Текст книги "Лев Троцкий и другие. Вчера, сегодня. Исторический процесс"

Троцкий возвращается в Россию

По признанию Троцкого, единственной его профессией в Нью-Йорке была профессия революционного социалиста. Он печатался в русской газете «Новый мир», читал доклады на русском и немецком языках, выступал на митингах. Соединенные Штаты под неумолкающий хор пацифистов готовились к войне в Европе, чтобы с наименьшими для себя потерями решить ее исход в свою пользу. «Известно, – замечает Троцкий, – что для пацифистов война является врагом только в мирное время». Все они заканчивали свои речи обещанием поддержать войну, если она станет необходимой. Наконец, 3 февраля 1917 года произошел долгожданный разрыв дипломатических отношений с Германией…

В редакции газеты «Новый мир» уже сотрудничали Бухарин, Володарский, – убитый впоследствии эсерами под Петроградом, – и Чудновский, – раненый под Петроградом и убитый затем в Украине.

С первых же вестей о перевороте в Петрограде весь многоплеменный рабочий Нью-Йорк был охвачен волнением. На некоторое время редакция газеты «Новый мир» стала в фокусе всей нью-йоркской печати. Из социалистических редакций и организаций звонили непрерывно. Вот как Троцкий описывает типичный диалог с местными социал-демократическими газетами:

– Пришла телеграмма о том, что в Петербурге министерство Гучкова – Милюкова. Что это значит?

– Что завтра будет министерство Милюкова – Керенского.

– Вот как! А потом?

– А потом – потом будем мы.

– Ого!

В это никто не верил, и слова Троцкого принимали как шутку. На собрании почтенных русских социал-демократов Троцкий доказывал неизбежность завоевания власти «партией пролетариата» на второй стадии русской революции. Это, по его словам, производило примерно такое же действие, как камень, брошенный в болото, населенное чванливыми и флегматичными лягушками.

Больше в Америке делать было нечего, пора возвращаться на родину. Спешили выехать с первым пароходом. 25 марта были улажены все формальности и получены документы, пригодные для проезда в Россию. В британском консульстве в Нью-Йорке Троцкому было заявлено, что со стороны английских властей не будет никаких препятствий их отъезду. 27 марта Троцкий с семьей и несколькими соотечественниками отплыли из Нью-Йорка на норвежском пароходе «Христианиафиорд». Провожали их с цветами и речами. Однако идиллия триумфального возвращения на родину скоро закончилась. В канадском Галифаксе, где пароход подвергся досмотру английскими военно-морскими властями, полицейские офицеры подвергли русских эмигрантов прямому допросу: «каковы ваши убеждения, политические планы» и пр. На эти вопросы Троцкий отвечать отказался на том основании, что внутренняя русская политика не стоит пока под контролем британской морской полиции.

Однако он, очевидно, ошибался. 3 апреля на борт парохода явились английские офицеры в сопровождении матросов и насильно ссадили на военный катер Троцкого с семьей и еще несколько человек. Его жену и детей оставили в Галифаксе, а остальных доставили по железной дороге в лагерь в Амхерсте, где содержались немецкие военнопленные. Здесь же, в конторе лагеря всех подвергли унизительному обыску. Причину задержания пленные узнали от коменданта лагеря: «Вы опасны для нынешнего русского правительства, и вы опасны для союзников вообще». Не знаю, как обстояло дело с другими задержанными, но относительно Троцкого комендант определенно не ошибся: еще как опасен.

Месяц плена в канадском лагере походил на сплошной митинг. Троцкий рассказывал пленным матросам о русской революции, о Либкнехте, о Ленине, о причинах крушения Интернационала, о вмешательстве Соединенных Штатов в войну. Немецким языком он владел в совершенстве. Кончилось тем, что по жалобе немецких офицеров комендант лагеря, полковник Моррис, запретил Троцкому дальнейшие публичные выступления.

Когда весть об аресте Троцкого проникла в революционную русскую печать, британское посольство разослало газетам официальное сообщение о том, что арестованные в Канаде русские ехали «с субсидией от германского посольства для низвержения Временного правительства». Однако после возвращения в Петроград британскому послу Бьюкинену, припертому Троцким к стенке, пришлось взять назад версию о немецкой субсидии. Истинная причина ареста русских эмигрантов в Канаде заключалась, по мнению Троцкого, в нежелании Временного правительства и, в частности, министра иностранных дел Милюкова видеть их на родине. Все представляли, какой «бомбой» для новой, «революционной» власти может оказаться бывший председатель Петербургского Совета образца 1905 года.

