Текст книги "Гораций"

Когда Антоний увидел, что флот Клеопатры вышел из сражения и обратился в бегство, он совершил страшную ошибку. Предав и бросив на произвол судьбы свой флот и огромную армию, он немедленно последовал за царицей. Брошенный им флот героически сопротивлялся почти до самого вечера, но затем всё же сдался Октавиану. Легионы Антония долго не могли поверить, что их любимый полководец бежал, и сдались лишь на восьмой день⁵⁴.

Победа при Акции произвела большое впечатление на Горация, который откликнулся на нее двумя стихотворениями: эпод 9 и ода I.37. У поэта даже была возможность лицезреть это грандиозное морское сражение, но судьба распорядилась иначе⁵⁵.

Битва при Акции стала переломным моментом войны, но Октавиан прекрасно понимал, что впереди ещё борьба за Египет. Тем не менее, он демобилизовал значительную часть легионеров и распустил их по домам. При этом, как пишет Дион Кассий, «опасаясь, что к Меценату, которому тогда поручены были Рим и остальная Италия, они отнесутся с пренебрежением, так как он был всего лишь всадником, отправил в Италию Агриппу под предлогом какого-то другого дела. Ему и Меценату он дал исключительно широкие полномочия во всех делах, вплоть до того, что они могли читать письма, которые он сам писал сенату и другим людям, и потом даже делать в них любые приписки по своему усмотрению. Для этого от него они получили его перстень, чтобы иметь возможность снова запечатывать письма. С этой целью была изготовлена копия того перстня с печатью, которым он тогда чаще всего пользовался, с одинаковым сфинксом, выгравированным на обоих»⁵⁶.

Затем Октавиан вплотную занялся делами разоренной Греции, а потом отправился в Азию, желая настигнуть Антония. Однако из Италии стали приходить тревожные известия о волнениях среди не получивших наград ветеранов, и в начале 30 года до н. э. Октавиану всё же пришлось поспешить на родину. Он прибыл в Брундизий и оставался здесь около месяца. Ветераны, пришедшие к нему, были наделены не только землей, но и деньгами. Затем Октавиан вновь вернулся в Грецию⁵⁷. Меценат же, по свидетельству Горация⁵⁸, в 30 году до н. э. серьезно заболел, возможно, из-за нервного переутомления, вызванного заботами по управлению Римом и Италией, и поэтому на какое-то время бразды власти полностью перешли к Агриппе.

Тем временем, прибыв в Египет, Антоний и Клеопатра стали лихорадочно снаряжать войска и подыскивать союзников для защиты страны. Антоний попытался вызвать свои легионы из Кирены, но те отказались ему повиноваться и перешли на сторону Октавиана. Понимая всю серьезность ситуации и желая выиграть время, и Антоний, и Клеопатра отправили к Октавиану, находившемуся в Азии, послов с предложением мира. Антоний униженно просил позволить ему провести остаток жизни частным лицом, а Клеопатра умоляла передать власть над Египтом её детям. Кроме того, втайне от Антония царица отправила Октавиану царские регалии и золотой трон – в знак того, что она вручает ему власть над Египтом и уповает на его милосердие. На просьбы Антония Октавиан не ответил, а вот дары Клеопатры принял и отправил ей секретное письмо, в котором предлагал в обмен на сохранение власти умертвить Антония. Обе стороны всячески тянули время и торговались⁵⁹.

Летом 30 года до н. э. легионы Октавиана вступили на территорию Египта. По тайному приказу Клеопатры царские войска не оказали сопротивления и сдались римлянам. Лишь Антоний со своими оставшимися легионами попытался задержать продвижение Октавиана и близ Александрии нанес ему небольшой урон. Однако перед решающей битвой его флот и армия перешли на сторону противника. Оставшись без войск и узнав, что Клеопатра якобы отравила себя, Марк Антоний 1 августа 30 года до н. э. покончил жизнь самоубийством⁶⁰.

