Текст книги "Приглашение в замок"

Приглашение в замок
Михаил Дорошенко

Кто не жил до 1789 года, тот вообще не жил.

Талейран

Дизайнер обложки Аркадий Павлов

© Михаил Дорошенко, 2024

© Аркадий Павлов, дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-4498-4787-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Приглашение в замок

Я прибыл… вернее сказать, появился, а если точнее, то оказался в Зачарованном замке под вечер. Никогда не являйтесь в незнакомое место под вечер, господа, никогда не приближайтесь к подобному месту и днем, а тем более – ночью. Представьте, читатель, что вы держите книгу с описанием замка в руках. В какой-то момент створки тяжелых бронзовых ворот с густым и насыщенным звуком, захлопнутся у вас за спиной и вы, все еще продолжая сидеть в своем кресле, окажетесь в замке. На первой странице книги сквозь узоры орнамента просматривается витиеватая надпись…

Ландшафт с видом на озеро, замок и горы

Молодой человек, совершающий путешествие из Праги в Венецию, останавливается полюбоваться упоительным горным ландшафтом, внезапно возникшим перед ним за очередным поворотом дороги. Метаморфозы неба в вечерней воде изумленного озера, россыпь вычурных домиков на берегу, замок на скале, заросший мхом и плющом, изысканно искривленные сосны с багряной чешуей – словно застывшие в раздумье драконы, горы – темно-зеленые вблизи и голубые вдали. Ландшафт, преисполненный очарования, покоя и неги. Налюбовавшись пейзажем, юноша меняет направление и, вопреки утверждению карты, на которой находится гора, съезжает на велосипеде по серпантину дороги в долину…

* * *

– Скажите, – обращается молодой человек к хозяину гостиницы, – как называется ваш город?

– Никак, – отвечает официант вместо задумавшегося хозяина. – Нас нет на карте. Для всех мы отсутствуем.

– Удивительно! Как же тогда называете место, где вы проживаете?

– Город, как же еще? Наш библиотекарь… ему больше ста лет… утверждает, будто бы в оные еще времена наш город назывался… дай Бог памяти вспомнить… а, вот: Ларелла. Сейчас, однако, названье утеряно.

* * *

На заре вид из окна предстает еще более идиллическим. Кто-то в замке играет на арфе (разноголосые женские голоса раздаются в ответ), и звуки, цепляясь за шпили, плывут над домами. Остроконечные крыши усеяны вычурными башенками, статуями позеленевших от времени бронзовых рыцарей, химер и сирен (должно быть, они и поют), флюгерами с птицами на шпилях.

Какой-то шутник поставил бокал с красным вином на место, занимаемое головой Дионисия – святой держит ее в руках, показывая рухнувшему на колени палачу. Выглядывая сквозь плющ с барельефа на стене ратуши, сатир указывает на него пальцем. Ворон, сидящий на плече статуи Франциска Ассизского, нашептывает ему что-то на ухо, в ответ святой указывает на раскрытую книгу у него на ладони.

Розовощекая барышня распахнула окно, свесилась с подоконника и выставила на обозрение пышную грудь, выскользнувшую из расстегнувшейся блузки. Сладчайшими пухлыми губками изобразила поцелуй, кокетливо пошевелила пальчиками, поводила грудью, сказала: «Ах» – и застыла в позе сфинкса. Ворон, столкнув бокал, уселся на место, занимаемое некогда головой Дионисия, и прокаркал нравоучение на языке, понятном Франциску, который оказался понятным и барышне. Она встрепенулась и в обратной последовательности проделала предыдущие действия: запахнула ворот блузки, попыталась захлопнуть окно, при этом вновь обнажилась ее непослушная грудь, задернула шторы, но выглянула в щелку и подмигнула, а ворону показала язык.

* * *

Для получения разрешения на пребывание в городе хозяин гостиницы направляет молодого человека в замок графини Цирцеи де Бержерак. Он проводит упоительный вечер с очаровательной и загадочной дамой, обитающей в замке, и только под утро возвращается в город.

– Вы были у нее в гостях! – окружают его местные жители при выходе из замка. – Расскажите, расскажите, пожалуйста, как она выглядит.

– Мы никогда ее не видели, – с грустью отмечает толстяк с моноклем в глазу. – Так близко, как вы, во всяком случае.

– В бинокли, разве что, через окна, – указывает энергичная дама театральным биноклем на ручке в сторону замка. – Какая у нее фигура?

– Миниатюрная.

– Слишком общее определение, – заявляет затейник. – Нельзя ли точнее?

