Текст книги "Гончаров и смерть репортера"

Мы бы их взяли тепленькими!

– Конечно, вместе с нашими трупами! – огрызнулась Милка. – А может быть, ты этого и хотел, дорогой родитель? Тогда еще не поздно.

– Нет, это выше моих сил! Ты хоть представляешь, какие могли быть последствия, если бы я вчера официально принял эти деньги? Позор! Что вы намерены делать дальше? Вы не боитесь, что, зная ваш адрес, они еще не раз вас проведают?

– Они – нет!

– Почему ты в этом так уверен?

– Потому что они уехали далеко и навсегда.

– Какой умный! Вернуться можно даже с Северного полюса.

– С Северного полюса вернуться можно, но оттуда, куда уехали они, никто еще не возвращался.

– Что-о-о? – Мне показалось, что еще немного, и полковника хватит удар. – Что ты такое мелешь? Или ты рехнулся, или я чего-то недопонимаю!

– А что, папаша, по-твоему, лучше бы мы там остались? – опять визгливо вклинилась Милка. – Скажи спасибо, что все случилось именно так, а не иначе.

– Какой ужас, моя дочь стала убийцей!

– И ты бы им стал, когда бы у твоего виска полсуток держали автомат.

Уверяю тебя, очень неприятное ощущение. Что нам, рядовым гражданам, остается делать, если наша доблестная милиция уже не может защитить горожан от произвола банд и группировок?

– Боже мой, замолчи! Костя, где это произошло?

– Могу сказать, только стоит ли? Чем меньше вы будете знать, тем меньше вам придется притворяться, когда они найдутся. Если они вообще найдутся.

– Да, ты прав, но где в таком случае деньги, не могли же вы их закопать вместе с трупами!

– Именно так мы и сделали, – живо и категорично вклинилась Милка. – И пусть этот вопрос тебя больше не тревожит.

– Да, наверное, так оно лучше, один черт, мне уже пенсионный чемодан собирают. К середине лета, думаю, соберут. Да и тебе, Костя, надо на этом деле ставить точку. Копать его глубоко – значило бы копать себе могилу. Продадим квартиры и махнем куда-нибудь к морю, купим небольшой домик и заживем себе на радость.

– Да, конечно, вы фотографии-то отпечатали?

– Отпечатал, причем лично, и вместе с негативами еще вчера положил их тебе на стол. Господи, да вот же они! – Ефимов протянул мне три фотографии одного и того же лица. – Я не стал печатать сельский пейзаж и прочее, отшлепал только этого мужика.

– Спасибо! Вам не приходилось его видеть раньше, где-нибудь на светских раутах в высоких кругах?

– Нет, я впервые его вижу, кто это может быть?

– Не знаю, про себя я окрестил его Большой мен. Но является ли он таковым, пока не знаю, нужно кое-что проверить.

– А может, ну их всех на йех. Великое это дело – остановиться вовремя!

– Полностью с вами согласен, но Дунаев был моим хорошим знакомым, и я хочу, чтобы его убийцы были найдены. В связи с этим у меня к вам будет маленькая и последняя просьба. Вы помните, мы с вами говорили о некоем Викторе, бывшем сожителе сгоревшей Марго, ныне благополучно проживающем в одной из наших многочисленных зон?

– Естественно, пока я еще не страдаю склерозом и отлично помню, что обещал о нем навести справки. Я не забыл и займусь им на этой же неделе. А теперь хватит об этом, дайте чего-нибудь пожрать!

* * *

Открытое кафе у Пяти фонтанов начинало функционировать с десяти часов, но уже в девять сорок пять под его зонтиком можно было заметить не совсем трезвую фигуру утреннего страдальца Константина Ивановича Гончарова, одетого весьма своеобразно. Камуфляжные штаны и десантные ботинки плохо сочетались с просторным штатским пиджаком, но сделал я это сознательно, потому что в его карманах удобно расположились две водочные бутылки, заправленные водой, и газовый пистолет. Одну настоящую, ополовиненную бутылку я спрятал за ножку стола, так, чтобы ее хорошо было видно всем окружающим алкашам.

