Текст книги "Военная доктрина Красной Армии"

Наша техническая отсталость

(из статьи «Красная Армия и революция»)

…Присматриваясь к текущей практике нашей внутренней жизни, нельзя не заметить одного чрезвычайно резко бросающегося в глаза явления. Это – крутой перелом и поворот в психике рабочей массы в отношении оценки значения армии для настоящего и будущего страны. Перелом этот характерен не только для широких кругов беспартийных рабочих; в равной степени это следует отметить и в отношении самого вождя рабочего класса – коммунистической партии. Чтобы убедиться в этом, стоит лишь обратить внимание на взаимоотношения между гражданскими учреждениями и аппаратом Красной Армии, на нередкие факты невнимательного, а подчас грубо небрежного отношения к ее нуждам и запросам, на недостаточную заботливость местных органов в деле устройства и обеспечения возвращающихся домой героев славной борьбы. Все это говорит об одном, а именно: партия и рабочий класс в своей массе перестроились духовно на мирный лад; в их внутренней опенке современного положения страны явно преобладает момент уверенности в его прочности и устойчивости.

Наблюдая процесс этой духовной демобилизации и ярко чувствуя все неисчислимые гибельные последствия его для нашего будущего, хочется крикнуть изо всех сил: «Товарищи рабочие, берегитесь! Время отдыха и спокойного труда для нас еще не настало. Враг окружает нас со всех сторон и зорко следит за каждым шагом; будьте всегда готовы к бою и вы!».

В самом деле, стоит бросить самый беглый взгляд на наше международное положение, чтобы убедиться в его крайней неустойчивости, убедиться в наличии угрожающей нам постоянной опасности нападения.

Нужно ли доказывать, прежде всего, что существование Федерации социалистических советских республик среди окружающего их буржуазного мира является вопиющим органическим противоречием?

Неужели не ясно, что мысль о возможности их длительного параллельного существования равносильна вере в возможность безвредного друг для друга соединения воды и огня? Состояние борьбы между пролетариатом и буржуазией вытекает из самого существа этих классов. Поэтому совершенно неизбежно это состояние между нами и окружающим нас капиталистическим миром.

До победы революции, хотя бы в части других стран, наша родина будет находиться в положении осаждаемой крепости. Всеми ли в нашей партии, не говоря уже о рабочем классе в целом, это усвоено? Делаются ли из этого надлежащие выводы в нашей практической деятельности? К сожалению, далеко нет. И в этом – величайшая опасность для революции.

Надо сказать прямо, что делу укрепления нашей военной мощи уделяется недостаточно внимания; надо признать, что если там будет продолжаться и впредь, то в момент решения тяжбы с оружием в руках мы рискуем оказаться в положении неизмеримо слабейшей стороны.

Многим ли известны те величайшие успехи, которые сделала военная техника за минувшие годы? Известно ли, что все буржуазные страны с лихорадочной поспешностью реорганизуют свои вооруженные силы на основе всех новейших открытий и усовершенствований? Известно ли, например, что Франция, является вашим упорным врагом, обладает уже воздушным флотом во много тысяч аэропланов? Что в случае войны ею немедленно развертывается воздушная армия в десятки и десятки тысяч человек?

Все ли знают, что уже существуют аэропланы, вооруженные артиллерией, несущие десятки человек экипажа, поднимающие сотни тонн полезного груза, аэропланы, развивающие скорость до 350 километров в час и с радиусом действий от 1 1/2 до 2 тысяч километров?

Знают ли наши совнархозники о том, что в авиационной промышленности Франции занято 180 000 рабочих, тогда как еще в 1916 г. их было всего 8000?

Многим ли известно, что в армиях буржуазных стран в распоряжении артиллерии находятся орудия, выбрасывающие снаряд на расстояние сотни и больше километров, причем снаряд весит до 5 тонн? Что в них же вводятся в употребление ядовитые газы, превосходящие силой своего действия во много раз все составы, применявшиеся в империалистической войне? Знают ли все товарищи о том, что буржуазия стран-победительниц, готовясь к грозному бою со своим классовым врагом, стремится создать армию, являющуюся послушным орудием в ее руках?

