Текст книги "«Верный Вам Рамзай». Книга 1. Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии 1933-1938 годы"

Центр согласился с «Абрамом». В инструкции «Нигрит» разрешались подготовительные мероприятия по возможным вербовкам, однако запрещалось проведение самих вербовок до возвращения в Шанхай и подробного доклада о проделанной работе.

20 октября Куусинен предприняла поездку в Японию, воспользовавшись приглашением своих новых «друзей». Поездка прошла успешно и дала хорошие результаты в части приобретения новых знакомств и связей, явившихся поводом для повторного приезда в Японию и подготовки почвы для легализации и закрепления там на длительное время.

«Нигрит» посетила Информационный отдел МИДа и, выразив желание ознакомиться с жизнью страны, получила в качестве гида и «телохранителя» сотрудника этого отдела (агента департамента полиции) японца Суга Набухару, который сопровождал ее во всех поездках по Японии. Поведение «Нигрит», выдержанное в полном соответствии с легендой, заложило основы для приобретения у полиции положительной репутации.

В числе своих новых друзей Айно Куусинен указала японцев:

1) Матцуга – владелец крупной текстильной фирмы;

2) Сида с женой – капиталист, владелец шелкоткацкой фабрики в г. Осака;

3) Кита с женой – директор крупной экспортной фирмы,

4) Кавабути – главный издатель газеты «Осака Майнити»,

5) Хагосида – главный издатель газеты «Осака Асахи»,

6) 5 издателей различных провинциальных газет,

7) баронесса Исимото,

8) Фудзивара – известный артист-певец,

9) директор театра «Кабуки»;

иностранцев:

1) итальянский консул в Кобе – генерал Гаско,

2) итальянский консул в Иокогаме,

3) итальянец граф Дельбурга – владелец крупной экспортной фирмы. Дельбурга предложил «Нигрит» дешево купить один из его домов со всей обстановкой и оборудованием.

4) Борда – колумбийский консул в Иокогаме,

5) Джордж – дипломатический представитель Кубы,

6) Кетти Берд – англичанка, жена профессора токийского университета. По мнению Куусинен, агент японского правительства.

7) Покресс – американец, по мнению «Нигрит», американский офицер-разведчик.

8) Коквей – американец, генеральный директор пароходной компании «Доллар Лайн».

9) Ряд других иностранцев, владельцев и представителей различных торговых фирм.

По возвращении в Шанхай «Нигрит» поддерживала переписку с новыми друзьями: Сугой, Кетти Берд, д-ром Нобиле, консулом Гаско, графом Дельбурга, а в особенности с Ликвори, близкая дружба с которым давала ей в любое время повод для повторного посещения Японии.

Используя рекомендательные письма, полученные от Касамы, Куусинен познакомилась в Шанхае с директором японского газетного агентства «Симбун Ренго Цусин» Мацумото. Они часто встречались, совершали поездки на автомобиле по Шанхаю и окрестностям. «Нигрит» получала от него книги и информацию по современным проблемам Японии, стараясь глубже ознакомиться с жизнью страны.

В декабре она вернулась в Шанхай, а через три месяца вновь поехала в Японию, рассчитывая задержаться там подольше. Из установленных ею в Японии связей наиболее ценным было признано ее знакомство с группой влиятельных итальянцев в Кобе.

15 марта 1935 года «Нигрит», выполняя поступившее распоряжение Центра, вновь выезжает в Японию, имея в виду пробыть там на этот раз около полугода; укрепить прежние связи, приобрести новые; подготовить почву для поселения на длительное время; подыскать в Кобе подходящий дом для устройства радиостанции. Полностью намеченный план осуществить не удалось. В связи с провалом шанхайской резидентуры, в июле 1935 года Айно Куусинен отозвали в Центр. Но трехмесячное пребывание в Японии не было безрезультатным. «Нигрит» обогатила круг знакомств и особенно укрепила свое положение среди японцев в Токио. Через Кетти Берд «Нигрит» познакомилась с японцем Уехара – главным заведующим газеты «Джапан таймс». В обществе Уехара она посещала японские дома, познакомилась со многими японцами – редакторами различных газет и чиновниками. Уехара, сотрудник правительственного органа («Джапан таймс»), по мнению «Нигрит», также имел отношение к полицейскому департаменту, и она соответственно расценивала круг его друзей и знакомых.

Уехара ввел «Нигрит» в японский клуб «Ураракай» – клуб японской интеллигенции (академики, писатели, журналисты, артисты и т. п.), и вскоре она была принята в его члены.

