Текст книги "Тени прошлого"

Она проговорила это, не хихикая, в своей обычной деловой манере, и хотя я очень удивилась, но не стала ничего опровергать, искренне доверяя ее наблюдательности.

– Наверно, он в самом деле думает, что влюблен, – помолчав, неохотно согласилась я. – Правда, я не замечала, да я ведь не знаю, как мужчины себя ведут, когда начинают ухаживать. О Господи, как бы мне хотелось, чтобы вы ошиблись, мисс Джейн.

Она еле заметно улыбнулась:

– Да. Плохо вам, если учесть еще Джеральда с его бараньим взглядом. А что вы будете делать, если мистер Дойл решит всерьез начать ухаживать за вами?

Я сделала последний стежок на своей амазонке, которая уже начинала рваться.

– Господа не ухаживают за служанками, мисс Джейн, даже за учительницами.

– Но он же нанес вам сегодня визит.

– Это был общий визит, как он сказал.

– Как он сказал. – Она фыркнула. – Он приехал повидаться с вами, Ханна. Думаю, я могла бы вам даже позавидовать. Вы, правда, не простушка, но не такая уж и красавица, во всяком случае, не красивее меня.

Я посмотрела на нее и рассмеялась:

– Да, не красивее. Вы правы.

– Все равно мне кажется, что Эндрю Дойл имеет на вас серьезные виды. Он очень романтичен, как я поняла, а папа говорил, будто он бунтовщик.

– Как бы то ни было, – стояла на своем я, – он никогда, мисс Джейн, даже не помыслит о том, что вы тут напридумали. Он – мужчина, поэтому вполне естественно, его влечет ко мне мое прошлое, но из-за этого же прошлого он, как всякий респектабельный джентльмен, не принимает меня всерьез. Несмотря на весь свой романтизм и все свое бунтарство.

– Наверно, вы правы, – согласилась Джейн. – Но это ужасно стыдно. Вам не очень обидно?

– О нет. Правда, совсем нет. Мне много лет назад пришлось задуматься об этом, так что у меня уже давным-давно нет никаких иллюзий на сей счет.

Копаясь в отрезах шелка, она вдруг сказала:

– Я спросила папа, можно ли мне задать вам несколько вопросов, и он разрешил. Он очень высокого мнения о вашей благовоспитанности и вашем представлении о приличиях.

– Да?.. Очень интересно.

– Правда, правда. Мне сам папа сказал. Может быть, мы прямо сейчас и начнем, если вам все равно, а?

Мне ничего не оставалось, как улыбнуться и взять в руки блузку с оторванной пуговицей.

– Хорошо, мисс Джейн. Мне все равно.

* * *

В тот день, когда к нам приезжал Эндрю Дойл, я получила письмо от Тоби Кента, приглашавшего меня посетить его. Мне было довольно неловко после его угроз просить Себастьяна Райдера отпустить меня, но когда я пришла к нему в кабинет, он лишь нетерпеливо проговорил:

– Вы можете делать все, что вам угодно, в свободное от ваших обязанностей время. В любом случае я не ссорился с Кентом. Так ему и передайте.

Я передала, и Тоби рассмеялся, но ни слова не сказал о речной прогулке. По-видимому, он придерживался тех же взглядов, что и я, на прошлое, которое не должно отравлять настоящее, так что мы больше к нему не возвращались. Он закончил мой портрет, и я не сумела скрыть удивления, посмотрев на него:

– Ну, Тоби, я у вас... как бы это сказать? Что-то такое есть в глазах. Это не просто улыбка. Вы меня очень облагородили.

Он почесал подбородок:

– Рад, что вы заметили.

– Но я совсем не такая.

– Наверно, слово неправильное. У вас свое благородство, и что есть, то есть, юная Маклиод. В этом портрете я показал еще одну сторону вашей натуры, и не спорьте. Вы же никогда не видели себя со стороны. Впрочем, это мало кому удается.

Я увидела еще несколько картин. Два или три вида Темзы с разных точек, мальчишки, пьющие воду из фонтанчика, пока их лошади утоляли жажду из желоба, три натюрморта, портрет трубочиста и огромное изображение площади Пикадилли с высокими домами, кэбами, телегами и маленькими фигурками прохожих.

