

– А теперь, люди добрые, – голосом, дрожавшим от ярости, проговорил он, – у нас будет небольшой урок истории. Трусы и лицемеры могут уходить. Те же, кто готов смотреть правде в глаза, пусть остаются.

Он замолчал и, заставив меня опуститься в рядом стоявшее кресло, повернулся кругом, полыхнув рыжими волосами.

– В наше время дуэли отменены, – мрачно произнес он, в упор глядя на Хью Ритчи, – но на континенте о них не забыли, так что если кто хочет уйти, но обижен званием труса и лицемера, я с радостью дам удовлетворение.

Глава 10

В наступившей тишине отчетливо слышался ровный гул мотора. Я думала, что все закричат после заявления Тоби, однако, по-видимому, откровения Себастьяна Райдера лишили его гостей дара речи.

Тоби недолго молчал, а когда он заговорил вновь, голос у него немножко потеплел.

– Я был бы рад освободить мисс Клару от правды, которая малоприятна, особенно для молодой девицы. – Он посмотрел ей прямо в глаза. – Однако прежде, чем вы покинете нас, мисс Клара, я хочу поблагодарить вас за то, что у вас единственной хватило ума сообразить, сколько лет было Ханне Маклиод, когда начались ее беды.

Клара сидела, выпрямившись и сцепив руки на коленях.

– Я не хочу, чтобы вы меня освобождали от правды, мистер Кент. Я хочу ее знать.

Ее отец, подавшись к ней, ласково попросил:

– Дорогая, пожалуйста, оставь нас.

– Нет, папа, – наотрез отказалась она, не сводя глаз с Эндрю Дойла. – Я почитаю правду не меньше остальных, тем более один раз я уже несправедливо обидела Ханну. Пусть правда будет неприятной. Я не ребенок. Мне известно, что такое дом терпимости и что там происходит. Сестра Эндрю показывала мне один такой дом, когда я гостила у них, ведь в Мексике меньше этого стесняются. – Она посмотрела на Тоби Кента. – Пожалуйста, сэр, начинайте урок истории.

Мне показалось, что миссис Ритчи и миссис Уиллард ушли бы из салона, если бы не Клара, однако после ее слов у них не осталось выбора, как только последовать ее примеру, хотя мне было совершенно безразлично, останутся они или уйдут. Я знала, что когда Тоби кончит говорить, они, вероятно, пожалеют меня, но это ничего не изменит. Я очень устала и, если бы могла помешать Тоби говорить, непременно сделала бы это, однако я знала, что его уже ничего не остановит.

Он положил трость на стол и скрестил руки на груди.

– Восемнадцать месяцев мы с Ханной были соседями на Монмартре, – тихо начал он. – Я знал, что она из заведения Монтавон, потому что мы дружили и она не сочла нужным скрывать от меня свое прошлое. Поначалу я не имел ни малейшего представления, как она туда попала, но как-то летним воскресным утром мы сидели на берегу Сены и она все мне рассказала. Я ничего не забыл и не удивлюсь, если я единственный, кто знает ее историю.

Он посмотрел на меня, наморщив лоб, а я, как ни странно, ужасно захотела спать, вероятно, в результате пережитого из-за Себастьяна Райдера потрясения. Мне пришлось напрячь все свои силы, чтобы сказать:

– Вы правы, Тоби. Больше я никому не рассказывала.

– Кент, вы уверены, что знаете правду? – холодно спросил мистер Ритчи.

Тоби, согнувшись, повернулся спиной к столу, и я поняла, что он борется с душившей его яростью. Так прошли несколько мгновений, после чего он повернулся обратно и, с презрением глядя на мистера Ритчи, тихо проговорил:

– Послушайте, Ритчи, и судите сами. Насколько мне известно, вы были адвокатом до того, как стали членом парламента, так что сами многое знаете. Не хотите просветить публику насчет одного недавнего и очень шумного дела? Я говорю о деле «Королева против Стеда».

Мистер Ритчи посмотрел на меня с пониманием, хотя я совершенно не знала, о чем говорит Тоби. Прошло несколько секунд, прежде чем мистер Ритчи произнес:

– Малоприятное дело.

Тоби кивнул.

– Особенно для тех, кто стал жертвой негодяев, – мрачно подтвердил он. – Итак, вы расскажете или предоставите это сделать мне?

Мистер Ритчи пожал плечами.