В Кобе она продолжала поддерживать дружбу со своими итальянскими друзьями, в частности, с инженером Нобиле. В беседах он высказывал левые взгляды, и возникла идея его вербовки на идейно-политической основе в сочетании с материально-денежными мотивами. Нобиле дал ей для ознакомления «секретную книгу» о новых методах производства искусственного шелка, и «Нигрит» сумела сфотографировать ее на пленку. Этот материал был оценен в Центре, как «представляющий известный интерес для нашей промышленности»: «Материал с описанием фабрики вискозного шелка по бобинному способу производительностью 5.000 кг/в сутки – представил известный интерес для нашей промышленности, главным образом, по ряду отдельных деталей. Большим недостатком является плохое выполнение фотографий. Несмотря на большой труд по прочтению фото, все же 55 фото не переведены из-за неясности их.

Бурков.

10.2.36 г.».

Итальянцу дали псевдоним «Парикмахер». Центр в принципе не возражал против вербовки, но считал, что спешить не следует. «Нигрит» предложили провести дополнительную работу по изучению «Парикмахера» и сближению с ним. И только после доклада «Абраму» и с санкции Центра провести вербовку.

В Кобе был подыскан и снят дом для устройства рации.

Но деятельность «Нигрит» была прервана отзывом в Центр.

Легализационное положение «Нигрит» было удовлетворительным: было решено, что «Нигрит» соберет материал, а в Центре на его основе будет написана книга о Японии, которая выйдет в Европе под ее именем. Центр взялся устроить дело с изданием. Все это должно было значительно укрепить положение Куусинен в Японии.

Основное руководство работой создаваемой агентурной сети на «островах» осуществлялось посредством личных встреч «Абрама» в Шанхае. 101-й и «Учитель» приезжали к нему по два раза для личного доклада, 902-я один раз. Дважды возвращалась из Японии «Нигрит».

Была предусмотрена почтовая связь для кратких кодированных сообщений. «Абрам» добивался того, чтобы не вся почта шла непосредственно из Японии в Шанхай. Для части переписки как промежуточные пункты использовались города Нанкин и Кантон. За исключением одного случая (нанкинский адрес для 501-й) для всех промежуточных адресов использовались родственники, которые не имели представления о том, для чего их близкие находятся в Японии.

Письма, которые шли в Шанхай через промежуточные адреса, прибывали без японского штампа.

Для организации почтовой связи использовались и почтовые ящики европейцев. Владельцы почтовых ящиков, как и остальные европейцы в Шанхае, не знали китайского языка, поэтому письма на их адрес поступали на китайском. В составе нелегальной шанхайской резидентуры было пять иностранцев: трое бельгийцев и два англичанина. Одного из бельгийцев предполагалось использовать как хозяина конспиративной квартиры, остальные четверо дали согласие использовать свои почтовые ящики, передав от них ключи, для получения писем, направляемых от агентов. Все они были завербованы работниками аппарата под официальным прикрытием в Шанхае (это были агент Центросоюза Муромцев, псевдоним «Градов», и корреспондент газеты «Правда» Гартман[271]271
  Гартман Абрам Иосифович (наст. фам. Гутнер; 1899—?). Еврей. Член партии с 1920. Сотрудник редакции газеты «Гудок» (1923–1926), учился в то же время на китайском отделении Московского института востоковедения (1924–1926). В заграничной командировке в Китае по линии РУ штаба РККА (февраль 1927 – июнь 1928), заместитель заведующего Иностранным отделом редакции газеты «Правда» (июль 1928 – январь 1930). Корреспондент газеты «Правда» в Германии (январь 1930 – май 1933), в Шанхае, Китай (сентябрь 1933 – ноябрь 1935), где был также сотрудником резидентуры РУ штаба РККА, и. о. резидента (1935). После возвращения из-за границы работал в ТАСС.


[Закрыть], псевдоним «Самет») и переданы нелегальной резидентуре. Это было грубейшим нарушением требований конспирации: связь нелегальной резидентуры с легальной в одном и том же городе.

В дальнейшем имелось в виду установить между Шанхаем и островами радиосвязь. Велась работа и по созданию линии связи через моряков на пароходах, но сделать это уже не успели.

Общее состояние работы на 1 мая 1935 года, по докладу «Абрама», выглядело следующим образом: в Японию были направлены восемь сотрудников, пятеро из которых выполняли работу групповодов (№ 101, Токио; № 902, Токио; «Учитель», Токио; № 501, Йокогама; «Нигрит», Токио-Кобе). Что касается «Нигрит», ей еще предстояло выступить в роли групповода. «Были завербованы девять китайцев, которые долго проживали на островах и имели широкие связи с японцами. Два китайца из этой же категории разрабатывались. Был завербован один китаец в качестве владельца конспиративной квартиры, трое других разрабатывались для этой же цели. Были завербованы четверо сочувствующих нам японцев и два японца разрабатывались. Четверо завербованных были такими людьми, которые сами не могли стать агентами – поставщиками информации, но могли служить наводчиками, могли помочь нам добраться до источников информации. Обе машинистки-японки в перспективе могли непосредственно стать агентами-информаторами».

