Текст книги "Достигая крещендо"

Глава IX

Комната, куда отвёли Орлову, могла называться уютной – плотные красивые шторы, симметрично висевшие картины, нежный небесный цвет стен и красивые лампы очаровывали посетителя. Просторная высокая кровать стояла напротив широкого окна, а на письменном столике лежали полотенца и красивый халат.

«Ну и сервис», – подумала с улыбкой Орлова, закрывая ключом дверь в свои покои. Она скинула с себя надоевшие туфли и с удовольствием пошевелила ухоженными пальцами ног. В светлой ванной комнате она обнаружила наполненную горячую джакузи. С глубоким вздохом человека, на которого удалось произвести впечатление и который понимал, что впечатлить всё-таки хотели, она одним движением скинула с себя вечернее платье, шёлковое чёрное бельё и погрузилась в тёплую воду. В течение пятнадцати минут она пребывала в блаженном расслаблении и ни о чём не думала. Пробудившись, Елизавета Николаевна потянулась за телефоном, чтобы сделать видео-звонок Божесову.

– Слушаю, – ответил он из автомобиля.

– Ты едешь куда-то?

– Из Кремля, домой… Дела всё, дела… Не всем по Франциям кататься суждено…

– И как дела? – пропустила мимо ушей эти обидные слова Орлова.

– Пока не родила… Ты, я вижу, загорела? – сказал он усмехнувшись.

– С чего бы? – удивилась Орлова, чуть опуская телефон и ничего не скрывая.

– Ну, больше голой бывшим мужьям звони! – засмеялся Божесов. Орлово фыркнула, но ей всё равно была приятна эта ситуация. – Хорошо тебя принимают.

– Не жалуюсь… С Бийоном мне встретиться удалось.

– Отлично! А мы как раз начинаем, – Орлова вздрогнула при этих словах. – Что сообщил Бийон?

– Приеду, скажу, – таинственно ответила она.

– Фи! Звонить только для того, чтобы я похвалил твою хорошую форму в таком возрасте… точно весело было у епископа!

– Какой же ты всё-таки хам! – произнесла Орлова, делая вид, что обиделась. – Давай, пока.

– Да постой! – промурлыкал Божесов, засмеявшись и всё равно засматривавшись на её тело. – Что у епископа-то было?

Елизавета Николаевна тут же поменяла свою игривость и деловитость на редкий для неё тон речи.

– Мы говорили о путях России… типичный спор интеллигентов ни о чём… а потом он сыграл какую-то шопеновскую прелюдию, чувственно…

– Что именно?

– Ми минор вроде…

Божесов, даже находясь за тысячи километров от Орловой, ощутил смену её настроения. Он всегда точно чувствовал в ней любые перемены. Обычно она либо была до предела сосредоточена и серьёзна, либо неудержимо весела и игрива. Сейчас же в ней смешалась какая-то странная задумчивость, духовная погружённость и любопытство. Будто бы ей впервые пришло в голову подумать о чём-то кроме работы или бездумного веселья. Божесов также серьезно ей ответил:

– Интересное произведение… кажется, романтишный человек этот епископ. и по-видимому с травмой какой-то… Ладно, я отключаюсь, о делах потом, этот отдых идёт тебе на пользу. Пока!

Елизавета Николаевна осталась довольна этим коротким разговором. Вообще её настроение было приятным. Наконец она не испытывала крайностей, а чувствовала нежную истому в теле и душе. Лёжа в мягкой постели, столь желанной после всех событий этого дня и расслабляющей джакузи с остальными процедурами, Орлова всё равно ворочалась и не могла уснуть. Бывает такое состояние, когда в теле бьётся безумная усталость, а спать не хочется. Стоны ветра и топот дождя за окном только обостряли это.

«Хоть призраков нет в таком новом замке», – подумала Елизавета Николаевна, повернувшись, а в окно ударил ветер, как бы спрашивая: «Откуда ты знаешь?».

– Пойду прогуляюсь, – произнесла она вслух, встала с кровати и накинула халат, прикрывая упругое тело (спала она тоже голой).