На мольберте у Тоби стояла еще одна большая картина с изображением циркового представления.

– Вот эта и Пикадилли не похожи на все, что вы делали раньше, – сказала я. – И они мне очень нравятся.

– Честно говоря, я тоже в себе не разочаровался, – признался Тоби. – Хочется чего-то новенького.

– В цирке, наверно, очень весело, – заметила я, разглядывая белолицего клоуна на осле и раздумывая о том, как Тоби удалось так много показать на небольшом полотне, тем более на кусочке размером с шиллинг.

– Вы никогда не были в цирке? – удивился он.

– Нет, но мне бы очень хотелось пойти туда.

– Вы пойдете сегодня, – весело проговорил он и вытащил часы. – Через пару часов начинается представление, так что у нас еще есть время на славу повеселиться. Итак, Клэпхэм-коммонс. – С этими словами он бросился в спальню одеваться, а когда вышел из нее, схватил со стула соломенную шляпку, которую я совсем незадолго на него положила. – Надевайте шляпку, красавица, и пошли.

У меня перехватило дыхание.

– Я думала, вы захотите, чтобы я попозировала вам.

– Я хотел, но это может подождать. Сегодня у вас день рождения, так что принимайте подарки.

Изумлению моему не было границ.

– Откуда вы узнали? Я ведь никому не говорила.

Он усмехнулся:

– Однажды вы показали мне свои сокровища из железной шкатулки, и я запомнил число, проставленное в вашем свидетельстве о рождении. Поторопитесь же, Ханна Маклиод, или я приглашу другую девушку.

Через пять минут мы уже сидели в кэбе, который ехал по Элберт-бридж, и мне казалось, что я лопну от счастья.

– Тоби, вы должны разрешить мне заплатить за свой билет. Я буду еще счастливее от того, что могу себе это позволить.

– Прекрасно, – ответил он. – Я вычту эту сумму из вашего жалования.

– Но я же позирую вам не из-за денег, вы ведь знаете.

– Это ваш день рождения или нет?

– Мой.

– Тогда помолчите, упрямая девчонка.

– Ладно. Спасибо. А ваши картины еще продаются, Тоби?

– Нарасхват, насколько мне известно. И здесь, и в Париже тоже.

– Тогда почему вы сердитесь?

– Я не сержусь. Я просто задумываюсь, как здравомыслящий человек.

– Из-за чего?

– Может быть, мои картины покупают люди, которые не отличают плохого от хорошего и которые только знают, что Тоби Кент стал модным художником.

– Понятно. – Я задумалась. – Но вы стараетесь, когда пишете свои картины, правда?

– Это уж точно.

– Значит, в них есть то, что вы хотели когда-то сделать? В Париже, когда у вас еще ничего не покупали, вы не задумывались над тем, кто будет покупать и зачем. Так в чем же сейчас дело? Думаю, когда-нибудь вы перестанете быть модным, и тогда вас будут покупать те люди, которым будут нужны только ваши картины.

Тоби откинул голову назад и закрыл глаза.

– Я вам очень благодарен, Ханна Маклиод, – сказал он через пару минут. – Вы запомните, какой вы были, когда это говорили?

– Что вы имеете в виду? Ну, конечно же нет. О чем вы?

Он открыл один глаз.

– Выражение лица. Еще одна сторона вашей натуры, красавица. Мудрость. Ничего. Я запомню. – Он закрыл глаз. – Вскоре я уезжаю в Париж. Креспан хочет устроить там еще одну выставку, а потом показать меня в кое-каких европейских столицах, так что меня не будет несколько недель. Не хотите устроить себе каникулы?

– В Париже? Ах, Тоби, я не могу. Это невозможно.

– Ну, всего на недельку. И сами вернетесь в Лондон. Когда-нибудь должен старина Райдер дать вам отпуск? Надеюсь, мне не надо говорить, что в моем предложении нет злого умысла?

– Это я знаю. И все-таки я не смогу. Мистер Райдер ни за что меня не отпустит.