Вот как Плутарх описывает это событие: «У него был верный раб по имени Эрот, которого Антоний уже давно уговорил убить его, если придет нужда. Теперь он потребовал, чтобы Эрот исполнил свое слово. Раб взмахнул мечом, словно готовясь поразить хозяина, но, когда тот отвернул лицо, нанес смертельный удар себе и упал к ногам Антония. “Спасибо, Эрот, – промолвил Антоний, – за то, что учишь меня, как быть, раз уже сам не можешь исполнить, что требуется». С этими словами он вонзил меч себе в живот и опустился на кровать. Но рана оказалась недостаточно глубока, и потому, когда он лег, кровь остановилась. Антоний очнулся и принялся молить окружающих прикончить его, но все выбежали из спальни, и он кричал и корчился в муках, пока от Клеопатры не явился писец Диомед, которому царица велела доставить Антония к ней в усыпальницу. Услыхав, что она жива, Антоний с жаром приказал слугам немедленно поднять его с ложа, и те на руках отнесли хозяина к дверям усыпальницы. Дверей, однако, Клеопатра не открыла, но, появившись в окне, спустила на землю веревки, которыми обмотали раненого, и царица ещё с двумя женщинами – никого, кроме них она с собою внутрь не взяла – собственными руками втянула его наверх»⁶¹.

Успев попрощаться с любимой, Антоний умер, а вслед за ним покончила с собой и обманутая Октавианом Клеопатра, которую хитростью извлекли из усыпальницы и заключили под стражу. Узнав, что ей придется участвовать в качестве пленницы в триумфальной процессии в Риме, она решила перехитрить своих охранников и избежать унижения путем смерти⁶². По сообщению Плутарха, она умерла, укушенная змеей: «Говорят, что аспида принесли вместе со смоквами, спрятанным под ягодами и листьями, чтобы он ужалил царицу неожиданно для нее, – так распорядилась она сама. Но, вынувши часть ягод, Клеопатра заметила змею и сказала: “Так вот она где была…” – обнажила руку и подставила под укус. Другие сообщают, что змею держали в закрытом сосуде для воды и Клеопатра долго выманивала и дразнила её золотым веретеном, покуда она не выползла и не впилась ей в руку повыше локтя. Впрочем, истины не знает никто – есть даже сообщение, будто она прятала яд в полой головной шпильке, которая постоянно была у нее в волосах. <…> Цезарь, хотя и был раздосадован смертью Клеопатры, не мог не подивиться её благородству и велел с надлежащей пышностью похоронить её тело рядом с Антонием»⁶³.

Завоевав Египет, Октавиан превратил его в римскую провинцию, во главе которой поставил префекта, подчиняющегося только императору. Цезарион, старший сын Клеопатры от Юлия Цезаря, и Антулл, старший сын Антония от Фульвии, были казнены по приказу Октавиана, так как он опасался, что в будущем они могут стать его соперниками. Младшие же дети Клеопатры и Антония были помилованы и отправлены в Рим⁶⁴.

Приведя в порядок восточные провинции зимой 30/29 года до н. э., в конце лета 29 года Октавиан, наконец, вернулся в Рим и отпраздновал грандиозный трехдневный триумф (13, 14, 15 августа), посвященный победам в Иллирии, при Акции и в Египте. Еще в январе 29 года до н. э. двери римского храма бога Януса были торжественно закрыты, что символизировало окончание многолетних гражданских войн и наступление долгожданного мира.

Октавиан незамедлительно приступил к восстановлению государства и «возрождению» республиканских порядков. Он был избран принцепсом сената (princeps senatus) – самым уважаемым «первым» сенатором, который имел право высказываться первым по любому вопросу, ибо его имя стояло первым в списке сенаторов. Кроме того, Октавиану был дарован постоянный титул императора, подразумевающий, что его носитель обладает неограниченной военной и гражданской властью⁶⁵.