– Хорошо. – Он посмотрел на миссис Уиллард и на Клару. – Боюсь, наш хозяин и мистер Кент поставили нас в условия, когда эвфемизмы не годятся. Придется говорить прямо. Так что заранее прошу прощения. Упомянутое дело не совсем обычное. Мистер Стед был почтенным издателем вечерней лондонской газеты «Полл Молл Газетт». Так вот, он узнал, что некоторые дома терпимости в Лондоне имеют обыкновение использовать девочек тринадцати лет в угоду своим клиентам, которые... как бы это сказать... предпочитали молоденьких девушек, и пришел в ужас.

– Говоря языком Библии, – перебил его Тоби, – мы имеем в виду мужчин, вожделевших к девственницам, и чем моложе, тем лучше. Тринадцатилетние ведь считались совершеннолетними. Газеты называли этот процесс «Судом над куплей-продажей девиц».

– Низкопробные газеты, – брезгливо вставил мистер Ритчи.

– Низкопробные газеты были совершенно правы, – возразил ему Тоби. – Не надо забывать, что эти самые клиенты вовсе не были разбойниками и невежами из Ист-энда, как не были известными вольнодумцами или даже распутниками. Все они были добропорядочными дворянами с незапятнанной репутацией. – Он махнул рукой. – Пожалуйста, продолжайте, мистер Ритчи.

Я вспомнила, что Тоби когда-то изучал право, и перестала удивляться его знакомству с лондонскими процессами, хотя меня поразило то обстоятельство, что он ни разу не упомянул при мне об этом деле и вообще ни разу не напомнил мне ничего из того, о чем я ему рассказала.

– Не буду вдаваться в подробности, – продолжал мистер Ритчи. – Скажу только, что мистер Стед, дабы разоблачить негодяев, отправился в Ист-энд и купил там тринадцатилетнюю девочку, дочь трубочиста, за три фунта стерлингов. Девочку отправили в приют, а потом ее взяли к себе мистер и миссис Брэмвелл Бут, которые занимались миссионерской деятельностью в Ист-энде и позже основали Армию спасения. Девочку привезли в парижскую квартиру мистера и миссис Бут, а мистер Стед написал в своей газете о том, как легко любому мужчине купить невинную девочку.

В салоне стало совсем тихо. Все смотрели на мистера Ритчи, хотя время от времени я ловила на себе жалостливые взгляды, да и сам мистер Ритчи казался потрясенным. Мистер Уиллард сидел мрачный и щурил глаза, словно ему было больно. Эндрю Дойл все еще стоял и, бледный от гнева, сжимал и разжимал кулаки. Сэр Джон Теннант, положив руки на набалдашник трости, сидел с непроницаемым лицом. Джеральд опустил голову.

– К сожалению, – вновь заговорил мистер Ритчи, – мистеру Стеду не хватило здравого смысла, хотя намерения у него были самые похвальные. Его привлекли к суду за похищение и приговорили к двухмесячному тюремному заключению, поскольку его мотивы не вызывали никаких сомнений. Думаю, что в результате этого процесса в 1886 году был принят закон, устанавливавший возраст совершеннолетия – шестнадцать лет и предусматривавший более жесткое наказание за то, что стали называть «куплей-продажей белых рабынь». – Мистер Ритчи повернулся к Тоби: – Вы удовлетворены, мистер Кент? Я так понимаю, что эта молодая женщина стала жертвой именно такого преступления?

– Совершенно удовлетворен, – ответил Тоби, – и Ханна, как вы правильно поняли, была именно жертвой. Возможно, одной из последних жертв, потому что соответствующий закон для нее опоздал.

Бенджамин Уиллард, не отрывавший глаз от стола, вдруг поднял голову и спросил:

– Почему, если, как я понял, Ханну воспитывала ее вдовая мать, она продала ее в рабство? Я не могу поверить.

– Сэр, она и не продавала, – мрачно возразил Тоби и устало повернулся ко мне: – Ради Бога, неужели вы ничего не скажете? Ханна, это ужасно, мы говорим о вас, словно вас тут нет.

– Не скажу, Тоби, – отрезала я. – Очень давно я поставила себе за правило никогда не оправдываться и не защищаться. Вы читали письмо моей матери и знаете, чего она хотела для меня.

Тоби вздохнул и запустил руку в волосы.

– Пожалуйста, говорите, Тоби, – попросил Эндрю Дойл, и я не узнала его голос.

– Хорошо. – Тоби обвел взглядом салон. – Ханне было двенадцать лет, когда умерла ее мать. Кэтлин Маклиод знала, что умирает, и не хотела отправлять дочь в сиротский дом. Несомненно, ей было известно, какая жизнь ждет ее там. Поэтому она оставила все, что у нее было, около тридцати фунтов стерлингов, миссис Тейлор, жене мясника и матери семерых детей...