Первым, кто попался на мою удочку, была буфетчица. Открыв бронированный щиток амбразуры и высунувшись из нее по пояс, она громко затрясла грудями и с негодованием объявила мне, кто я есть:

– Алкаш несчастный, расселся здесь, быстро уматывай!

– Пардон, леди, позвольте вам заметить, что вы не правы по сути, потому как похмелившийся алкаш не может быть несчастен. В душе только что выпившего алконавта поют скрипки Моцарта и щебечет утренний соловей.

– Ты мне тут не философствуй, проваливай поскорее, здесь тебе не распивочная!

– Ах, простите, но куда же я попал, неужели опять по пьянке меня занесло в концертный зал имени Петра Ильича Чайковского? В таком случае сбацай-ка мне, подруга, пятый концерт Баха и непременно со скрыпочкой. Нет, лучше Шопена, сегодня в моей душе траур, а в мозгах похоронная медь. Прошу вас, маэстро!

– Ты мне тут мозги не суши, убирайся, пока милицию не позвала, будет тебе Чайковский, будет тебе Жопень! Не положено вам здесь квасить, иди вон в кусты и пей себе, хоть залейся!

– Простите меня, сударыня, но тогда я не понимаю назначение этого заведения.

– Здесь собираются приличные люди.

– Понятно, и они пьют у вас молоко.

– Ну почему же, пьют коньяк, шампанское, я и водочку им наливаю, но они-то не тащат ее с собой, а отовариваются в моем баре.

– А если и я отоварюсь в вашем баре, вы перестанете гнать меня как шелудивого пса, укравшего у вас кусок вашей грудинки?

– Конечно, для того и столики здесь поставлены, вы что пить будете?

– Бутылку шампанского, четвертинку водки и стакан! Шампанское откройте!

– Открыть недолго, ты расплатись сперва.

Недоверчиво похрустев сторублевкой, она наконец протерла бутылки и стукнула ими о стойку, не забыв при этом отсыпать мне сдачу. Подхватив четвертинку, я поспешно вернулся на место, потому что к павильону козлиной походкой двигался не кто иной, как волосатый глист по имени Серега, друг и благодетель малолетних проституток и наркоманок.

– А чего это вы шампанское не взяли? – совсем некстати влепилась барменша.

– Я же просил вас открыть!

– А сам-то что, уже не в состоянии? Ты что будешь, Сережа? – сразу же забыв про меня, подобострастно обратилась она к тощему подонку.

– Бутылку джина и пачку «ЛМ». Валя, а что это за синяк у тебя торчит?

– А черт его знает, с утра приперся и митингует. Допился уже до чертиков, шампанское открыть не может.

– А, ну тогда все ништяк, пускай отдыхает! Из пацанов никого не было?

– Нет, ты первый. Да и рано еще, десяти нет.

С громким шлепком вылетела пробка суррогатного шампанского, а следом раздался призывный вопль:

– Эй, мужчина, заберите свою бутылку!

– Мне не надо, – с трудом выговорил я заплетающимся языком и плеснул еще полстакана воды.

– Зачем же заказывал, недотепа, уже лыка не вяжешь, куда я теперь его дену?

– А ты выпей его за мое горе, жена от меня ушла, хоть и баба, а все равно жалко, десять лет прожили…

– Не скули, мужик, – подсаживаясь ко мне, успокоил глист, – хочешь, я тебе козырную телку найду, хоть на час, хоть на весь день?

– Не, телок мне не надо, мне надо мою жену!

– Да че ты, твоей-то годов за тридцать будет, а я тебе свежатинки подкачу, прикинь, только тринадцать стукнуло.

