Текст книги "Тени прошлого"

Он был слишком силен для меня, хотя я боролась, как могла. Я задыхалась от исходившего от него гнилого запаха и чувствовала, что теряю силы. Он немного ослабил хватку, чтобы дать мне глотнуть воздуха, но у меня уже не осталось желания драться. Я попыталась повернуть голову, задержать дыхание, но мое тело мне больше не повиновалось. Все вокруг закружилось, завертелось, быстрее, быстрее, и я провалилась во тьму.

* * *

Прошло много времени, прежде чем я совсем пришла в себя, хотя временами я чувствовала, как меня везут, тащат куда-то, орут на меня. Почему-то я понимала, что не сплю, и, несмотря на свое странное состояние, ужасно боялась, хотя не имела сил ни пошевелиться, ни что-нибудь сказать.

Потом меня принесли в комнату и положили на кровать. Со мной были еще два человека, одна из них – женщина. Она раздела меня и натянула на меня длинную ночную рубашку. Мне подняли голову и что-то поднесли к губам, сказав, что надо это выпить, и я опять провалилась в темноту. Сколько я пробыла без сознания, я не знаю, но мне то ли снилось, то ли это было в самом деле, что меня, завернутую в простыни, прикатили в инвалидном кресле на железнодорожную станцию. Голову мне завязали шалью. Чьи то руки подняли меня, и я оказалась в купе с опущенными шторами. Опять со мной были два человека и опять одна из них – женщина с чем-то белым на голове, по-видимому, сестра милосердия. Вновь меня заставили что-то выпить. У меня не было сил сопротивляться, и вскоре я опять погрузилась в беспамятство.

Не знаю, сколько прошло времени, когда сознание стало постепенно возвращаться ко мне. Я слышала стук колес и звон колокольчиков. Я была в экипаже, и чьи-то сильные руки держали меня, чтобы я не упала. От одежды моего спутника крепко пахло табаком. Тут заговорил женский голос. Мужчина, по-видимому, окликнул кучера, экипаж остановили, и меня опять заставили что-то выпить, но это уж в последний раз.

Мое путешествие подходило к концу.

Глава 13

Комната, в которой я проснулась, оказалась маленькой, но с крепкой и запертой дверью. Между прутьями решетки на окне я могла видеть, когда поднялась на цыпочки, траву и траву до самого горизонта. Единственная протоптанная в траве тропинка огибала дом, справа и, по-видимому, подходила к парадному входу.

Увидеть дом целиком я, конечно, не могла, лишь поняла, что моя комната на пятом этаже, значит, вообще дом большой. И еще я сообразила, что он находится в отдалении от других домов, потому что из маленького окошечка видела только поросшее вереском пространство.

Наверно, прошел час с тех пор, как ко мне вернулось сознание, но я представления не имела, сколько пролежала здесь беспомощной. Меня тошнило, во рту было противно, хотя я выпила воды из жестяной кружки, стоявшей на маленьком столике возле раковины. На мне была грубая ночная рубашка и шерстяные носки, слишком большие для меня, хотя они прошли через много стирок и сильно свалялись. Возле узкой железной кровати на стуле лежал вытертый шерстяной халат, и я надела его. Волосы мне заплели в одну косу и завязали тесемкой. В комнате больше ничего не было, и мне стало страшно.

Сначала в голове у меня стоял туман, но постепенно он рассеялся, и я с ужасом подумала, что только одна-единственная рука на свете могла забросить меня сюда. Миссис Хескет сказала, что я – суть мстительной власти Себастьяна Райдера над сэром Джоном Теннантом, благодаря своей родинке в виде золотистой бабочки, значит, не кто иной, как сэр Джон, вырвал меня из рук Себастьяна Райдера.

Наверно, то, что его наемники схватили меня буквально через час после того, как я узнала правду о себе, простая случайность, однако совсем не случайность то, что они следили за мной, ждали, когда я останусь одна, и подкупили кучера, чтобы увезти меня. Не только миссис Хескет следовала за мной до парка Регента, но и кто-то другой следовал за ней и потом за нами до Чэнсери-стрит.