Я смотрела в окно на проплывавший мимо берег Темзы и сердилась, что Тоби впустую тратит слова. Что бы он ни сказал, это не имело никакого значения. Стоило мне взглянуть на кого-нибудь, кроме сэра Джона, и я видела обращенный на меня любопытный и испуганный взгляд, однако едва я встречалась с этим человеком глазами, как он отворачивался, стыдясь своего любопытства. Мне было понятно их любопытство. В одном салоне рядом с почтенными господами сидела восемнадцатилетняя девчонка, которая выглядела еще моложе своих лет, воспитанная, образованная... И она целых четыре года знала объятия не одного мужчины и не двух, а десятков мужчин. Несомненно, это было им неприятно, одинаково мужчинам и женщинам, тем не менее они не могли подавить в себе природного, хотя и чудовищного любопытства.

А Тоби Кент говорил:

– ...потом в один прекрасный день, когда миссис Тейлор ушла из дому со стиркой, ее муж заявил Ханне, что подыскал для нее работу. Ей пришлось собрать свои вещички, надеть пальто и шляпку и идти с ним. Из омнибуса они вышли где-то в районе парка Регента. Их встретила прилично одетая женщина, отдала Тейлору деньги и, остановив кэб, привезла Ханну в большой дом на одной из лондонских площадей. Ханна так никогда и не узнала, как называлась та площадь...

Я уже могла вспоминать те первые дни, не покрываясь холодным потом, потому что я научилась отгораживаться от тех чувств, которые могли бы меня погубить. Поначалу я испытала удивление. Дом был намного больше, чем мне показалось снаружи, но это не был семейный дом. Не считая двух-трех слуг-мужчин, здесь было не меньше пятнадцати или даже двадцати женщин. Миссис Логан, та дама, которая отдала Тейлору деньги в парке, как мне показалось, всеми заправляла.

К моему удивлению, мне не поручили никакой работы, зато около двух часов я просидела в маленькой гостиной в обществе еще нескольких женщин. Они были очень добры ко мне, но говорили о вещах, которых я совсем не понимала. Время от времени миссис Логан вызывала то одну, то другую, и они исчезали на время или насовсем. Из, как я потом узнала, большой гостиной до меня долетали звуки музыки и смех мужчин и женщин.

На ночь мне предоставили уютную спальню, а на другой день миссис Логан повезла меня покупать белье и платья. Я то и дело спрашивала ее, что мне надо будет делать, но она в ответ говорила совершенно непонятные слова. Следующие два дня прошли спокойно, хотя я уже начинала чего-то бояться. Дамы, жившие в доме миссис Логан, спали до полудня, а после ленча облачались в слишком яркие платья и собирались в гостиных в ожидании гостей, которыми были исключительно мужчины.

На второй день я спросила шестнадцатилетнюю Алису, которая была самой молодой из дам, какую работу мне придется делать в этом странном доме, потому что пока я даром ем свой хлеб, а она в ответ с жалостью посмотрела на меня и сказала:

– Если ты не знаешь, милочка, то скоро тебе скажут. На третий день миссис Логан приказала мне надеть прелестное белое платье с кружевами, которое она мне купила. Но сначала она проверила у меня руки и лицо, чисто ли я их вымыла, и заплела мне волосы в две косы по своему вкусу. Минут на десять она оставила меня одну в моей комнате, а потом вернулась и повела меня в маленькую комнатку, которую я еще не видела и которая была похожа на кабинет. Там сидел хорошо одетый господин, плотный, с пышными усами и багровым лицом. Он мне улыбнулся, спросил, как меня зовут, похвалил мое лицо и платье и сказал миссис Логан:

– Да. Очень хорошо. Превосходно.

Потом он надел шляпу, перчатки, взял трость, улыбнулся мне еще раз и, очень меня удивив, сказал, что будет с нетерпением ждать вечера. Кивнул миссис Логан и ушел.

Не успели стихнуть его шаги, как миссис Логан приказала мне идти в мою комнату и снять платье, однако около восьми вечера мне пришлось еще раз его надеть, буквально за десять минут до того, как миссис Логан привела джентльмена в мою спальню, называя его мистером Смитом. Я ничего не понимала, а когда она оставила меня с джентльменом наедине, очень испугалась.