Таким образом, как считал «Абрам», в Японии была создана организационная база для постепенного создания агентурной сети. Но с самого начала нелегальный аппарат имел важный организационный порок, который делал возводимое здание – при всей его внешней солидности – недостаточно прочным, подверженным случайным ударам. Имеется в виду переплетение связей между звеньями, характерное для разведывательной работы того периода.

101-й знал «Учителя» и 902-ю по Шанхаю, «Учитель» был одним из тех, кто рекомендовал 902-ю, 501-ю знал 101-й. И только «Нигрит» была полностью изолированной.

Однако главным было даже не наличие связей между отдельными нелегальными группами на островах, а то, что создаваемый островной нелегальный аппарат переплетался с резидентурой на материке.

2.2. «Я держался “тише воды, ниже травы”, вдали от всех и вся»

(«Абрам о своей «легализации», 19 января 1935 г.)

Свою легализацию «Абрам» охарактеризовал как «странную», но на самом деле никакой легализации просто не было. Вот что он сам об этом пишет: «Я снял контору (“офис”) в «Mission House», то есть в доме, принадлежащем миссионерским обществам; два этажа из четырех святые отцы сдавали под коммерческие конторы. Более респектабельное помещение трудно было и придумать.

На двери “офиса” появилась табличка: “М.Р. ТОРГОВЫЕ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА”. Здесь я выгрузил все свои образцы товаров. Заключая договор на помещение, я на всякий случай предупредил клерка, что буду часто отсутствовать ввиду разъездов по делам своих представительств. В течение почти двух лет, до моего ареста, я ни этого клерка, ни кого-либо другого из канцелярии “Mission House” больше в глаза не видел. К началу каждого месяца я аккуратно переводил через банк, в котором у меня был текущий счет, деньги за наем помещения. Я был, несомненно, самым спокойным из всех нанимателей “офисов” и имею основания считать, что хозяева были мной довольны.

Первое время пребывания в Шанхае я довольно часто заглядывал в свой “офис”. Потом, “акклиматизировавшись”, я решил, что при специфических шанхайских условиях это можно делать реже: никто этим интересоваться не будет, если только я не привлеку внимания полиции. Агентурная работа расширялась, время было крайне дорого; я мог уделять легализационным заботам лишь минимум времени. То, чего нельзя было допускать в любом центре Европы или США, представлялось вполне уместным в Шанхае.

Ни одного из привезенных с собой образцов товаров я не продал и не пытался продать; ни одного письма от “представляемых” мною фирм я не получил и им ни одного не написал; все привезенные мною образцы так и остались лежать в моем “офисе”.

И тем не менее мое положение было прочным, я был вне всякого подозрения полиции».

«Абрам» мог обосновать любое пренебрежение требованиями конспирации и, более того, поставить себе это в заслугу. Удивительно, что Центр находил возможным допускать подобную «деятельность» нелегального резидента.

19 января 1935 года Бронин писал о вариантах легализации:

«а) твердая позиция в обществе на базе значительного газетного представительства или солидного коммерческого дела; б) жить приватно, вдали от всех и вся, не стараясь как-то оправдать свое существование; в) средняя линия между этими двумя возможностями: не искать позиции в обществе, не быть на виду, но в то же время иметь какое-то подобие определенного занятия, нечто вроде офиса, официальное название которого и адрес значились бы для солидности на визитной карточке.

Фактически моя легализация (которую только условно можно было так назвать) была построена по форме “б”. Я, правда, имел бюро с вывеской “торговый представитель”, имел два телефона – в офисе и дома, но в своем офисе я бывал раз или два в месяц, избегая всякого общения с посторонними. Иначе я не мог поступать, ибо моя чрезмерная оперативная нагрузка не позволяла изменить порядок дня.

Я держался “тише воды, ниже травы”, вдали от всех и вся. Эту линию поведения я осуществлял последовательно и целеустремленно. Дальнейший ход событий показал, что мой образ действий был целесообразным в данных условиях. Практически я не имел легализационного прикрытия: ведь нельзя же было таковым считать вывеску почти не посещавшейся мной конторы. Я мог заниматься делами, оставаясь вне поля зрения полиции».

