Текст книги "Приглашение в замок"

* * *

– Чай, кофе, – предлагает князь в просторном холле у камина, – к сожалению, слуга еле передвигает ногами. Я сам обслужу вас, как смогу.

– В доме врага, – объявляет библиотекарь, – чай не пью, только коньяк или маль-ва-зию.

– Это наша постоянная приватная шутка, – поясняет князь. – Господин библиотекарь мальвазию тоже не пьет, а только за пазуху льет, после чего у него из рукавов начинает песок сыпаться. Мы постоянно воюем в ментальном пространстве, но в данный момент мы с ним друзья, собеседники мирные.

– Поскольку у нас образовалось некое подобие клуба друзей задушевной беседы, – заявляет Мурнау, – может быть, вы, ваша светлость расскажете что-нибудь интересное, а мы пропародируем вас?

– Вначале я хочу выслушать вас, молодой человек, – обращается князь к Адамсону. Расскажите, пожалуйста, о Шерлоке Холмсе и о его вечном противнике Мориарти.

– Если ваш друг не обидится.

– Друг не обидится, – машет рукой Мориарти. – Чтобы бы вы обо мне ни поведали, я препакостней буду всех вас вместе взятых.

– В родовом замке Даунфордов на юге Шотландии происходит череда загадочных преступлений. Резко раскрытые створки тяжелой дубовой двери стали орудием убийства престарелого хозяина замка лорда Даунфорда – любителя подглядывать в замочную скважину за домочадцами. После смерти дочери лорда, задушенной золотым обручем с туго заведенной пружиной на глазах у гостей и обитателей замка, внучатый племянник становится единственным наследником. Поскольку данное преступление стало одним из целой серии других преступлений, раскрытие их поручается престарелому Холмсу. Не по возрасту развитый отрок принимает активное участие в расследовании. Задетый колкостями юного нахала…

– Не та, мол, уже рука, – добавляет Мориарти.

– … престарелый Холмс соглашается принять участие в соревновании по стрельбе из арбалета. Цель – яблоко в руке восковой наяды. Стрела, выпущенная Холмсом, попадает в яблоко и пронзает статую насквозь. Оказавшись живой женщиной, статуя со стрелой в груди падает к ногам остолбеневшего сыщика. Оказалось, что какой-то неизвестный, погрузив служанку в летаргический сон, облил ее воском и выставил в гостиной. По характеру совершенных преступлений Холмс понимает, что дело не обошлось без его давнего противника…

– Ну, конечно же, Мориарти. Все на нас валят, что было, чего не было, и что еще будет.

– Холмс заманивает Мориарти в ловушку своей смертью: на похороны престарелого сыщика приходят немногочисленные друзья и многочисленные враги. Нервный, неприятного вида старик с безумными выпученными глазами, – указывает князь на библиотекаря, – приходит последним. «Холмс, – говорит он, – ты сбрасывал меня с обрыва, стрелял в меня и жег электричеством, а я все равно выжил. Я жив, а ты лежишь в этом дубовом ящике…» – стучит он кулаком по крышке гроба, которая вдруг открывается, и мнимый покойник приподнимается с пистолетом в руке. «Вот ты и попался, Мориарти». Они оба стреляют, а когда Холмса приводят в чувство (на нем был панцирь, как и у его противника), оказывается, что последний умер от сердечного приступа.

– Эх, – вздыхает Мориарти, – мне бы такую смерть.

– Будем надеяться, – говорит князь, – скоро исполнится. Про Мориарти, пожалуй, легко рассказать – меток на нем негде ставить: что ни шаг, то преступление. Даже когда спит обдумывает очередное.

– На меня намекает, а я добрейшей души человек.

– Человек ли? Ну, это неважно. Какую бы тему придумать, чтобы не было подозрения, что вы подготовились заранее?

– Назовите любую тему.

– Сколько было уже этих тем… – ворчит Мурнау. – Скажем…

– Маркиза вышла в пять, – мрачным тоном заявляет Мориарти.

– Маркиза вышла в пять, – сходу начинает рассказывать Адамсон, – и пришла с опозданием на полчаса. Фоска так заворожил маркизу, что она готова была исполнять все его прихоти вплоть до прихода на кладбище для свидания с ним в пять утра. Его цинизму не было предела. В доказательстве того, что Каменного Гостя не существует, он склоняет ее к соитию на могильной плите ее мужа, убитого им на дуэли. Испросив у маркиза позволение провести ночь с его женой, он к руке ее, воспользовавшись оцепененьем, приложился и, заявив, что пошутил, удалился. Маркизе ничего не оставалось делать, как мчаться среди ночи к нему на свидание, чтобы заставить извиниться перед мужем… В противном случае – дуэль… Что закончилось…

– Постелью, как и во всех подобных случаях, – заключает Мурнау.