– Да пошел ты, пес поганый! – едва себя сдерживая, посоветовал я мерзавцу. – Еще одно слово, и ты труп!

– Ну-ну. – Мерзко улыбнувшись, он отошел и уже от своего столика добавил:

– За пса я с тобой еще рассчитаюсь, ханурик!

Откуда появился этот невзрачный мужичок в затрапезном костюме учителя пения, я толком не понял. Он как-то вдруг и сразу оказался за самым дальним столиком кафе, и к нему сразу же выскочила расторопная барменша с чашечкой дымящегося кофе и слоеным пирожком. Благосклонно кивнув, он милостливо принял угощение и, раскрыв газету, принялся не торопясь прихлебывать кофе маленькими глоточками.

Глист вытянул шею и выжидающе смотрел на него, забыв, кажется, обо всем на свете. Точно так же собаки в ожидании команды смотрят в глаза хозяину, по одному лишь его движению готовые тотчас сорваться с места и бежать на край света за мозговой косточкой. Честное слово, мне казалось, что он даже негромко повизгивает от нетерпения. Но этот нехороший хозяин, кажется, не обращает на него никакого внимания. Он так увлекся своей противной газетой, что у несчастного полкана натекла уже целая лужа слюней.

Наконец учитель пения свернул газету, вытащил пачку сигарет «ЛМ» и не торопясь закурил. Это был сигнал. Но глист почему-то оставался сидеть, а откуда-то сзади из-за моей спины вынырнул коротко стриженный парень с бутылкой пива в руках и неприкуренной сигаретой во рту.

– Папаша, у вас не найдется прикурить?

Учитель молча придвинул ему зажигалку. На несколько секунд коротко стриженный перекрыл собой стол, и самого акта передачи мне засечь не удалось, но он состоялся. Это было видно хотя бы по тому, как они улыбнулись, вполне довольные друг другом. Вторым клиентом школьного учителя оказалась толстая девица с вазочкой мороженого. Растянув в улыбке гиппопотамов рот, она испросила позволение нарушить его одиночество. Сожрав мороженое, закурила, бросив свою пачку «ЛМ» рядом с его. Уходя, девица их перепутала. Третьим пошел глист, но смотреть типовой процесс передачи у меня желания не было, и потому нетвердой походкой я покинул кафе. Уже сидя в машине, с противоположной стороны аллеи я больше часа наблюдал за учителем. Он успел отоварить еще пять человек, а одному, очевидно, должнику, отказал. К половине двенадцатого, закончив все операции, учитель поднялся и побрел в противоположную от меня сторону – к набережной. Обогнув сквер, я выехал навстречу, когда он садился в помятую красную «Оку». Не останавливаясь, проскочил мимо и на первом же перекрестке пропустил его вперед. Потом лениво сел ему на хвост, сохраняя дистанцию в четыре машины. Через пятнадцать минут он притащил меня к небольшому жилому дому внутри квартала. Его первый этаж, как было написано на вывеске, занимало ЗАО «Сокол». Что это такое, я решил выяснить чуть позднее, потому что в половине первого нужно было кормить Милку каким-то дерьмом, прописанным вчера вечером народным целителем то ли Китая, то ли Бурятии.

* * *

Лишившись веселого дома, две мухи-цокотухи откровенно скучали, погружаясь в рутину и навоз деревенской жизни. В доме было неубрано и пахло сигаретами и коровой. Джульбарс выбивал блох прямо на ковре перед телевизором.

Полностью поглощенный этим занятием, он не сразу обратил внимание на меня.

Впрочем, как и его хозяйки, возлежащие тут же, на диване, перед журнальным столиком, заваленным рыбной чешуей и пивными баночками.

– Простите, я не помешал? – начал было я, но этот урод в образе пса вдруг решил выполнить свой собачий долг. Ощерив прокуренную пасть, он с места кинулся на меня. Чисто рефлекторно я дрыгнул в него ногой и тут же под залп малокалиберных патронов пес шлепнулся мордой вниз. И когда я только научусь пользоваться такой замечательной штукой?