Тринадцатого января 27 года до н. э. Октавиан выступил перед сенатом с небольшой речью, в которой заявил, что слагает с себя все полномочия и возвращает власть сенату и народу. Однако сенаторы, отчасти из-за страха, отчасти понимая, что слова принцепса неискренни, уговорили его не слагать с себя власть полностью – слишком много людей было заинтересовано в том, чтобы он оставался во главе государства. В итоге Октавиан приобрел полномочия проконсула на десять лет, сохранил власть над армией, контроль над важнейшими провинциями, а также право выставлять свою кандидатуру на консульских выборах⁶⁶. 16 января сенат преподнес Октавиану имя «Август» («Величественный»), венок за спасение государства и золотой щит. Начался долгий период его единоличного правления, получивший впоследствии название «принципат Августа» (27 до н. э. – 14 н. э.).

Глава пятая. Гай Цильний Меценат

Вернемся на десятилетие назад. Вступив в 40 году до н. э. в коллегию квесторских писцов, Гораций одновременно занялся поэзией, однако зарабатывать на жизнь литературным творчеством в то время было очень сложно. Желая опубликовать свое произведение, римский писатель обычно обращался к издателю-книготорговцу. Если издателя заинтересовывало произведение, он покупал у автора за небольшую сумму его рукопись (папирусный свиток) и поручал рабам-переписчикам сделать с нее несколько копий, которые выставлял на продажу в своей книжной лавке.

Книжная торговля в Риме процветала. Одним из первых и самых знаменитых римских издателей-книготорговцев был Тит Помпоний Аттик, лучший друг Цицерона. Он содержал большой штат рабов-переписчиков, оперативно выполнявших необходимое количество копий того или иного произведения¹. Известностью пользовались также книготорговцы братья Сосии, которые держали собственную лавку на форуме и в дальнейшем стали издателями произведений Горация. В одном из стихотворений он с большим юмором описывает будущую судьбу своей книжки, готовящейся к продаже в лавке Сосиев:

 
Кажется, книжка, уже ты глядишь на форум, на лавки,
Хочешь стоять на виду, приглажена Сосиев пемзой.
Ты ненавидишь замки и печати, приятные скромным;
Стонешь ты в тесном кругу и места многолюдные хвалишь,
Вскормлена хоть и не так. Ну что же, ступай, куда хочешь!
Но не забудь: уйдешь – не вернешься. Сама пожалеешь:
«Что я наделала! – будешь твердить. – Чего захотела!»
Помни: ты свиться должна, лишь устанет, пресытясь, любовник.
Ежели я, раздраженный тобой, гожуся в пророки, –
Будешь ты Риму мила, пока не пройдет твоя младость;
После ж, руками толпы захватана, станешь ты грязной,
Непросвещенную моль молчаливо кормить будешь, или
Скроешься в Утику ты, иль сослана будешь в Илерду.
Будет смеяться советчик, кому ты не вняла; как в басне
Тот, что на скалы столкнул осленка упрямого в гневе:
Кто же станет спасать того, кто не хочет спасаться?
Ну, а после всего останется только в предместьях
Чтенью ребят обучать, покуда язык не отсохнет².
 

Никаких «авторских прав» в современном понимании тогда не существовало, и поэтому весь доход от продажи копий произведения поступал к издателю. По словам Горация, хорошая книга «Сосиям деньги приносит; и славу, / Долгих лет славу поэту дает…»³. Более того, любой человек, который покупал в книжной лавке папирусный свиток с произведением того или иного писателя, мог сделать с него сколько угодно копий и, в свою очередь, безнаказанно продать их. Таким образом, римский писатель практически не получал дохода от своего творчества – если он не был материально обеспечен, его ожидало полуголодное существование. Поэтому, чтобы иметь кусок хлеба и свободно заниматься творчеством, бедные римские поэты и прозаики искали себе богатых покровителей-интеллектуалов из высшего общества и охотно становились их клиентами.