В коридорах дома горел тусклый свет, но из—за частоты появления ламп всё хорошо просматривалось. Орлова прошла по коридорам второго этажа ровной походкой.

С первого этажа доносились звуки стучащей посуды и французской речи официантов. Из конца же коридора слышался шёпоток епископа. Елизавета Николаевна решила пойти туда. У двери она остановилась.

– …Всем трудно и все сталкиваются с проблемами, – тихо говорил епископ. – Каждому, Господи, хочется помогать, но в себе я не могу найти усидчивости для этого. Не оставляй меня… Помоги же во вразумление моих друзей, помоги Артемию вести расследование и помоги Инге уйти от ответственности, даже если она и причастна… Да, я много раз обращался к Тебе с молитвами про неё, но сейчас серьёзно прошу без всякой задней мысли, помоги ей… Укрепляй и гостей моего дома, благослови Бийона, Лимазо, Нарьевича, Твоего преданного служителя Дироша и Елизавету Николаевну с Михаилом Александровичем. Помоги им в их деятельности, подскажи правильные пути и избавь от провокаций… Услышь мои молитвы, укрепляй и направляй меня и всех, нуждающихся в Твоей помощи. Аминь…

На застывшую у дверей Орлову выскочила ушастая собака епископа, своим ласковым рычанием и активностью привлёкшая его внимание.

– Вам не спится? – невозмутимо спросил Евгений.

– Даже с вашими чудесными ваннами не получается уснуть на новом месте, – отвечала Елизавета Николаевна, чувствуя неловкость своего вторжения.

– Значит, можно ещё поболтать, – ответил епископ, падая в кресло, собака запрыгнула к нему на колени. – Хотите послушать стихотворение?

Орлова развела руками в знак согласия. Епископ взял с журнального столика исписанный лист бумаги и без лишних слов начал читать:

 
Под ночным ясным небом,
Над спокойной водою,
Чайка белая тихо
В клюве рыбу несёт.
Пролетает над пляжем,
И взлетает на гору
Смотрит ясно и чисто
На гулящий народ.
 
 
Город светлый, уютный
Ходит под взором чайки,
Жизнь бурлит, торжествует
Страсть и нежность кипит.
Европейское море —
Компанирует гулко,
Возбужденье проходит,
И спокойство летит.
 
 
Сладкий шум ресторанов
Тонкий гул узких улиц,
Ароматы и вина
Собрались в близкий круг.
Здесь Чарльз Диккенз и Уайлд,
Здесь Чайковский и Шуберт
Европейское море —
Безмятежности друг.
 

Орлова, закинув ноги, сидела в кресле напротив Евгения и смотрела на него глубоким взглядом.

– Это вы написали?

– Я…

– Недурно, – Орлова не знала, как реагировать на стихотворение Евгения. – Похоже чем-то на «Увертюру» Северянина, но всё равно интересно. Можно сказать, о нашем пребывании в Европе.

– Только вот не знаю, концовка вроде обрывистая… Да и рифма – круг, друг… Может луг? Или…

– Ваше преосвященство, – улыбнулась ему Орлова. – Я любитель искусства, но плохой стихоплёт…

– Но ведь вам понравилось?

– Да.

– Спасибо…

– Удивлена, что вы вообще стихотворения пишете. Мне казалось, в вас мало поэтичности. Вы лёгкий на первый взгляд, даже чуть-чуть безбашенный…

– А на деле?

Орлова сумрачно улыбнулась и плавно моргнула.

– Теперь мне кажется, что вы просто играетесь в такого беззаботного человека, а внутри у вас много мучительных противоречий…

– Вы не первая женщина, которая приходит к такому выводу, – печально ответил Евгений. Орлова посмотрела на него по-матерински.

– На вечеринке у Селини вы вели себя очень по—свойски, выступали, пели, играли, а с собственного вечера практически убежали… Как—то это неприлично, – отвлекла от грустных мыслей Орлова.