Однако вмешался Петроградский Совет, и Милюкову пришлось уступить. Освобождение из концлагеря пришло 29 апреля. Комендант лагеря объяснил русским пленникам, что их посадят на датский пароход для отправки в Россию. Немецкие матросы и рабочие устроили им очень теплые проводы из лагеря в Амхерсте. Самодельный оркестр играл революционный марш, звучали приветствия русской революции и проклятия германской монархии. Дальнейшее возвращение Троцкого в Россию обошлось без приключений. В Белоострове его встречали Урицкий и Карахан от «объединенных интернационалистов», также третьестепенный функционер от партии большевиков. От меньшевиков – никого.

Между двумя революциями

С воцарением двоевластия в России и до приезда Ленина из Швейцарии в начале апреля в российском обществе преобладало относительное согласие между политическими партиями и движениями. Власть Временного правительства до созыва Учредительного собрания признавали практически все. Митинговая активность спадала, и вместе с ней убывали радикальные тенденции внутри разношерстного Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Совет становился более умеренным.

В том же русле действовали вернувшиеся из ссылки члены большевистского ЦК Каменев и Сталин, которые, захватив в свои руки руководство газеты «Правда», придали ей более умеренную направленность, в сравнении с той, которая преобладала в дни февральской революции. Действовало закрепившееся в сознании еще с 1905 года представление о характере буржуазной революции: раз революция такова, то власть после свержения самодержавия должна получить либеральная буржуазия, которая довершит демократические преобразования в стране и тем создаст условия для грядущей социалистической революции. Когда созреют эти условия, не знал никто – когда-нибудь в будущем. И большевистское руководство без Ленина по своему образу мышления скатывалось на позиции меньшевиков.

А не будь Ленина, возможно, История сложилась бы иначе? Буржуазно-демократическая республика, власть капитала и нынешнее «всеобщее благоденствие», которое мы наблюдаем, наступило бы почти на 100 лет раньше? Полагаю, что ничего бы из этого в 1917 году не вышло, и дело все равно закончилось насилием. Даже если бы дождались Учредительного собрания, созыв которого Временное правительство не очень и торопило, выход России из политического кризиса оставался проблематичным. Скорее всего, «Учредилка» провозгласила бы Россию парламентской республикой с избираемым премьер-министром, ибо общество еще не остыло от свержения самодержавия, и новый «самодержец» в образе президента не был бы популярен.

Но перед новой властью неизбежно встали бы три проблемы:

– вопрос о войне и мире;

– вопрос о земле;

– вопрос о разделе Империи.

1. Продолжать войну Россия реально была не в состоянии. Экономика страны подорвана войной. А февральская революция, провозгласившая демократические принципы в армии и выборность командиров, отменившая смертную казнь, вконец подорвала воинскую дисциплину. Армия была деморализована и рассыпалась; множилось дезертирство с фронта. Однако Милюков, министр иностранных дел во Временном правительстве, подтвердил обязательство России перед странами Антанты продолжать войну до победного конца. «Кинуть» союзников и вступить в сепаратные переговоры с Германией было неприемлемо и по моральным соображениям: ведь Россия теперь стала к ним ближе своим демократическим устройством. Да и трудно было представить себе реальность подписания унизительного мира с Германией с вероятной потерей территорий. В этом случае с мечтой о турецких Дарданеллах пришлось бы распроститься навсегда. И все же решение о продолжении войны в создавшихся условиях было роковой ошибкой Временного правительства.

2. Вопрос о земле был бы, вероятно, разрешен Учредительным собранием передачей помещичьих земель крестьянам, как этого давно требовали эсеры. Это бы не решило аграрную проблему России окончательно, но приглушило ее остроту. Однако нельзя и откладывать решение до Учредительного собрания, ибо вернувшийся с фронта солдат – человек с ружьем – это потенциальный грабитель. Уже происходили спонтанные захваты земель, поджоги помещичьих усадеб. А земельная война грозит перерасти в гражданскую.