Вращаясь в обществе римских поэтов, Гораций получил возможность познакомиться с Вергилием и Луцием Варием Руфом, которые стали его лучшими друзьями. Именно через них он, очевидно, сблизился с известными аристократами Азинием Поллионом и Мессалой Корвином, а также с Гаем Цильнием Меценатом. Знакомство Горация с Меценатом состоялось в конце 39 года до н. э. Инициаторами этого знакомства выступили Вергилий и Варий, уже входившие в литературный кружок Мецената. Обеспокоенные стесненным положением Горация, они привели его на аудиенцию к могущественному соратнику Октавиана. Вот что пишет об этом сам поэт:

 
Я не скажу, чтоб случайному счастию был я обязан
Тем, что мне выпала честь себя называть твоим другом.
Нет! Не случайность меня указала тебе, а Вергилий,
Муж превосходный, и Варий тебе обо мне рассказали.
В первый раз, как вошел я к тебе, я сказал два-три слова:
Робость безмолвная мне говорить пред тобою мешала.
Я не пустился в рассказ о себе, что высокого рода,
Что объезжаю свои поля на коне сатурейском;
Просто сказал я, кто я. Ты ответил мне тоже два слова,
Я и ушел. Ты меня через девять уж месяцев вспомнил;
Снова призвал и дружбой своей удостоил. Горжуся
Дружбою мужа, который достойных людей отличает
И не на знатность глядит, а на жизнь и на чистое сердце⁴.
 

Почему же Меценат не сразу приблизил Горация, а раздумывал целых девять месяцев? Вероятно, его смутило «республиканское» прошлое Горация, и он тщательно наводил справки о молодом поэте – или же был очень занят государственными делами. Так или иначе, но только девять месяцев спустя Меценат пригласил Горация присоединиться к числу своих «друзей», то есть клиентов⁵.

В Древнем Риме существовал обычай, когда человек низкого достатка и положения добровольно ставил себя под покровительство влиятельного и богатого человека – становился его «клиентом», а тот, в свою очередь, – его «патроном». Согласно традиции, клиент всегда и везде сопровождал своего патрона, даже в дальних поездках; защищал его с оружием в руках, если в этом была необходимость; поддерживал его кандидатуру на выборах. Часто клиенты принимались в род патрона и брали его родовое имя. Патрон же должен был всячески опекать своего клиента, защищать его интересы в суде, помогать деньгами и приглашать к своему столу. Практиковалось также наделение клиентов участками из земельного фонда патрона. Чем больше было клиентов у знатного человека, тем более влиятельным он считался⁶.

Каждое утро клиент, облаченный в тогу, должен был являться в дом своего патрона и желать ему доброго утра. Вот что пишет об этом обычае Сенека: «Эти люди из чувства долга носятся то туда, то сюда, ни себе, ни другим не дают покоя; когда вволю побезумствуют, когда за день обойдут все приемные, не пропуская ни одной незапертой двери, когда в самых отдаленных домах засвидетельствуют свое далеко не бескорыстное почтение – они мало что найдут для себя в этом огромном и к тому же раздираемом разными страстями городе. Как много людей, на чей порог их не пустят, потому что хозяева еще спят, или нежатся в постели, или просто нелюбезны! Как много таких, которые, долго помучив посетителей, с притворной поспешностью пробегают мимо! Многие вообще остерегутся идти через атрий, заполненный клиентами, и спасутся бегством через потайные выходы, как будто обмануть менее неучтиво, чем выставить за дверь. А многие, сонные и слабые из-за затянувшейся накануне попойки, демонстративно зевая, будут слушать, как эти бедняги, в надежде на чужое добро прервавшие свой сон, едва шевеля губами, лепечут тысячу раз произносимое имя»⁷.

По окончании утреннего приема, если патрон куда-нибудь направлялся, например, в суд или в баню, клиенты были обязаны сопровождать его шумной толпой и расчищать дорогу перед его носилками. Обязанности клиента были унизительны, но они позволяли не умереть от голода, поскольку патрон, как уже говорилось, должен был ежедневно приглашать своих подопечных к обеденному столу⁸. Это было довольно сложно, если у патрона имелось очень много клиентов, поэтому, как правило, он сажал за стол лишь трех-четырех из них, а остальным выдавал небольшую сумму денег на пропитание. Но и те клиенты, которым посчастливилось попасть за стол патрона, не всегда были рады угощению, так как очень часто им предлагались блюда намного хуже по качеству, чем те, которыми при них угощались патрон и его ближайшие друзья.