Что, например, Франция уже сейчас четвертую часть своей армии образовала из полудиких народностей Северной и Западной Африки? А для удержания их в повиновении провела закон об образовании кадра бессрочных солдат (профессиональных бойцов) в 100 тысяч человек, подбираемых из элементов, наиболее для нее надежных и подкупаемых особыми привилегиями?

Не следует ли нам крепко призадуматься относительно возможности легкого разложения такой армии путем пропаганды и агитации? Не нужно ли нам, если мы действительно хотим победить, в случае войны центр внимания направить на обеспечение возможности физического подавления противника? Спрашивается, что же можем мы противопоставить этой технике противника?

Вопрос почти не нуждается в ответе. Наша техническая отсталость с каждым днем становится все более и более угрожающей. Не нужно особенно обольщать себя и успокаиваться ссылками на опыт гражданской войны. Не следует забывать, что он в значительной степени односторонней. В ходе гражданской войны мы имели дело с противником – или равным нам в техническом отношении, или если и превосходящим, то незначительно. То же относится и к войне с Польшей. Что же касается грядущих столкновений, то этот момент технического превосходства может оказаться решающим и не в нашу пользу, несмотря на все мужество и доблесть Красной Армии. Чтобы избежать этого и сделать Красную Армию действительно мощным орудием обеспечения как нашего мирного строительства, так и мировой революции, ее нужно во что бы то ни стало поднять в техническом отношении. Никто, понятно, не может претендовать на то, чтобы вся страна по-прежнему жила и работала для нужд Красной Армии. Это и невозможно и ненужно. Надо лишь серьезно поставить вопрос об удовлетворении ее потребностей в снабжении и своевременном вооружении. Все это делается возможным по мере дальнейшего сокращения ее численности.

Без некоторых жертв не обойтись. Но гораздо лучше известные жертвы теперь, чем полное крушение впоследствии. Особенно важную роль в грядущих столкновениях будет играть воздушный флот. Такового у нас не имеется, ибо нельзя же серьезно считать флотом те несколько сотен аппаратов, которые среди наших летчиков известны под названием «гробов». Только исключительная доблесть и мужество нашего летного состава позволяют пользоваться ими.

Создание и развитие нашей авиапромышленности являются делом первейшей государственной важности. «Пролетарий, на воздушного коня!» – вот очередной лозунг, который должна бросить стране Коммунистическая партия.

Дальше, при организации промышленности, при выработке сельскохозяйственных планов, не должно упускаться из виду, что мы живем в боевой обстановке, и поэтому планом должен быть предусмотрен немедленный переход к работе на нужды войны. В течение трех лет войны мы в этом отношении выработали целый ряд практических приемов и навыков и создали особый аппарат. С переходом на мирные рельсы этот аппарат ликвидирован и, поскольку можно наблюдать, весь приобретенный опыт не закрепляется и может пойти насмарку. Следует помнить, что перестраиваться заново в условиях непосредственной борьбы будет очень трудно и, может быть, даже гибельно.

1921 г.

Доктрина Красной Армии

Единая военная доктрина и Красная Армия

I

Одним из наиболее важных вопросов, приковывающих внимание нашей современной военной мысли, является вопрос о так называемой «единой военной доктрине».

Предметом оживленного обсуждения служил он в статьях, помещенных рядом военных специалистов на страницах ныне уже не существующего журнала «Военное дело»; к нему же вплотную подходит мысль армейских работников, о чем свидетельствуют протоколы многих военных совещаний, посвящавшихся вопросам реорганизации Красной Армии.

Все это говорит о наличии глубокого теоретического и практического интереса, возбуждаемого данным вопросом. Но, к сожалению, дальше простого интереса дело пока вперед не двинулось, ибо до сих пор мы не только не имеем попыток систематизации учений о нашей военной доктрине, но и самое содержание этого понятия является в достаточной степени смутным и неопределенным.