– Ну, ладно. Хоть сегодня повеселимся.

Это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Мы перепробовали все аттракционы, все игры, покачались на качелях, ели пироги и пили шербет по полпенни за стакан, а потом началось большое представление. Меня заворожили лошади, очаровал укротитель львов, напугали акробаты на трапеции и до слез насмешили шутки клоунов. За эти несколько часов я накопила столько будущих воспоминаний, что смогла спастись благодаря им. Я правда думаю, если бы не цирк и не те мгновения, которые я могла постоянно оживлять в памяти, чтобы вытеснять из мыслей мучительную действительность, я бы наверняка сошла с ума.

Примерно в половине седьмого мы вернулись к Тоби в студию. Он предоставил мне свою спальню, чтобы я могла умыться и привести себя в порядок. На все про все мне потребовалось не больше пяти минут, а когда я вновь вышла в мастерскую, Тоби, прикрепив к мольберту большой лист бумаги, рассматривал уже нанесенные на него размашистые линии. Это было мое лицо, но с совершенно другим выражением. Печальные глаза, подумала я.

Тоби отложил уголек и сказал с удовольствием:

– Поймал все-таки. Вот такой вы были в кэбе. Ладно, юная Маклиод, теперь я отвезу вас домой.

Через три дня я получила второпях начерканную записку, в которой Тоби сообщал мне, что уезжает вечером в Париж и немедленно даст о себе знать, когда возвратится. На следующей неделе мистер Эндрю Дойл нанес нам еще один визит и передал мне привет от мистера и миссис Уиллард и Клары.

В тот же вечер Джейн сказала, что больше не сомневается в любви Эндрю Дойла ко мне. Я и сама уже заметила, что он смотрит на меня как-то не так, к тому же мне припомнилось, как Тоби Кент в нашу первую встречу в его мастерской весело заявил, будто Эндрю Дойл влюбился в меня.

У меня были и другие поводы для беспокойства. Три раза сэр Джон Теннант приходил к Себастьяну Райдеру. Дважды я видела его, и мне не показалось, что ему очень нравятся эти визиты. Мне даже почему-то подумалось, что мистер Райдер приказывает ему явиться, и он делает это против своей воли. Еще, не знаю почему, мне почудилось, будто я каким-то образом имею к этому отношение.

Через несколько дней после визита Эндрю Дойла получилось так, что днем я осталась совсем без дел. Джеральд уехал на урок музыки, Джейн каталась верхом, а Мэтти лежала в постели из-за простуды. День стоял теплый и ясный, и, убедившись, что у Мэтти все есть и она во мне не нуждается, я решила прогуляться в парк Регента, где как раз в этот день должен был играть хороший оркестр.

Идти мне было недалеко, и вскоре я уже сидела в одном из кресел, поставленных в ряд, слушая, как оркестранты настраивают свои инструменты. Прошло всего несколько минут, и рядом со мной уселась дама, которая чуть погодя окликнула меня:

– Мисс Маклиод.

Я повернулась и с удивлением узнала миссис Хескет в элегантном сером платье, украшенном двумя полосками кружев, и бархатной шляпке со страусовыми перьями.

Мне сразу пришло в голову, что она совсем не похожа на ту энергичную и воинственную даму, которая встретила меня, когда я приехала в Лондон с мистером Бонифейсом, и которая отвезла меня сначала в свою контору, а потом в магазин. Я вспомнила, как Тоби Кент рассказывал мне о ней, как они обедали вместе.

Должна сказать, что я всегда вспоминала ее с удовольствием, поэтому моя радость была искренней.

– Ах, как приятно видеть вас здесь, миссис Хескет! Удивительно, что мы встретились. Вы здоровы? И мистер Бонифейс тоже?

– Бонифейс у меня в немилости, – ответила она, негодующе сверкнув глазами. – Его нет в Лондоне. Не думаю, чтобы ему очень нравилось следить за господином, чьей жене потребовались услуги нашего агентства. И тут плохо, и там плохо. А я бы хотела с вами поговорить, дорогая, об одном очень важном деле. Вы не уделите мне час?

– Сейчас? – удивилась я. – Сегодня?