Став клиентом Мецената, Гораций теперь тоже был обязан каждое утро являться в дом своего патрона, чтобы поприветствовать его. Кроме того, поэт должен был всегда и везде сопровождать Мецената, например, в театре или на Марсовом поле, даже в дальних поездках, если в этом была необходимость. В свою очередь, Меценат как патрон Горация действительно опекал и защищал своего клиента, время от времени приглашал к своему столу и помогал деньгами.

Гай Цильний Меценат был в то время очень известным и могущественным человеком. Он родился в древнем этрусском городе Арретий (современный Ареццо) в очень богатой и знатной семье Цильниев (по материнской линии)⁹. «Меценат» – это не семейное прозвище (cognomen), а указание на происхождение из рода Меценатов по отцовской линии. Семья Цильниев была самой знатной и богатой в Арретии, восходила к этрусским царям-лукумонам и некогда управляла этим городом. Например, по данным Тита Ливия известно, что в 302 году до н. э. «восстала Этрурия, возбужденная мятежом арретинцев, которые взялись за оружие, чтобы изгнать могущественный род Цильниев из зависти к их богатству»¹⁰. Недаром император Август в одном из своих писем в шутку назвал Мецената «лазерпиций арретинский» и «смарагд Цильниев»¹¹. Гораций же пышно именует Мецената «славный внук праотцев царственных» и «царей тирренских отпрыск»¹², а также с восторгом пишет:

 
Нет, Меценат, хоть никто из этрусков, лидийских потомков,
Знатностью рода с тобой потягаться вовеки не сможет,
Ибо предки твои, по отцу и по матери, были
Многие в древнее время вожди легионов великих, –
Нет! Ты орлиный свой нос задирать перед теми не любишь,
Кто неизвестен, как я, сын раба, получившего волю!¹³
 

О родне Мецената по отцовской линии известно мало. Его дедом был всадник Гай Меценат, который в 91 году до н. э. выступил в Риме против народного трибуна Марка Ливия Друза и о котором в связи с этим упоминает Цицерон в своей речи «В защиту Авла Клуенция Габита». Цицерон особо подчеркнул скромность деда Мецената, его стойкость и приверженность к всадническому сословию¹⁴. Отец же Мецената, Луций Меценат, известен лишь тем, что в начальный период гражданской войны вместе с сыном перешел на сторону Октавиана, будущего императора Августа¹⁵. О том, что Луций Меценат действительно был отцом Гая Мецената, свидетельствует надпись на мраморном постаменте с Афинского акрополя: «Народ (статую) Гая Мецената, сына Луция, (поставил) [Афине посвятил?]»¹⁶.

Меценат появился на свет 13 апреля¹⁷, но год его рождения, к сожалению, неизвестен. Скорее всего, он был почти ровесником Октавиана, возможно, старше не более чем на два-три года. Если это так, то год рождения Мецената приходится, вероятно, на 65 год до н. э. Впрочем, большинство исследователей предполагают, что Меценат родился где-то в промежутке между 74 и 64 годами до н. э. Меценат, как и его родители, по социальному положению был всадником и оставался таковым до самой смерти¹⁸. Известно также, что он был приписан в Риме к Помптинской сельской трибе¹⁹, в которую входил Арретий.