Характерна в этом отношении та разноголосица мнений и взглядов, которая обнаружилась в статьях наших старых военных специалистов. Вышло буквально по пословице: «Сколько голов, столько и умов». По признанию крупнейших представителей военного мира, оказалось, что у нашего старого Генерального штаба не существует никаких определенных взглядов по этому основному вопросу военной теории, и даже более того нет ясного представления, в чем, собственно, состоит самый вопрос, нет умения правильно поставить его.

Этот факт, говорящий прежде всего о крайней скудности военно-теоретического багажа, доставшегося нам в наследство от старой армии, способен навести на грустные размышления по поводу дальнейших попыток в этом направлении. И надо признать, что в опасениях подобного рода, несомненно, есть некоторая доля основательности, но только известная доля.

Стоит только вспомнить ту общественно-политическую обстановку, в которой развивалась и работала мысль наших старших товарищей по военному делу. В атмосфере полицейско-самодержавного строя, с подавлением им всякой общественной и личной инициативы, на фоне нашей общей экономической и политической отсталости, при крайней рутине навыков и взглядов во всех сферах общественной деятельности, конечно, не могло быть и речи о каком-то широком научном творчестве.

Все эти уродливости особенно ярко сказывались в постановке нашего военного дела, где беспощадно в корне пресекалась пытливая мысль и подрезалась инициатива. Поэтому объективно никто не может ставить в вину старому Генеральному штабу ту растерянность и беспомощность, которые обнаруживаются им по ряду вопросов. Тем не менее факт остается фактом, и считаться с ним приходится всем тем, кому дороги интересы нашей Советской республики и дальнейшее развитие и укрепление ее военной мощи.

Мы думаем, что на основе вновь создавшихся общественных отношений, в обстановке, не только позволяющей, но и прямо требующей от каждого честного гражданина выявления максимальной энергии и инициативы, сумеет быстро развиться и окрепнуть и наша военно-теоретическая мысль. Думаем, что среди старого Генерального штаба найдется немало работников, способных совлечь со своего духовного «я» одежды ветхого Адама, не могущего мыслить иначе, как в пределах узких рамок и привычных представлений буржуазного мировоззрения, пропитанного духом мещанской тупости и косности.

В этой способности стряхнуть с себя остатки старой рутины, разобраться во всей сложности происходящих кругом нас явлений ломки старого мира, стать на точку зрения выдвигающихся на арену жизни новых общественных классов и заключается основное условие плодотворности теоретической работы наших товарищей специалистов. Практический же опыт, полученный многими из них в рядах Красной Армии, даст для этой работы достаточный материал.

Все это, взятое вместе с деятельностью только что распускающего крылья молодого поколения наших военных работников, выдвинувшихся за время революционных войн из народных низов, дает полную уверенность в том, что в ближайшем будущем быстро сдвинется вперед дело осмысливания нашего военного опыта и выработка тех единых взглядов, которые должны лечь в основу боевой подготовки Красной Армии и отсутствие которых сейчас болезненно чувствуется в ней всеми нами сверху донизу.

Предлагаемая вниманию читателей статья является попыткой поставить вопрос о «единой военной доктрине» с точки зрения интересов рабочего государства и революции и наметить тот примерный путь, которым, как нам кажется, должна идти разработка вопроса.

II

Прежде всего, что представляет собою понятие «единая военная доктрина»? В чем практический смысл этой идеи?

Ответ на этот вопрос уже намечается при самом поверхностном взгляде на сущность современных войн, характер нынешних боевых задач и условий их разрешения.