У меня очень болела голова, и я стиснула ее руками, чтобы постараться понять, куда меня могли привезти. Сколько хватало глаз, везде рос вереск, так что я, скорее всего, оказалась на севере Англии. Наверно, дом принадлежал сэру Джону. Но потом я усомнилась в этом. Себастьян Райдер и помыслить не мог, что его враг пойдет на преступление, но после моего исчезновения он непременно начнет поиски. Сэр Джон наверняка это предвидел, так что моя тюрьма никак не должна была быть связана с его именем. Он умел тщательно маскировать свои следы.

Ключ повернулся в замке, и я вскочила на ноги, изо всех сил стараясь не показать, как я напугана, вошедшему мужчине, за которым следом появилась женщина, которую я бы тоже приняла за мужчину, не будь на ней юбки. Живот и грудь у нее слились в одно целое, а рукава серого платья были словно нарочно скроены так, чтобы подчеркнуть выпуклые мускулы. К тому же она носила короткую стрижку.

Мужчине было около сорока. Крепко сбитый, он уже начал полнеть лицом и телом, а яйцевидную голову украшали густые соломенного цвета волосы. Одет он был в отличный серый костюм и чуть более светлый жилет. Воротничок жестко накрахмален, и темно-красный шелковый галстук аккуратно повязан. В петлицу он вдел небольшую розу. Он по-доброму улыбался мне, напомнив викария в Брэдвелле.

– А вот и миссис Смит, – ласково проговорил он. – Я – доктор Торнтон. Позвольте спросить вас, как вы себя чувствуете? Ммм?

Стараясь, чтобы голос у меня не дрогнул, я сказала:

– Доктор Торнтон, я ужасно себя чувствую, потому что меня похитили. И зовут меня не Смит, а Ханна Маклиод. Меня схватили в Лондоне, напоили каким-то лекарством и привезли сюда. Искренне надеюсь, что вы не имеете к этому отношения.

Изобразив на лице огорчение, он поднял руки, как будто защищаясь от меня.

– Ну, успокойтесь, дорогая мисс Смит. Вы в безопасности и вам не надо ничего выдумывать, правда?

– Я не выдумываю, доктор. Более того, я совершенно уверена, что вина за мое похищение лежит на сэре Джоне Теннанте. А вы – или его соучастник, или такая же жертва, как я.

Доктор Торнтон вздохнул.

– Вы должны помнить, мисс Смит, что серьезно болели, – не меняя ласкового тона, продолжал он. – Ваши друзья были очень обеспокоены вашим состоянием и поэтому исключительно ради ваших интересов поместили вас в нашу больницу.

От ужаса у меня мурашки поползли по коже.

– Больницу, – шепотом повторила я.

– Два врача удостоверили, что ваша психика нуждается в лечении, – с улыбкой продолжал доктор Торнтон и огляделся кругом. – Это ваша комната. Туалет здесь же. У нас очень хорошо кормят три раза в день, а на ночь, чтобы вы крепко спали, вам будут давать таблетки.

– Нет! – закричала я. – Нет! Вы не можете!.. Доктор Торнтон продолжал как ни в чем не бывало:

– Мисс Смит, я уверен, вам тут понравится. В столике вы найдете Библию. А если вы будете себя хорошо вести, то через несколько месяцев мы позволим вам выходить на часик в день в общую гостиную.

– Месяцев? – переспросила я, задрожав от ярости и отчаяния. – Вы заперли меня тут одну на несколько месяцев?

– Только до тех пор, пока вы не успокоитесь, – попытался исправить свою оплошность доктор Торнтон. – Надеюсь, вы поймете, что лучше вам хорошо себя вести. Нашим пациентам очень нравится проводить вместе время в гостиной. Мы, увы, не можем разрешить там вязать или шить, то есть пользоваться спицами, ножницами и другими острыми предметами, но они болтают, прогуливаются вместе, играют в разные игры или делают всякие фигурки из папье-маше. – Неожиданно оборвав себя, он взглянул на часы, которые достал из кармашка жилета, и нахмурился. – Уже почти четыре часа, а мне еще обход делать. – Он показал мне на могучую женщину. – Это сестра Вебб. Она за вами присмотрит. До свидания, мисс Смит.

