Текст книги "Тени прошлого"

Она подняла голову и внимательно посмотрела на меня. В ней трудно было узнать разгневанную особу, которая явилась ко мне на улицу Лабарр.

– Вы не должны больше звать меня мисс Клара, – сказала она, изо всех сил стараясь улыбнуться. – В конце концов, мы скоро станем кузинами.

Я пожала ей руки, потом отпустила их и встала.

– Клара, вы не поможете мне отобрать, что взять с собой, а что нет? Ведь вы знаете эту страну, а для меня она совсем чужая. Да и на лошади я ездила только в дамском седле, и то плохо. Как вы думаете, у них найдется дамское седло?

Она нахмурилась, разглядывая разложенные вещи, и вновь стала похожа на прежнюю Клару.

– Вам не понадобится дамское седло, когда вы поедете в горы Сьерра-Мадре, – решительно заявила она. – Папа сказал, что для вас приготовят мула, на них лучше ездить в горах. Они поувереннее ступают. Ансельмо, посредник, проводит вас к Дельгадо. Что вам нужно, так это бриджи. Дайте-ка я взгляну на вас...

Она отошла на шаг и самым внимательным образом оглядела меня.

– Ну да. У конюха Панчо есть сын. Вы с ним одного роста. Я принесу вам бриджи. Еще вам нужно подходящее белье и что-то подложить помягче. Через два дня вы в кровь сотрете себе ноги без привычки...

Глава 17

Случайно я оказала Кларе услугу, попросив ее о помощи, и она всей душой отдалась приготовлениям к отъезду. На другое утро, на рассвете, Тоби, Ансельмо и я, оседлав трех мулов и четвертого взяв для поклажи, отправились в путь. Все семейство собралось пожелать нам удачи. Прощание было немногословным и торжественным. Мать Эндрю задержала мою руку в своих руках и сказала охрипшим от волнения голосом:

– Спасибо, синьорита. Спасибо.

Миссис Хескет, Клара и ее отец немного проводили нас по маленькому городку в открытом экипаже и проехали вместе с нами мимо великолепной в стиле барокко церкви Святого Доминго, мимо собора на центральной площади с деревянными часами, мимо домов с балконами на узких улочках, элегантных арок, пока мы не выехали на дорогу, что вела в горы. Здесь, насколько я помнила из книг, должны были быть развалины города, который жил и шумел больше двух тысяч лет назад.

Мы распрощались с миссис Хескет, Кларой и Бенджамином Уиллардом и поскакали дальше за нашим проводником Ансельмо, смуглокожим, молчаливым мексиканцем лет сорока, с длинными усами и крючковатым носом. Ему было дано указание отвезти меня к Рамону Дельгадо, но он не знал, зачем, и явно не одобрял всю затею. Он ехал впереди, ведя на привязи вьючного мула, и говорил только, когда не было возможности промолчать.

На мне были мальчишеские штаны и рубашка, еще широкополая соломенная шляпа, а также сапожки и перчатки, которые я привезла с собой из Англии. Волосы я заплела в одну косу. По совету Энрике дель Рио Тоби надел принятые в Мексике бриджи вместо своих, гораздо более узких и менее удобных на мексиканской жаре.

Вскоре мы свернули с дороги и принялись карабкаться наверх. Черная плодородная земля долины сменилась желтой и бесплодной, а через несколько миль я вовсе перестала замечать даже узкие тропинки, хотя Ансельмо уверенно и без колебаний вел нас вперед. Без всяких остановок мы проехали четыре часа, потом остановились утолить жажду и ехали еще два часа прежде, чем спрятались в тени каменного дуба.

Я знала, что город Оахака расположен на высоте пять тысяч футов над уровнем моря. Теперь мы забрались еще выше, и я почувствовала, что мне стало труднее дышать. Тоби тоже было не по себе. Мы мало разговаривали, да и о чем было говорить, однако его присутствие рядом действовало на меня успокаивающе. Стоило мне повернуть голову, и я видела его улыбку, слышала ласковое слово или веселую шутку.

Мы решили не готовить в дороге и ели заранее приготовленные для нас мясо, сыр, яйца или овощи, завернутые в тонко раскатанные маисовые лепешки. После короткого отдыха мы отправились дальше и ехали до захода солнца, останавливаясь только для того, чтобы утолить жажду.

