Текст книги "Военная доктрина Красной Армии"

Об ошибках военной доктрины Троцкого

(из доклада на совещании военных делегатов XI съезда РКП(б))

Свой доклад, товарищи, я хочу начать с замечания о том, что мне в значительной мере приходится не столько спорить, сколько стараться рассеять те недоразумения и взаимное непонимание, которые явились результатом некоторой неясности, неточности и недоговоренности в формулировках и тем порождали представление о наличии каких-то глубоких принципиальных разногласий. На самом же деле, многое из того, что внешне принимает форму таких расхождений, по существу является спором из-за слов, отдельных выражений и формулировок.

Начнем с термина – «единая военная доктрина». В связи с ним и вокруг него и разгорелась та самая дискуссия, продолжением которой является наше настоящее собрание.

Что понимал под этим термином лично я, когда выступил в печати со статьей, посвященной этому вопросу? Определенный круг идей, охватывающих основные вопросы военного дела и дающих пути их разрешения с точки зрения интересов нашего пролетарского государства.

Все эти вопросы я разбивал на две части: политическую и техническую. Противопоставлял ли я этот круг идей, как особое учение, особое мировоззрение нашему общему марксистскому методу? Ничего подобного. Для меня дело шло исключительно о необходимости подведения некоего теоретического итога в области военного дела, как одной из составных частей нашего социального опыта, причем эту работу я никогда не мыслил себе иначе, как на основе и при помощи этого марксистского метода. И когда я прочел статью Троцкого «Военная доктрина или мнимо-военное доктринерство», я думал, что всякий дальнейший спор в этой формально-логической части решен и решен в пользу так называемых «доктринеров». В самом деле, на стр. 13 в своей брошюре Троцкий, перечислив все элементы, которые, по его мнению, должны войти в состав понятия «военная доктрина» и которые целиком, только в несколько иной группировке, совпадают с тем, что говорил я, пишет: «Нужно ли, чтобы у правительства, у руководящей партии, у военного ведомства по всем этим вопросам были определенные воззрения? Ну, разумеется, нужно…» и дальше: «другими словами, военное ведомство должно иметь руководящие начала, на которых оно строит, воспитывает и реорганизует армию».

Именно об этом я и говорил. Таким образом, никакого спора и сомнения в необходимости «военной доктрины», как видите, нет и быть не может. Теперь о самом названии. Многим не нравится слово «доктрина». Не скажу, чтобы оно было мне особенно по душе, так как с ним невольно связывается представление о чем-то застывшем, догматическом, неподвижном. Но ведь суть не в этом. Я согласен принять любое другое слово для выражения комплекса идей, который был установлен выше. На страницах журнала «Военное дело» кто-то в шутку предложил название «тарарабумия», желая подчеркнуть этим, что дело не в слове. Но мне кажется, чего, невидимому, не отрицает и Троцкий, что слово «доктрина» будет наиболее пригодным для данного круга идей.

Троцкий в своем докладе указал на ряд статей, которые были посвящены вопросу о доктрине за последнее время. Но этим история вопроса далеко не исчерпывается. Впервые у нас в России заговорили о необходимости некоей общности взглядов в области основных начал при воспитании и обучении войск после неудачной для нас русско-японской войны. В ряде статей, появившихся на страницах тогдашних военных органов «Русский инвалид», «Разведчик» и пр., – отстаивалась та мысль, что одной из видных причин неудач русской армии в Манчжурии было отсутствие у командного состава единых, общих для всех частей взглядов на характер и методы ведения операций. В одних округах части воспитывались так, в других – иначе, и в результате при совместных действиях на поле битвы обнаружились разнобой и несогласованность. Но дальше разговоров, и разговоров весьма кратковременных, дело не пошло. Наверху эту критику нашли опасной, и последовало «высочайшее» повеление: «Разговоры прекратить и заняться изучением уставов».

После империалистической войны, вновь выявившей те же недочеты подготовки армии, разговоры о «военной доктрине» вспыхнули с новой силой. Начиная с 1918 г., на страницах «Военного дела», а также и других наших военных журналов появляется ряд статей на эту тему. При всем разнообразии подходов к вопросу было ясно одно, что потребность в определенном объединении, систематизации военного опыта явно назрела и требовала разрешения. В пользу необходимости этой работы выступил и я. В каком же положении находится дело в настоящее время?

Повторяю, что в области методологической вопрос решен, и никаких разногласий я не вижу.