Нельзя не согласиться с «Абрамом»: легализационного прикрытия он не имел. В свое оправдание он пишет: «При моей нагрузке я буквально не имел свободного времени, чтобы заняться своим легализационным прикрытием. Легализация по торговой части или по библиотечному делу (такие планы были) отняли бы слишком много времени». И это тоже была правда, а Центр на его легализации не настаивал.

От шанхайской резидентуры требовалось выполнение не свойственных ей задач – повторялись проблемы, с которыми сталкивался Зорге: использование радиостанции в интересах компартии Китая (в данном случае речь шла о передаче информации от главного военного советника ЦК КПК в Шанхае «Фреда»[272]272
  Штерн Манфред (в СССР Манфред Сальманович Стерн; псевд. «Марк Зильберт», «Херб», «М. Фред», «генерал Эмилио Клебер»; 1896–1954) – из крестьян. Еврей. Брат В. Штерна. В РККА с 1919. Член компартии с 1920. Окончил начальную школу в с. Волока, 1-ю государственную гимназию в Черновцах, Военную академию им. М.В. Фрунзе (сентябрь 1921 – июль 1926, с перерывами). Владел немецким, французским, английским языками. Изучал медицину в Венском университете. Примкнул к революционному движению. В службе в австро-венгерской армии с 1914. Участник Первой мировой войны. Младший офицер санитарной службы, командир взвода. Попал в русский плен (июнь 1916) во время наступления русских войск Юго-Западного фронта. Сидел в Сибири сначала в Троицкосавском, потом в Березовском лагере для военнопленных, валил лес, строил бараки, батрачил у богачей, вновь включился (1918) в революционное движение. Участник Гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке. В июне 1918 вступил в интернациональный отряд военнопленных Нижней Березовки, сражавшийся на стороне красных против чехословацкого корпуса и войск Белой армии на Нижнеудинском фронте. В одном из сражений попал в плен и был заключен в Иннокентьевский концлагерь, откуда был освобожден во время восстания против колчаковцев в Иркутске в декабре 1919. Боец второй роты запасного полка. Воевал в составе НРА ДВР, командир роты, батальона, комиссар партизанского отряда, был ранен под Читой, после выздоровления вернулся на фронт. По списку большевиков избирался депутатом Учредительного собрания ДВР (январь 1921). Командир Сводного отряда, который на территории Монголии воевал с отрядами Р.Ф. Унгерна, командир батальона Иногдинского полка 5-й армии НРА. Начальник пограничного района Восточной Даурии. В РУ штаба РККА – РУ РККА: в распоряжении, сотрудник резерва 2-го (агентурного) отдела (1921–1925). Начальник оперативного отдела группы (резидентуры) в Германии, военный советник ЦК КПГ (1921–1923), участник революционных событий в Германии, советник штаба знаменитого Гамбургского восстания (1923), во главе которого стоял Эрнст Тельман. Наряду с военно-партийной работой выполнял разведзадания. Вновь побывал в Германии (1924). Помощник начальника 3-й (военно-политической) части 3-го отдела РУ (январь – апрель 1925) и одновременно преподаватель Особых военных курсов для зарубежных коммунистов. Начальник штаба 250-го стрелкового полка (1926–1927). В 1927 Штерн попытался продолжить обучение в Военной академии им. М.В. Фрунзе, на восточном факультете, но ему отказали «ввиду наличия достаточного образования и знания иностранных языков». Работал в Военной академии им. М.В. Фрунзе (1927–1929). В распоряжении РУ (декабрь 1929 – март 1936), нелегальный резидент в США под именем Марка Зильберта (1930–1932). Член Дальбюро ИККИ, главный военный советник ЦК Компартии Китая в Шанхае (1932–1934). Помощник заведующего Восточным лендерсекретариатом ИККИ (1935–1936). Уволен из РККА «в аттестационном порядке по служебному несоответствию» (1936). Участник Гражданской войны в Испании (сентябрь 1936 – октябрь 1937), военный советник ЦК Компартии Испании в Валенсии, командир 11-й интербригады под именем генерала Эмилио Клебера; его называли человеком, который «спас Мадрид». Командовал 45-й пехотной дивизией. Сотрудник секретариата ИККИ (1937–1938), был политическим помощником О.В. Куусинена. Репрессирован, приговорен к 15 годам ИТЛ. Реабилитирован в 1956.


[Закрыть] – Манфреда Штерна – о состоянии на фронтах Красной Армии Китая) и представителей «Большого дома» – Коминтерна. Помимо того, от резидентуры требовалось систематическое освещение положения Красной Армии Китая на основе агентурных данных. Все это предполагало поддержание тесных связей как со Штерном, так и с представителями Коминтерна.