Он убрал часы и направился к двери.

– Подождите, – крикнула я и двинулась было следом за ним.

Сестра Вебб схватила меня за руку, и я едва не задохнулась от боли.

– Сюда, дорогая, – сказала она, подталкивая меня к кровати.

Даже если бы я не ослабела от снотворных и голода, я бы все равно не смогла справиться с ней. Едва шевельнув рукой, она бросила меня на кровать, словно я весила не больше рубашки, надетой на меня, потом отошла на шаг и скрестила руки на груди, глядя на меня сверху вниз своими маленькими черными глазками на широком лице.

– Нам ведь не нужны неприятности, правда, дорогая? – насмешливо спросила она. – Будете хорошо себя вести, и с вами будут хорошо обращаться, но если вы начнете шуметь, придется мне вас успокоить, а это совсем не так приятно.

Она о чем-то размышляла, глядя на меня, а я испуганно, не говоря ни слова, смотрела на нее, и голова у меня кружилась, кружилась.

– В шесть будет чай, – сказала она, – а в восемь мы дадим вам хорошую таблетку, чтобы вы крепко спали. – Она сжала зубы, и в глазах у нее появилось злобное выражение. – Вы примете ее без шума, дорогая, иначе нам придется сделать вам больно.

Тяжело шагая, она вышла из комнаты. Дверь закрылась. Ключ повернулся в замке. На мгновение меня охватил ужас, который я уже один раз узнала в запертой комнате в доме миссис Логан. Я легла на живот, положила голову на руки и, стиснув зубы, стала ждать, когда это пройдет. Через какое-то время до меня долетел странный звук. Он был тихий и шел ко мне издалека, но я узнала церковные часы. Тогда я подняла голову и принялась считать. Четыре часа. Я не знала, сколько прошло дней, да и не рассчитывала, что сестра Вебб или кто-то другой мне скажет, но уж воскресенье я могла отличить от будней благодаря церковному колоколу. Мне стало немножко легче. Еще я поняла, что рядом должна быть деревня. Тогда я села в постели, потерла глаза тыльной стороной ладони и стала думать.

Сэр Джон Теннант приказал меня похитить и поселить в отдаленной больнице для душевнобольных. Врач или не врач, доктор Торнтон – продажная тварь, и он знает, что я не сумасшедшая. Если правда, что два доктора подтвердили мою болезнь, они сделали это, не повидав меня, вероятно, подкупленные сэром Джоном Теннантом.

Себастьян Райдер будет меня искать, но он не заявит в полицию. В этом я почти не сомневалась. Я была нужна ему для его мести сэру Джону, и ему вмешательство полиции было не с руки. В любом случае вряд ли меня найдут. С содроганием я подумала, что Себастьяну Райдеру может прийти в голову, будто я сбежала, и тогда он точно не будет меня искать.

Тоби Кент? Он где-то за границей. Пройдет много недель, прежде чем он узнает о моем исчезновении. В конце концов, он тоже может подумать, что я сбежала в надежде начать новую жизнь, особенно если учесть поведение Себастьяна Райдера во время прогулки по Темзе. Многое будет зависеть от того, скажет ли Себастьян Райдер кому-нибудь о моем неожиданном исчезновении. Пришлось мне, как это ни было тяжело, признать, что из своей тюрьмы мне придется выбираться самой, и сделать это немедленно – невозможно.

Я подошла к окошку и встала на цыпочки. Толстая решетка сразу же лишила меня надежды на бегство из окна. В туалете вообще не было никакого окошка. Стараясь держать себя в руках, я села за стол и взяла в руки Библию. В ящике больше ничего не было.