3. Реализация провозглашенного демократического принципа о праве наций на самоопределение привело бы к отделению от Империи национальных окраин. Реально это касалось трех прибалтийских республик, Польши, Финляндии, Закавказья. Но и в Украине зрели сепаратистские настроения, и даже – у казачества. Правительство, решившееся на подобный раздел Империи, да еще во время войны, было бы «поднято на штыки» офицерским корпусом.

Ситуация тупиковая, и выход из нее возможен только в условиях диктатуры. Диктатура справа или слева. Безграничная свобода, которую принесла Февральская революция, с учетом российских реалий и традиций должна была, наконец, завершиться безграничной несвободой. Диктатор «справа» в лице Великого князя Николая Николаевича однажды уже призывался адмиралом Колчаком, но безуспешно. Вакантное место диктатора России займет он сам во время Гражданской войны. Всем известно, чем это закончилось.

Авторитарный диктаторский режим – еще не самое худшее. Зимой 1921 года барон Р. Ф. фон Унгерн установил в Монголии по факту национал-социалистический режим, который просуществовал всего пару месяцев и ознаменовался поголовным истреблением руками монголов ничтожного по численности еврейского населения Угры. Однако до национал-социализма в имперском масштабе Россия еще не доросла.

К осуществлению диктатуры «слева» более всех была подготовлена партия большевиков – наиболее радикальная и организованная часть российской социал-демократии, руководимая такой незаурядной личностью как В.И.Ленин. У других политических партий, групп и движений руководителей такого уровня не было. Таким образом, в России приход к власти большевиков не был историческим недоразумением, нонсенсом. Он был, скорее, закономерен.

Ленин и Троцкий ощущали себя призваными Историей реализовать предвидение великих мыслителей прошлого о построении справедливого общества без эксплуатации человека человеком, то есть социализма. Никто не ожидал, – и великие не предсказывали, – что такая возможность появится у России, крестьянской страны с относительно малочисленным пролетариатом. Но стушеваться, не воспользоваться этой возможностью – значит предать саму идею социализма. Это значит – и не реализовать себя в благоприятный исторический момент, – а когда еще представится такая возможность? – и стать посмешищем для потомков.

Ленина и Троцкого многое разделяло в прошлом, начиная с 1903 года. Они были непримиримыми противниками и не доверяли друг другу. Но обстоятельства, общие интересы, сближающиеся позиции требовали объединения. В этом случае Ленин приобретал в союзники не только авторитетную после революции 1905 года политическую фигуру, но динамичную силу, сгусток энергии, организатора, трибуна, митингового оратора. Троцкий же получал возможность реализовать на практике свою идею «перманентной революции». Ближайшее будущее покажет, что он кое в чем преуспел.

Первая попытка объединения с большевиками, предпринятая в начале мая на городской конференции «межрайонцев», на которой присутствовали Ленин, Зиновьев и Каменев, закончилась безрезультатно. По мнению Ленина, Троцкому мешали амбиции. Троцкий же считал возможным слияние с Лениным, перешедшим на позиции «перманентной революции» и, соответственно, с «обновленным большевизмом»; он также предупреждал своих сторонников о диктаторском нраве Ленина. Но уже в августе четыре тысячи «межрайонцев» вошли в состав РСДРП(б), и Троцкий был избран в ЦК партии подавляющим числом голосов, вторым после Ленина. С этого момента Троцкий неизменно поддерживал Ленина во внутриполитической борьбе по вопросу о захвате власти. А когда после июльской демонстрации в Петрограде, подавленной Временным правительством, Ленин вынужден был скрываться от ареста, Троцкий энергично выступил в его защиту.

Для обвинения Ленина в связях с Германией у Временного правительства были некоторые основания, однако оно так и осталось недоказанным. По прибытии в Петроград из эмиграции 3 апреля, восторженно встреченный на Финляндском вокзале огромной толпой своих сторонников с почетным караулом, оркестром и цветами, Ленин произнес речь, которая обескуражила многих. В этой речи, представленной позже в виде «апрельских тезисов», он провозглашал:

– никакого доверия Временному правительству, министрам-капиталистам;

– всю власть – Советам рабочих, солдатских и батрацких депутатов;

– грабительская империалистическая война – есть начало Гражданской войны во всей Европе,

– да здравствует социалистическая революция;

и так далее в том же духе.