На этот счет 9 марта 1934 года Центр сделал «Абраму» внушение: «Категорически приказываем прекратить и окончательно избавиться от всех контактов с представителями «Большого дома», из-за которых в свое время едва не заболел Ваш предшественник, а теперь Вы упорно продолжаете линию дружбы». Но это ничего не изменило: «Абрам» продолжал получать телеграммы для их передачи представителю отдела международных связей Коминтерна и принимать от последнего шифрованные донесения для передачи их в Москву. И так продолжалось почти до конца 1934 года. 13 ноября «Абрам» получил следующую шифртелеграмму: «Несмотря на наше указание о прекращении связи с друзьями, Вы продолжаете принимать от них телеграммы и пересылать их через нас. Немедленно прекратите связь и пересылку депеш друзей. Отказ мотивируйте отсутствием связи. Мы от них ничего не принимаем».

6 декабря «Абрам» ответил: «Вопреки двукратным моим просьбам и Вашим заверениям в № 154, я сегодня получил от Вас депешу для передачи друзьям. Если Вы даете указания, то не нарушайте их сами. Кроме передачи Ваших депеш, у меня никаких дел с друзьями нет. Принимал я от них депеши только тогда, когда передавал Ваши». На телеграмме шанхайского резидента значится резолюция начальника Разведывательного управления: «Ни одной шифровки для передачи в Шанхай не принимать». Действительно, больше «Абрам» таких телеграмм не получал. Должно было пройти около четырех лет, из которых свыше двух лет руководства «Рамзаем» нелегальной резидентурой, чтобы Центр наконец прекратил ее использовать в интересах «друзей». Но то, что было позволено «Абраму» – «огрызнуться» на указание Центра, обратить его внимание на нарушение данных им же указаний, – не было позволено Зорге.

В июне 1934-го Бронин получил срочное задание: «Подготовить 10 китайцев для подготовки из них радистов с учетом использования их на островах». 4 июля поступило новое задание: «Отобрать еще 10 девиц, учитывая возможности для создания им крыш; на всех отобранных прислать фото и характеристики». В телеграмме, посланной четырьмя днями позже, указывалось: «Предельный срок набора китов 15 августа». Таким образом, 20 будущих китайских разведчиков нужно было найти в течение одного месяца!

Понятно, что не все вызванные в Шанхай подходили для подготовки в Москве. Для окончательного отбора нужного числа просматривалось примерно в два раза больше кандидатов. Много хлопот причиняла отправка людей на пароходах по маршруту Шанхай – Владивосток. «Абрам» и его «сотрудники-китайцы» не могли снабдить всех нужными документами, многих приходилось отправлять без паспортов.

«Это было связано, конечно, с определённым риском, – считал «Абрам», – но более опасно было бы обращаться за заграничными паспортами в нанкинское Министерство иностранных дел, поскольку там подобные заявления разбирали очень придирчиво. Документами же собственного производства мы снабжать людей не могли. При подобных обстоятельствах мы должны были быть весьма осторожны с выбором пароходов.

Шла ли речь о вербовке агентов или отборе кадров для Центра, я неукоснительно придерживался правила – отбирать людей помимо партийных организаций, при помощи наших сотрудников-китайцев, чтобы оградить организацию от возможных осложнений. Твердое и неуклонное проведение принципа вербовки только изнутри создает максимально возможную в данных условиях гарантию против проникновения провокаторов в нашу организацию. Шанхайская резидентура от этого принципа никогда не отступала.

Конечно, принятый нами метод отбора имел свои минусы. Наши сотрудники могли вербовать лишь людей хорошо им знакомых, – друзей, родственников, поэтому каждый из завербованных знал работника аппарата – своего вербовщика. Но тем не менее наш метод был много предпочтительней вербовки через партийный аппарат».

Трудно себе представить, как можно было отобрать 20 человек, а потом отправить их в Москву, не попав в поле зрения полиции и спецслужб. Грубейшим нарушением конспирации было и то, что связь с шанхайской резидентурой поддерживали люди из легального аппарата: военный атташе при полпредстве СССР в Нанкине «Эдуард», представитель ТАСС «Макс» (с 1935 г. «Борис»), корреспондент «Правды» «Самет», представитель Центросоюза «Градов»[273]273
  Муромцев Михаил Николаевич (псевд. «Градов»; 1896–1942).


[Закрыть], связная «Ида», жена «Самета».