Мне ничего не оставалось, как несколько дней, может быть, даже дольше вести себя спокойно, ни с кем не спорить и делать все, что прикажут. За это время надо постараться побольше узнать о доме, о том, что его окружает, о врачах и слугах, которых наверняка нанимают убирать в комнатах. Я вспомнила о конюшне. Не может тут не быть лошадей и экипажа. Если мне удастся ускользнуть из дома...

Куда я пойду? Поверят ли жители деревни доктору Торнтону, если он скажет им, что я сумасшедшая? Наверняка они простые люди, да и почему бы им не поверить? Отчаяние вновь стало подступать ко мне, но я подавила его. Письмо... Надо написать письмо и отправить его из деревни, едва мне удастся до нее добраться, на случай, если меня схватят и привезут обратно. Значит, надо раздобыть бумагу, ручку и чернила. Еще конверт и марку. Нет, марку необязательно. Правда, получателю придется заплатить вдвойне, но если я напишу свое имя...

А кому мне писать? Райдеры вернутся в Серебряный Лес, и мое письмо их не догонит. А в Серебряном Лесу письмо может пролежать непрочитанным несколько недель. Тоби Кенту? Он за границей. Эндрю Дойлу? Он должен был вскоре покинуть Лондон, а я понятия не имела, сколько мне могло понадобиться времени на приготовления к побегу.

Миссис Хескет! Правильно. Если писать, то только ей. Она никуда не денется с Чэнсери-лейн и все сделает для меня. Она обязательно мне поможет, я была в этом уверена, тем более она человек опытный и решительный.

Я не позволяла себе думать, как трудно мне будет исполнить задуманное, то есть написать письмо и убежать из заведения мистера Торнтона хотя бы в деревню. У меня не было ни малейшего сомнения, что сэр Джон Теннант намерен держать меня взаперти, по крайней мере, до своей смерти или до смерти Себастьяна Райдера. Или до моей смерти. Наверняка если я просижу тут достаточно долго среди больных людей, не говоря уж о своей одинокой комнате, то вполне возможно, сама сойду с ума.

* * *

Колокола на далекой церкви сообщили мне, что наступило воскресенье. Прошло три дня. Я отметила царапинкой на внутренней стороне двери в туалет свое первое воскресенье из шести, которые мне пришлось провести в больнице прежде, чем я была готова к побегу. Но и за три дня я успела многое узнать.

Каждый день мне три раза приносили еду. На завтрак обычно давали комковатую овсянку, правда, в довольно больших количествах, и совсем светлый холодный чай. Днем, не знаю уж, во сколько, приносили основную еду – похлебку, в которой было гораздо больше овощей, чем мяса, рисовый или манный пудинг и еще кружку чая. В шесть часов – какао с тремя кусочками хлеба с джемом, причем хлеб нарезали толсто, а джема мазали мало.

Каждый раз приходила с подносом толстая и довольно флегматичная девица, которую звали Стелла, и ставила его на стол, но открывала дверь и наблюдала за ней сестра Вебб. Чуть позже обе возвращались за подносом. В восемь часов сестра Вебб являлась одна со стаканом, наполовину заполненным разбавленным молоком, и белой таблеткой. Я должна была положить таблетку в рот, показать руки и выпить молоко.

Я знала, что Стелла не живет при больнице, потому что когда она на третий день подавала мне завтрак, она рассказывала сестре Вебб, что сломала каблук по дороге из деревни и ей нужно к сапожнику. Стелла не обращала на меня внимания, и хотя я рассчитывала в будущем на ее помощь, я тоже не заговаривала с ней в присутствии сестры Вебб. Следуя своему плану, я старалась по возможности изобразить покорность судьбе, показать, что свалившееся на меня несчастье окончательно сломило меня.

Правда, у меня не было никакой уверенности, что мне удалось усыпить подозрительность сестры Вебб, которая как смотрела на меня колючим взглядом, так и продолжала смотреть. В стене рядом с кроватью была деревянная кнопка, которая проволокой соединялась с колокольчиком. Сестра Вебб показала мне на нее в самый первый вечер, когда принесла таблетку.