Ансельмо сложил костер, чтобы вскипятить воду для кофе и разогреть лепешки. Зад и бедра с внутренней стороны саднили у меня от долгой езды, и я подумала, что Тоби, наверно, тоже мучается, слишком осторожно он ставил ноги при ходьбе, но мы не говорили об этом. Ночью, подложив под голову седло и закутавшись в одеяло, мы спали прямо под открытым небом рядом с нашими мулами. На земле было не очень мягко лежать, но я, как легла, так сразу словно провалилась.

На другое утро после завтрака я зашла за скалу и обложила ягодицы и ноги ватой, которую мне сунула Клара. Вне всяких сомнений, она сослужила свою службу, но к концу второго дня я пришла в отчаяние. После ужина Тоби взял меня за руку и отвел в сторонку.

– Не надо мне говорить, что вы ничего себе не натерли седлом. Вам очень плохо, Ханна?

– Плохо, Тоби. Везде ссадины, и они немножко кровят. Я прошу прощения, если обидела вас ненароком из-за своего плохого настроения.

– Нет, нет, красавица. А завтра вы сможете ехать?

– Должна. Ансельмо говорит, нам осталось всего четыре-пять часов.

– Мне тоже чертовски неважно. Мулы и моряки плохо уживаются друг с другом. Скажу-ка я Ансельмо, что мы завтра пройдемся пешочком. Это задержит нас не больше, чем на пару часов.

– Спасибо, Тоби. Я боялась сказать.

– Идти, правда, тоже будет нелегко. У меня есть большой кувшин с переплавленным жиром. Панчо дал. Выглядит он не ахти, но вы смажьте им там, где особенно болит. Может быть, к утру ранки затянутся.

Я послушалась Тоби, и хотя ранки затянулись не все, кожа больше не горела огнем. По крайней мере, идти было не очень больно. Ансельмо не понравилось, что мы спешились, но поскольку мы почти не понимали друг друга, то и длинной дискуссии быть не могло. Он удовлетворился тем, что покачал головой и в отчаянии закатил глаза.

Ближе к вечеру, когда мы продвигались вдоль быстрого ручейка, чуть правее нас на горе раздался выстрел. Ансельмо мгновенно остановил мула и повернулся к нам.

– Мы почти пришли, – сказал он и показал на гору. – Там видят троих и стреляют, чтобы мы остановились. Ждите здесь.

Когда он уже повернулся к нам спиной, мне удалось отыскать в памяти несколько испанских слов.

– Un momento por favor Anselmo. – Из карманчика рубашки я достала булавку и отстегнула от нее мешочек, который наскоро сшила в Оахаке для кольца из мексиканского серебра, подаренного мне Рамоном Дельгадо. – Это для сеньора Дельгадо. Пожалуйста, отдайте это сеньору Дельгадо.

Он недоуменно взглянул на мешочек, пожал плечами и сунул его себе в карман.

– Передам, – сказал он.

Оставив нам вьючного мула, он двинулся в путь.

– На горе сторожевые посты, – пояснил мне Тоби, отвязывая одеяло. – Нам придется долго ждать, пока Ансельмо доберется до них, потом до Дельгадо, переговорит с ним и вернется за нами. Давайте отдыхать.

Он разложил наши одеяла на бережку ручья, и мы оба с удовольствием улеглись, причем на живот, но шляп не сняли, чтобы солнце не напекло нам головы. Я легла щекой на руку и посмотрела на Тоби.

– Я старалась держать лицо в тени, но оно все равно горит. Тоби, я очень плохо выгляжу?

Его-то лицо было продублено за много лет работы на кораблях, и все равно оно немножко горело.

– Если честно, то, бывало, вы выглядели получше, юная Маклиод, – подтвердил он. – Боюсь, не имеет смысла отрицать, что лицо у вас красное, потное, да и грязноватое. Но вы меня удивляете. В первый раз я слышу, что вы беспокоитесь насчет своей внешности, которая может не понравиться мужчине. Чертовски забавно, ведь здесь это меньше всего имеет значение.

– Может иметь. Может быть, для меня важно не выглядеть... как бы это сказать, слишком непривлекательной для Рамона Дельгадо.

Тоби не сразу мне ответил.

– Ах да. – Его зеленые глаза погрустнели. – Я вас понял.