Войны текущего исторического периода в сравнении с предшествующей эпохой имеют целый ряд характерных особенностей. В то время как прежде исход боевых столкновений зависел от сравнительно небольших групп населения, или образовывавших постоянные отряды, считавшие войны своей профессией, или же временно привлекавшихся в ряды войск для этих целей, теперь участниками войны являются почти поголовно целые народы, сражаются не тысячи или десятки тысяч людей, а целые миллионы, – самые войны втягивают в свой круговорот и подчиняют себе решительно все стороны общественного быта, затрагивают все без исключения государственные и общественные интересы. Театром военных действий теперь являются не узко ограниченные пространства, а громадные территории с десятками и сотнями миллионов жителей; технические средства борьбы бесконечно развиваются и усложняются, создавая все новые и новые категории специальностей, родов оружия и т. д. и т. д.

При этих условиях основному требованию военного искусства и науки – цельности общего плана и строгой согласованности при его проведении – грозит величайшая опасность повиснуть в воздухе. В то время как в прежних войнах момент непосредственного руководства вождей отдельными частями боевого организма составлял обычное явление, теперь об этом не может быть и речи. Между тем это единство, цельность и согласованность нужны теперь более чем когда-либо. И они нужны не только в период уже развертывающихся боевых операций, но и тогда, когда идет предварительная подготовка к ним, ибо, как общее правило, эта подготовительная работа как государства, взятого в целом, так и его военного аппарата сама играет решающую роль. Государство должно заранее определить характер общей и, в частности, военной политики, наметить соответственно с нею возможные объекты своих военных устремлений, выработать и установить определенный план общегосударственной деятельности, учитывающий будущие столкновения и заранее обеспечивающий их удачу целесообразным использованием народной энергии.

Что касается военного аппарата, то, основываясь на общегосударственной программе, он должен принять наиболее отвечающую общим государственным заданиям организационную форму и дальнейшей работой создать прочное единство всех вооруженных сил, снизанных сверху донизу общностью взглядов как на характер самих военных задач, так и на способы их разрешения.

Эта работа по выработке единства мысли и воли в рядах армии является делом чрезвычайно сложным и трудным и может успешно протекать только тогда, когда она совершается планомерно, на основе положений, отчетливо сформулированных и санкционированных общественным мнением руководящего страной класса.

Из сказанного ясно, какое огромное практическое значение для всего дела военного строительства республики имеет учение о «единой военной доктрине». Оно должно, прежде всего, указать характер тех боевых столкновений, которые нас ожидают. Должны ли мы утвердиться на идее пассивной обороны страны, не ставя и не преследуя никаких активных задач, или же должны иметь в виду эти последние? В зависимости от того или иного решения этого вопроса военной политики определяется и весь характер строительства наших вооруженных сил, характер и система подготовки одиночных бойцов и крупных войсковых соединений, военно-политическая пропаганда и вся вообще система воспитания страны.

Учение это должно быть обязательно единым, являясь выражением единой воли стоящего у власти общественного класса.

Вот примерный круг общих идей и вытекающих из них практических задач, который должен быть охвачен понятием «единой военной доктрины».

Выше уже было отмечено, что более или менее общепринятой и точной формулировки этого понятия нет в нашей военной литературе. Но при всем разнообразии мнений, высказанных по поводу содержания понятия «единой военной доктрины», основные моменты у большинства определений приблизительно совпадают. Основываясь на изложенном выше, моменты эти можно свести к двум группам: 1) технической и 2) политической.

Первую образует все то, что касается организационных основ строительства Красной Армии, характера боевой подготовки войск и методов разрешения боевых задач. Ко второй же относится момент зависимости и связи технической стороны строительства вооруженных сил с общим строем государственной жизни, определяющим ту общественную среду, в которой должна совершаться военная работа и самый характер военных задач.

Таким образом, можно было бы предположить такое определение «единой военной доктрины»: «единая военная доктрина» есть принятое в армии данного государства учение, устанавливающее характер строительства вооруженных сил страны, методы боевой подготовки войск, их вождение на основе господствующих в государстве взглядов на характер лежащих перед ним военных задач и способы их разрешения, вытекающие из классового существа государства и определяемые уровнем развития производительных сил страны.

Формулировка эта отнюдь не претендует на конструктивную законченность и полную логическую безупречность. В конце концов, вопрос совершенно не в этом. Важно основное содержание понятия; что же касается окончательной кристаллизации его, то это дело дальнейшей практической и теоретической разработки вопроса.