Что же касается содержания ответов, даваемых по различным вопросам, охватываемым понятием «военная доктрина», то здесь некоторые разногласия есть. В политической части доктрины они связаны с одним моментом, а именно, как должно происходить воспитание Красной Армии, – в духе ли подготовки к возможному наступлению, или исключительно на почве оборонительной.

Я должен сказать, что в этом отношении боюсь отрицательных последствий, если мы станем на точку зрения Троцкого. Здесь надо различать два момента. Один момент – актуальности, действенности, и другой – планомерной систематической работы по воспитанию. С точки зрения первого момента я считаю вреднейшей, глупейшей и ребячьей затеей говорить теперь о наступательных войнах с нашей стороны. Если мы будем трубить об этом в газетах, на широких собраниях и т. д., то это будет глупо и вредно для дела, и марксист на это пойти не может. Но тут есть другой момент – планомерная, систематическая работа. Она ведется Коммунистической партией среди рабочего класса и крестьянства, а нашими политическими работниками и командным составом – в своих частях. Должны они или не должны говорить о том, что в известной обстановке, при известных условиях мы можем пойти в наступление за пределы нашей земли? Я отвечаю – должны. Наш комсостав и армия должны это знать. Нельзя в этой части воспитание вести в духе оборончества.

Напомню пример из истории нашей партии. После окончания неудачной революции с 1905 г. у нас создалось сильное ликвидаторское движение, которое выразилось в форме борьбы за так называемые «урезанные лозунги», а именно: борьба за отказ от вооруженного восстания, за повседневные практические задачи и пр. и пр. Как поступили большевики? Сняли ли они свой лозунг? Нет, они не сняли. Они по-прежнему остались на платформе вооруженного восстания, но в тогдашней обстановке этот лозунг был не актуальным. Этого я только и хочу. Я хочу не шуметь, не трубить, не кричать, но хочу, чтобы каждый красноармеец в этом направлении пропитывался пролетарской идеологией, и особенно, чтобы этим пропиталось ядро армии – командный состав.

Если будем в армии говорить только об обороне, то это будет неверно. Свою мысль могу подтвердить еще одним примером. Наша армия с революционным оборончеством уже знакома. Вы помните, что после Февральской революции наши меньшевики и эсеры заняли именно такую позицию, бросив лозунг «не наступать», но если на нас нападут, то обороняться и обороняться активно. Мы знаем, какие результаты получились от этой позиции активной обороны. Я боюсь, чтобы с нами не получилось подобной же истории. Помимо данного момента, по всем остальным вопросам политической части «военной доктрины» никаких разногласий не существует.

По вопросу о методах пропаганды я должен сказать, что целиком присоединяюсь к формулировкам Реввоенсовета по вопросу о военной пропаганде. Тут я практически не расхожусь, потому что эта формулировка отвечает той именно цели, о которой я говорю.

Теперь перехожу ко второй части наших военных взглядов части военно-технической. Троцкий в информационном докладе съезду и в разговоре со мной указал на две ошибки в позиции, занятой украинским совещанием командного состава. Одну ошибку он подробно характеризовал в своем нынешнем докладе, а на другой остановился мало, очевидно, за недостатком времени.

Первая ошибка состоит в том, что мы неправильно формулируем наши стратегические и тактические положения. Причем, как это видно из его речи на нашем партийном съезде, в основе этой ошибки лежит идеализация прошлого опыта Красной Армии.

Я думаю, что Троцкий глубоко неправ. Можно ли говорить, что мы, командиры-коммунисты и политический состав, идеализируем опыт Красной армии? Если посмотреть на наше совещание, на наши съезды, взять хотя бы последний съезд командного состава Украины, то мы увидим, что обвинять нас в чрезмерном преклонении перед прошлым не приходится. Напротив, мы говорили, что у нас в прошлом масса промахов, что мы были плохо подготовлены, что нам нужно учиться, учиться и учиться. Этот лозунг учебы раздается сейчас во всех частях, так что сознание недостатков нашей подготовки у всех налицо. Мне кажется, что Троцкий в области недостатков чересчур перегибает палку в другую сторону. По его словам выходит так, как будто мы ничего решительно в области военного дела особенного не сделали, что с точки зрения правильности наших операций у нас дело было из рук вон плохо, что никаких особенных успехов, с точки зрения военного искусства, мы не имели, не показали, не проявили. Я полагаю, что эти утверждения прежде всего объективно неверны, а психологически по своим последствиям просто вредны. Уж если говорить объективно, то гораздо лучше идеализировать наш прежний опыт, чем его недооценивать.