– Ею можно пользоваться только в крайнем случае, мисс Смит, – торжественно проговорила она. – Если же вы воспользуетесь ею без должной причины, нам придется полечить вас, чтобы вы успокоились. Запомните мои слова.

Я послушно взяла таблетку и проглотила ее, запив разбавленным молоком. В результате мне снились кошмары, и я проснулась с противным вкусом во рту и головной болью, но протестовать было бесполезно. Точно так же со мной поступали, когда я была ребенком, у миссис Логан, и я понимала, что должна подчиняться, пока не найду способ избавляться от снотворного.

Через неделю я перестала пить таблетки, но мне пришлось тренироваться по несколько часов в день с кусочком хлеба вместо настоящей таблетки. Взяв его на ладонь, я вроде бы клала его на язык, а на самом деле зажимала между большим и указательным пальцами.

В первый раз, когда я решилась попробовать по-настоящему, я очень волновалась, но сестра Вебб ничего не заметила. С того дня мои мысли становились день ото дня яснее, и я избавилась от тумана в голове, который мучил меня и в дневные часы тоже.

Комната освещалась газовой лампой, подвешенной у самого потолка, которая наверняка контролировалась из коридора, потому что едва я принимала таблетку и меня запирали на ночь, как свет гас, так что комната погружалась в темноту, разве лишь за двойным стеклом над дверью продолжал гореть свет. Раз в неделю мне выдавали чистые простыни, рубашку и носки. Дважды в неделю убирали комнату. На моем этаже я была не одна. Всего здесь было пять комнат, и все показались мне занятыми. Пока Стелла с еще одной девушкой убирали комнаты, мы сидели в коридоре под надзором сестры Вебб, которая медленно прохаживалась из конца в конец, то есть между моей комнатой и лестницей.

Моими соседками были женщины гораздо старше меня. Одна никогда не разговаривала, ни на кого не смотрела, словно жила в каком-то другом мире. Три остальных вроде бы знали друг друга, но я очень скоро поняла, что они больны по-настоящему. Одна из них несла что-то несусветное и го рыдала, то начинала хохотать. Две кое-как беседовали, даже не стараясь понять, что говорит каждая из них. Я тоже попыталась побеседовать с ними, главным образом чтобы показать сестре Вебб, будто я покорилась судьбе, но в их словах не было никакого смысла.

Однако я была благодарна этой уборке, потому что она хоть ненадолго освобождала меня от сидения в четырех стенах и давала возможность взглянуть на других людей. Сидя в коридоре, я старалась получше узнать, как живут в больнице, которая была очень большой и в которой были не только женщины, но и мужчины, потому что иногда снизу до меня доносились мужские голоса. Разобрать отдельные слова я не могла, и, скорее всего, мне бы это ничего не дало, но еще я слышала крики, пение и смех, в котором не было ничего веселого.

Не ошибусь, если скажу, что в больнице в основном были больные люди, но вполне возможно, что были и такие, как я, здоровые и помешенные сюда под предлогом сумасшествия, потому что кому-то из родных или деловых партнеров выгодно было упрятать их подальше.

Как-то раз, во время третьей недели моего пребывания в больнице, когда у нас убирали комнаты, послышались крики, и сестра Вебб бросилась вниз посмотреть, не понадобится ли ее помощь. Стелла и другая девушка были заняты уборкой, а я подбежала к лестнице и перегнулась через перила. Мне почти ничего не удалось разглядеть, разве что большой холл на первом этаже. Доктор Торнтон, положив руки на перила, поднимался с третьего этажа, и я побежала обратно к своему стулу, узнав лишь, что по лестнице могу попасть на первый этаж.

Дверь моей комнаты была очень массивной, и я почти ничего слышала из-за нее, когда она была заперта. Иногда я прижимала к ней ухо, и до меня доносились звуки шагов и открываемых дверей. Я подумала, что, наверно, моих товарок в это время отводили в гостиную, о которой говорил доктор Торнтон, и у меня упало сердце, когда я вспомнила, что мне придется несколько месяцев доказывать своим хорошим поведением, что меня тоже можно отпустить к ним.