III

Установив общее логическое содержание «единой военной доктрины», перейдем теперь к вопросу о конкретном практическом содержании этого понятия в применении к реально существующим армиям в различных государствах.

В этом отношении особенно интересно остановиться на примере трех государств, обладающих вполне развитыми и воплотившимися в определенную форму вооруженными силами с ярко выраженными чертами единой военной идеологии (военная доктрина). Я имею в виду Германию, Францию и Англию. Начнем с первой.

Германия до самого последнего времени была государством с наиболее мощным военным аппаратом, стройной системой организации вооруженных сил и совершенно определенной военной идеологией, единой для руководящих элементов как армии, так и всей страны.

Основной чертой германской военной доктрины в ее технической части (т. е. чисто военной) является чрезвычайно ярко выраженный наступательный дух. Идея активности, искание решения боевых задач путем энергичного, смелого и неуклонно проводимого наступления проникает все германские уставы и наставления для высших начальников. Эта же идея и определила собой структуру всего германского военного аппарата, выдвинув на первый план разработку оперативных проблем и создав в лице германского Большого штаба мощный и высокоавторитетный орган, руководящий всей деятельностью по разработке военных планов и по боевой подготовке войск. Воспитание и обучение всех войск шло в духе этой наступательной тактики и в конечном результате подготовило такую совершенную по своей структуре и подготовке военную силу, которая после, на полях гигантских сражений империалистической войны, выявила в полной мере свои выдающиеся боевые качества.

Спрашивается: чему или кому была обязана Германия наличием в ее распоряжении такой превосходной по качеству вооруженной силы?

Первый ответ на этот вопрос уже дан тем, что она воспитывала свою армию на основе «единой военной доктрины», построенной в соответствии с выводами военного искусства. Но это только первый ответ. Мы должны спросить дальше: а почему германская армия получила такую доктрину, почему она вся сверху донизу пропиталась ею, в то время как, например, в России ничего подобного не было, хотя теоретическое знание военного искусства имелось и здесь, несомненно?

Ответом на это не может служить указание на исключительные военные дарования германских военных деятелей, будто бы силой своего гения открывших тайны побед и созданием германской военной доктрины поставивших свою армию на недосягаемую высоту. Такое объяснение детски наивно, но его приходится отметить, ибо в статьях некоторых наших военных специалистов сплошь и рядом проглядывает стремление свести суть вопроса о создании военной доктрины к действиям и талантам отдельных выдающихся лиц (см., например, такое определение: «военная доктрина есть пророческий глас военного гения» и тому подобная чепуха).

Основные черты германской доктрины отнюдь не являются случайным явлением; они целиком и в полной мере оказываются производными от общего строя германского быта и жизни эпохи до империалистической войны.

В самом деле, что представляла собою Германская империя к началу 1914 г.? Это было мощное экономически и политически капиталистическое государство с ярко выраженной империалистической окраской, государство, проводившее откровенно хищническую политику и, опираясь на свои материальные и культурные силы, стремившееся к мировой гегемонии. Наличие крупных конкурентов в лице других империалистических стран (Франция, Англия, Россия и др.), исторически раньше создавших государственно-национальные объединения и успевших захватить лучшие куски общемировой добычи, заставляет империалистическую Германию напрячь все силы свои в борьбе за мировое положение. Правящий в Германии буржуазный класс всю жизнь страны подчиняет этой основной государственной цели – победе над конкурентами.