Эти призывы, произнесенные в атмосфере только что победившей буржуазно-демократической революции и достигнутого хрупкого согласия между новой властью и обществом, выглядели провокационно. И поползли слухи о сговоре Ленина с немцами. А после июльской антиправительственной демонстрации в Петрограде эту направленность слухов Временное правительство использовало против Ленина и большевиков, ссылаясь на некоторые документы, которые так и остались неизвестными.

Заинтересованность германской стороны в разрушительной для власти деятельности большевиков была очевидна для всех. А история с возвращением в Россию группы большевиков во главе с Лениным через территорию Германии в пломбированном вагоне только усиливала подозрения. Что же было в действительности? Имел ли Ленин контакты с немцами, получал ли он от них деньги на революционную работу в России? Для ответа на эти вопросы представляется целесообразным включить в это исследование сведения о некоей «одиозной» и таинственной личности – Гельфонде-Парвусе, который определенно был связан с немцами и имел контакты с Лениным. Он также некоторое время был одной из ведущих фигур русской революции и решительно повлиял на ее развитие. Однако в советских и постсоветских книгах по отечественной истории для детей и взрослых этот персонаж оставлен без внимания.

Парвус

О Парвусе было немало публикаций в России и за рубежом, ставших нам доступными в новейшее время, хотя в советский период широкой публике не было известно о нем ровно ничего. Оценка деятельности Парвуса в немалой степени зависит от личных предпочтений. В целом с большим перевесом превалирует негатив. Его называли и «легендарной личностью», и «купцом революции», и «платным агентом германских спецслужб», и авантюристом, и ренегатом и «политическим Фальстафом», и социал-шовинистом. Не скупился в приклеивании ярлыков к фигуре «позднего Парвуса» и Ленин, хотя к «раннему Парвусу» он, как и Троцкий, относился уважительно. Я же предпочитаю оценивать того или иного персонажа по реальным делам, учитывая условия его бытия. С этой позиции постараюсь взглянуть на Парвуса как на личность и политика.

Израиль Лазаревич Гельфонд – Александр Львович Парвус (были и другие псевдонимы, но окончательно закрепился последний) родился в 1867 году в местечке Березино Минской губернии в семье еврейского ремесленника. Учился в одесской гимназии, в Одессе примкнул к народовольческим кружкам. Как говорят, был свидетелем еврейского погрома. «Еврейский вопрос» в России, я полагаю, в немалой степени, хотя и подсознательно, повлиял на политические взгляды Парвуса и определил его дальнейшую судьбу. Этот проклятый вопрос, доставшийся России после раздела Польши при Екатерине II между тремя европейскими державами, был настоящей головной болью русских царей. А после погромов 1980х годов эта проблема серьезно осложнилась вниманием, прикованным к России со стороны Европы. Да и получать денежные займы у европейских толстосумов стало проблематично. Но более всего их гражданское бесправие волновало самих евреев.

Как-то Теодор Герцль – «отец политического сионизма» – добился высочайшей аудиенции у самого царя Николая II. И когда он затронул вопрос о положении еврейского населения России, то царь, человек деликатный, тут даже не счел нужным прибегнуть к языку дипломатии. Он сказал, что Россия заинтересована только в выдающихся евреях. С выдающимися все ясно, но куда девать остальные пять миллионов душ? На этот счет либеральный премьер-министр граф Витте однажды пошутил: он видит только три пути решения еврейского вопроса:

первый путь – изгнать всех евреев из России;

второй путь – утопить их в Черном море;

третий путь – дать им политические права.

Позже Адольф Гитлер нашел еще и четвертый путь: газовые камеры. И реализовал его на практике. Но во времена Витте эта идея еще никому в голову не приходила. И дело тут не в гуманитарных проблемах. Ведь вырезали же турки в 1915 году на глазах у всего просвещенного человечества полтора миллиона армян – почти все армянское население Турции. И не было никакого «Нюрнбергского процесса», и никого за это даже не повесили. И до сих пор Турция отрицает реальность этого малоприятного казуса в своей истории. Просто Россия не могла себе позволить подобное ни по политическим соображениям, ни по техническим возможностям. Однако посредством притеснений и погромов, – не мытьем, так катаньем, понемногу все-таки реализовывался первый путь: за первую четверть ХХ века из России эмигрировало около полутора миллионов евреев.