«Борис»[274]274
  Скорпилев Андрей Иванович (псевд. «Борис»; 1899–1937) – из служащих. Русский. Бригадный комиссар (1936). В РККА с 1918. Член компартии с 1918. Окончил учительскую семинарию (1913–1917), Военно-политическую академию им. Н.Г. Толмачева (1925–1928), восточный факультет Военной академии им. М.В. Фрунзе (1928–1929). Заведующий школой и учитель на Урале (сентябрь 1917 – июль 1918). Участник Гражданской войны (1918–1921), «красногвардейский отряд Хоунзаза» (июль 1918 – август 1919), боец Рабочей железно-дорожной дружины в Иркутске (декабрь 1919 – март 1920), врид комиссара 7-го коммунистического полка, инструктор политотдела 1-й Иркутской дивизии (апрель 1920 – февраль 1921), начальник политотдела 2-й отдельной Сретенской, 1-й отдельной Троицкосавской кавалерийских бригад, старший инспектор Военно-политического управления НРА ДВР, 1-й помощник начальника орготдела, вр. начальник политотдела 5-й армии (февраль 1921 – август 1924), военком Сибирских повторных курсов комсостава РККА (сентябрь 1924 – июль 1925). Наряду с учебой (1928–1929), работал также в Коммунистическом университете трудящихся Китая и в НИИ по Китаю. В РУ штаба РККА – РУ РККА: в распоряжении (июнь 1929 – июль 1930), работал в Кашгаре и Харбине. Помощник начальника 2-го (агентурного) отдела (июль – октябрь 1930), в распоряжении (октябрь 1930 – июнь 1937), декан факультета, проректор по учебной части Ленинградского восточного института (1932–1934), заведующий отделением ТАСС в Шанхае, Китай (март 1935 – июнь 1937). «Порученную ему работу СКОРПИЛЕВ выполнял удовлетворительно» (23.10.1937). Вместе с ним работала по линии РУ РККА его жена В.Н. Скорпилева, член компартии с 1927, которая свою работу «выполняла добросовестно» (23.10.1937). А.И. Скорпилев был освобожден от работы «по политическим соображениям».


[Закрыть], А.И. Скорпилев, резидент Разведупра под прикрытием заведующего шанхайским отделением ТАСС, прибывший туда в марте 1935-го.

К тому же «Абрам» взял на себя функции руководителя отдельных сотрудников военной разведки под официальным прикрытием для устранения «некоторой нечеткости во взаимоотношениях между резидентурой и легальным аппаратом». «Надо сказать, – вспоминал Бронин, – что местопребывание легального резидента в Нанкине приводило к некоторой нечеткости во взаимоотношениях между резидентурой и легальным аппаратом. По правилам я должен был давать поручения работникам легального аппарата только через легального резидента. Но в силу оперативного характера некоторых вопросов я подчас не мог дожидаться очередного приезда Эдуарда и обращался непосредственно к тому или иному товарищу из легального аппарата.

По фактическому (хотя и неформальному) соглашению между мной и Эдуардом я непосредственно руководил работой тов. Градова, который обладал хорошими качествами разведчика-вербовщика». Сам «тов. Градов» писал: «В начале декабря на квартире у тов. Чернова я был познакомлен с Абрамом. От него только я по существу начал получать определенные задания, конкретный план и руководство. До этого времени руководства фактически не было… Встречались с Абрамом примерно два раза в месяц. Один раз он был у меня на квартире вместе с Черновым. Всего имел с ним 10–12 встреч. Все поручения я выполнял, лично докладывая ему о результатах».

Сотрудники легальной резидентуры были необходимы «Абраму» для вербовки. На этот счет у Бронина была теория, оправдывавшая отсутствие у него выходов на интересовавших разведку людей и объяснявшая полную инертность в его действиях: «С точки зрения вербовки в Шанхае нас интересовали в первую очередь иностранцы. Однако по легализационному положению работники нелегальной резидентуры не имели доступа к таким кругам иностранцев, среди которых можно было бы найти и завербовать полезных для нас людей.

Каково было наше положение в обществе? Я не говорю о себе. Я должен был держаться “тише воды, ниже травы”, так как едва успевал справляться с делами резидентуры. Но и другие сотрудники резидентуры, если бы мы даже использовали их для выполнения вербовочной работы (а это было недопустимо), ничего не смогли бы сделать: по своему легализационно-общественному положению они были слишком незначительны, чтобы завязать связь с интересующими нас иностранцами».

Для «Абрама» в этом отношении был показателен пример работы резидентуры при «Рамзае». «Его заместителем тогда были два достаточно квалифицированных агентурных работника – Пауль и Джон. Однако ни одного агента они не завербовали, ибо, будучи совладельцами мелкой убыточной лавки, не имели доступа в интересующие нас слои шанхайского общества».

Действительно, «Рамзай» занимался вербовкой сам.