– Забравшись ночью в замок маркиза на свидание с его женой, он отравил шпагу противника. После гибели маркиза на дуэли от царапины, Фоска заявил, что лишь случайно предотвратил покушение на свою жизнь, выбив шпагу у противника, и воспользовался ею для нанесения смертельной царапины, предназначенной для него. Будучи общепризнанным в свете шпионом… «Александр Фоска – шпион» – так было написано на его визитной карточке… всегда оставался вне подозрений.

– Разумеется, – подтверждает Мурнау. – Нельзя же обвинить человека в шпионской деятельности, если он заявляет об этом на каждом шагу.

– Привлекаемые славой авантюриста, светские красавицы вились вокруг него, как мотыльки над лампой. Женщины впадали в оцепенении от его взгляда обаятельного удава, ему оставалось только наползти на свою жертву и поглотить. Его интуиция граничила с прозорливостью. По едва заметным огонькам одобрения в глазах исследуемого и незаметным движениям бровей прочитывал нужную ему информацию, словно по книге…

– Авантюриста сгубит эпоха, – мрачно вставляет Мориарти, – в тридцать четвертом году его арестуют в Берлине и расстреляют без суда и следствия за шпионаж.

– Такого не может быть, – возражает Мурнау. – Без суда и следствия у нас не казнят. Чай не в России!

– Сейчас – нет, а вскорости начнут. С тридцать третьего года, если хотите.

– Ерунда это все. Придумайте что-нибудь на тему добра и зла. Чтобы добро сражалось со злом и проиграло в моральном смысле.

– Ничего придумывать не нужно, – перебивает его библиотекарь, – что ни скажи, все в тему. Да вот история, которая приключилась у нас здесь, в Земмелинге, перед войной. Некий банкир стал скупать у местных жителей их дома…

– Уж не родственник ли нашего Мурнау? – спрашивает князь.

– В его планы входило… родственник – по духу… построить роскошный курорт, а затем продать втридорога, поскольку сюда, как он узнал заранее, решено было провести железную дорогу. Почти все дома он скупил, но, как известно, на всякого мудреца довольно простоты. Нашелся простак, который воспротивился, а вслед за ним и все оставшиеся владельцы. Уже дорогу начали строить, уже отдыхающие появились на модном курорте, а последних владельцев земли Земмелинг он так и не смог изгнать. «Господин Мордаунт, – обратился он как-то ко мне, имя перепутав нарочно, – помогите прогрессу». Напрасно ко мне обратились, говорю я ему, придется теперь исполнять мое предписание. Вам нужно получить свидетельства уважения со стороны простака к вашей персоне. Если, не исполните мое предписание, будет плохо. Не было печали, так черти накачали! Как же от строптивца получить свидетельства уважения, если его брали за ноги и окунали в озеро для…

– Умудрения.

– Совершенно верно: для умудрения. Наш банкир, прежде чем применить особые меры, дурака подкупить попытался. Женщин приводил к нему легкомысленных, но так ничего и не добился. Не уважает и все! Гипнотизера из Вены привез всем известного, но я предупредил: не годится, добровольное нужно признание. «Как же уваженья добиться у строптивца?» – спрашивает банкир у меня. Добрыми делами, говорю ему, уваженье достигается. Банкир поскрипел зубами и стал делать добрые дела, да так вошел в раж, что в собственном доме устроил приют для бездомных детей. Слава о нем дошла до Берлина. Прислали съемщиков снять фильм о его благодеяниях. Спрашивают блаженного, уважает ли он теперь банкира? «Да, – говорит, – теперь уважаю». Ну, тут наш банкир захохотал, как сумасшедший, и стал выгонять сирот из замка и оставшихся крестьян из их домов. Все пожертвования, которые он им давал, оказались долговыми расписками, а деньги крестьяне неосторожно растратили. На следующий день должны были состояться торги. Стоимость земли в Земмелинге возросла до баснословной цены. Утром, однако, приходит известие…

– Об убийстве эрцгерцога Фердинанда.

– Совершенно верно! И стоимость Земмелинга упала почти до нуля. «Что ж ты, мерзавец, – обращается банкир эдак грубо ко мне, – сказал, что все, мол, в порядке?» От мерзавца и слышу, отвечаю ему. Сказано было добро сотворить, вот и твори до конца дней своих. Не надо было условия ритуала менять. Боюсь только, вы, молодой человек, не вполне правильно расставляете акценты.