– Если вам угодно, – с волнением настаивала она. – Я недавно узнала нечто такое, о чем мне непременно надо вам сообщить. – Она видела, что я колеблюсь, не зная, на что решиться. – Ханна, мы не случайно тут встретились. Уже три утра подряд я сижу в кэбе возле дома Райдера в надежде, что мне удастся вас перехватить.

Тут только я поняла, что это она следовала за мной в кэбе, когда я шла в парк Регента, и неохотно объяснила:

– Мне бы не хотелось, миссис Хескет, попасть в какую-нибудь историю.

– Боюсь, вы уже попали. Девочка, поверьте мне, я ничего от вас не хочу, просто вы должны знать правду.

– Правду? – удивилась я.

– О себе. Поедемте ко мне и там поговорим. Пожалуйста, поверьте, это в ваших интересах.

Она не сводила с меня испытующих глаз, и я сдалась:

– Хорошо, я верю вам, миссис Хескет. И сегодня я свободна.

Не разговаривая, мы пошли вон из парка под звуки настраиваемых инструментов, сели в кэб и плотно закрыли окно в крыше, чтобы кучер не мог нас услышать.

– Я всегда старалась честно вести свое дело, – начала она тихим голосом. – Только неделю назад, перебирая старые документы, я наткнулась на бумаги, которые лежали не на своем месте. Это были документы, Ханна, и они были о вас, но я ничего о них не знала, потому что негодяй Бонифейс скрыл их от меня.

– Но вы ведь все обо мне знали? Разве не вы встречали нас с Бонифейсом, когда он привез меня из Парижа?

– Я знала, что мистер Себастьян Райдер хотел, чтобы вы учили его детей, – медленно произнесла она. – Я знала, откуда вы приехали и какую хитрость придумал Бонифейс, когда вы поначалу отказались. Не сомневаюсь, что ваш друг Тоби Кент просветил вас на сей счет.

– Да. Он мне сказал.

Миссис Хескет загадочно улыбнулась и вздохнула.

– Мистер Кент – замечательный человек, – прошептала она. – Он мне очень понравился, – Она немного помолчала, а потом резко продолжала, словно из прекрасного сна вернулась к суровой реальности. – Должна вам сказать, что я не одобрила хитрость Бонифейса и сказала ему об этом.

– Теперь это не имеет значения. Все вышло на удивление замечательно, миссис Хескет. Однако мне непонятно, зачем мистер Бонифейс сунул мои документы к старым делам, когда вы и так все знали.

Миссис Хескет на секунду накрыла мою руку своей.

– Я многого не знала, дорогая. И вы тоже многого не знаете. Понимаете, в эту папку Бонифейс собрал множество отчетов, предоставленных мистеру Райдеру другими агентствами. Он, наверно, отдал их Бонифейсу, когда послал его в Париж за вами, а Бонифейс не показал их мне, зная, что я ни за что не соглашусь на такое дело. Я ничего не понимала.

– Отчеты, касающиеся меня? Никто в Англии, кроме мужчины, который продал меня, и женщины, которая меня купила, не знал, что я жива. И мистер Райдер не мог этого знать.

– Не мог, – подтвердила миссис Хескет. – Однако у него были причины думать, что есть на свете девушка с бабочкой, с родимым пятном на плече в виде золотистой бабочки.

Ничего не понимая, я несколько минут тупо смотрела на нее.

– О чем вы? – в конце концов я нашла в себе силы спросить ее. – Мне известно, что один из слуг слышал, как мистер Райдер приказывал мистеру Бонифейсу привезти ему девушку с бабочкой, сколько бы это ни стоило, но я думала, это мистер Бонифейс рассказал ему, что меня так иногда звали в Колледже для юных девиц.

– Подождите, приедем домой, – сказала миссис Хескет, – я дам вам почитать отчеты, и вы все поймете. Если Бонифейс и умеет что-то делать, так это писать. У него замечательный почерк, подобного которому я не знаю. А я тем временем буду рассказывать дальше, не называя имен. Может быть, так вам будет легче потом.