О детстве и юности Мецената сведений не имеется. Имя его отца Луция появляется в анналах истории осенью 44 года до н. э., когда Октавиан собирался покинуть Рим и с верными друзьями отправиться в Кампанию вербовать ветеранов Цезаря. Об этом решении Октавиана историк Николай Дамасский пишет следующее: «Так он решил. С ним согласились и его друзья, участвовавшие в этом походе, а также и в последующих его деяниях. Это были Марк Агриппа, Луций Меценат, Квинт Ювентий, Марк Модиалий и Луций»²⁰. Луций Меценат поддержал Октавиана в трудную минуту и, очевидно, отправился в Кампанию вместе со своим сыном Гаем. Ведь, как недвусмысленно пишет Проперций, Гай Меценат сопровождал Октавиана почти во всех его походах и находился рядом с ним практически во всех его битвах, в том числе и в битве при Филиппах²¹. Однако, по словам Сенеки, при этом сам «не касался меча, не проливал крови»²². Правда, Меценат не постеснялся принять значительную часть огромного имущества одного из казненных республиканцев – Марка Фавония²³.

После разгрома республиканцев Октавиан окончательно приблизил к себе Гая Цильния Мецената и начал давать ему важнейшие поручения, в основном дипломатического характера. Именно Меценат устроил брак Октавиана и Скрибонии, участвовал в примирении Октавиана и Антония, в заключении Брундизийского мира, в переговорах в Афинах и Таренте²⁴.

Более того, во время войн с Секстом Помпеем и Марком Антонием Меценат неоднократно замещал Октавиана в столице, управляя от его имени Римом и всей Италией²⁵. Вдобавок Меценату было поручено проводить сбор денежных средств, которые шли на снабжение римской армии и флота, для чего он рассылал по всей Италии массу писем, которые запечатывал своим перстнем с изображением лягушки. Как пишет Плиний Старший, «лягушка Мецената во время сборов денег внушала великий страх»²⁶.

Именно Меценат в 30 году до н. э. раскрыл заговор против Октавиана, организованный Марком Эмилием Лепидом. По словам Веллея Патеркула, «пока Цезарь завершал Акцийскую и Александрийскую войны, Марк Лепид (сын того Лепида, который был участником триумвирата по государственному устройству, и Юнии, сестры Брута), юноша, выдающийся скорее по внешности, чем по уму, возымел намерение убить Цезаря тотчас по его возвращении в Рим. Охрана Рима была тогда поручена Меценату, человеку всаднического, но блестящего рода, недремлющему, когда дела требовали бодрствования, предусмотрительному и знающему толк в деле, – пока он выполнял свои обязанности, поистине не могло быть никаких упущений, – но, предаваясь праздности, он был изнеженнее женщины. Цезарю он был не менее дорог, чем Агриппа, но менее, чем тот, отмечен почестями, потому что был почти удовлетворен узкой каймой, – мог бы достичь не меньшего, но к этому не стремился. Выказывая полнейшую апатию, он тайно выведал планы безрассудного юноши и, без каких-либо тревог для государства и для граждан, подвергнув немедленно аресту Лепида, погасил новую и ужасную войну, которую тот пытался разжечь. И имевший преступные намерения понес наказание»²⁷.

Аппиан пишет, что «Меценат обвинял сына Лепида в заговоре против Цезаря, а также обвинял и его мать в укрывательстве. Самого Лепида (бывшего триумвира. – М. Б.), как потерявшего всякую силу, он ни во что не ставил. Мать молодого Лепида, – требовал Меценат, – как женщину не нужно уводить в качестве пленной, но надо было поручиться консулу, что она желает отправиться к Цезарю, молодого же Лепида Меценат послал к Цезарю в Акций»²⁸. Уже после победы в битве при Акции Октавиан направил Агриппу в Рим на подмогу Меценату, поскольку последний не справлялся с обязанностями вследствие сильного утомления, так что даже серьезно заболел в 30 году до н. э.²⁹

После завершения гражданских войн Меценат, не занимая никаких официальных постов, продолжал, вероятно, участвовать в управлении государством и в улаживании различных дипломатических проблем³⁰.

