Текст книги "История. Узнавай историю, читая классику"

Лев Толстой
Война и мир

Часть первая. VIII

На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной восьмидесятитысячной армии. С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. […] На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянула в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота. Между каждым родом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке. Как ветер по листьям, пронесся взволнованный шепот: «Едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений. Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И все затихло. В мертвой тишине слышался только топот лошадей. То была свита императоров. Государи подъ-ехали к флангу, и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, заигравшие генерал-марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из-за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: «Урра!» – так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли. Ростов, стоя в первых рядах кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества. Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому-то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.

– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал-марша; потом «урра!», генерал-марш и опять «урра!» и «урра!!», которые, все усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул. Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, несимметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них-то безраздельно было сосредоточено сдержанно-страстное внимание всей этой массы людей. Красивый, молодой император Александр, в конногвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным негромким голосом привлекал всю силу внимания. Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние двадцати шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Все – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе. Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что-то по-французски австрийскому императору и улыбнулся. Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем-нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать. Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов. «Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов. – Я бы умер от счастия». Государь обратился и к офицерам:

– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души. – Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя! – Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.

«Только умереть, умереть за него!» – думал Ростов. Государь еще сказал что-то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали «урра!».

Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю. Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости. «Как мог быть в нерешимости государь?» – подумал Ростов, а потом даже и эта нерешимость показалась Ростову величественной и обворожительной, как и все, что делал государь. Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, и он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из-за свиты, окружавшей императора. В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды?! Я всех люблю, всем прощаю теперь», – думал Ростов. Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке́ своего эскадрона, то есть один и совершенно на виду перед государем. Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и, как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно. Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чег’том, как говорил Денисов, проехал мимо государя.

– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.

«Боже мой! Как бы я счастлив был, если б он велел мне сейчас броситься в огонь», – подумал Ростов.

Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и кутузовские, стали сходиться группами, и начались разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена и Пруссия примет нашу сторону. Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им. Все только одного желали: под предводительством государя скорее идти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров. Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.

Когда происходят эти события?

Описанные события происходят в ноябре 1805 г. возле чешского города Оломуца (Ольмуц), тогда принадлежавшего Австрийской империи. После отступления войск Михаила Кутузова, отход которого прикрывал арьергард генерал-лейтенанта Петра Багратиона, обе армии – русская и австрийская – готовились к генеральному сражению с французской армией Наполеона.

Что это был за смотр? Почему императоры вместе?

Главными союзниками России в борьбе с наполеоновской Францией были Англия и Австрия. Франц II Иосиф (1768–1835) с 1792 г. был последним императором Священной Римской империи, объединявшей земли Центральной Европы, и первым – Австрии с 1804 г. Приближение французских войск к Вене вынудило Франца бежать в Оломуц, полагаясь на поддержку Александра I. Поражение союзников при Аустерлице в 1805 г. заставит австрийского императора заключить мир с Францией и в 1806 г. отречься от короны Священной Римской империи.

Что это был за император?

Александр I (1777–1825), российский император в 1801–1825 гг., старший сын Павла I. Воспитывался вместе с братом Константином, а его наставник Фредерик Сезар Лагарп внушил своему питомцу идеи либерализма. Вступив на престол, в кругу друзей Александр I обсуждал достаточно смелые проекты преобразования государства. В итоге была проведена министерская реформа, создан Государственный совет, увеличилось количество университетов. Однако, крепостное право сохранилось, а проекты по ограничению самодержавной власти остались на бумаге.

Чем известен Павлоградский полк?

Павлоградский гусарский полк был сформирован в 1783 г. как «Павлоградский легко-конный», и отличился в сражениях с турками в ходе русско-турецкой войны 1787–1791 гг. Наименование же «гусарского» полк получил уже при императоре Павле I, в 1796 г. Павлоградские гусары принимали участие в большинстве крупных сражений с французами в 1805–1807 гг. Храбро сражались они и в годы Отечественной войны 1812 г. в составе армии генерала от кавалерии Александра Тормасова, действуя на Киевском направлении. В июле 1812 г. полк принимал участие в сражениях при Кобрине и Городечно, а осенью – в боях под Слонимом, Вильно и на Березине. Побывал полк и в Заграничном походе 1813–1814 гг., где гусары умело, и храбро проявили себя во многих сражениях, за что полк был удостоен особой награды – знаки на кивера с надписью «За отличие».

Чем они заслужили знамена? Что это за знамена?

Во время отступления основных сил армии Михаила Кутузова арьергарду генерал-лейтенанта Петра Багратиона (7,3 тыс. человек) было поручено прикрывать их отход. В сражении под Шенграбеном 4 ноября 1805 г. русские войска противостояли корпусу Иоахима Мюрата (20,6 тыс.). Сражение носило ожесточенный характер, русские потеряли треть своего состава, но выполнили свою задачу – армия Кутузова была спасена. За доблесть, проявленную в бою, несколько полков были отмечены особой наградой – «Георгиевскими знаменами» (с георгиевским крестом у верхушки древка и черно-оранжевой лентой), с надписью – «За подвиги при Шенграбене 4 ноября 1805 года в сражении 5 тыс. корпуса с неприятелем, состоящим из 30 тыс.». Среди награжденных полков и Павлоградский гусарский.

Кто такой Денисов?