– Селини и Ольга мои друзья, да и выступать я люблю, как вы заметили, – улыбнулся епископ. – Ну, а сегодня вечер не совсем мой, я ведь даже не собственник.

– И чьи же это владения?

– Нарьевича. Он мне пожертвовал это поместье вместе с водителем, садовниками, поварами и официантами в пользование, а платит сам, – тихо пояснял епископ. – Был ещё красивенький пентхаус в Монако от одного украинского олигарха. Я принял, конечно, чего от такого отказываться? Но продал потом, а на деньги строю монастырь в Тверской области…

– А в коррупции всё равно меня обвиняете! – усмехнулась Орлова.

– Это нормальная практика, – неторопливо ответил Евгений. – Как в анекдоте – приходит в храм мужчина бандитской наружности, спрашивает: «Поп, гарантируешь мне спасение, если пожертвую двадцать тысяч долларов?» Священник обводит его взглядом и, прищурившись, отвечает: «Спасения не гарантирую, но попробовать определённо стоит».

Елизавета Николаевна меланхолически усмехнулась.

– Вот так и я. Жертвы принимаю, направляя их на благо Церкви, а спасение уже от жизни самого благотворителя зависит… Этот дом мне нужен не как монаху – я вполне доволен своей квартирой—студией в Париже, напротив епархиального управления Европейского экзархата… Но должность викарного епископа по связям с Евросоюзом обязывает общаться с разными людьми из политической тусовки.

– Очень полезная должность, Бийон в вашем доме меня удивил и обрадовал…

– Да… Возможно, будущий премьер—министр Франции. Но и как еврокомиссар вполне выгоден…

– А сколько вам лет? – задала Орлова самый интересующий её вопрос.

– Почти тридцать, – ответил епископ с лёгким блеском в глазах.

– Не молоды для таких должностей?

– Честно говоря, я не поддерживаю омолаживание Церкви. Служители в ней должны быть с опытом… Впрочем, талантливые, без лишней скромности, люди имеют право на успех. Мне, конечно, во многом помогло знакомство с Патриархом, во время защиты моей дипломной работы… Но и мой личный проект общецерковного фонда – я говорю о «Благословении» – сильно повлиял на мою успешность…

– Фонд прекрасная идея, хочу вам сказать. Конечно, во власти многие со скепсисом восприняли создание церковного банка, но бесплатная юридическая помощь, денежные пособия, психологическая и медицинская поддержка, что ещё?..

– Помощь в трудоустройстве, предоставление жилья, образовательные гранты, – быстро дополнил Евгений.

– Да… Это вызывает уважение у многих политиков.

– Зря, – к удивлению Орловой ответил епископ. – Таким образом Церковь уходит из—под контроля государства и в некотором смысле в перспективе становится политическим игроком… Как «менеджер» Церкви не могу говорить, что это плохо. Но то, что власть не видит кризиса, наводит на мысль о её некомпетентности…

– Вы жестоки к нам! – засмеялась она.

– Я жесток к людям, которые тянутся к Церкви, зная, что теперь она в состоянии решать мирские проблемы. Всё больше мы доходим до состояния, когда отношения человека с Богом строятся в рабочем формате. Как с «генеральным директором Вселенной»: молитвы услышал, помог – держи свечку; не помог – ну, значит Тебя и нет. Печально как-то.

Епископ немного помолчал, выдерживая внутри себя какой—то вопрос. Собака, чувствуя это, спрыгнула с его колен, подсказывая правильные действия.

– А я вот спросить у вас хочу, – решился Евгений. – Вы почему так свободно говорили в этой компании на темы, о которых вам говорить и не положено вовсе?

Елизавета Николаевна посмотрела в его глаза, обдумывая ответ.

– Ну, формально, я с этими людьми встречаться вообще не должна, впрочем, как и они со мной. Только, если во Франции узнают о встрече Бийона и Лимазо с членом Администрации русского президента, у них будет скандал и увольнение. А я, как русский чиновник, сама сформирую нужную реакцию людей через свои ресурсы… Поэтому я могла хоть дух Ленина и революции призывать там, но никто бы об этом не стал распространяться за пределами этого дома… Понимаете?