Она опять помолчала, словно собираясь с мыслями, а когда кэб повернул на Тоттэнхэм-корт-роуд, заговорила, словно начала рассказывать притчу.

– Жил на свете богатый землевладелец, вдовец, и была у него красивая, но своевольная дочь двадцати лет. Из-за ее своеволия он крепко ее стерег, потому что мечтал найти для нее богатого жениха. Девушка жила затворницей, была почти что узницей в огромном доме своего отца. Но в один прекрасный день, когда она поехала кататься с отцом, она упала и повредила себе ногу. К ней позвали молодого доктора, который недавно поселился в деревне неподалеку, потом позвали его во второй раз, потом в третий, и она без памяти в него влюбилась, а он в нее.

Я ничего не знала о любви, потому что жизнь, которую я вела, сделала ее для меня недостижимой, и все же я легко поверила, что девушка потеряла голову из-за молодого человека, неожиданно разрушившего стену, которою ее окружили.

– Не знаю, как дочь относилась к своему отцу, – продолжала миссис Хескет. – Может быть, она просто хотела убежать от него? Во всяком случае, она знала, что он не позволит ей выйти замуж за бедняка доктора. Не знаю, что они перечувствовали, пока принимали свое решение, знаю только, что в конце концов они все-таки бежали и, вполне вероятно, успели пожениться. Должна сказать, что они совершили бегство не по наитию, а тщательно все продумав и оставив отцу девушки письмо. Чтобы защитить ее имя, или свое, он тотчас всем объявил, что у нее открылась болезнь легких и ей пришлось незамедлительно ехать в санаторию в Швейцарию. Потом он начал поиски.

Мы подъехали к Нью-Оксфорд-стрит, и, когда кэб замедлил на повороте ход, я спросила:

– Мистер Бонифейс тоже этим занимался?

– К счастью, нет, – торопливо ответила миссис Хескет. – Это было еще до того, как я открыла агентство Хескет.

– Наверно, это было очень давно? О, извините, я вас перебила. Пожалуйста, продолжайте.

– Это было до вашего рождения, девочка, – вздохнула миссис Хескет. – Девушка и ее любовник, возможно, муж, так и будем его называть, поступили очень мудро, когда решили искать убежище в Лондоне, в его южной части, в Кеннингтоне, где муж нашел себе работу в качестве младшего партнера практиковавшего врача. Настоящее его имя было Энтони Джеймс Тюдор, однако молодые люди называли себя мистер и миссис Энтони Джеймс.

Я обратила внимание, что миссис Хескет наконец-то назвала мне имя, но оно ничего мне не говорило.

– Семь месяцев потребовалось, чтобы найти следы беглецов. Когда это случилось, сыщики получили причитавшиеся им деньги и исчезли. Не могу сказать вам, о чем думал отец, но, судя по его поступкам, он был уверен, что ему не удастся вернуть домой дочь, и ему надо было выбрать более сильные меры воздействия. Вы знаете, Ханна, что значит слово «шанхай»? Нет, нет, это не город. Глагол «шанхай»?

Моя подруга Маргерит попала в Колледж для юных девиц из Марселя, и от нее я узнала значение этого слова, потому что французские моряки употребляют его так же, как английские.

– Да, миссис Хескет. Это значит, что человека опаивают или бьют по голове и, пока он без сознания, его затаскивают на корабль.

Она кивнула:

– Вот это самое отец девушки решил сделать с доктором Энтони Джеймсом Тюдором, и ему это было легче легкого, потому что он был крупным воротилой в корабельном бизнесе. Наверняка он думал, что если муж его дочери на год-два исчезнет без следа где-нибудь в водах Дальнего Востока, служа палубным матросом на чужестранном корабле, то к его возвращению дочь излечится от своей страсти. А может быть, он даже хотел устроить так, чтобы тот вообще не вернулся.

– А почему отец думал, что это только страсть?