«Товарищи из легального аппарата в Шанхае, – утверждал «Абрам», – чаще сталкивались с иностранцами. Так, тов. Градов по роду своего официального прикрытия (представитель Центросоюза, ведавший, в частности, вопросами страхования) имел обширные связи в деловых кругах и пользовался хорошей репутацией; Самет имел связи главным образом в мире журналистов. Примерно то же можно сказать о других работниках легального аппарата. Кроме того, наши легальные товарищи имели доступ к таким кругам китайского общества, которые представляли для нас интерес, но были вне досягаемости нелегального аппарата. Связи наших китайских сотрудников в основном ограничились околопартийными кругами».

Оказывается, доставшаяся от «Рамзая» агентура при «Абраме» утратила свои вербовочные возможности, оставалось только уповать на сотрудников легальной резидентуры.

«Неудачная вербовка с последующей демаскировкой нелегала, – писал «Абрам» в свое оправдание, – означает если не провал, то прекращение работы, по крайней мере, в данной резидентуре или даже в данной стране. В случае же неудачи с вербовкой легального разведчика дело не обстояло бы тогда в Шанхае так остро. Следовательно, легальные товарищи могли смелее знакомиться с интересующим нас человеком, смелее ставить предложения о сотрудничестве с нами. Само собой разумеется, что и легальным разведчикам было бы не позволительно относиться легко к завязыванию вербовочных контактов, и им надо было соблюдать большую осторожность. Но риск, в целом, все же был гораздо меньше, чем для сотрудников нелегального аппарата.

Однако длительная работа легальных разведчиков с завербованным агентом была опасной с точки зрения конспирации. Правда, в Шанхае в тот период слежка за советскими гражданами, по-видимому, не велась, во всяком случае не была замечена (хотя нельзя было поручиться за то, что ее никогда не было). Но отсутствие подвижного наблюдения за нашими официальными работниками не исключало присмотра за ними через стационарные посты на улицах, через боя в квартире, официантов в кафе и ресторанах и т. д. Во всяком случае, советские граждане в Шанхае, в отличие от других иностранцев, привлекали к себе внимание и английской, и японской, и китайской полиции. В этих условиях слишком частые контакты с советским гражданином могли привести к демаскировке агента, могли навести контрразведку на его след.

Следовательно, для длительной работы с агентом, завербованным легальными разведчиками, его надо было передать в нелегальную резидентуру. Делать это нужно было продуманно и осторожно, памятуя о возможных опасностях, прежде всего, о постоянной опасности проникновения провокаторов в нашу нелегальную агентурную сеть. Конечно, передавать нелегальному аппарату следовало лишь подлинно ценных людей».

Эта точка зрения не нова, и в ней есть своя логика. И она была бы понятна, если бы агентов вербовали в третьих странах (в США и Западной Европе), а затем передавали в Китай или Японию, или, как это пытался сделать «Абрам», – завербованных в Китае агентов, китайцев и иностранцев, направлять для работы в Японию. Но то, что делалось «Абрамом» в Китае под предлогом, что «в Шанхае в тот период слежка за советскими гражданами, по-видимому, не велась, во всяком случае не была замечена (хотя нельзя было поручиться за то, что ее никогда не было)», закончилось громким провалом с арестом резидента и целого ряда агентов, когда английской полиции международного сеттльмента в Шанхае и полиции Чан Кайши потребовался международный скандал для дискредитации Советского Союза. Не исключено также, что китайские власти предполагали использовать этот арест как предмет торга с Советским Союзом (который в итоге состоялся, и «Абрам» был выпущен из китайской тюрьмы).

Естественно, что первоначально слежка не была замечена. А когда выяснилось, куда направляются «Абрам» и советские граждане, совсем прекратилась. Поэтому наивный рассказ о соблюдении конспирации «Абрамом» и советскими разведчиками под прикрытием вызывает по меньшей мере недоумение.

«Наше сотрудничество с легальным аппаратом в области политической информации, – напишет Бронин в воспоминаниях, – также было интенсивным и плодотворным. Это сотрудничество принимало, прежде всего, форму систематического обмена мнениями. Каждый раз, когда Эдуард приезжал в Шанхай, мы втроем (вместе с Максом) обсуждали как организационно-агентурные вопросы, так и военно-политическую обстановку в Китае. В отдельных случаях мы совместно составляли для Центра доклады с выводами-обобщениями о военно-политической ситуации в стране. Мы с Максом составляли также телеграфные сводки о политическом положении.

Интенсивность нашего сотрудничества с легальным аппаратом обусловила необходимость довольно частых встреч с Эдуардом (приезжал из Нанкина в Шанхай один раз в 7—10 дней), Максом (потом Борисом), Градовым, Саметом. Кроме встреч, вызванных нашим взаимодействием в агентурной работе, приходилось встречаться по делам связи: для передачи нашей почты, получения почты и денег из Центра.