– Конечно, – кивнул епископ.

– Но если б в таком интересном разговоре о государственном устройстве участвовал Божесов… О, он бы вёл трансляцию у себя в инстаграме!

– Вам он правда нравится, как политик? – мягко спросил Евгений.

– Ну, в первую очередь, он мой бывший муж, который хотел стать президентом в 2024 году… Конечно, он нужный для страны политик. И уверяю вас, он борется за власть, – она махнула большими ресницами, подтверждая свои слова. – Я увидела, Ваше преосвященство, что вы разделяете некоторые его взгляды… Даже как-то жаль, что вы не пошли в политику.

– Я с ним встречался, – произнёс епископ.

– Да? – удивилась Орлова. – Впрочем, он встречался с духовенством часто…

– Нет, нет. Мы встречались в Лимске во время выпускного. Он приехал в город и устроил большой фестиваль для одиннадцатиклассников. А я был в Школьном парламента Лимска, да и просто выпускался.

– Вы разве из Лимска? – снова удивилась Орлова. – Вы с ним земляки?

– Да, да, конечно. В тот день парламентарии даже говорили с ним, правда речи были формальными… Мне он показался очень достойным премьером, и, кстати, он бесподобно одевается.

– Хм, удивительные вещи происходят… Я же говорила, что он франт. Любит одежду. Особенно обожает запонки с собачками такой породы, как ваша.

– Моя? Длинноухие—то? – переспросил Евгений.

– Да, да! Любит длинноухих собак. Сразу, как из комы вышел после выстрела, так и началось у него. Даже теорию разработал политическую… «Франчизмом» назвал.

– Франчизмом? – епископ погладил свою собаку по кличке Франя. – И в чём же суть?

– Примерно в том, о чём мы сегодня говорили за столом. Социально—справедливая диктатура, функционирование демократических институтов и, разумеется, переворот сознания… Он ведь диктатор, Ваше преосвященство, – сказала Орлова без оценки своего отношения к этому факту.

– Диктатура – это очень хорошо.

Елизавета Николаевна посмотрела на него. Епископ улыбнулся, понимая всю противоречивость своего образа, который она для себя составила. При этом он думал и о словах Артемия об Инге, чётко понимая, что Орлова находится на стороне Божесова, против которого, по словам Клёнова, ведётся борьба. Значит, Елизавета Николаевна может помочь…

– Вы когда в Москву? – спросил он с небольшой неуверенностью.

– Завтра ночью вылетаю. Дела, работа, страна, СМИ…

– Приходите вечером на службу в Николаевском соборе Ниццы. Я вас потом в аэропорт отвезу и скажу кое—что, важно—рабочее…

– Хорошо, я постараюсь, – сонно ответила Орлова.

– Тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи!

Елизавета Николаевна подошла к двери и, повернувшись, сказала:

– Но меня очень удивляет… Вам нет и тридцати, а в глазах виднеется обречённость! Странно… Но стихи у вас чувственные.

Глава X

Прилетев в Москву в половине одиннадцатого вечера, Клёнов не особо задумывался о том, куда ему нужно ехать. С одной стороны, дома его ждала жена Лена с дочкой, с другой – в его кабинете вот уже который день хозяйничал капитан Мирович, с азартом желающий сделать дело сенсационным.

Дело и правда представлялось муторным и запутанным до одурения, а главное обещало невиданный карьерный рост всей огромной следственной группе. За прошедшее с начала расследования время по «Дальнобойщикам» удалось определить лишь происхождение фур – они принадлежали «True liberals», но были проданы ими за неделю до перехвата.

Обнаруженное оружие оказалось очень низкого качества – баллистические характеристики откровенно были ужасны. Происхождение баллонов газа было совершенно непонятным – никакой маркировки на самих баллонах, и отсутствие найденного химического соединения во всех имеющихся списках, хотя соединение и было смертельно опасным.