Меценат всегда последовательно выступал за монархическое правление и отвергал народовластие. Свои политические взгляды и советы по реформированию государства он подробно изложил в 29 году до н. э. в пространной речи к Августу, сохранившейся в «Римской истории» Диона Кассия³¹. По словам Диона, Августу понравилась речь Мецената, но он «не стал незамедлительно приводить в исполнение все его советы, опасаясь неудачи в том случае, если возьмется сразу за преобразование всего общества. Впрочем, одни преобразования он провел немедленно, другие – позднее, а некоторые оставил на долю тех, кто придет к власти впоследствии, полагая, что со временем для соответствующих нововведений наступит более подходящая пора»³².

В 22 году до н. э. был раскрыт очередной заговор против Августа, одним из участников которого был консул 23 года до н. э. Авл Лициний Мурена³³, брат жены Мецената Теренции. Узнав о разоблачении заговорщиков, Меценат не удержался и сообщил об этом жене. Теренция успела предупредить брата, и тому удалось бежать, но позднее он был осужден заочно, а спустя некоторое время схвачен и казнен³⁴. Хотя Август не раз жаловался, что Меценату недостает умения молчать³⁵, представляется, что последний и после заговора Мурены сохранил дружбу с императором. На это, например, указывает тот факт, что когда в 21 году до н. э. Август решал, выдавать ли свою дочь Юлию за Агриппу или нет, он обратился за советом именно к Меценату, от которого получил следующий ответ: «Ты возвысил его настолько, что он должен быть либо твоим зятем, либо мертвым»³⁶. Как известно, Август последовал его совету, ввел Агриппу в свою семью и даже усыновил детей Агриппы – своих внуков, хотя некоторые римляне были недовольны этим³⁷.

Однако между Августом и Меценатом все же случилась серьезная размолвка. Главной ее причиной стала Теренция, жена Мецената. Дело в том, что первоначально она была любовницей Августа. Марк Антоний в одном из писем обвинял Октавиана в том, что он спит со всеми женщинами подряд, упомянув в их числе Терентиллу³⁸, под именем которой, как сейчас принято считать, скрывалась Теренция. Затем она была выдана замуж за Мецената и, будучи его женой, продолжала состоять в интимных отношениях с императором. Это, безусловно, категорически не устраивало Мецената, который, помимо того, что Теренция изменяла ему, столкнулся с ее холодностью и постоянным отказом выполнять супружеские обязанности³⁹.

В ответ на измены жены Меценат заводил любовниц на стороне, пытаясь скрасить свою личную жизнь мимолетными увлечениями. Плутарх в трактате «Об Эроте» приводит забавную историю из жизни Габбы, придворного шута Августа: «Габба угощал как-то обедом Мецената. Заметив, что тот обменивается знаками внимания с его женой, он потихоньку склонил голову, как будто уснув. Но когда кто-то из рабов, подбежав из другой комнаты к столу, попытался унести вино, Габба, отбросив позу спящего, воскликнул: “Мошенник, разве ты не понимаешь, что я сплю только для одного Мецената?”»⁴⁰. Но интрижки с другими женщинами ему не помогли, поскольку он продолжал искренне любить свою жену⁴¹.

Однако в итоге любовь и ревность к жене сломили Мецената. Из-за постоянных измен, капризов и истерик Теренции его нервная система пришла в негодность: началась постоянная бессонница, с которой он безуспешно боролся. Например, Меценат пытался засыпать под тихое журчание фонтанов в своих садах, а также приглашал музыкантов, чтобы «усыпить себя с помощью мелодичных звуков музыки, тихо доносящихся издалека»⁴². Всё это, очевидно, ему мало помогало, поскольку Теренция не унималась, а его болезнь прогрессировала. Со временем болезненное состояние Мецената переросло в неизлечимую нервную лихорадку и настолько ухудшилось, что, по словам Плиния Старшего, «ему в последние три года жизни не удалось уснуть даже на час»⁴³.