– К сожалению, на окнах гардины, – разводит руками дама. – Ничего нельзя рассмотреть!

– А какой у нее пупок?

– Треть бокала вмещает глинтвейна горящего. Надеюсь, вы не посмеете заглядывать ниже?

– А ягодицы? – настаивает затейник. – С обратной зайдем стороны.

– Ваши вопросы переходят границы приличия.

– Никто, кроме вас, не может сказать, к какой категории красоты относится владычица наших сердец.

– Типичная лилитка! – поясняет дама. – Маленького роста, миниатюрная…

– При изобилии форм и дамском стиле в манерах! – подчеркивает толстяк.

– Если лилитка перерастает положенные ей размеры, – начинает рассказывать дама.

– То, – выставив руку в запрещающем жесте, перебивает ее толстяк, – теряя чарующую двойственность подростка и дамы в одном лице, превращается в женщину, прекрасную во всех отношениях, как отметил один острослов в прошлом веке еще, но… выпадает из определения божественного создания, коей является лилитка по классификации блистательного Мауриса-Морица…

– И даже сомнительного Маузеривица, – добавляет дама.

– И, – выставляя палец, наставительным тоном подчеркивает толстяк неуместность вмешательства, – переходит в категорию цирцейны. Существует предание, что Цирцея уменьшалась до размеров лилитки в зависимости от пожеланий любовника. Ангелы брали дочерей земли в жены, и, как сказано в Библии, от них рождались удивительнейшие создания. Цирцея – ближайший тому пример…

– Ну, это все преданье старины глубокой.

– Поживете с моё, молодой человек, такое еще увидите… не приведи Господи. Вернемся, однако, к нашей…

– Лилитке, – подсказывает дама.

– Да-да, к лилитке, прекрасной во всех отношениях. Разъявши ее на все составляющие…

– Пожалуй, еще не на все, – усмехается молодой человек.

– Вот вам лупа, – протягивает толстяк монокль, – рассмотрите в следующий раз её повнимательней.

– Может быть, вы дадите мне карандаш и бумагу, чтобы я зарисовал её вам? – отводит юноша руку с увеличительным стеклом.

– О, карандаш – это идея! Надеюсь, у вас найдется свой Фабер-унд-Фабер? – подмигивает шутник.

* * *

При подходе к гостинице барышня, оседлавшая пушку, выстреливает в молодого человека холостым зарядом, усыпая блестками – безобидная шутка. Ошибка при записи фамилии в гостинице (Адам Сон вместо Адамсон) становится источником разбирательства: кому принадлежит место в номере и в жизни. Проснувшись под вечер, он отправляется в замок графини, которая назвалась другим именем. Амалией, на сей раз, фон Бальтазар.

* * *

На следующий день Адамсон собрался, было, покинуть город, но местные жители умолили его остаться еще на несколько дней. Графиня, утверждали они, влюбилась в него до беспамятства и грозит покончить с собой, если он не явится к ней еще раз. Явившись к ней вечером, Адамсон обнаруживает, что за день она изменила характер, представившись другим именем, а также потеряла память о первых двух встречах, что, впрочем, придало еще больше пикантности свиданию с ней. Взяв клятвенное обещание явиться еще раз, она отпускает его.

* * *

Дружелюбные улыбки розовощеких девиц, радостные физиономии детей и собак, приветливые взгляды усатых охотников, возвращающихся с добычей из леса: кто с ястребом на плече, а кто с живой еще лисой, победно поднятой над головой. Все прекрасно, но как-то странно ведут себя посетители трактира «Под петухом». Они настойчиво пытаются заставить молодого человека кукарекать вместе с ними в соответствие с обычаем трактира. Подозвав к себе вертлявого официанта, Адамсон расплачивается и направляется к столу, за которым расположилась компания карточных игроков во главе с толстощеким стражем порядка.

– Можно с вами пообщаться? – спрашивает молодой человек, обращаясь к отражению полицейского в зеркале.

– Кто осмелился со мной заговорить? – спрашивает полицейский, не отрываясь от карт.

– Молодой человек, – услужливо отвечает официант.

– Хм, голос слышу, а никого не вижу. Галлюцинация, что ли?

– Ну как же, как же… Вот он, молодой человек, иностранец приезжий.

– Ах, иностранец! Для меня человек, который не имеет разрешение на пребывание в городе, – вроде как пустое место.

– Ну, тогда извините, – раскланивается Адамсон.

– Нет уж, извольте остаться, – говорит полицейский, поднимая глаза к зеркалу. – Раз вы ко мне обратились, то, – разводит он руками, – из пустого места превратились в проблему, и теперь я начинаю кое-что различать в пустоте.