Всё же с «True liberals» дело «Дальнобойщиков» можно было связать только через фуры. Этому нашлось объяснение – оппозиционеры обновляли свой автопарк и проводили масштабное техническое переоснащение организации со всеми филиалами (за счёт финансирования из бюджетных источников – это уже второе дело). Но все данные о продаже фур куда—то исчезли и установить нового владельца было невозможно… На самом деле, совершенно ни к чему не обязывающая информация, но для уверенности участия «True liberals» в подготовке вооружённых выступлений очень полезная.

Оппозиция выступала против Конституционной реформы, проводя частые публичные мероприятия, а потому организация захвата власти вполне могла исходить от этого движения. Гладкость всей этой схемы смущала Клёнова, но он понимал, что всё это часть большой политической игры, правда в которой ничего не стоила. Боялся он только за общую с Князевым знакомую…

– О, Артемий Лексеич вернулся! – встретил его капитан Мирович, продолжавший сидеть в кабинете даже в поздний час. – Как загнивающий Запад?

– Да я так… Развлёкся немного.

– Ха—ха! Развлёкся и развеялся, а потом сразу на работу! А как же семья?

– Подождёт, – отмахнулся Клёнов от назойливой трескотни Мировича. – Чего меня сорвал из Франции? Что—то важное имеешь сказать?

– Агась, – заговорщически произнёс капитан.

– Так выкладывай!

– Я знаешь, что нашёл? – встал из—за стола Мирович. – Человека, который может подтвердить то, что финансирование шло по приказу Божесова…

– Отлично, потому что кроме посещения премьером благотворительного вечера больше ничего на него нет… – усмехнулся Клёнов.

– А теперь будет! Я встречаюсь с этим человеком через две недели. Он—то всё и расскажет!

– А меня вот смущает, что фурами управляли эти дурачки—мужички, – произнёс задумчиво Клёнов.

– С чего бы?

– Ты странностей не видишь? Сколько слов они сказали после ареста? Три! Недель больше прошло! Это какие—то фанатики, вряд ли имеющиеся у «True liberals»…

– В смысле?

– В том смысле, что всё на самом деле иначе… спланировано кем-то для чего-то большого и страшного, но не того, подо что мы копаем.

– Тёма, – прервал его Мирович, – ты знаешь, что мы работаем так, как приказано. Я уже близок к доказательному разоблачению премьера. Давай просто выполнять работу, к тому же у нас всё по полочкам.

– А если итог неправильный!

– Неважно, главное – все наши предположения бьются фактами. Даже глупая идея имеет аргументы в свою поддержку, а мы решаем важные вопросы. Иди уже домой, Тём… Завтра поговорим.

Клёнов кивнул головой, молча соглашаясь с Мировичем, и вышел из кабинета.

***

В то же самое время, пока Клёнов разговаривал с Мировичем, а Орлова была на вечере у епископа и ещё не приняла джакузи, Божесов после посещения Екатерины Алексеевны, сделав несколько кругов по Москве, заехал в Кремль. Божесов спокойно разгуливал по опустевшим помещениям Сенатского дворца, а в нужный момент спустился в длинный коридор, по которому пошёл уверенным шагом. Чистый бетонный пол и акустика побуждали Михаила Александровича выстукивать при ходьбе какой-то ритм. Через несколько минут он вышел туда, где его ждали.

– Миша, – обратился министр иностранных дел Наклеватько слегка раздражённо, – Объясни, пожалуйста, какого фига мы собрались в Мавзолее?!

– Ну, во-первых, это красиво… и очень поэтично, – ответил Божесов весело, вытаскивая туфлю из узкой щели между плитами.

– Хорошее место, Игорь Сергеевич, что хоть вы? – поправил Министр обороны Максим Петрович.

– А я вот тоже не совсем понимаю удовольствие от такого… – проговорил Генеральный прокурор Сергей Васильевич Смолов.

– Это такая метафора, – заметил Даниил Николаевич, помощник Божесова во время его губернаторства, а теперь глава Специального отдела Министерства юстиции.

– Ой, да бросьте хоть, ребята, – сказал Божесов, нависший над телом Ленина. – Какая метафора? Это просто единственное место, которое Красенко не прослушивает… А то, товарищи, проблемы у нас.