Он был ласков со мной и, сняв пальто, пытался даже шутить, но я слишком боялась, чтобы отвечать разумно. Когда он снял жилет, то позвал меня, чтобы я села ему на колени, но я сказала, что не хочу. Он рассмеялся и, схватив меня, запустил руку мне под юбку. Только в эту минуту все, что я узнала от тейлоровских ребят об отношениях мужчин и женщин, всплыло в моей памяти, и я поняла, чего добивается от меня незнакомый господин.

В ужасе я вырвалась из его рук и побежала к двери, но она оказалась запертой. Я стала биться в нее и звать на помощь, не сознавая, насколько это бесполезно. Мистер Смит рассердился. Он опять схватил меня, ударил по лицу и, закрыв мне рот рукой, бросил на кровать. Я же укусила его за палец, отчего он заорал и так стукнул меня по голове, что я слетела на пол. Голова у меня кружилась, сознание затуманилось. Я словно видела кошмарный сон. Тем временем мистер Смит позвонил в колокольчик и, взяв полотенце, обернул им палец.

Сама я не подумала о колокольчике, но когда мистер Смит позвонил, обрадовалась, потому что была уверена, что он сошел с ума, поэтому так набросился на меня. Я боялась пошевелиться, чтобы не привлечь к себе его внимание, когда он наливал в таз воды и смывал кровь с руки.

Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем повернулся ключ в замке и в комнату торопливо вошла миссис Логан в сопровождении слуги, огромного детины в темном костюме, закрывшего за собой дверь. Мистер Смит принялся кричать на нее, показывая раненую руку и обзывая меня всякими словами. Он вопил, что его обманули, когда я поднялась с пола и попыталась объяснить, что произошло на самом деле, однако миссис Логан лишь злобно взглянула на меня и приказала:

– Заткнись, дура!

Зато перед мистером Смитом она принялась извиняться.

– Сэр, прошу прошения, однако вы понимаете, невинные девушки очень привлекательны, но с ними не всегда легко. Не беспокойтесь. Все будет в порядке. – Она обернулась. – Давай, Том.

Они вместе направились ко мне, и я испытала ужас, какого никогда не знала.

Я боролась с ними, как дикая кошка, но все было напрасно. Том повалил меня на кровать, захватил обе мои руки и открыл мне рот, пока миссис Логан доставала из сумочки бутылку и ложку. Я была беспомощна в руках Тома, а она налила жидкость из бутылки в ложку и поднесла ее мне ко рту. Я ничего не могла поделать. Проглотила одну ложку, потом другую, после чего Том убрал руку с моего лица. Он был очень сильный, и на его широком плоском лице не отражалось никаких чувств.

Миссис Логан убрала бутылку и ложку и повернулась ко мне спиной.

– Сэр, она скоро заснет, – успокоила она мистера Смита. – Нет, нет, не совсем заснет, вам ведь этого не хотелось бы? Так, немножко, вы меня понимаете? А пока давайте посмотрим, что у вас с рукой.

* * *

Я вернулась из прошлого, которое больше не имело надо мной власти, не представляя, сколько успел рассказать Тоби. Ему оставалось совсем немного, потому что я услыхала, как он говорит:

– ...так они усыпили тринадцатилетнюю Ханну Маклиод, чтобы «мистер Смит» мог удовлетворить свое желание. Поскольку подробности мне неизвестны, я вас избавляю от них, леди и джентльмены. Скажу только, что когда она совсем пришла в себя, то была одна в комнате и за окном светило солнышко. Все самое страшное свершилось.

Миссис Уиллард не удержалась от жалостливого стона. Ее муж накрыл ее руку своей, и они оба посмотрели на Клару. Мне было нетрудно представить, о чем они подумали, ведь мы с Кларой были примерно одного возраста. Миссис Ритчи сидела, опустив голову, а мистер Ритчи, вытянувший перед собой ноги, не отрывал глаз от носков туфель. Эндрю Дойл глядел в окно, так вцепившись в спинку стула, что у него побелели пальцы. У Клары по щекам текли слезы. Джеральд повернулся ко мне лицом и сидел, сгорбившись и закрыв глаза. От его лица медленно отливала кровь.

– Господа, вот какая интересная мысль, – сказал Тоби, шагая по салону в одну сторону, потом в другую. – Если то, что я вам рассказал, станет известно, Ханну не посадят ни за один приличный стол. Зато, держу пари, мистер Смит состоит в самых фешенебельных клубах и его принимают в лучших домах, возможно, даже в вашем доме, сэр Джон, или в вашем, мистер Ритчи. Не помните, вы не пожимали руку господину, у которого на большом пальце крошечные шрамы от зубов маленькой девочки?