– Черную кошку, которой там нет, – шутит официант под укоризненным взглядом полицейского.

– Что вы хотели сказать?

– Я хотел спросить, не знаете, кто мог взять мой велосипед?

– Кроме вас у нас здесь нет ни одного иностранца, а преступления, как известно, совершают только иностранцы. Не могли же вы украсть его у себя? Или могли? Может быть, у вас с головой не в порядке, как у нашего князя?

– Я хотел также спросить, можно ли на глазах у стража порядка заставлять человека кукарекать?

– Кукарекать – это у нас ритуал, шутка такая. Вы вот в трактире обедаете, а разрешение на пребывание в нашем суверенном княжестве не имеете.

– Да вашего суверенного княжества нет даже на карте.

– Вот именно! Мы выкупили право быть неотмеченными на картах, чтобы нас никто не тревожил, а вы потревожили.

– Я нахожусь под покровительством графини и, если вы не возражаете, разрешите откланяться.

– Слово графини, конечно, имеет здесь вес, но лучше обратиться в общественный совет, который в отсутствие князя…

– По болезни, – подсказывает официант.

– … управляет страной, – грозит ему полицейский пальцем. – Вам достаточно заручиться поддержкой трех членов совета, чтобы получить разрешение на пребывание в городе, после чего вы будете иметь право подавать жалобы на граждан нашего княжества.

– В совете состоят все жители города, – говорит официант, небрежно помахивая полотенцем, – по очереди. Я, например…

– Помолчи, балаболка! Тоже мне, греческий хор!

– Надеюсь, формальности на этом закончились?

– Формальности, молодой человек, для вас только начинаются. Во-первых, вы подали заявление, устное, правда, о принуждение вас к совершению ритуального действа. Во-вторых…

– Это у вас называется «ритуальное действо»? Беру свое устное заявление обратно, как первое, так и второе.

– Ваше право.

* * *

Дети, облепившие дерево орнамента на решетке ворот, выстреливают в спины прохожих горошинками из трубочек, и застывают, притворяясь плодами, как только те оборачиваются. Цокая копытами, по улице шествует единорог, при ближайшем рассмотрении осёл с прикрепленным ко лбу рогом. Дама с обезьянкой на плече встречает Адамсона кокетливой улыбкой из-под веера: «О-ля-ля». Мартышка, утрируя жесты хозяйки, строит глазки ему из-под веера. Павлин, с ног до головы осмотрел незнакомца, с презрением хмыкнул, хлопнул крылами, подвигал хвостом и гордо проследовал далее.

– Обратите внимание на Персея, – говорит старик в потрепанном фраке, указывая на бронзовую статую рыцаря с кривым мечом над головой. – Как только зазвенят часы на башне, а они уже зазвенели, начинайте читать надпись на пьедестале, и вы станете свидетелем чуда.

– Трудно читать, – нагибается Адамсон, – уж больно витиеватая надпись.

– Надпись предупреждает: «Путник, будь осторожен…

– О! – восклицает Адамсон, замечая, что Персей опускает меч на его голову. – Да что же это такое?

– … рыцарь рубит зеваку-велосипедиста от плеч до седла – достаточно, впрочем, медленно, чтобы успеть увернуться. Не все успевают. Вам повезло.

– Вы что, шутите?

– Вам не стыдно, молодой человек? В моем-то возрасте! Я хранитель скульптуры. Поставлен здесь для предупреждения несчастных случаев.

– Почему такую опасную вещь оставляют на видном месте?

– Историческая достопримечательность.

– Хм, хороша достопримечательность, – оглядывается Адамсон в поисках поддержки.

Изразцовый грифон, выставив когтистую лапу, ухмыляется из зарослей плюща.

* * *

– Скажите мне, милый человек, – обращается Адамсон к прохожему, – кто играет на арфе там, во втором замке за скалой, и почему графиня знать ничего не знает, что творится там, наверху?

– О, молодой человек, это целая история. Чтобы ее вам разъяснить, придется пересказать историю княжеского рода с одиннадцатого века и по сей день, а это займет несколько дней. Только, тс-с, никому. Все началось в одиннадцатом веке…

– В десятом еще, – поправляет другой прохожий.

– Неважно. Основатель рода был чернокнижником. Но это долгая история. Пропускаем восемь длинных веков мракобесия и переходим к истории папеньки нашего князя, который отличался безнравственным поведением. В юном князе проявились пороки всех поколений, и нам пришлось ограничить его деспотию либерализмом общественного совета.