– И что же? – робко спросил Игорь Сергеевич.

– Три недели до голосования по поправкам у нас осталось, а Лапин решил меня сажать, – улыбнулся игриво Божесов. – Натравил Службу безопасности, шьёт мне откровенно липовые дела… впрочем, эти проблемы решаются, – Божесов хищно осклабился. – Уже мною дано некоторое распоряжение, которое позволит получить всем нам фору… Дедушка Ленин был бы в восторге от такой ситуации! А вот мы начинаем реализацию проекта «Франчизм».

– По плану? – спросил Даниил Николаевич, понизив свой голос. От этого атмосфера наполнилась ещё большей таинственностью и мистической мрачностью.

– Не совсем… Сейчас определилась важная конкретика. Прокуратура кое—что должна начать; МИД работает в прежнем режиме, Орлова как раз устанавливает связи с Еврокомиссией; с Максима Петровича только танки и завуалированные переназначения преданных людей; ну, а Даниил Николаич, вам придётся весь личный состав спецназа Министерства юстиции поднимать.

– Выполним…

– Главные изменения у нас, конечно, связаны с Елизаветой Николаевной…

– Что же ты придумал? И где она вообще? – спросил Игорь Сергеевич.

– В Ницце отдыхает и работает параллельно. Но пока не в курсе, что мы начинаем. Скажу ей скоро… – Божесов наворачивал круги около Ленина. – Ей придётся биться в СМИ, но, думаю, она справится.

Божесов принял серьёзный вид, достал из портфеля несколько папок, выдал их и трезвым взглядом окинул собравшихся:

– Тут все наши планы. Принимая их, вы становитесь соучастниками госпереворота в случае нашей неудачи… Но победителей не судят, поэтому сейчас всё по делу, ребята. Начинаем!

***

После разговора с Мировичем настроение Клёнова ухудшилось. Он задумчиво вёл машину к дому. Желая развеяться, Артемий поехал не на прямую, а через Большой Каменный мост. Некрасиво на мосту сияла пустота вместо трёх участков ограждения, невольно привлёкшая к себе внимание Артемия.

«Даже в центре столицы нормально сделать ничего не могут… Урбанисты… – подумал он и взглянул на купола Храма Христа Спасителя. – Сейчас бы с Князевым встретиться».

Покатавшись час по сверкающему и очаровательному ночному городу, слушая на полную мощность ритмичную музыку, он наконец доехал до дома. Всё время он думал о Мировиче, Князеве, Инге, Божесове, Орловой и всём этом странном деле.

Дома его встретили радостно, и на некоторое время он даже забыл о всех проблемах. Лена о чём—то расспрашивала, немного обижаясь из—за того, что в Ниццу он летал один, но в целом вела себя очень по—доброму, хоть интуитивно и чувствовала напряжение, пронизывающее всего Клёнова.

– Мне не нравится, что сейчас происходит у тебя на работе, – говорила она. – Ты слишком много на неё тратишь и практически ничем не занимаешься с семьёй…

– Ну, при моих делах все силы уходят государству.

– И это плохо. Я понимаю, что ты сотрудник серьёзной организации, но даже у неё есть график работы!

– Просто сейчас очень интересное и серьёзное расследование, Лен…

– Интереснее семьи? – спросила она с ухмылкой. – Ну-ну. Я знаю только, что все ваши интересные дела очень опасны для жизни, поэтому волнуюсь. И за себя, и за дочь, и за тебя.

Звонок телефона не дал Клёнову ответить на стандартный и даже немного пошлый упрёк. Он невнятно и грузно ответил.

– Как?! – оживлённо спросил он практически через несколько секунд. – Это ужасная трагедия… Завтра в Управлении всё подготовлю… Спасибо.

– Что там? – спросила Лена.

– Накаркала ты со своей «опасностью», – без особого сожаления произнёс Клёнов. – Мирович вылетел в Москву—реку с Большого моста. Дел теперь будет ещё больше у меня!