Я встала и пошла к нашим мулам, чтобы достать из своего багажа туалетный набор.

– Я вымоюсь в ручье. Крикните, если увидите Ансельмо.

Я сняла бриджи и рубашку и добрых десять минут плескалась в воде, смывая с себя дорожную пыль, предварительно выбив ее из одежды. Потом я еще минут десять просидела на берегу, подсушивая ссадины на солнышке и расчесывая волосы.

Одевшись, я вернулась к Тоби.

– Теперь хоть грязи на мне нет, а волосы все равно я не сумела расчесать как надо.

Тоби сел на одеяле и протянул руку.

– Давайте расческу.

Почти полчаса он расчесывал мне волосы, пока они не стали опять мягкими и шелковистыми.

– Ну, вот они и заблестели, – объявил он. – Ханна, заплетите две косы, так вам больше идет.

Прошло еще не меньше полутора часов до возвращения Ансельмо, и от того, что я ждала и мне нечего было делать, меня охватил страх. Все время от Веракруза до Оахаки я была занята, и у меня не было времени подумать, так же как в последние три дня, когда мне пришлось преодолеть множество трудностей. Зато теперь мне вдруг показалось безумием то, что я в дикой Мексике и готова отдать себя в руки вооруженных людей, восставших против правительства.

Это я-то со своим знанием мужчин поверила, что Рамон Дельгадо собирался исполнить обещание. Да даже если тогда он собирался, теперь, через два года, он наверняка и думать о нем забыл. Любая девчонка в Колледже для юных девиц знала, что постельные откровения не имеют ничего общего с реальной жизнью. Мало того, что я себя поставила под удар, так я еще потащила за собой Тоби Кента.

И все же... И все же... Сколько я ни думала об этом, я не видела для себя другого выхода. Набрав в грудь побольше воздуха, я уже хотела сказать Тоби, что не должна была подвергать опасности его жизнь, но увидела, что он спит. Сама я заснуть не могла, поэтому села так, чтобы моя тень падала ему на голову, и принялась мокрым полотенцем отгонять от него мух.

Не знаю, сколько еще прошло времени, но в конце концов вдалеке появился Ансельмо с еще двумя мужчинами. Я разбудила Тоби, и мы свернули наши одеяла. Подъехав, Ансельмо объявил:

– Дельгадо хочет тебя видеть.

Вот тут мне стало и страшно, и легко одновременно.

Стараясь сохранять спокойствие, я подумала, что лучше ехать верхом, да и Тоби уже взгромоздился на своего мула. Обоим мужчинам, приехавшим с Ансельмо, одинаково бедно одетым и небритым, было лет по тридцать с небольшим. У каждого в руках было по ружью. Пока мы собирались, они с любопытством поглядывали на нас из-под сомбреро. Около часа мы взбирались на крутую гору. Ансельмо болтал, почти не умолкая, с мексиканцами, не обращая на нас с Тоби никакого внимания. Кружа по узкой тропинке между скалами, мы в конце концов увидали в четверти мили в стороне, возле небольшого озерца, полуразрушенную и, как нам поначалу показалось, брошенную деревню. Подъехав поближе, я поняла, что в домах живут люди, хотя во многих были забиты окна и двери, а некоторые совсем разрушились от ветра и непогоды.

Солнце уже скрывалось за горизонтом, когда мы остановились в начале, вероятно, главной улицы и соскочили с мулов. В стороне от домов под навесами горело не меньше дюжины костров, на которых готовили пищу. Понемногу вокруг нас стали, переговариваясь, собираться мужчины, глазевшие на нас с нескрываемым любопытством. У каждого было оружие. Я насчитала примерно с полторы сотни бойцов и поняла, что Энрике дель Рио был совершенно прав, отказывая горсточке бунтовщиков в надежде на победу.

Две-три минуты Ансельмо отвечал на сыпавшиеся на него градом вопросы, а потом появился пожилой мужчина, видимо, имевший определенную власть, потому что толпа пропустила его к нам поближе.

– Идемте, – сказал он, переводя взгляд с меня на Тоби и обратно. – Идемте.