В 16 году до н. э. Август вознамерился на три года отправиться в Галлию, опасаясь возросшего недовольства в обществе из-за его реформ. Дион Кассий называет еще одну причину отъезда: «Некоторые даже поговаривали, что удалился он из-за Теренции, жены Мецената, так как об их отношениях в Риме ходило немало пересудов, и будто бы даже намеревался жить вместе с ней где-нибудь за границей подальше от всяких сплетен. Он ведь и в самом деле до такой степени был в нее влюблен, что однажды заставил ее состязаться в красоте с Ливией»⁴⁴. Уезжая в Галлию, Август не поставил Мецената во главе Рима и Италии, как прежде, поскольку из-за Теренции уже не питал к нему прежнего расположения⁴⁵.

Сенека в одном из своих писем обмолвился, что Меценат «тысячу раз женился – и брал ту же самую жену»⁴⁶. Не исключено, что эти слова свидетельствуют о настоящем разводе с Теренцией⁴⁷. Действительно, в «Дигестах» императора Юстиниана чудом сохранилось упоминание об этом бракоразводном процессе: «По делу Теренции и Мецената Требаций ответил в том смысле, что если развод был настоящим, то дарение получает силу; если развод был притворным, то наоборот»⁴⁸. Но, расставшись с женой, Меценат спустя какое-то время стал буквально забрасывать ее подарками в надежде, что она вернется. И Теренция вернулась к нему – но лишь затем, чтобы через некоторое время вновь развестись с ним, и на этот раз уже окончательно. Можно лишь посочувствовать Меценату, тем более что брак с Теренцией не принес ему детей, и он остался без потомства.

Поскольку последние годы жизни Меценат серьезно болел, Август, по словам Тацита, позволил ему «не покидая города, жить настолько вдали от дел, как если бы он пребывал на чужбине»⁴⁹. Умер он в 8 году до н. э. в одиночестве. Хотя он «и обижался на императора из-за своей жены, сделал его своим наследником, предоставив ему право распоряжаться всей (за исключением небольшой части имущества) своей собственностью в тех случаях, когда Август желал сделать подарок кому-то из своих друзей»⁵⁰. Раскаявшийся император оплакивал смерть Мецената до конца своей жизни и не раз, оказываясь в ужасных ситуациях, восклицал: «Ничего этого не приключилось бы со мною, если бы живы были Агриппа или Меценат!»⁵¹

По своему характеру Меценат представляется достаточно мягким и добросердечным человеком, что свойственно многим тучным людям⁵². Он был единственным, кто мог благотворно влиять на Августа и усмирять его гнев. При этом, обладая величайшим влиянием на императора, Меценат никогда не пользовался им во вред другим людям, а напротив, по возможности пытался остудить гнев Августа и спасти невиновных⁵³. Дион Кассий описывает следующий, весьма показательный, случай: «Меценат, представ перед императором, когда тот вершил суд, и видя, что Август уже готов многих приговорить к смертной казни, попытался пробиться сквозь обступившую императора толпу и подойти поближе, но не сумел и тогда написал на писчей табличке: “Встань же ты, наконец, палач!” И словно какую-то безделушку, он бросил ее Августу в складки его тоги, а тот в свою очередь не стал выносить смертный приговор кому бы то ни было, встал и ушел»⁵⁴.

Известно также, что Меценат нередко принимал участие в судебных разбирательствах. Например, в 12 году до н. э. он вместе с Апулеем, племянником императора, выступал в роли защитника, пытаясь своим авторитетом поддержать обвиняемого. По словам Диона Кассия, «однажды, когда Апулей и Меценат подверглись оскорблениям во время судебного заседания по делу о супружеской неверности – не потому, что они сами вели себя каким-то неподобающим образом, но из-за того, что настойчиво помогали подсудимому, – Август вошел в зал суда и сел в кресло претора; он не стал применять никаких жестких мер, но просто запретил обвинителю порочить своих родственников и друзей»⁵⁵. Человеколюбие и доброту Мецената весьма ценили граждане Рима, относившиеся к нему с большим уважением. Когда он впервые после долгой болезни в 30 году до н. э. появился в театре, публика встретила его восторженными криками и аплодисментами⁵⁶.