Во время речи Владимира Ильича на съезде, как раз в том месте, где Владимир Ильич говорил о «комчванстве», мне Троцкий говорит: «Вся речь Владимира Ильича бьет вас». И точно так же во время речи Ларина, когда он указывал, что профсоюзники и коммунисты спасли наше производство и поэтому их нужно хвалить, а не ругать, Троцкий опять сказал мне: «Вот ваша позиция». Я ему ответил, что считаю эту аналогию неправильной. По моему мнению, Владимир Ильич вовсе не говорит против моей позиции. Что он сказал? Что в области хозяйственного строительства мы до сих пор делали ляпсусы, что мы ничего не знаем и даже не знаем собственного незнания, что мы теперь будем проверять нашу работу не проверочными комиссиями, а кто выдержит, победит, тот, значит, и прав. Ну, а разве в области военного дела мы не имели самой жгучей и самой острой проверки, проверки не через ЦКК и прочие комиссии, а на деле, на фактах, проверки кровью и железом? Разве мы не выдержали этой проверки? Разве мы не доказали, что в области военного дела пролетариат, действительно, крепко стоит на ногах? Я утверждаю без всякой идеализации, что в армии нас за нос никто не водил. Правда, были отдельные мелкие случаи подобного рода, но дело не в них, а в общем характере нашей работы в армии. И здесь, как общее правило, я это говорю смело, нас за нос не водили, ибо Коммунистическая партия и рабочий класс держали и держат армию крепко в своих руках. Поэтому аналогия между нашей хозяйственной деятельностью и военной здесь неверна.

В военном деле мы сделали достаточно много, о чем лучше всего и больше всего говорил нам сам же Троцкий, и об этом же неоднократно говорил и товарищ Ленин. И если бы в других областях нашей работы и, в частности, в области хозяйственного строительства мы добились таких же успехов, как на фронте военном, то наше дело было бы в шляпе. Идя на хозяйственный фронт, мы как раз ссылались на наши военные успехи. Мы говорили – там мы победили, мы три года дрались с рядом государств и взяли верх, поэтому и здесь мы можем справиться. Поэтому я думаю, что эта аналогия не верна. И то, что Троцкий называет идеализацией, является на самом деле совершенно правильной оценкой роли, которую сыграли пролетарский командный состав и Коммунистическая партия, как руководящий элемент в нашей Красной Армии.

Троцкий говорит еще, что маневренность, подвижность, так ярко проявившиеся в нашей гГражданской войне, не могут быть связываемы с тем, что во главе Красной армии оказались пролетарские элементы. По-моему, это не совсем так. Возьмем старую царскую армию. Кто стоял во главе ее? Российское дворянство. Что такое было наше дворянство? Распавшийся экономически класс: дезорганизованный, выбитый из классовой позиции, он не мог ничего сделать. Возьмем теперь германское юнкерство. Это был класс крепкий экономически, державший бразды правления в своих руках. А теперь, что такое мы, наша большевистская партия – партия рабочего класса? Мы – партия класса, идущего на завоевание мира: мы – такие же юнкера, только наизнанку, во всем, что касается твердости, решительности, последовательности. В нашей политической борьбе – кто может быть нашим достойным противником? Только не слюнтяй Керенский и подобные ему, а махровые черносотенцы. Они способны были бить и крошить точно так же, как на это были способны мы.

Что такое война? Продолжение политики… Поэтому мы можем сказать, что вхождение в Красную Армию пролетарских элементов, красных командиров отразилось на характере ведения наших операций, и если вспомнить некоторые наши операции с их нередкими случаями расхождения красного командного состава и специалистов, то мы увидим, что красный комсостав внес в армию смелость, инициативность и решительность. Поэтому я полагаю, что эти черты маневренности, решительности, наступательности были связаны не только с объективными условиями военных действий, чего никто не отрицает, но с тем, что во главе Красной Армии оказались элементы, пропитанные активной идеологией рабочего класса. Еще несколько слов о маневренности. В резолюции украинского совещания командного состава делается попытка подвести итоги войны, обобщить опыт гражданской войны и сопоставить его с опытом империалистической войны. И в результате этого сопоставления мы видим, что в одном случае превалируют моменты маневренности, подвижности, а в другом – позиционности, неподвижности. И на основной практический вопрос о характере возможных будущих операций наше совещание дает определенный ответ: конечно, будут преобладать элементы маневренности и подвижности. Откуда это вытекает? Из самого характера наших возможных будущих войн. Они будут приближаться по типу к нашей гражданской войне. Чем обуславливалась позиционность империалистической войны? Тем, что весь тыл представлял единое целое, и две страны, как стена, идут друг против друга.