Я взяла Тоби за руку, и мы отправились следом за пожилым гонцом по пыльной улице, пока он не остановился у одного дома с целыми окнами. Он вошел внутрь, миновал коридор, отворил еще одну дверь и отступил в сторону. Отпустив руку Тоби, я вошла. Он последовал за мной, и дверь за нами захлопнули.

Рамон Дельгадо сидел за деревянным непокрытым столом, склонившись над какими-то бумагами, пожелтевшими газетами, журналами и несколькими письмами, написанными на отличной бумаге. Он постарел гораздо больше, чем на два года, что мы с ним не виделись, да еще отрастил бороду, очень неопрятную на вид, но я бы все равно его узнала где угодно, потому что глаза у него горели огнем, в точности как раньше.

Он поднялся, когда я вошла, вопросительно посмотрел на Тоби, потом показал нам на два грубо сколоченных стула.

– Пожалуйста, садитесь, сеньорита, сеньор.

Он тоже сел, и я заметила перед ним на листке бумаги свое серебряное кольцо. Он наморщил лоб и повернулся ко мне:

– Сеньорита, чем могу быть вам полезен?

– Позвольте, сеньор, представить вам мистера Тоби Кента, который любезно проводил меня к вам.

Рамон Дельгадо кивнул Тоби, но ничего не сказал. Я тоже немного помолчала.

– Сеньор, вы меня не забыли?

Он не изменил своей привычке, которую я хорошо помнила, разводить руки в стороны.

– Сеньорита, вы задаете мне щекотливый вопрос. Позвольте узнать, мистер Кент – ваш муж?

– Нет. Он мой друг.

– Простите... Он ваш любовник?

– Нет, сеньор. Смею вам сказать, что вы можете говорить свободно. Мистеру Кенту известно, что я служила в Колледже для юных девиц мамзель Монтавон.

– А... – Рамон Дельгадо откинулся на спинку стула и улыбнулся. – Ну, конечно, я помню la professeuse, помню очень хорошо и никогда не забывал. – Он взглянул на кольцо. – Я даже помню, почему подарил ей это кольцо, но, представьте, я был изумлен, когда сегодня вновь увидел его и узнал, что девушка с золотистой бабочкой ждет всего в миле или двух от лагеря. – Он с недоверием покачал головой. – Я даже сейчас еще не совсем опомнился от изумления.

– Однажды вы обещали Ханне Маклиод, – вмешался Тоби, – свою помощь в случае крайней нужды. Вы сказали, что сделаете все от вас зависящее, сеньор. Поэтому она сегодня здесь.

Рамон Дельгадо недовольно кивнул:

– Так я и думал. Однако, вы понимаете, сегодня я почти бессилен. Я – преступник, за которым охотятся. У меня нет ни богатства, ни влияния, так что я плохо представлю, чем могу услужить сеньорите.

– Всего лишь одним, сеньор Дельгадо, – сказала я. – Вы держите у себя человека по имени Эндрю Дойл. Я – его невеста, и я прошу вас его отпустить.

Рамон Дельгадо со свистом набрал в грудь воздуха, и я испугалась, когда он повернул ко мне свое окаменевшее лицо.

– Эндрю Дойл? – переспросил он. – Он – ваш жених? А он знает, кем вы были?

– Он знает, сеньор, – ответила я, изо всех сил стараясь говорить спокойно. – Два года назад я покинула колледж, как только у меня появилась такая возможность.

– Но... Он знает?

– Конечно. Сеньор, вы считаете, что я могу быть нечестной?

– О нет, нет... – Он махнул рукой, как бы извиняясь, а потом покачал головой, не в состоянии скрыть своего изумления. – Но когда я подумаю о его семье... А, ну ладно, кажется, бедняжка Эндрю совсем у нас дурачок.

Тоби взвился, но я, не повернув головы, резко бросила ему:

– Сидите, Тоби. Я не оскорблена.

Через пару секунд я услыхала рядом спокойный голос:

– Не бойтесь, Ханна, я вас не подведу.

Рамон Дельгадо поднялся из-за стола и принялся ходить по комнате.

– Вы знаете, чего вы просите от меня, настаивая, чтобы я освободил Эндрю Дойла? – угрюмо спросил он. – Я вам скажу, сеньорита. Вы просите, чтобы я уничтожил последний шанс удержать моих людей. Если я не спасу их товарищей, они потеряют веру в меня, а спасти их я могу только с помощью Эндрю Дойла. – Он почти кричал, и голос у него дрожал от волнения. – Когда-то вы дали мне уверенность в себе и силы продолжать дело моей жизни, а теперь собственной рукой отбираете у меня последнюю надежду.