Дважды в неделю меня навещал доктор Торнтон, и всегда в сопровождении сестры Вебб. Растянув губы в неискренней улыбке, он смотрел куда-то мимо меня, пока спрашивал, как я себя чувствую, игнорируя любой мой ответ и уверяя меня, что я попала в очень хорошие руки, так что мне еще повезло. Потом он уходил.

Когда он пришел ко мне в третий раз, я спросила, могу ли я написать письмо. Он вопросительно посмотрел на меня, потом принял свой обыкновенный вид и ответил:

– Почему нет? Почему нет? А кому вы хотите написать, мисс Смит?

– Джентльмену, у которого я работала, – медленно проговорила я, стараясь казаться полусонной, словно все еще принимала таблетки. – Его зовут мистер Райдер.

– Мисс Смит, он знает, где вы. Разве вы не помните? Это он позвал врачей, когда с вами случился... э... приступ умственного расстройства.

– Я бы хотела написать ему и поблагодарить его.

– Очень хорошо. Очень хорошо. Сестра Вебб принесет вам все, что нужно. Мы бы хотели, чтобы вы были тут счастливы. Вы хорошо выглядите, мисс Смит. Я уверен, отдых и покой имеют великое целебное действие. Постарайтесь не поддаваться волнению. До свидания. До свидания.

На другой день сестра Вебб принесла мне тоненькую стопку бумаги, ручку, чернила и один-единственный конверт. Я была разочарована, потому что рассчитывала утаить один конверт для письма миссис Хескет. Как бы то ни было, мне удалось спрятать два листочка бумаги, и из них я с большими предосторожностями соорудила конверт, используя вместо клея джем, который мне намазывали на хлеб к чаю.

Я очень хорошо понимала, что письмо мистеру Райдеру никогда не покинет стен больницы, поэтому написала всего несколько строчек, сообщив, что не помню, как заболела, и прося прощения за беспокойство, которое, вероятно, всем доставила, а также выражая надежду, что, может быть, кто-нибудь навестит меня в будущем. Второе письмо, которое я написала, предназначалось миссис Хескет. Возможно короче я описала ей свое похищение, неведомую больницу во главе с доктором Торнтоном, расположенную невесть где, но рядом с деревней и на краю огромного луга, и попросила о помощи. Надписав свой самодельный конверт, я вложила в него письмо и спрятала в ящике, где лежала Библия.

Это был хороший день, потому что я кое-чего добилась, но в основном я боролась со страхом и одиночеством. Рядом со мной не было ни единого человека, с которым я могла бы поделиться своими мыслями. К тому же я безгранично боялась сестры Вебб, так что у меня начинало сильно колотиться сердце, стоило мне заслышать, как она вставляет ключ в замок. Еще я боялась, что у меня ничего не получится с побегом, потому что мне даже не хотелось думать, что со мной будет потом.

Чтобы выкинуть эти мысли из головы, я принялась читать Библию, по книге в день. Еще я дважды в день снимала ночную рубашку и делала все физические упражнения, которым в Колледже для юных девиц нас обучала мамзель Монтавон. Я не только убивала с их помощью время, ведь я представления не имела, что меня ждет впереди, и мне надо было быть ко всему готовой, поэтому я не могла позволить себе ослабеть от неподвижного образа жизни.

Хуже всего было, когда в восемь часов выключали свет и я часами лежала без сна. Тут мне приходилось рассчитывать на приятные воспоминания, чтобы не поддаться страху. Таких воспоминаний у меня было немного, и все они так или иначе были связаны с Тоби, будь то в Париже или в Лондоне, а лучшим оказалось воспоминание о цирке. Я оживляла мысленно каждое мгновение того дня, делая это еще и еще раз, и это меня никогда не подводило, потому что на меня снисходил покой, разгонявший все страшные тени.

К концу четвертой недели я узнала, что сестра Вебб каждый четверг, то есть в свой выходной день, покидает больницу, и это был единственный день, когда я могла осуществить задуманное. Каждый четверг ее заменяла миссис Крег, маленькая толстая женщина, от которой сильно пахло джином. Мне не нравилась миссис Крег, но я ее не боялась и поэтому могла попытаться что-то сделать такое, на что никогда бы не осмелилась в присутствии сестры Вебб.