Как обеспечивалась конспиративность этих встреч с разведчиками под официальным прикрытием? Шанхай, несмотря на огромные размеры и многомиллионное население, не имел с конспиративной точки зрения преимуществ крупного города. Иностранцев здесь было относительно немного, следовательно, нельзя было затеряться в толпе, как это можно было сделать, например, в Берлине или Париже.

Мы практически не могли пользоваться для встреч кафе и ресторанами. Сеть кафе в Шанхае была вообще мала, а таких, которые посещались иностранцами, было всего несколько на весь город. Иностранцы преимущественно встречались друг с другом в своих клубах. Имелись два-три ресторана, широко посещаемых иностранцами, но там бывало столько всякой публики, что наши встречи с сотрудниками резидентуры под официальным прикрытием неизбежно были бы установлены, тем более, что шанхайская полиция, как мы считали, проводила в кафе и ресторанах стационарное внутренне наблюдение за советскими гражданами.

Короткие встречи (для получения – передачи почты) мы назначали на улице, но для длительного обсуждения вопросов улица не всегда подходит, приходилось встречаться на квартирах – моей, Макса или Самета. Два-три раза мы встречались на квартире Коммерсанта» (выделено мной. – М.А.). Встречи на квартирах, по свидетельству «Абрама», обставлялись следующими мерами «конспиративной предосторожности»:

– прежде всего, тщательно выбирались сами квартиры. Как впоследствии писал Макс, «к отбору домов отношение было довольно строгое и каждый дом проверялся (особенно в отношении советских жильцов)… Выбор дома для квартиры Абрама был довольно удачен: без лифта, без сторожа у входа, на тихой улице». Встречи проводились лишь в отсутствие боя, который мог сообщить полиции о посетителях;

– отправляясь на встречи, тщательно проверялись на предмет наличия слежки. Выглядело это следующим образом: выходя на встречу с «Абрамом» «Эдуард» предварительно удостоверялся, что никакая машина за ним не следует; некоторое время он кружил по городу, потом оставлял машину в каком-нибудь тихом, хорошо просматриваемом переулке, на достаточном расстоянии от квартиры «Абрама», и только после этого отправлялся пешком на встречу с нелегальным резидентом. «Макс» жил в огромном пятнадцатиэтажном доме, со многими сотнями квартир, с бесконечными коридорами и лифтами. Отправляясь с ним на встречу «Абрам» всегда поднимался на два-три этажа выше, чем жил «Макс»; выйдя из лифта, кружил по коридору, якобы в поисках нужной квартиры; убедившись, что никто за ним не следует, «Абрам» пешком спускался по лестнице на этаж, где жил «Макс», и входил в квартиру лишь тогда, когда поблизости не было никого, кто мог бы заметить его приход».

Напрасно «Абрам» гордится тем, как соблюдал «конспирацию», встречаясь с советскими разведчиками под прикрытием, один из которых – «Эдуард» – был военным атташе в Нанкине. К конспирации перечисленные им ухищрения не имеют никакого отношения. Встречаться с советскими представителями иностранцу по легенде было категорически запрещено, тем более на своей квартире или на квартире советского разведчика. В крайнем случае, речь могла идти об использовании конспиративной квартиры. Использование в качестве таковой квартиры «Коммерсанта» – Войдта советскими разведчиками под прикрытием должно было неизбежно привести к его «засветке».

Полиции, однажды проследившей, кого посещает «Абрам» или к кому приезжает «Эдуард», незачем следовать за «объектом», сколь бы долго ни ходил «Абрам» по этажам дома, где проживал «Макс», и сколько бы ни кружил по улицам незнакомого ему Шанхая «Эдуард», в итоге появляясь в доме, где проживал «Абрам».

Наиболее значительным результатом и образцом сотрудничества двух аппаратов была вербовка № 209 с передачей его нелегальному аппарату. Обработка материалов, поступавших от этого агента, получила название шанхайского «конвертного хозяйства».

«В феврале мес. 1934 г., – докладывал в 1936 году «Градов», – я познакомился с будущим номером 209. Он оказался культурным человеком, симпатизирующим нам, ненавидящим американцев за то, что они его не продвигают на работе, и японцев за их агрессию в Китае и отобрание у него всего имущества в Маньчжурии. Постепенно он начал мне давать материалы, вначале пустячного характера, а затем, начиная с апреля-мая, материалы большой ценности. К этому периоду я передал связь с ним по распоряжению тов. Чернова («Овадиса». – М.А.) – Абраму, которого я в то время не знал».