При известном равенстве сил, при большом количестве армий создается известное равновесие на более или менее продолжительное время. Может ли быть так и в настоящее время? Поскольку наш общественный прогноз считается правильным, постольку мы должны признать, что такой устойчивой линии фронта быть не может, так как у каждой страны будут союзники по ту сторону фронта, а этот факт убивает неподвижность. В доказательство возможности позиционных форм, как преобладающих, Троцкий привел Рурский бассейн и Парижскую Коммуну. Я должен сказать, что эти примеры доказывают как раз обратное. Если революция в Германии решит применить метод отстаивания в Рурском бассейне, то она неизбежно погибнет: без хлеба она вынуждена будет быстро капитулировать. Парижская Коммуна – это совершенно нехарактерный пример для большой гражданской войны. Здесь – захват одного города, правда, крупного, а все остальное в руках противника. Но о чем же говорит и он? Хлеб надо было подвозить, так что с самого начала были условия, обрекающие Парижскую революцию на гибель, если только коммунары не найдут в себе решимости сразу двинуться за город.

Я не знаю, как упустил из виду Троцкий критику Карла Маркса, который говорит, что величайшей ошибкой парижских коммунаров было именно то, что они не решились наступать.

Я считаю, что это, безусловно, правильно. Кто считает, что в момент гражданской войны надо окопаться, тот глубоко ошибается. Конечно, доктринером здесь быть нельзя. Может быть такая обстановка, что к восставшей стране придет другая страна на помощь, и при таких условиях оборона может стать выгодной. Но абсолютизмом, доктринерством мы вряд ли грешим и такую оборону всегда допускаем. Поэтому я полагаю, что основным характером для будущих революционных войн будут маневренность и подвижность, что отнюдь не исключает необходимости подготовки к позиционным методам. Из этого положения приходится делать и практические выводы. Возьмем роль крепостей. Понятно, при наших ресурсах и средствах говорить о развитии крепостной системы не приходится, но тем не менее мы и теперь, несмотря на ограниченные средства, кое-что выделяем для нужд крепостной обороны.

Я приготовил доклад Реввоенсовету, в котором предлагаю, кроме самых необходимых, никаких оборонительных работ не производить, а средства лучше затратить на ремонт казарм. Если бы такой взгляд был общий, мы бы тогда прямо, без Реввоенсовета, решали, а теперь мы должны идти к нему, чтобы решить подобные вопросы.

Теперь о наступлении. Троцкий сказал, что мы в конце концов пришли к подражанию французскому уставу и что чем скорее мы это место выкинем из своих резолюций и своих мыслей, тем лучше не только для нас, но и для Красной Армии. А я скажу Троцкому, что чем скорее он выкинет из своей брошюры на стр. 25 все эти рассуждения «Journal de Debat», прославляющие оборону, тем будет лучше. И теперь здесь, когда я читаю такую вещь (я не знаю, чей это курсив: автора или издателя), то надо сказать, что мы боимся, что Красная Армия будет воспитана на неправильных основах. Тут говорится так: «одним фактом наступления еще не обеспечивается успех. Оно бывает успешно, когда для него собраны всевозможные средства, превосходящие средства противника, ибо в конце концов побеждает всегда тот, кто оказывается более сильным в момент борьбы…» Это такие вещи, о которых смешно говорить. Для кого же не ясно, что всегда побивает сильнейший? Но ведь сила-то складывается из целого ряда моментов, и одним из них как раз является момент наступления, момент взятия на себя инициативы.

Допущения идеи отступления, как таковой, отступления абсолютного, оторванного от идеи перехода в наступление, по нашему мнению, быть не должно. Отступление – понятие, целиком входящее в понятие наступления. Я отступаю на 100–200 километров с тем, чтобы на известном рубеже, в известный момент, мною намеченный, перейти в наступление. Это надо сказать прямо и твердо, тем более что в этом отношении не только французский, но и наш полевой устав говорит приблизительно то же самое. Поэтому для меня особенно удивительно, почему Троцкий считает нужным спорить по этому вопросу, зафиксированному даже нашим старым уставом.