Сначала мне надо было удостовериться, что миссис Крег дежурит и ночью, а я могла сделать это только одним способом. На пятой неделе моего пребывания в больнице я вскоре после полуночи растворила в воде мыло и пила его до тех пор, пока меня не начало тошнить. Тогда я принялась звонить в колокольчик, в который можно было звонить только в крайнем случае.

Из коридора я не услышала никаких звуков, да и не ожидала услышать, потому что знала, что колокольчик звонит для дежурных, которые сидят себе в какой-то комнате и посылают сестру в соответствующую комнату.

Прошло не меньше пяти минут. Я уже выпила всю воду и старалась удержать ее в себе. Наконец, в замке заскрипел ключ, и я опрометью бросилась в туалет. Там я засунула в рот палец, и меня немедленно вырвало, пока я стояла на коленях, склонив голову над унитазом.

Когда мне полегчало, я подняла голову. В комнате вовсю горел свет и на пороге туалета стояла миссис Крег в ночном чепчике и халате поверх фланелевой рубашки.

– Плохо?

В ее отрывистом, похожем на произношение сестры Вебб, говоре я слышала подтверждение того, что вересковые луга, которые я видела из окна, вероятно, йоркширские луга.

Глубоко вздохнув, я вытерла полотенцем мокрое лицо, попыталась встать и вновь повалилась на колени. Любому человеку было бы ясно, что я не притворяюсь.

– Прошу прощения, – дрожащим голосом проговорила я. – У меня ужасные боли... в животе. Я боюсь...

Она почесала подбородок, стоя в раздумье и не зная, что со мной делать. Через несколько минут она спросила меня:

– Все?

Я медленно поднялась, не отрывая руки от вспотевшего лба.

– Да. Я... Думаю, да, миссис Крег. Простите меня. Я проснулась от боли, а потом...

– Идите к свету. – Она схватила меня за руку и потащила к газовому фонарю, потом пощупала мне лоб и уставилась мне в лицо, которое было вполне бледным и мокрым от пота. – Еще больно? – спросила она.

– Нет. – Я дрожала. – Мне, кажется, лучше, после того как меня вырвало.

– Может, вы что-то съели? – ворчливо проговорила она. – Идите ложитесь в постель и согрейтесь.

Я с радостью подчинилась, потому что в самом деле дрожала то ли от холода, то ли от страха. Несколько секунд она с сомнением смотрела на меня.

– Вам лучше?

– Да, – ответила я, пряча лицо в простыни. – Я уверена, теперь все пройдет.

Она с шарканьем удалилась, не забыв запереть за собой дверь. Свет тотчас погас. Я поправила постель и ощутила одновременно радость и страх. Мне удалось убедиться, что в четверг ночью дежурит миссис Крег, и сделать это, не подвергнув себя опасности так называемого лечения, о котором любила говорить сестра Вебб. Но я и боялась тоже, потому что следующим шагом должно было быть бегство как таковое, а я понимала, что от него зависит не только здоровье моего разума, но и сама моя жизнь.

Прошли две недели, прежде чем я решилась на шаг, после которого пути назад не было, но я считала неразумным, вызвав один раз миссис Крег, вызвать ее довольно скоро опять. Тем временем я усилила свои физические упражнения и занималась ими до трех часов в день, чтобы не терять форму.

Когда настал решительный момент, мне оставалось сделать совсем немного. Итак, пробило час ночи. Я спрятала письмо для миссис Хескет в карман халата и подвинула стул к двери в туалет, которая открывалась наружу. Распахнув дверь и помолившись, я собрала все свое мужество и дернула колокольчик.