– Но я ничего не сказал.

– Вот именно! Вы полагаете: зло в банкире, а добро в трактире. О, в деяниях блаженного! Возлюби врага своего сказано, а блаженный не возлюбил. Банкир добро сотворил? Сотворил! Он подвиг, можно сказать, совершил, хотя и с умыслом, а что сделал блаженный? Констатировал факт проявленья добра – не более того! Не возлюбил врага своего, потому и война началась, может быть.

– Кто виноват? Что делать?

– Извечные вопросы, – пробормотал Мориарти и, уронивши руки, заснул, а из рукавов его тонкой струйкой посыпались золотистые блестки.

* * *

– Вот мои игрушки, – водит князь своего гостя по замку, – здесь сотни фигур. Они расставлены по узорам орнамента и, поскольку их слишком много, чтобы создать единые условия игры, ими можно играть бесконечно. Берем вот эту фигуру непонятного вида, пола и назначения и переносим с этого ромба на этот, скажем, овал и…

– В супе у вашего бургомистра оказывается живой таракан, – добавляет Адамсон.

– О, вы правильно понимаете суть игры! Жук вот такого размера жужжит у него в ложке, разбрызгивая суп во все стороны. Хотя бы только представить – и то хорошо! В свое время территория княжеств была выкуплено у Баварии, с тем условием, чтобы на карте не было обозначено. Два упыря Ионеско Го-По и Попеско Жо-По, выходцы из Трансильвании, один бургомистр, другой начальник полиции, пойманные у себя на родине за исполнением древнего обычая семейства Сепеши, были судимы, но, имея масонские связи, получили прощение с обязательством кровь из девушек более не пить, а законным способом забирать энергию у обитателей княжества путем строго соблюдения законов. Меня загнали в один из пяти замков, возвышающихся над скалой. Много лет пытались меня извести, да никак. Замок на вершине, доставшийся мне от отца, не подвергался воздействию, вершина скалы находилось под защитой баварского короля. Зато другим доставалось. Оба не очень большого роста, но толстые, так что передвигались частенько на инвалидной коляске с колесиками. Носятся по городу с необыкновенной скоростью, как будто в те коляски два черта заключены. Го-По любил здороваться с горожанами за руку, после чего рука болела три дня. Попробуй уклонись, тогда Жо-По брал человек за шею и спрашивал: «Тебе что, наш хозяин не нравиться?» Попробуй скажи, что не нравится. До посинения будет держать, а самого румянец на щеках сразу же начинал проступать, а до того морда его казалась сделана из олова. Сейчас, правда, другие власть захватили, но и эти не лучше. Время от времени почтовый дирижабль доставляет продукты.

– Почему вы, я не улетите отсюда?

– Не знаю, живу по привычке. К тому же, смотрите: беру клюшку для гольфа и посылаю шар из слоновой кости в город. Поражает упыря прямо в лоб или в иные места. Развлекаюсь тем самым. К сожалению, пока долетает превращается в теннисный мяч. Расскажите еще что-нибудь. На шахматную тему, скажем, или судебную. О судьбе или суде.

– Человек с шахматной фамилией Ферзь… псевдоним, разумеется… будучи непревзойденным мастером сыска, не выходя из кабинета распутывал сложнейшие дела. Выслушивая доклад агента о ходе расследования, он переставлял на шахматной доске изысканные фигурки из нефрита, хрусталя и серебра и на каком-то этапе рассказывал о содеянном преступлении, как если бы присутствовал при совершении. Все свободное время он проводил в своем кабинете за шахматным столом, но ставшие заметными проявления психического расстройства заставили сотрудников отправить его в больницу. Лишенный возможности продолжать игру, Ферзь некоторое время находился в сумеречном настроении. Вследствие улучшения состояния он попросил предоставить ему на пару часов шахматную доску для окончания партии, которая мучила его все это время своей незавершенностью. Достаточно сделать дюжину ходов, сообщил он врачу, чтобы появилась возможность совершить рокировку, после которой выигрыш будет обеспечен, что поможет, лечению. Когда врач вернулся в кабинет, Ферзь…

– Покончил с собой.