Теперь перехожу к обвинению во второй ошибке, заключающейся в том, что мы отвлекаем внимание и командного состава и всей Красной Армии от конкретных, эмпирических задач, что вместо того, чтобы бороться с неграмотностью, с несмазанными сапогами, с вошью и пр., мы занимаемся общими вопросами. Мы все признаем это. Надо смазывать сапоги, надо бороться с вошью: солдат с вошью – это полусолдат. Все это великолепно. И тем не менее я считаю ошибочным бросать такой лозунг в качестве главного лозунга, потому что это вопросы общегосударственного порядка, вопросы, которые не могут быть разрешены средствами Красной Армии и в ее пределах. В самом деле, как бороться с вошью, когда нет мыла? Как бороться с несмазанными сапогами, когда нет ваксы? Тут красный командир ничего не может сделать, потому что это вопросы неразрешимые. Правда здесь только в следующем – если у нас есть мыло и есть бани, но командир не принимает никаких мер, и солдаты все же со вшами и грязные, то это вина его.

Но требовать невозможного, и это требование выдвигать главным лозунгом – звучит просто насмешкой.

Когда мы ставим вопрос о твердом бюджете, твердой численности армии и пр. и ставим это перед всем государством, то делаем правильно. Только при решении этих вопросов со стороны государства борьба с неграмотностью и с несмазанностью сапог может быть реально осуществлена, а раз этого нет, то эта борьба является беспредметной. Это – первое замечание. Второе замечание – это то, что нельзя остановить внимание только на низах армии. Лозунг создания хорошего отделенного командира – великолепный лозунг, и ближе всего и правильнее всего отвечает общему нашему укладу. Конечно, если низы будут крепки, хороши, то даже при отсутствии хороших командиров наверху они свое дело сделают. Это правильно. И я с этим согласен. Но кто воспитает нам отделенного командира? В том-то и дело, что их некому сейчас воспитать, потому что наши старшие командиры, начиная с более низших должностей и кончая даже командующим фронтом, сами требуют над собой порядочной работы. Как же подойти к этому делу? Нужно ли нам бросать эту сторону дела? Нет, нельзя. Отсюда наш крик, чтобы обратить самое серьезное внимание на подготовку высшего и среднего комсостава и этим создать условия для образования хороших взводных и отделенных командиров.

Вот та линия мыслей, по которой мы идем. В процессе этой работы осмысливания нашего предшествующего опыта и происходит создание нашей настоящей военной доктрины Красной Армии. И я считаю большой своей заслугой, что вокруг этих вопросов развернулся такой оживленный спор. В процессе его мы получим обоснованные и правильные формулировки тех положении, которые должны лечь в основу нашего обучения и подготовки нашего бойца. Троцкий как-то сказал мне: «Вы говорите об уставах, об их переработке и т. д. Но вы ничего не предложили, что же вы хотите?» Я должен сказать, что лично не считал себя способным предложить новые готовые решения, новые формулы; я отстаивал лишь необходимость приступить к их разработке нашими общими совместными усилиями, в частности – такая работа при моем штабе все время шла: целиком переработали кавалерийский устав, перерабатываем устав строевой пехотной службы и пр. Затем составили проект наставления для авиационных начальников. Таким образом, из этого неполного перечня видно, что мы что-то делаем. Но в чем же недостаток нашей работы? Троцкий говорил, что решения о переработке устава приняты давно, и все-таки ничего не делается. Кто же в этом виноват? Центральная уставная комиссия была в центре. Но она была мифом и не работала. На местах работа кое-как шла, а в центре ничего не делалось. Поэтому переработки уставов и приспособления их к новым потребностям до сих пор нет. Я кончаю. Конечно, мы знаем, что мы не можем создать ни новой пролетарской стратегии, ни пролетарской тактики. Этой задачи мы сейчас и не ставим, но мы хотим, чтобы на основе коллективного сотрудничества непрерывно шла разработка опыта и Красной Армии, и армий империалистических. В нем мы найдем много ценного и нового.

Мы теперь намечаем основные вехи будущей большой работы, осуществление которой должен дать коллективный опыт, который мы получаем из работ наших совещаний в центре и на местах, нашей печати и пр. Задача же центральной уставной комиссии – собрать этот опыт и провести его через наши уставы, наставления, руководства и программы. Вот чего мы хотим и что, мы надеемся, будет сделано.

1922 г.