– Что бы вы ни сделали с Эндрю Дойлом, – сказал Тоби, – ваши товарищи в тюрьме, сеньор, не избегнут расстрела.

– Это то, во что родные Дойла хотят заставить меня поверить.

– Это то, во что вы сами верите в глубине души, сеньор Дельгадо.

– Пожалуйста, – взмолилась я. – Сейчас неважно, кто из вас прав. Мексиканский дворянин дал мне слово и в подтверждение этого слова подарил мне кольцо, чтобы я могла воспользоваться им в случае надобности. Час настал, сеньор Дельгадо, и я спрашиваю вас, чтите ли вы слово, данное мне?

Он ответил не сразу, а сначала подошел к лампе и зажег ее, потому что в комнате уже стало темно. Когда он ставил лампу обратно, я заметила, что у него посерело лицо, крепко сжаты зубы и в глазах полыхает мрачный огонь.

– Сеньорита, вы пришли к отчаявшимся людям, – сказал он наконец. – Если бы вы умерли, мое обещание больше не имело бы цены.

Внезапно меня охватил страх, но я не поддалась ему и постаралась говорить не очень дрожащим голосом:

– Сеньор, в вашей власти убить нас и жить убийцей до конца своих дней.

Тоби вытянул ноги и задумчиво произнес:

– Прежде чем мы выехали их Оахаки, я написал подробную записку о том, что мы собираемся сделать. Если мы не вернемся, ее опубликуют все газеты в Мехико и очень многие в Европе и Американских Штатах. Сеньор, вы будете опозорены.

Рамон Дельгадо тяжело вздохнул, стараясь взять себя в руки, а потом сел за стол и посмотрел на меня ненавидящими глазами.

– С вас не упадет ни один волос. Что же до Эндрю Дойла, я подумаю и утром дам вам ответ.

– Могу я увидеться с Эндрю? – спросила я.

– Поверьте мне на слово, что он жив и здоров. – Рамон Дельгадо взял в руки кольцо и пристально вгляделся в него. Потом он что-то сказал по-испански, и вошли двое мужчин с ружьями. – Теперь вы покинете нас, мистер Кент, – проговорил он, все еще не отрывая глаз от кольца. – Будьте добры, идите с моими людьми.

Я опять перепугалась до смерти, и голос у меня стал тонким от напряжения:

– Пожалуйста, скажите мне, что вы не причините зла мистеру Кенту.

Рамон Дельгадо пожал плечами.

– Не могу, сеньорита. Люди здесь собрались дикие, а дисциплина, увы, хромает.

Тоби встал и коснулся моего плеча:

– Не беспокойтесь. Все будет в порядке.

Потом он повернулся и быстро вышел в сопровождении двух мужчин, обещая им нескучный вечерок теми несколькими словами, что мы успели выучить.

Когда дверь за ними закрылась, Рамон Дельгадо положил кольцо и посмотрел на меня. Даже в плохо освещенной комнате я не могла не заметить, что он совершенно вымотан.

– Вы разделите со мной мою кровать? – спросил он.

– Если это плата за жизнь Эндрю Дойла и Тоби Кента – да, если нет – то нет.

Он очень удивился:

– После стольких лет в Париже какое это имеет значение? Всего еще одна ночь с еще одним мужчиной.

Я постаралась держать себя в руках.

– Сеньор, вам известны обстоятельства моей жизни. Меня похитили ребенком и принудили к этому занятию, но даже в семнадцать лет, когда мы с вами встретились, я дождаться не могла, когда обрету свободу. Та жизнь осталась в прошлом, как я всегда мечтала, и с тех пор ни один мужчина не коснулся меня. Когда вы просите меня разделить с вами постель, вы просите не la professeuse из Колледжа для юных девиц. Ее больше нет. Вы просите совсем другую женщину – Ханну Маклиод.

– Но вы готовы отдать себя ради спасения Эндрю Дойла?

– Да.

– И мистера Кента?

– Да.

Он, не понимая, покачал головой:

– Мексиканка скорее умрет, чем позволит обесчестить себя.