Василий Денисов, боевой командир и друг Николая Ростова, имел вполне реального прототипа. Офицер и поэт Денис Васильевич Давыдов (1784–1839) начал службу в привилегированном Кавалергардском полку, но из-за своих острых сатирических стихов был переведен из гвардии в Белорусский гусарский полк. Большую отвагу проявил в сражении под Прейсиш-Эйлау (1807), за что был награжден орденом Святой Анны и золотой саблей с надписью «За храбрость». Во время Отечественной войны 1812 г. умело командовал партизанским отрядом из гусар и казаков.

Что такое эскадрон?

Эскадроном называли кавалерийское подразделение. Гусарский эскадрон в те годы насчитывал 150 нижних чинов. В полку, состоящем из 10 эскадронов, объединенных в два батальона, было в 1500 строевых нижних чинов и 36 офицеров.

Эскадроны славились внезапными атаками

Часть третья. IV

Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников: Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строганова, которых он сам шутя называл comité du salut publique.[3]3
  Комитет общественного спасения (франц.)


[Закрыть] Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и все существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более, чем прежде, нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что его величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года. «Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, – думал князь Андрей, – и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней князю Андрею было объявлено, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву. В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву. Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но все, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку. «Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, – следовательно, он один и может дать ход ей», – думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева. Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц, и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные, шепчась, смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet[4]4
  Прозвище (франц.)


[Закрыть] «Силы Андреича» и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо), видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел, перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь. Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг из-за двери послышались раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда и, схватив себя за голову, прошел через приемную. Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шепотом сказал: «Направо, к окну». Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал сорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре-зелеными тупыми глазами и висячим красным носом, Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.

– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.

– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.

– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский.

– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…

– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая все более и более в ворчливо-презрительный тон.

– Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.

– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.

– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу.

– Вот, – он подал князю Андрею.

На бумаге, поперек ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».

– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.

– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.

Князь Андрей улыбнулся.

– Я и не желаю.

– Без жалованья, членом, – повторил Аракчеев.

– Имею честь. Эй! зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.

Кто такой Сперанский?

Михаил Сперанский (1772–1839), граф, государственный деятель, учился, а потом и преподавал в семинарии. С 1810 г. – государственный секретарь. Подготовил план преобразований, предполагавший введение принципа разделения властей, создание Государственной Думы, дарование гражданских и, частично, политических прав для населения. В 1812–1816 гг. находился в опале, затем был возвращен на службу. С 1816 г. был губернатором в Пензе, с 1819 г. занимал должность генерал-губернатора Сибири.

Что за помощники были у императора?

Помощники входили в «Негласный комитет» – совещательный орган (1801–1803), разрабатывающий программу либеральных преобразований. Адам Чарторыйский, польский князь, друг Александра I. Николай Новосильцев, полковник, жил в Лондоне, но по просьбе Александра I вернулся в Россию. Виктор Кочубей, граф, в правление Павла I служил главой Коллегии иностранных дел. Граф Павел Строганов путешествовал по Европе, во время Французской революции стал якобинцем под именем Поль Очер.

Зачем нужен военный устав?

В то время в России действовал «Устав воинский о должности генерал-фельдмаршалов и всего генералитета и прочих чинов, которые при войске надлежать быть, и оных воинских делах и повелениях, что каждому чинить должно» 1804 г. Состоял он из трех частей: «Устав» пояснял структуру вооруженных сил, «Артикул воинский» определял нормы поведения военнослужащих, а «Экзерциции» описывали приемы владения оружием.

Кто такой Аракчеев?

Алексей Андреевич Аракчеев (1769–1834), граф, государственный деятель. По характеру Аракчеев был жесток, угрюм и необщителен, крайне педантичен, но обладал талантом администратора, осуществил успешную реформу русской артиллерии. При Павле I пользовался расположением императора, ценившего личную преданность Аракчеева, хотя несколько раз попадал в опалу. Свое влияние при дворе сохранил и при Александре I, нуждавшемся в его услугах исполнительного администратора.

Почему Аракчеев вызывал страх?

В рассказах о жестокости Аракчеева трудно отличить правду от лжи. Педантичный, строгий к малейшему нарушению дисциплины, Алексей Аракчеев, по некоторым свидетельствам, нещадно бил солдат тростью, вырывал усы. «На просторе разъяренный бульдог, как бы сорвавшись с цепи, пустился рвать и терзать все ему подчиненное…» – так писал о нем мемуарист Филипп Вигель. Но при этом, Аракчеев был нетерпим и к офицерам, ворующим солдатские деньги. Есть, однако, свидетельства, что Аракчеев был необычайно жесток и по отношению к собственным крестьянам. Требования к ним были очень велики, а избежать наказания было практически невозможно. Существовал особый журнал, где записывалось, кто именно и за что был наказан. У дворовых же была особая «винная книжка», куда заносились сведения о проступках.

Что было в записке Болконского?

Л. Н. Толстой не раскрывает содержание записки Болконского, лишь подчеркивает негативное к ней отношение бюрократа до мозга костей Аракчеева. Да и подсознательно он, выходец из небогатого дворянства, мог испытывать неприязнь к титулованному князю Андрею. Можно лишь предположить, что побывавший в сражениях, а затем и во французском плену, Болконский вполне уяснил тактику и внутреннее устройство армии противника. Недаром же в те времена армия Наполеона считалась непобедимой.