Пресса, наука, искусство, школа, армия – все организуется и направляется буржуазией в одну точку. Буржуазии удается развратить и подчинить своему влиянию даже значительные слои германского пролетариата – класса, объективно враждебного той хищнической линии поведения, которая проводилась буржуазией. И на этой почве, в этой атмосфере всеобщего преклонения перед армией и флотом, на основе активнейшей внешней политики, ставившей армии определенно наступательные задачи, не могло создаться никакой другой германской военной доктрины, кроме той, которую мы перед собой имеем. В личном составе Генерального штаба и всей германской армии, в самой личности императора Вильгельма как нельзя лучше отразилась вся Германия самодовольных буржуа и помещиков, уверенных в своей силе и упоенных мечтами о мировом могуществе. «Германия превыше всего» – вот тот девиз, который отравлял сознание большинства германского народа в эпоху империалистической войны. И верные этому девизу германские полки, уверенно следуя принципам своей доктрины, сокрушающим потоком ринулись на равнину Бельгии в 1914 г.

Первые же столкновения с армиями враждебных стран показали стратегическую и тактическую правильность положений германской доктрины.

Так обстояло дело в Германии. Основной вывод, который можно сделать отсюда, следующий: все военное дело данного государства, вплоть до учения, на основе которого строятся его вооруженные силы, является отражением всего уклада его жизни и, в конечном счете, его экономического быта как первоисточника всех сил и ресурсов. Никогда германским генералам не удалось бы создать своей военной доктрины, и, даже если бы это было сделано, они не сумели бы привить ее всей толще германской армии, если бы этому не благоприятствовали соответствующие условия германской жизни.

IV

Перейдем теперь к Франции.

Эта страна тоже является представительницей хищнического империализма. Так же как германская буржуазия, Франция всегда была готова захватить чужое добро и действовала в таких случаях ничем не хуже «милитаристской» Германии. Но в действиях французской буржуазии все же имелось существенное отличие от действий ее восточной соседки. В спорах с конкурентами из-за добычи недоставало ей той откровенной наглости и самоуверенности, которыми отличалась германская правящая клика. Стоит вспомнить лишь конфликты 1905, 1909 и 1911 гг. с той же Германией из-за Марокко и ту трусливую, хищную и изворотливую политику, которую проводила тогда Франция, цепляясь за ускользавшую из рук добычу и в то же время не имея решимости начать грызню.

Этот своеобразный характер французской внешней политики определялся общим экономическим и политическим положением «Третьей республики». Французская промышленность далеко отставала в своем развитии от промышленности других передовых стран; французское население в течение ряда лет не обнаруживало тенденции роста, и фраза «население остается в стационарном положении» стала обычной характеристикой движения народонаселения Франции по данным ежегодного статистического отчета. Вместо открытого захвата чужих территорий, сопряженного с рисками ввязаться в тяжелую борьбу, французский капитал искал других, более спокойных путей эксплуатации чужого труда, идя широко на сделки всякого рода с иностранным капиталом в целях мирного дележа добычи.

Этот оппортунистический, неуверенный в себе, в своих силах, чуждый активности дух французской буржуазии, стоявшей у руля правления, определял собою и общий характер французской военной политики. Несмотря на наличие во французской армии богатейших военных традиций, начиная с великого Тюренна и кончая Наполеоном, несмотря на данные ими блестящие образцы военного искусства в духе смелой, нападательной стратегии и тактики, военная доктрина армии «Третьей республики» уступала германской. Ее отличало чувство неуверенности в своих силах, отсутствие широких нападательных планов, неспособность смело искать решения боя, стремясь навязать свою волю противнику и не считаясь с волей последнего. В своем положительном содержании сущность доктрины, на которой воспитывалась французская армия последней эпохи, заключалась в стремлении разгадать план противника, занять для этого выжидательное положение и лишь по выяснении обстановки искать решения в общем наступлении. Таковы были существенные черты французской военной доктрины, наложившей свой отпечаток на весь образ действий французской армии в минувшую войну, особенно в первый, маневренный ее период.

Здесь особо следует подчеркнуть, что по своим индивидуальным дарованиям французские полководцы вряд ли уступают германским. Помимо того, многие из них теоретически стояли на точке зрения не своей, а именно германской доктрины с ее духом величайшей активности. И при всем том общего духа французской армии, всего ее внутреннего строя и характера господствовавших в ней взглядов на методы разрешения боевых проблем они изменить не могли, так как это являлось отражением более могучих факторов, чем усилия отдельных лиц.