Минута, две, пять.. Я стояла на коленях на полу возле кровати, когда зажегся свет и в замке стал поворачиваться ключ. Я сразу же легла, чтобы меня нельзя было увидеть от двери. Мне было слышно, как дверь отворилась и кто-то в шлепанцах пересек комнату. Я увидела миссис Крег в ночном чепчике, рубашке и халате, как в первый раз. Не заметив меня, она двинулась к туалету. Как только она взялась за дверь, ей пришлось повернуться ко мне спиной. Тут я вскочила, подбежала к ней и толкнула с такой силой, что она, крикнув от изумления, полетела в туалет. Потом я закрыла дверь и заложила ее стулом для верности.

По дороге к открытой двери я слышала сердитые крики миссис Крег. Ключ торчал из замка. Я вышла, тихо закрыла дверь и дрожащей рукой повернула ключ. Итак, я свое совершила, остальное было в руках Господа, потому что я совсем не знала дома и окрестностей и не могла выработать никакого плана. Возле двери я еще слышала крики миссис Крег, но уже в двух шагах до меня не доносилось ни звука, потому что туалет примыкал к внешней стене.

Мне казалось, что у меня очень громко бьется сердце, когда я начала спускаться по лестнице. Между этажами было всего по три коротких пролета, и на каждом этаже неярко горело по лампе. Доски скрипели, окно стучало, но никто не вышел и не приказал мне остановиться. В большом холле света не было, но я все хорошо видела, благодаря лампам на верхних этажах. Тяжелая входная дверь была закрыта на два засова.

Нижний я сняла без особых трудов, зато, чтобы снять верхний, мне пришлось встать на стул. Несколько секунд я была в панике из-за промедления, однако неимоверным усилием воли заставила себя сосредоточиться на своей задаче. Я слезла со стула, стараясь не шуметь, отнесла его на место возле стены, опять подошла к двери и взялась за ручку. Я почти не дышала, но дверь подалась, и мое потное лицо обдул свежий ветерок.

Полминуты я стояла во дворе, привалившись спиной к стене здания и глядя на массивные деревянные ворота, которые были хорошо видны в лунном свете. Справа располагались конюшни. Об этом я тоже думала-передумала. Я была в одних носках, а дорога в деревню наверняка не самая лучшая. В конюшне же стояли лошади. Если бы мне удалось оседлать одну, я бы могла поберечь себе ноги. Однако я совершенно не представляла себе, что творится в конюшне, и к тому же была не очень опытна в обращении с лошадьми, а ведь мне еще нужно было разыскать в темноте седло и уздечку, без которых я не чувствовала в себе сил удержаться на спине лошади. Я не могла так долго мешкать из опасения, что мое бегство обнаружится.

Мои глаза уже привыкли к темноте, и я бросилась прямо к воротам. Они были заперты всего лишь на один засов. Я скользнула наружу и закрыла их за собой. Вдалеке были видны крошечные огоньки. Я поняла, что это деревня. Дорога, что должна была привести меня в нее, лежала передо мной. Она была узкой и не мощеной, но именно она, если Бог даст, должна была привести меня к свободе.

Через минут пять я оглянулась и увидела одинокое здание, погруженное во тьму, мою тюрьму, стоявшую на краю вересковой пустоши. Ночь была теплая, к тому же я старалась идти побыстрее и разогрелась, но я задрожала при виде дома, поэтому побыстрее отвернулась и продолжила путь. Прошло еще минут пять, и у меня заболели ноги, но я не обращала на них внимания, потому что с каждым шагом во мне крепла надежда на спасение.

В деревне мне нужно было первым делом найти почтовый ящик и опустить в него письмо для миссис Хескет. Как только я это сделаю, что бы ни случилось, я не буду больше одинока, потому что смогу рассчитывать на помощь. Опустив письмо, я хотела найти дом викария и все рассказать ему, чтобы убедить его в том, что я в ясном уме и трезвой памяти.

Один из огоньков, которые я видела, явно двигался мне навстречу, становясь минута от минуты все больше. От страха затаив дыхание, я вдруг поняла, что он движется по дороге прямо навстречу мне. Ветерок донес до меня теперь, когда стал дуть мне в лицо, стук копыт и колес не больше, чем в сотне шагов впереди.