– Отнюдь. Бесследно исчез, и только дневник дал неудовлетворительное для следователя, но интересное для исследователя, объяснение. Оказалось, «рокировкой» умелец называл исчезновение из мира, «скрыться за портьеру» означало временный уход. Однажды на месте доски вдруг вспыхнул красный шар. Разрастаясь, он явил видение комнаты отеля, в которой в те дни произошло убийство. С той поры так и повелось: он расставлял на шахматной доске мелкие ювелирные штуковины, и через час-другой перестановок добивался видений. Узнав впоследствии, что обитатели его сновидений в эзотерической литературе называются неприятными словами, такими как инкубы, лярвы и суккубы, на некоторое время прекратил процесс миражирования, но… преодолеть соблазн уже не смог. Чтобы «тамошние» сирены не затащили его в бездонную глубину миражного царства, заводил будильник и в мгновение ока возвращался назад. «Что-то было со мной, – записывал он в дневнике, – но что… не могу объяснить». Исследовав дневник исчезнувшего пациента, доктор пробует расставлять фигурки на столе. Не добившись видений, он начинает ощущать нечто такое, что даже ему самому, опытному специалисту, трудно было квалифицировать каким-то определенным термином. Вследствие чего он бросает бесполезное, но чем-то завораживающее занятие, и сжигает дневник в камине.

– Самое главное верить в то, что совершается, если желаешь, чтобы произошло, как задумал. Иногда происходит. У меня телескоп на башне имеется, но не для созерцания звезд, а для наблюдения за окнами. Столько всего повидал! Я для каждого обывателя фигурку выделил и управляю ими, а они, как ни странно, подчиняются мне. Представьте такую картину: отдаленная вилла за городом. Хозяин уступает ее на ночь другу, тот приводит туда свою любовницу – жену друга. Друг, в свою очередь, меняет решение и прибывает на виллу со своей любовницей, которая в свою очередь тоже была чьей-то женой…

– И ее муж тоже явился на виллу.

– Но и жена того, кому друг уступил виллу, тоже явилась…

– Со своим любовником в свою очередь.

– Совершенно верно, который был любовником всех остальных женщин. Представляете, как они разошлись под конец.

– О ля-ля!

– Шла как-то по улице похоронная процессия. Я сделал ход вот этой фигурой, нечто вроде слона, и они уронили покойника. Гроб покатился по мостовой, благо прошел дождь. Они все бросились его ловить. Гроб докатился до конца улицы и ударился в статую, крышка отлетела, и из него восстал наш библиотекарь, помолодевший лет на двадцать, так что вместо ста двадцати стал выглядеть на девяносто всего лишь или на восемьдесят. По-видимому, у него это был ритуал. Они уже начали делить сокровища из музея, а он возьми и восстань, как Лазарь Четырехдневный. У вас в Праге был недавно скандал с дочкой алхимика Макропулоса, еще одной долгожительницей.

– Да, было что-то такое в газетах.

– Говорят, что наша графиня прожила триста лет, как Елена Макропулос – внебрачная дочь Рудольфа II, потому и забывает все. Она и замок не покидает из-за того, что за его пределами рассыплется в прах, как и всякий Голем. Так говорят, хотя… мало ли что говорят.

– Аналогичная история… ваша именно история… произошла с королем в одном государстве, назовем его, скажем, Триландия. Хотите услышать?

– Разумеется. Именно для общения с вами я выписал вас сюда.

– Канцлер Триландии держит народ в ежовых рукавицах, фактически управляя страной за спиной короля Карла II Беспечного. Как только король делает попытку изменить статус кво, его заменяют на двойника, заточенного до поры до времени в тюрьме. Подневольный узурпатор, возведенный на трон при условии полного подчинения, мучительно переживает отведенную ему роль марионетки. Возложив как-то вслух вину за обременительное возвышение не только на канцлера, но и на всю страну, он обретает союзника в лице сидящего за зеркалом шпиона – шута, разделяющего с ним ненависть к своей участи при дворе. Наторевший в интригах шут предлагает втайне от канцлера занять деньги у иностранных банкиров, чтобы Триландия в будущем расплатилась своим суверенитетом. Пройдут, однако, еще долгие годы заговоров и интриг, прежде чем со злорадством и сожалением его величество будет вкушать плоды своих трудов, обозревая разъяренную толпу, идущую ко дворцу, чтобы свергнуть его, Карла Бездарного, короля некогда процветающей страны. Не проходит и года, как благодарные банкиры освобождают экс-короля из тюремной камеры и возвращают в золотую клетку.

– О, предлагаю такой вариант сюжета: человек, которого делают королем попадает с частичной потерей памяти из нашей реальности в вариантную.

– В которой Бавария уже не королевство, а герцогство.