Тем не менее, первый путь технически трудно реализуем: вывоз в организованном порядке за границы России такой массы людей стал бы серьезной проблемой для железнодорожного транспорта. Да и какие страны согласились бы принять их? Ведь в подавляющем большинстве это нищета и голытьба из местечек черты оседлости. Второй путь выглядит более реалистично: хоть те же проблемы с транспортом, но отпадает вопрос приема эмигрантов, а Черное море примет всех и даже из берегов не выйдет. Но тут возникают проблемы гуманитарного плана. Опять же эта Европа…

Выходит, остается только третий путь, но он-то и есть самый трудный. Ибо никогда в России евреи не могут быть уравнены в правах с православным населением. Слышите? Никогда! Этого народ не допустит. Так думали, я полагаю, многие русские патриоты, и царь Николай не исключение. Однако – далее рассуждает патриот, – с другой стороны, некоторые уступки евреям царь уже сделал в 1905 году. Вот несколько представителей этого беспокойного племени заседают в Государственной Думе.

Правда, кое-кого из них наши люди уже «закопали»… А чего же вы хотите, господа?! Борьба не бывает без жертв. Если вы ввязались в большую политику, то пожинайте ее плоды.

А почему бы, собственно, российским евреям не принять православие? Ведь врата нашей церкви открыты для представителей разных племен и всем заблудшим душам. Быть принятыми в ее лоно многие бы сочли за честь. Приходите, креститесь и обретете права. И вас никто не станет донимать вопросами о месте жительства, и дети ваши без ограничений будут приняты в любое училище и университет, если к тому способны. И практически не будет ограничений в карьере, даже на военном поприще. Что вас удерживает? Ваш мелочный и неуступчивый бог, которого вам запрещено даже изобразить на холсте? И это непостижимое «нечто» руководит всеми вашими помыслами и поступками? Невежественное, жестоковыйное племя! И даже не все из вас веруют в Бога: взять хотя бы этих марксистов-социалистов. И все равно считают для себя, – для собственной же выгоды! – креститься зазорным, за исключением немногих. Что это, национальная гордость? Какая может быть гордость у еврея!

Спрятав за пазуху свою национальную гордость, 19-летний Израиль Гельфонд – Александр Парвус, покидает Россию. Он отправился в Швейцарию, где для евреев нет ограничений в получении образования. В 1887 году поступил в Базельский университет, который окончил в 1891 году, получив звание профессора. В Цюрихе Парвус знакомится с «группой освобождения труда» Плеханова и становится марксистом. Из-под пера Парвуса выходит ряд серьезных публикаций о причинах голода в России в 1898-99 годах: «Мировой рынок и сельскохозяйственный кризис», «Голодающая Россия» и др., к которым Ленин отнесся весьма одобрительно и рекомендовал для прочтения. Парвус сотрудничает с редакцией газеты «Искра» и печатается в ней. Вскоре он переселяется в Германию и вступает в немецкую социал-демократическую партию. Однако из-за пристального внимания немецкой полиции был вынужден часто менять место жительства. В 1904 году в Мюнхене Парвус знакомится с Троцким. Последующие революционные события в России на время их сблизили друг с другом.

Парвус одним из первых, еще в ХК веке, начал борьбу за восьмичасовой рабочий день. Он провозгласил всеобщую стачку как главный метод борьбы пролетариата. У него было много общего с Троцким в изложении тактики борьбы пролетариата за лидерство в буржуазно-демократической революции. При всем этом Парвус позволял себе отступления от ортодоксального марксизма и даже высказывания провокационного характера: то он предлагал не национализировать частную промышленность, так как это окажется невыгодно, то выражал опасение, что социалистическая партия свою выигранную власть может обратить против большинства народа и подавить профсоюзы (А. И. Солженицын, «Красное колесо»). В последнем Парвус не ошибся: как в воду глядел. Подобные высказывания Парвуса, при всей их непоследовательности, обнаруживают в нем человека весьма проницательного.