Миссис Хескет пожала плечами:

– Бог его знает! Но я сомневаюсь, что такой человек имеет хоть малейшее представление о любви. Для исполнения задуманного он выбрал управляющего своим поместьем, некоего Эльберта Моргана, негодяя со всех точек зрения, которого очень боялись крестьяне и который один раз чуть не до смерти забил браконьера. Как-то раз, уже после наступления темноты, доктора Тюдора позвали в дом, находившийся рядом с Воксхолл-бридж, сказав, что там тяжело заболела женщина. В этом-то доме Морган со своей шайкой собирался ошанхаить доктора Тюдора. Рядом у причала их ждала лодка, которая должна была переправить их в Роял-Элберт-док, где стоял на рейде корабль, отправлявшийся с отливом на Дальний Восток. Капитаном там был негодяй, не задававший никаких вопросов.

Мы остановились в потоке экипажей, ожидавших своей очереди повернуть на северную часть Чэнсери-лейн. Миссис Хескет печально посмотрела на меня.

– Их план провалился. Видно, доктор умел защищаться, и Элберт Морган ударил его по голове дубинкой, начиненной свинцом. То ли он ударил слишком сильно, то ли попал в такое место, то ли то и другое вместе... Как бы то ни было, через пару минут доктор Тюдор скончался.

Я вздрогнула:

– Как ужасно. Бедняжка.

– Да, вы правы, – спокойно проговорила миссис Хескет. – Убийцы запаниковали, вытащили тело на темную улицу и убежали. Полицейские нашли его на рассвете, когда испуганная жена уже успела заявить об исчезновении мужа.

Кэб вновь тронулся с места. Я представила, что должна была перечувствовать молодая женщина, и у меня закололо в сердце. Когда миссис Хескет начала рассказывать свою историю, я все думала, при чем тут я, а теперь вовсе забыла о том, что она имеет ко мне отношение.

– Морган и его негодяи не попали под подозрение, – вздохнула она. – Было решено, что на доктора напали местные головорезы. Его жена обезумела от горя. К счастью, она была под присмотром старшего партнера доктора Тюдора, которого звали мистер Лэнгли, потому что через несколько дней родила семимесячного ребенка. У нее, естественно, от потрясения пропало молоко, и доктор Лэнгли нашел для младенца кормилицу. Потом он решил, что должен известить о случившемся семью девицы.

– Он знал, что она бежала из дома? – спросила я.

– Нет. Он ничего не знал, а так как молодая женщина была в горячке и почти все время в беспамятстве, он ни о чем не мог ее расспросить. Доктор Лэнгли счел необходимым разыскать ее семью, чтобы было кому о ней позаботиться в трудное время, поэтому он изучил все документы, имевшиеся в доме. Таким образом ему стало известно имя ее состоятельного отца.

Кэб остановился. Вновь я стояла перед домом на Чэнсери-лейн, куда меня когда-то привез мистер Бонифейс. Миссис Хескет расплатилась, открыла дверь и пригласила меня войти.

– Пойдемте в гостиную, дорогая. Только подождите, я возьму бумаги. Вот они. Ох, мне так стыдно, что я позволила дураку Бонифейсу провести меня. Идемте, Ханна. Позвольте мне взять ваше пальто и шляпку, девочка. Сидите, читайте, а я пока заварю нам хорошего чаю. Служанку я сегодня отпустила. Не хотела, чтобы кто-то подслушал. Ах, какое на вас прелестное платье. Должна сказать, Бонифейс провел меня и, наверно, получил неплохие деньги, но, слава Богу, я ему никогда особенно не доверяла. Он ведь даже ни разу не намекнул, что собирается жениться на мне. Вы понимаете, я вовсе не неразборчивая особа, но мне нравятся неожиданные встречи иногда.

Не переставая разговаривать, она повесила мое пальто и пристроила шляпку в холле рядом с ее собственными, усадила меня в кресло, подняла штору, чтобы мне было лучше видно, и положила мне на колени синюю папку.

– Девочка, вам удобно? Хорошо. Я иду на кухню делать чай, а вы пока читайте, и... – Она на секунду умолкла, потом улыбнулась мне и виновато проговорила: – Надеюсь, вы не будете очень расстроены.

– Не думаю, что меня можно чем-нибудь расстроить, миссис Хескет. Но прежде, чем я примусь за чтение, скажите, бедняжка вернулась к отцу?