– Время в нем несколько отстает от нашего. Некие силы уничтожают всех ученых, таких как Тесла, стремящихся ускорить прогресс, в результате чего, у них не происходит всемирная война и революция. Нашего героя заменяют на Генриха Баварского, но он постепенно вспоминает пагубные последствия нашего с вами времени и использует их на разрушение королевства. Жаль, что мы с вами уже не увидимся, жаль! Хорошего понемногу. К сожалению, они не дадут нам встречаться, потому что у нас все получилось удачно, а они хотят только унижать нас. Я же вам предлагал нелегально проникнуть в замок. Теперь уже поздно. Прощайте…

– Прощайте, только… не могли бы вы, ваше сиятельство, подвигать моей фигуркой, у вас наверняка она есть… так, чтобы я совершил бегство отсюда.

– Раньше я бы этого не сделал, но сейчас помогу. Воспользуемся эффектом воздушного змея. Правда, придется всю оставшуюся жизнь терпеть посещения Змея во сне и адептов его наяву, но можно не обращать на них никакого внимания. Представьте, что это вы, – поднимает князь первую попавшуюся фигурку. – Похож? Неважно! Делаю первый ход вами…

– О, полетел… – восклицает Адамсон.

* * *

Обретая черепаху под ногами, он летит над остроконечными скалами внезапно возникшей горы. Пролетая над верхушками сосен, залетает в окно замка на склоне горы, вылетает в другое окно и летит над полями, лесами, озерами, то тут, то там мелькающих городов. Пробивая, словно бумажную, мраморную голову Афродиты, висящую в небе, заезжает внутрь и скользит по паркету бесконечно длящегося коридора шикарного борделя. Застревая на мгновение в ахнувшем женском теле, попавшемся на пути, вылетает в бездонную голубизну. Вырванное с корнем дерево с сиренами, таящимися в листве, парит над летающим островом с городом и замком на холме.

Затейливые движения невидимки, обозначенной цилиндром, моноклем и кинжалом в руке с кружевной перчаткой, привлекает внимание Адамсона, и он опускается на поляну перед замком. «Дай руку, жизнь моя!» – обретая на мгновение ничем не прикрытое тело, обращается к нему чаровница, и вновь становясь невидимой, делает коварный выпад кинжалом, но натыкается на шпагу, незнамо откуда оказавшуюся в его руке. На траву опадают цилиндр, монокль, кинжал и рука. «Эй, бретёр, – указывает дама с балкона на руку, лежащую на траве, – подай сюда артефакт!» Получив желаемое, заменяет свою оказавшуюся протезом руку на новую, мгновенно сросшуюся с ней, и, любезно улыбаясь, извлекает из-под края чулка револьвер. Не дожидаясь выстрела, Адамсон срывается с места и улетает.

«Простота хуже воровства», – залетая на сцену, вставляет «ариэль» по недоразумению фразу в диалог двух фрачников и исчезает, оставив актеров в недоумении.

Шеренги солдат сходят с картин, висящих на стенах просторного зала, и падают на мраморный пол под залпами противников. Бьют барабаны, трубят трубы, развеваются знамена, с гулом и свистом проносятся ядра. Принимая летящего за шпиона, солдаты с обеих сторон начинают стрелять в него. «Чап, чап, чап», – щелкают пули, не причиняя вреда – замедляют движение, разве что. Ядра взрываются, и поле боя исчезает в дыму.

Пролетая вслепую облачную белизну, Адамсон влетает в закат. Огненные узоры, складываются и распадаются перед глазами, преобразуются в витражное окно, сквозь которое он, разбивая стекло, попадает в холл какого-то замка, летит по коридорам, разукрашенным пурпурными узорами, портьерами из бархата, по залам с муаровым шелком и парчой обтянутыми стенами. Все сияет вокруг, сверкает и пышет сдержанным жаром, словно уголья в камине.

Узоры на стенах меняются, превращаясь в атрибуты королевских регалий, и вновь распадаются в нечто орнаментальное и, наконец, зависает в разгар карнавала над улицей города, которого нет. «На карте, во всяком случае». Местные жители выбрасывают из окон мебель, вазы, подушки, оживающих кукол. Падают короли в мантиях, дамы в кринолинах, арлекины, кардиналы, кирасиры, гусары и фрачники, вслед за ними – глобус и фарфоровый крест. «Дефинистрация, дефинистрация!» – кричат горожане и, войдя в раж, начинают выбрасывать кошек, кур, сирен и фазанов. Охотники в тирольских шляпах расстреливают из ружей все, что летает. Ускользая от падающих предметов, Адамсон влетает в первое попавшееся окно и возвращается в себя.