Имперскую Россию Парвус ненавидел и как монархию, и как державу, бесцеремонно подмявшую под себя окружавшие ее малые народы и угнетающую его собственный. Освобождение российских евреев он определенно связывал с крушением самодержавия. Более того, он желал развала Империи, отъединения от нее национальных окраин. Однако желать – это одно, а делать – совсем другое. И Парвус оказался человеком дела.

В 1904 году с началом войны с Японией Парвус предсказал поражение России. Как ему это удалось? Ведь японцев собирались «шапками закидать».

Когда в Октябре 1905 года первая русская революция достигла своей кульминации, Парвус приехал в Петербург и вместе с Троцким вошел в Исполнительный Комитет Совета рабочих депутатов, развив бурную деятельность. Но если Троцкий был прирожденным оратором и «сжигал себя» на митингах, то Парвус предпочитал держаться в тени; однако как организатор он был незаменим. С Троцким они доводят тиражи революционных газет до сотен тысяч экземпляров. Он также был автором, – возможно, и единственным, – знаменитого «финансового манифеста», поставившего в тупик царское правительство. После ареста руководства первого Совета рабочих депутатов Парвус организовал второй Совет. Однако вскоре был схвачен, судим и приговорен к ссылке на поселение в Туруханск. Но с дороги сбежал и уехал в Германию.

На этом заканчивается первая яркая, революционная и понятная всем страница жизнедеятельности Парвуса и начинается темная, запутанная история, отвратившая от него многих из его бывших соратников по борьбе. Все началось в 1902 г. с денежной аферы, связанной с постановками Горьковских пьес в Германии. Парвус взялся организовать эти постановки и большую часть вырученных денег, кроме причитающихся ему самому и Максиму Горькому, передать Германской социал-демократической партии. Однако он присвоил все собранные деньги и, по собственному чистосердечному призванию, прокутил их вместе с некоей красавицей на европейских курортах. Это недостойное революционера приключение сразу подорвало его авторитет в интернациональном социал-демократическом «братстве», предпочитавшем любому действию сохранение незапятнанной репутации, и отравило всю его дальнейшую жизнь. Однако лично я не очень его и осуждаю: может быть, в течение этих нескольких месяцев с красавицей он и был по-человечески счастлив. Деньги немецким товарищам он так и не вернул, но дальнейшая история показала, что, во всяком случае, с русскими революционерами он расплатился сполна.

Так или иначе, в конце 1907 или в начале 1908 года Парвуса судил «партийный суд» немецкой социал-демократии в составе Каутского, Бебеля и Клары Цеткин с участием русских социал-демократов. По единодушному решению «суда» Парвусу возбранялось участие в русском и германском социал-демократическом движении. С этих пор Парвус в «движениях» не участвовал, однако сделал для русской революции больше, чем все эти рафинированные «революционеры» вместе взятые. Вскоре после этого суда Парвус уезжает в Турцию, где неожиданно становиться политическим и финансовым советником правительства младотурков. Хотя, что же тут неожиданного? В умных людях везде имеется потребность. Кроме России. В России умных не любят: ни народ, ни, тем более, начальство. Ибо рядом с умным чувствуешь себя дураком.

За пять лет пребывания в Турции Парвус сказочно разбогател, – уехал без гроша в кармане. Здесь обнаружилась еще одна характерная черта его личности, совсем не свойственная революционеру: он не только был коммерциально одаренным человеком, но и одержим мечтой разбогатеть. Он говорил: «для того, чтобы вернее свергать капитализм, надо самим стать капиталистами». Как писал А. И. Солженицын, «Социалисты над ним смеялись и выражали Парвусу свое презрение, но может быть поторопились. Против реальной денежной силы Парвуса насмешки вяли».

В январе 1915 года Парвус передал германскому послу в Константинополе заявление, в котором подчеркивалась идентичность интересов германского правительства и русских революционеров. В марте 1915 года Парвус был вызван в Берлин для беседы, и привез с собой меморандум, содержащий рекомендации относительно того, каким образом вызвать беспорядки в России и подготовить революцию. Последняя заставит царя отречься от престола, после чего будет образовано Временное революционное правительство, которое готово будет заключить сепаратный мир с Германией. Парвус рекомендовал германскому правительству ассигновать большую сумму на развитие сепаратистского движения на Кавказе, в Финляндии, на Украине и финансово поддержать большевистскую фракцию Российской социал-демократической рабочей партии, которая борется против царского правительства. Немцы оказали Парвусу полное расположение. Он получил германский паспорт и два миллиона марок «на поддержку русской революционной пропаганды».