– Мы говорим о моем женихе, которому грозит смерть, и о моем друге, которому тоже грозит смерть. Кроме того, меня столько заставляли отдавать мужчинам свое тело, что я вовсе не буду чувствовать себя оскорбленной. Бесчестны те, кто заставляет меня подчиняться.

Долго он просидел, свесив голову на грудь и полузакрыв глаза, но потом вздохнул и сказал:

– Вы проведете эту ночь в одиночестве. Мое решение не будет зависеть от вашего.

* * *

Какой-то мужчина провел меня через всю деревню к маленькому домику, в котором жили две морщинистые старухи, и что-то очень быстро сказал им по-испански. Они закопошились и стали с любопытством осматривать меня и мою одежду. Особенно им понравились мои башмаки. Когда мужчина ушел, женщины провели меня в крошечную комнатушку, где в углу лежал соломенный тюфяк, и жестами показали, что я должна на него лечь. К счастью, мужчина вскоре вернулся с моей постелью, потому что тюфяк был ужасно грязный.

Он остался за дверью, по-видимому, сторожить меня, и вскоре принес мне бутылку с водой и немножко сыра с лепешками. Я поела, расстелила постель и легла. Лампы не было, только в блюдце с маслом плавал фитилек.

Некоторое время были слышны только далекие голоса, вероятно, из лагеря бунтовщиков, заглушаемых болтовней старух, которые остались в комнате, что выходила прямо на улицу. Я никак не могла понять, что у них общего с бунтовщиками, но потом решила, что они, верно, жили в деревне и остались в ней, когда все остальные ушли.

А потом моих ушей достиг шум, от которого я похолодела. Поначалу я ничего не поняла. Он то наплывал, то стихал и был похож на шум ветра в туннеле. В конце концов до меня дошло, что это шумит толпа. Люди были чем-то взволнованы, по-видимому, каким-то зрелищем, потому что иногда до меня долетали даже отдельные крики. Я вспомнила, как Тоби водил меня в цирк в Англии, и зрители там шумели точно так же, наблюдая за головокружительными трюками акробатов.

Я встала и направилась в другую комнату выяснить, что происходит, несмотря на свой убогий испанский, но хотя обе женщины и мужчина мне что-то отвечали, смеясь и делая какие-то знаки, я ничего не поняла и опять отправилась спать. Странный шум вскоре прекратился, я же лежала и думала о Тоби Кенте, и мне становилось плохо, стоило мне вспомнить, как Рамон Дельгадо сказал в ответ на мою просьбу не причинять зла мистеру Кенту: «Не могу, сеньорита».

У меня не было ни малейшей надежды заснуть, поэтому я лежала и вслушивалась в тишину, постепенно опустившуюся на деревню, и в те звуки, которые всегда слышны в горах или в лесу. Под утро сон все-таки завладел мной, когда я в третий или четвертый раз помолилась за Тоби и Эндрю.

Однако спала я недолго, потому что еще не наступил рассвет, как меня потрясла за плечо чья-то рука. Надо мной склонился наш проводник Ансельмо.

– Идемте, – тихо сказал он. – Сложите одеяло и идемте, только молчите.

Сна как не бывало. Я вскочила и последовала за Ансельмо вон из дома мимо двух женщин, спавших на соломенных кроватях в передней комнате. Страх исчез. Наши четыре мула стояли неподалеку, и сердце у меня подскочило от радости, когда я увидала державшего их Тоби.

– Молчите, – повторил Ансельмо.

Тоби взял у меня одеяло и принялся приторачивать его к седлу. В утренних сумерках я увидала, что одна щека у него вздулась, и ласково коснулась рукой другой щеки, вопросительно на него глядя, но он покачал головой, успокаивая меня, и усмехнулся разбитыми губами.

Следуя за Ансельмо, мы отвели мулов шагов за сто от деревни, а потом уже сели на них. Ни Рамона Дельгадо, ни Эндрю Дойла не было ни видно и ни слышно. Отчаяние охватило меня, потому что я решила, что ничего не добилась. Я дотронулась до руки Тоби и опять вопросительно на него посмотрела, а он приподнял плечи и развел руками, как бы говоря, что знает не больше моего. Мы выехали на единственную тропинку между скалами, и глаза у меня заволокло слезами. Было ясно, что Рамон Дельгадо отверг мою просьбу, и все наши старания спасти человека, за которого я должна была выйти замуж, ни к чему не привели. Меня охватило чувство вины. Неужели мое нежелание лечь в постель с Рамоном Дельгадо все-таки повлияло на его решение? Он сказал, что это не имеет значения, но теперь я в этом сомневалась...