– Да, – спокойно ответила она и показала рукой на папку. – Все там. Она вернулась к отцу, потому что ее дух был сломлен и ей некуда было больше податься.

– А ребенок?

– Ее отец убедил доктора Лэнгли, что лучше ей думать, будто ребенок умер. Она его ни разу не видела и не держала на руках, потому что была без сознания.

– И доктор согласился с ним?

– Прочитайте сами. Только не забывайте, что отец был богатым и влиятельным человеком.

– И жестоким.

– Да, это тоже. Он увез дочь в Швейцарию на три месяца, а когда они вернулись, все поверили, будто она была в санатории, где ее лечили и вылечили от болезни легких. Через полтора года она вышла замуж за человека из хорошей семьи и с хорошим будущим, которого ей подобрал отец.

– А ребенок выжил, миссис Хескет?

Она кивнула, и я увидела, как затуманился ее взгляд.

– Да. Кормилица тоже была пациенткой доктора Лэнгли. Несчастная женщина, которая потеряла своего ребенка. Она страстно полюбила младенца, и он остался у нее.

– Вы хотите сказать, что он потом жил у кормилицы?

– Да. – Миссис Хескет улыбнулась. – Только этот ребенок был не мальчиком, а девочкой. – Она показала пальцем на папку у меня на коленях. – Читайте, дорогая. Из нее вы все узнаете.

Она тихо вышла из комнаты, и я тут же услыхала звяканье посуды в кухне. Тогда я открыла папку. В ней лежали листы линованной бумаги, исписанные квадратным и очень понятным почерком. На первой странице было что-то вроде заголовка:

Различные данные, касающиеся сэра Джона Бэнкрофта Теннанта.

Я прочитала еще раз. Сэра Джона Теннанта? Человека с холодными глазами змеи? Какое он имеет ко мне отношение? Или к истории, рассказанной миссис Хескет? Я взялась за чтение. Стиль мне показался немного высокопарным, тем не менее.

Я, Томас Бонифейс, излагаю тут основные моменты дела, порученного мне мистером Себастьяном Райдером. Он нанял меня лично, а не как партнера агентства Хескет, потому что считает, что женщины не умеют держать язык за зубами.

Свои выкладки я подтверждаю данными, полученными ранее другими людьми и в дальнейшем использованными мною.

Мой взгляд упал на одно слово в конце страницы, и я быстро пробежала глазами два параграфа, чтобы уловить суть. Руки у меня задрожали, и я заставила себя начать с начала. Очень медленно я прочитала первую страницу, стараясь держать себя в руках, хотя сердце у меня готово было выскочить из груди. Где-то в середине третьей страницы закончилось изложение «основных моментов» и началось то, что мистер Бонифейс назвал «данными, полученными ранее другими людьми».

Я оторвалась от бумаг и с удивлением оглядела комнату, в которой все было по-прежнему, хотя мне показалось, что за несколько минут, которые я провела за чтением, мир перевернулся. Миссис Хескет все еще занималась чаем на кухне, и из-за окна до меня доносился шум с Чэнсери-лейн.

Я прижала ладони к глазам, стараясь осмыслить невероятное. Мне еще надо было прочитать документальные свидетельства, в которых я не сомневалась, если они удовлетворили миссис Хескет.

Правда заключалась в том, что я – не была дочерью Кэтлин Маклиод, которая любила меня и заботилась обо мне со дня моего рождения и до дня своей смерти. Всего лишь неделю-две назад я сидела за одним столом с моей матерью, теперешней миссис Анной Ритчи, дочерью сэра Джона Теннанта, и во мне ничто не дрогнуло.

Люди, о которых говорила в кэбе миссис Хескет, перестали быть безликими существами. Богатым землевладельцем оказался сэр Джон Теннант, его своевольной дочерью – миссис Ритчи. Это она влюбилась в молодого доктора, бежала с ним, родила недоношенного ребенка, когда его убили, а потом вышла замуж за мистера Хью Ритчи.

Я же была ребенком, которого своим молоком выкормила Кэтлин Маклиод и которому посвятила всю свою недолгую и трудную жизнь.