Таким образом, пример Франции еще более подтверждает все то, что было сказано нами по вопросу о доктрине в связи с Германией. Военный уклад данного государства, характер господствующих в военной среде взглядов и настроении и, наконец, самое содержание принципов военного дела определяются всем строением жизни данного народа и, в частности, существом и характером того общественного класса, который в данное время стоит у власти.

Что касается Англии, то пример ее любопытен в том отношении, что в силу географических и исторических особенностей ее положения внимание правящего класса было направлено не на сухопутную армию, а на флот. Англия являлась и является по преимуществу колониальной державой. Эксплуатация колоний была главнейшим источником обогащения британской буржуазии, и поддержание колониального господства составляло ее главнейшую военную задачу. В связи с этим обеспечение господства на море приобрело для английского капитала значение вопроса жизни и смерти. Эта идея и стала основным руководящим принципом английской военной доктрины. Конкретно это вылилось в обязательную для всех английских правительств минувшей эпохи формулу: иметь флот, равный соединенным флотам двух сильнейших морских держав. До последнего времени эта программа неуклонно осуществлялась, но теперь, с появлением на арене конкуренции такого соперника, как Соединенные Штаты Америки, положение изменилось, и энергия английской буржуазии должна будет искать какую-либо новую формулу, обеспечивающую ее захватническую политику.

Несколько слов о военной доктрине русской армии времен царизма.

После всего, что было сказано выше о нашей военной доктрине, самая постановка этого вопроса может показаться странной; но доктрина, хотя и неоформленная, в царской армии все-таки была, и хотя она ничего положительного собой не представляла, все же и на этом отрицательном примере можно показать теснейшую связь учения о войне с общим укладом жизни.

Политическая сторона этой доктрины сводилась к триединой идее – православия, самодержавия и народности, – вбивавшейся в головы молодых солдат на уроках знаменитой словесности. Что же касается военно-технической части ее, то она в наших руководящих наставлениях являлась простым заимствованием у иностранных оригиналов, большей частью лишь в ухудшенном издании; но и в этом своем виде доктрина являлась мертворожденным детищем наших немногочисленных военных теоретиков, оставаясь чуждой не только всей массе рядового командного состава, но и ее высшим руководителям. Здесь ярко сказалось все беспримерное убожество, вся внутренняя гнилость и дряблость царской России последних времен. В самом деле, армия всегда была предметом особого попечения царей, и тем не менее эта самая армия в их руках оказалась никуда не годной силой.

Изложенное позволяет сделать некоторые общие выводы по интересующему нас вопросу.

Первый из них – это уже неоднократно повторенная нами мысль о том, что военное дело данного государства, взятое в его совокупности, не является самодовлеющей величиной и целиком определяется общими условиями жизни этого государства.

Второй – что характер военной доктрины, принятой в армии данного государства, определяется характером общей политической линии того общественного класса, который стоит во главе его.

Третий – основное условие жизненности военной доктрины заключается в ее строгом соответствии общим целям государства и тем материальным и духовным ресурсам, которые находятся в ее распоряжении.

Четвертый – доктрины, способной быть жизненным организующим моментом для армии, изобрести нельзя. Все основные элементы ее уже даны в окружающей среде, и работа теоретической мысли заключается в отыскании этих элементов, в сведении их в систему и в приведении их в соответствие с основными положениями военной науки и требованиями военного искусства.

Пятый – основной теоретической задачей работников Рабоче-Крестьянской Красной армии должно явиться: изучение характера окружающей нас общественной среды; определение характера и существа военных задач, вытекающих из существа самого государства; изучение условий, обеспечивающих их выполнение как в отношении материальных, так и духовных предпосылок; изучение особенностей строительства Красной армии и применявшихся в ней методов борьбы; согласование с требованиями военной науки и искусства всех тех особенностей, которые объективно и неразрывно связаны с характером нашего пролетарского государства и переживаемой нами революционной эпохи.