– Разве графиня у вас не управляет княжеством?

– Она дальняя родственница по покойному мужу и кандидат на престол. Когда нынешний князь умрет, царство ему небесное, графиня займет княжеский трон, и тогда исчезнет неопределенность, возникшая с болезнью юного князя. Сейчас он, впрочем, не столь уже юный.

– В чем его вина? О, симптомы болезни какие?

– Любвеобилен не в меру.

– Вы бы их поженили для устранения состояния неопределенности.

– Вы, как иностранец, не имеете права вмешиваться в дела суверенного государства, и все же поведаю вам горькую правду. В начале века владельцем замка стал недавно осиротевший принц Густав-Адольф из австрийской ветви княжеского рода. Осыпанный многочисленными титулами и званиями, он поначалу предстал в глазах общественности полубогом, сошедшим с небес. Он прибыл на дирижабле своего беспутного отца, который вскоре погиб при невыясненных обстоятельствах.

– В связи с малолетством над принцем была учреждена опека.

– В опекунский совет… не перебивайте… вошло полтора десятка самых уважаемых жителей нашего города. Замковый библиотекарь надоумил юного принца изучить свод законов княжества, в коем была привилегия, которая обязывала дам нашего княжества обнажать грудь или колени по первому требованию сеньора. Княжеская гвардия, в которую входило полдюжины егерей, всегда готова была заставить очередную строптивицу исполнить ритуал перед очами принца, восседающего на лошади с видом Карла Великого, победившего в сражении. Покидать благословенный край, где не платят налоги, обитателям Волшебной Горы не хотелось, и мы терпели.

– Ну вот, развели на целый роман! При достижении совершеннолетия… я быстрей расскажу… принца ожидал неприятный сюрприз. Опекунский совет во главе с незаменимым во всех делах библиотекарем подал прошение в местный суд о признании его невменяемым в связи с неадекватным поведением в обществе. По решению суда над принцем была учреждена опека, и он был заключен в башню замка под строжайший надзор егерей, а с помещенных в швейцарский банк сокровищ каждый гражданин княжества стал получать проценты.

– В результате мы превратились в рантье, – торопливо добавляет другой обыватель, – перестали работать, что породило распущенность.

– Не преувеличивайте, пожалуйста! Любительницы подразнить заключенного повадились…

– Пострадавшие ранее от исполнения княжеской привилегии.

– … принимать соблазнительные позы под окнами башни, где содержался принц, чем чуть было не свели его с ума. Чтобы принц не покончил с собой, опекунский совет учредил закон, по которому каждая из местных красавиц должна время от времени удовлетворять любовные потребности принца или лишиться права получения процентов на три месяца в пользу общества. Когда принцу исполнилось тридцать, необходимость опеки в связи с уменьшением доходов от капитала, помещенного в банк, отпала…

– Профукали отцы города наш капитал, а если честно сказать: разворовали.

– Можно и так сказать… и князь остался один в своей половине замке. Напуганный, однако, угрозой уголовного преследования за преступления юности, он остается в добровольном заключении в замке и…

– Никогда из него не выходит.

– Ваш невольный тиран, – отмечает Адамсон, – попал в обстоятельства, соответствующие формулировке обратной марксистской: эксплуатация меньшинства, если не сказать одного, большинством.

– Вот, не надо было вам рассказывать. Неправильно вы все поняли и даже превратно. Вас самих нужно лечить, молодой человек.

– А еще лучше, – добавляет другой, – бросить в колодец вниз головой, засыпать землей и дерево посадить, чтоб не смог выбраться.

– До скончания века сего, – отшучивается Адамсон.

* * *

– Кто же вы все-таки?

– Я не уполномочен отвечать на ваши вопросы! Название моей должности не подлежит оглашению. Я при исполнении! Больше вам знать не положено!

– Будем считать, что вы следователь тайной полиции.

– Тайной, но не полиции.

– Тогда, на каком основании меня здесь допрашивают?

– Что значит, на каком!?

– Вот я и спрашиваю! Подняли меня ночью с постели, надели повязку на глаза, притащили сюда…

– Не притащили, а привели.

– Меня добрых три часа таскали по каким-то коридорам. Кажется, ваши исполнители сами не знали, куда меня привести. И почему вы все время стоите у меня за спиной? Вы что, боитесь показать мне свое лицо?

– У меня нет лица: своего, во всяком случае! Я при исполнении. Я исполнитель воли его сиятельства князя.

– Того, что на портрете? Как зовут вашего князя?