Минут через пять тропинка кончилась, и в конце ее на фоне восходящего солнца нас ждал всадник. Это был Эндрю Дойл. Я чуть не разрыдалась от радости и не соскочила с мула, чтобы бежать к нему, но Ансельмо удержал меня за руку.

– Нет, – сказал он. – Потом поговорите. Теперь надо ехать.

На Эндрю было что-то вроде рабочей одежды, которую я видела на пастухах, объезжавших стада, из окошка поезда, да и лошадь у него была какая-то не такая. Он подъехал ко мне и взял меня за руку. Сначала я почти ничего не видела из-за слез, но потом, когда успокоилась, поняла, что он не только жив, но и невредим. У него уже появилась короткая борода, одежда была в пыли и грязи, волосы непричесаны, но самую большую перемену я увидала в его глазах. Теперь это были глаза человека, которого предали и который до глубины души потрясен этим предательством. Романтик и идеалист, он получил такой удар, какой редко кто получает, и мне стало его жалко.

Не останавливаясь, мы доехали до широкой долины, по которой текла река, и стали спускаться дальше. Разговаривать нам уже никто не запрещал, но мы, словно по уговору, не произнесли ни слова, пока Ансельмо не остановил своего мула.

– Пора попить, – сказал он. – Пять минут, не больше.

Эндрю соскочил с лошади и снял меня с моего мула.

– Ханна! – взволнованно прошептал он. – Вы сумасшедшая! – Все еще не выпуская меня из своих объятий, он повернулся к Тоби. – А вы тоже сумасшедший? Какого черта вы ей позволили?

Я услыхала, как Тоби добродушно ответил:

– Мой дорогой друг, попробовали бы сами ее удержать.

Эндрю взял мои руки в свои, беспокойно заглядывая мне в глаза.

– Дельгадо пришел ко мне перед рассветом. Он сказал мне, что у него есть долг перед вами. Вы мне ничего не рассказывали. Он не... Он не тронул вас ночью?

– Нет, Эндрю, нет. Но он и не обещал вас отпустить. Пока я не увидела вас на тропинке, я думала, что у нас ничего не вышло.

– Он освободил меня и дал мне лошадь, – продолжал Эндрю. – Потом велел идти из деревни и ждать вас. – Он кивнул в сторону Ансельмо: – Мы должны были отъехать подальше, пока они не проснулись. Кое-кто мог бы взбунтоваться.

Тоби передал мне бутыль с водой и спросил:

– Будет погоня?

– Нет. – Эндрю покачал головой. – Мы уже выехали из долины, и нас не видно, значит, они не посмеют нас преследовать.

– Рамону Дельгадо грозит опасность? – спросила я.

– Да нет, какая опасность! Просто это конец его восстания. – Эндрю пожал плечами, и глаза у него стали злыми. – Я получил то, что заслужил. Я был его другом, помогал ему, рисковал лишиться семьи... и все-таки я остался для него врагом, которого запросто можно повесить, если так сложатся обстоятельства.

– Эндрю, теперь все позади, – ласково проговорила я. – Мы едем домой.

Мне все еще трудно было поверить в удачу. Помолившись про себя и отпив воды из бутыли, я отдала ее Эндрю. Тоби повернулся поправить что-то в упряжи, и я при свете дня увидела, как сильно у него изуродована половина лица. Мне стало его очень жалко, и я подошла к нему.

– Тоби, расскажите все-таки, что с вами было. Я слышала крики вечером. Это из-за вас кричали?

– Да, вроде бы кричали, если мне память не изменяет, – криво усмехнулся он. – Дело в том, что приятели Дельгадо за что-то ополчились на меня, представляете? Клянусь, я вел себя, как ангел, но кое-кто из них очень уж хотел унизить гринго. Там был один, который жил в Америке и переводил нам.

– Эти люди любят подраться, – спокойно подтвердил Эндрю. – Удивительно еще, как никто из них не предложил вам сойтись на ножах до первой крови.