И мы видим, что февральская революция в России произошла почти что целиком по сценарию Парвуса. Что это – опять гениальное предвидение или какие-то реальные действия, подтолкнувшие Россию к революции? В хронике событий самой Февральской революции эти действия явно не просматриваются. Разве что, на начальном ее этапе: хлебные бунты и демонстрации. Но все остальное было выполнено собственными руками. Нельзя же обвинить председателя Государственной Думы Родзянко или лидера фракции октябристов Гучкова, или осторожного генерала Иванова, или, наконец, самого государя Николая II, покинувшего свой командный пост в самый ответственный момент, в связях с Парвусом или германским генеральным штабом?

В мае 1915 года Парвус встречался с Лениным в Цюрихе. Содержание их беседы осталось неизвестным. Но о чем мог говорить «купец революции» с лидером самой радикальной революционной партии? О деньгах, конечно. Деньги – это не только кровь экономики, но движущая сила любого серьезного предприятия. Революционная партия всегда нуждалась в деньгах. Печатание газет, агитационных материалов и нелегальная доставка их в Россию, организационная работа, приобретение оружия, содержание явочных квартир, да и содержание самих революционеров – им ведь тоже нужно было на что-то существовать – на все это и многое другое требовались немалые средства, и трудности в добывании денег существовали всегда. Но немецкие деньги – дело рискованное. Нельзя революционеру позволить себе «измазаться о германский генеральный штаб». Потом никогда не отмоешься. Вполне вероятно, что «сговора» не произошло.

И Парвус стал действовать без оглядки на Ленина. С Лениным или без него, все равно – он выбьет державную спесь из Романовской шайки, уронит этот подгнивший плод на землю, покончит с имперской Россией путем революции. Это, возможно, главная цель его жизни. Для этого он и вступил во временный союз с Германией. Парвус издает журнал «Колокол», в котором отстаивает прогерманские позиции и в то же время обзывает шовинистами и прихвостнями буржуазии английских социал-патриотов. Это вызвало негодование Ленина, который назвал публикации «Колокола» «сплошной клоакой немецкого шовинизма», а сам журнал – «органом ренегатства и лакейства в Германии».

Но критика в адрес Парвуса идет ему на пользу. С одной стороны, журнал выражает открыто прогерманскую позицию самого Парвуса, что способствует укреплению доверия к нему в высших немецких кругах. С другой стороны, негодующих по поводу его, – Парвуса, – деятельности борцов с ненавистным царским режимом будет труднее заподозрить в получении от него немецких денег.

Однако это были не только немецкие деньги. Летом 1915 года Парвус создал в нейтральной Дании импортно-экспортное бюро, начавшее торговлю с фирмами воюющих и нейтральных стран. Это бюро покупало и перевозило через нейтральные страны металлы, зерно и продукты из России в Германию, технические приборы, химикалии, лекарства и другие товары, – вплоть до презервативов, – из Германии в Россию. В торговле с Россией контора Парвуса заняла монопольное положение. Часть товаров перевозилась по фальшивым декларациям и даже контрабандно. Работой фирмы руководили доверенные лица Парвуса Ганецкий и Скларц, проявляя недюжинный коммерческий талант и изобретательность, а сам Парвус оставался в тени. Деятельность фирмы позволяла совершенно легально аккумулировать в российских банках денежные средства для революции, вырученные от продажи неучтенных товаров. Оставалось только взять эти деньги и направить в нужное русло.

Это только одно из предприятий Парвуса, а всего их было несколько: коммерческих и некоммерческих, легальных и полулегальных, через которые он вербовал людей из социал-демократической среды и направлял их деятельность для пользы революции. У него было достаточно связей в Петербурге, особенно среди «межрайонцев» – людей инициативных и от партийной дисциплины свободных. Однако в целом по России связей было мало. Вот почему Парвусу было необходимо получить доступ к каналам массовой подпольной организации, имеющей свои ячейки в разных городах страны. Такой организацией, как он полагал, была фракция большевиков.