– У него нет определенного имени. Это портрет отца нашего властелина – ныне покойного, а сына никто не видел, местопребывание – тоже.

– Хм.

– Никто не должен знать ничего о своем властелине. Тогда он может спокойно управлять страной. Конфуция, надеюсь, читали?

– Хотя бы какое-нибудь имя у вашего князя имеется?

– Вы, иностранцы, не в меру любознательны, если не сказать – более, что подозрительно. Зачем это вам?

– Для удобства общения.

– Для безопасности его светлости имя его зашифровано.

– Начальник вашей полиции сказал, что мне нужно получить разрешение на пребывание в княжестве.

– Для получения разрешения на пребывание в княжестве вам нужно обратиться в канцелярию замка.

– Где эта чертова канцелярия?

– Вы в канцелярии.

– Так дайте мне разрешение, и дело с концом.

– Я следователь, а не чиновник по гражданским вопросам. Я следствие провожу, с дознанием.

– Следствие, да? А в чем меня обвиняют?

– Мы не обязаны отчитываться перед вами. Мы задаем вопросы, вы отвечаете: мы делаем выводы. Вина сама притягивает к себе обвиняемого. Распишитесь под заявлением, что вы согласны с предъявленным обвинением.

– Но я не согласен.

– Распишитесь тогда, что вы не согласны.

– Предъявите мне обвинение, я распишусь. В чем меня обвиняют?

– Вам предъявлено обвинение, которое не подлежит оглашению.

– Как я могу соглашаться с тем, чего я не знаю?

– Обвинение, содержание которого не подлежит разглашению, возможно, близко к тому, что можно назвать нелояльным… намекну по секрету… отношением к власти. Когда же вас вызовут в суд, обвинение, в связи с вашим вызывающим поведением, скорее всего, будет изменено. Возможно, на более тяжкое! Да вы оставьте чистый лист с вашей подписью, а мы сами напишем, что надо.

– Ну уж нет!

– Напрасно. Необходимо в письменном виде сознаться в своем преступлении.

– Да, я пребываю в вашем княжестве уже несколько дней, но ничего преступного не совершил. К властям отношусь с пиететом, потому и требую соблюдение всех формальностей.

– Вам трех жизней не хватит, чтобы все соблюсти.

* * *

– Герр бургомистр, можно к вам обратиться? Ночью меня подняли с постели, завязали глаза, отвели незнамо куда и стали допрашивать. Следователь курил какую-то дрянь, и мне стало плохо. Очнулся в постели, хотя возможно, мне это только приснилось.

– У вас странные сны, молодой человек.

– На всякий случай пришел к вам за разъяснением.

– А вы кто?

– Как вам сказать…

– Вы не землемер?

– Нет, я – путешественник.

– Сходная профессия.

– У меня нет профессии. Я еще только учусь. Я – студент, изучаю литературу. Поэзию, в частности.

– Откуда прибыли?

– Из Праги.

– А, пражский студент!? Вы чех или немец?

– Отец – датчанин, мать – русская.

– Были бы вы немец или чех на, худой конец, а так… кто?

– Я гражданин свободной Чехии.

– Вот вы все время твердите: свободный человек, свободная Чехия! Может быть, вы – анархист, хуже того – большевик!

– Белогвардейский шпион, – добавляет секретарь.

– Вот-вот, или масон?

– Нет, я не масон и не собираюсь им быть.

– Напрасно… напрасно… Как можно отправляться в путешествие заграницу, не будучи масоном? Будучи масоном, достаточно щелкнуть пальцем, (щелкает он), и вам преподнесут рюмку водки на блюдечке. «Благодарю! – снимает он рюмку с услужливо поданного блюдца, выпивает и крякает: – Эх, хороша!» Если вам что-либо нужно, вы только кликните, один брат передаст другому, тот – третьему и так далее. Глядишь, вся Европа у ваших ног возлежит! – топает он по мозаике на полу с картой города. – Хотите в местную ложу вступить?

– Честно говоря…

– Честность тут не причем, главное – верность. Три года за то будете делать то, что велят, выполнять все приказы без исключения, даже внешне абсурдные…

– И даже преступные?

– Я сказал – абсурдные, ритуальные, то есть. Масоны, молодой человек, да будет вам известно, преступлений не совершают. Преступления совершают иностранцы и слабоумные. У нас есть один только больной, способный на такие поступки, – местный князь, но он под постоянным присмотром находится в замке. Что вы хотели?

– Определить свой статус в вашем городе.

– Хотите стать землемером?

– Я хотел бы получить разрешение на пребывание в городе.

– Пребывайте сколько душе угодно.