– Ну, как раз это и произошло! Только я предполагал, что ножами они владеют лучше меня, поэтому предложил драться по-ирландски с тремя по очереди.

Ничего не понимая, я посмотрела на Эндрю, который пожал плечами:

– Понятия не имею, о чем он говорит.

– Какие же вы оба невежественные! Хорошо, я объясню. Могли бы и догадаться, что по-ирландски – значит до потери сознания. Вы по очереди бьете друг друга кулаком, и, когда один из вас падает, он выбывает.

Прижав руки ко рту, чтобы не закричать, я смотрела на его изуродованное лицо.

– Значит, вот что с вами случилось?

– Вы бы видели других, – вновь усмехнулся Тоби. – Сначала они вроде заскучали, а когда я им сказал, что первый удар за ними, то поверили в свою удачу, видно, решили, что я дурак, и прямо-таки бросились ко мне. Это меня устраивало, потому что, умея лучше меня обращаться с ножом, они уж никак не могли превзойти меня в драке на кулачках.

Эндрю вдруг рассмеялся, и я обрадовалась, что он забыл о своем горе хотя бы на несколько мгновений.

– Вы правы, – сказал он. – Здесь не бывает таких драк. Мексиканцы – народ серьезный, им сразу подавай нож или ружье.

– Вот это-то я и думал, – согласился Тоби. – Первый ударил больно, что вполне естественно, но разве это был удар? Не успел он мигнуть, как я его отключил минут на пять. Старый мой корабельный друг, Пэдди О'Молли, учил меня, как надо бить в солнечное сплетение. Стоит только научиться, и не страшно, даже если окружают, ведь никому не хочется протянуть ноги.

Я разорвала полотенце и, смочив его в воде, хотела хотя бы протереть ссадины.

– Ну и вы стояли, пока трое били вас в лицо? – спросила я.

– Все лучше, чем ножи, – возразил Тоби. – Да и вас не было рядом, чтобы защитить меня своей шляпной булавкой, юная Маклиод. – Он мог только пошевелить уголком рта, потому что с другого уголка я смывала засохшую кровь. – Короче говоря, – продолжал он, – меня два раза ударили в лицо, потому что третий парень решил поступить по-моему, но это ему не помогло, ведь он не учился у Пэдди О'Молли. Я его уложил, ну и толпа решила, что гринго неплохо повеселил народ. Они очень ко мне расположились.

– Вам повезло, – сказал Эндрю. – Этих людей не так уж легко завоевать. Мало кто из них любит гринго. Я сам наполовину гринго, так что хорошо знаю.

Через несколько минут мы опять тронулись в путь. Теперь, когда Эндрю был свободен и мы ехали домой, я ощутила странную легкость. Это было очень приятно. До Оахаки у меня не было никаких забот. Мне не надо было думать о том, как семья Эндрю примет меня и какие проблемы мне придется еще решать.

Мы не очень спешили и почти совсем не разговаривали, потому что, наверно, всех охватила истома, но нам всем было легко и приятно друг с другом, и мы хорошо друг друга понимали. Ничего удивительного, что Эндрю был подавлен. Он едва освободился от страха смерти, а теперь должен был лицом к лицу встретить всех своих родичей.

Неприятная на вид мазь, которую Панчо дал Тоби, оказалась волшебным средством, и, хотя мне все еще было трудно слезать с мула, ноги у меня почти совсем не болели. Три ночи мы провели в пути, а на четвертый день утром, когда мы были всего в нескольких часах езды до Оахаки, Ансельмо помчался вперед предупредить всех о нашем счастливом возвращении.

К полудню мы перевалили через последний хребет, и я увидела впереди маленький город, приютившийся в долине. Мы долго молчали, погрузившись каждый в свои мысли. Потом Эндрю как-то странно спросил меня:

– Как чувствовала себя Клара, когда вы уезжали?

– Она была очень расстроена и испугана. Теперь она обрадуется.

Он кивнул, коснулся каблуками боков лошади, и мы начали спуск. Когда мы проехали примерно половину оставшегося пути, то увидали два экипажа и две фигуры верхом, мчавшиеся нам навстречу. Вскоре они остановились. Двое мужчин вышли из кареты и надели шляпы. Всадники тоже спешились. Все четверо смотрели на горы.