Пса я сразил наповал, и поэтому так громко он визжать не мог.

Голосили перепуганные сестрицы – Алка и Элка. Визжали сначала со страха, а потом в стратегических целях, чтобы напугать меня.

– Да заткнитесь вы наконец, лахудры фиолетовые, не трону я вас!

– Ага, а Джульбарса за что застрелил, что он тебе плохого сделал?

– Ничего, случайно получилось!

– Ага, ты и нас случайно постреляешь, пропусти, я к участковому сбегаю. Элка, бери топор, вдвоем отобьемся.

В завершение всей этой эпопеи мне не хватало только пасть от топора пьяной деревенской проститутки, чтобы быть погребенным на заброшенном погосте рядом с ее псом-провокатором. Отличная перспектива! Вытащив пистолет, я угрожающе выпучил глаза и категорично скомандовал:

– Лежать! На диван и мордами вниз, мухи!

– Ой не надо, не трогайте нас, что вам нужно? Не убивайте, мы все вам отдадим! – в унисон завыли сестры, профессионально заваливаясь на диван.

– Я же вам сказал – мордами вниз, а вы мне тут что устроили?

– Я хочу перед смертью видеть глаза своего убийцы, – патетически заявила левая лахудра и гордо выгнула шею.

– Да, и чтобы он сам видел наши затухающие глаза, – в том же тоне поддержала ее сестрица. Похоже, они допились до того, что и в самом деле считают меня маньяком-убийцей. Мне даже стало неловко за своих родителей.

– Девки, перестаньте маяться дурью, я к вам по делу, а вы мне тут Марию Стюарт перед казнью изображаете. А за пса я вам заплачу или привезу нового, породистого и с родословной. У вас что-нибудь выпить есть?

Только теперь, услышав серьезный и деловой вопрос, они поверили, что я не душегуб, и наперебой начали рассказывать, какая скотина их директор магазина.

– Стерва, не дает нам больше в долг, а мы с ней, со скотиной, вместе в школе учились, Элка ей всегда давала списывать математику.

– Ничего, красавицы, в машине у меня найдется, только давайте сразу решим один маленький вопрос, а потом и загудим. Вот вам по фотографии, посмотрите внимательно, подумайте и скажите: вам когда-нибудь приходилось видеть этого человека? Если да, то где и когда. Только не врите, сперва хорошенько подумайте.

– А чего тут думать, это Карменихин мужчина. Ну тот, который на «мерсе» ездит. Это я тебе как на духу говорю. Слушай, а сколько стоит породистый пес с родословной?

– Ну, по-разному, в среднем тысячи три, – бессовестно соврал я деревенской простоте, но, кажется, и этому они были несказанно удивлены.

– Алка, у Нинки Тайга недавно ощенилась, тоже породистая, и уши торчком стоят, давай у нее кутенка купим.

– Давай! – согласилась сестра. – Мужик, гони свои три тысячи, может, за них она и согласится продать нам щенка. И бутылку тащи, за упокой Джульбарса. Такого пса загубил, ему ж цены не было! Подороже твоих породистых будет.

– Конечно, – доставая деньги, одобрил я их решение, – если стоят торчком, то тут уж ничего не попишешь, порода налицо, а как зовут этого мужчинку?

– А вот этого мы не знаем, она его Ладушкой называла, а что это за имя, бабское какое-то, наверное, кликуха у него такая, ты бутылку-то неси!

– Пойдем к машине, я тебе ее отдам, а сам домой поеду, время-то к двум подходит. Сопьетесь вы скоро, мухи-цокотухи!

Выйдя на крыльцо, мы сразу же обратили внимание на галдеж и столпотворение на сгоревшем подворье Марго. Возбужденный народ темпераментно обсуждал какое-то из рук вон выходящие событие.

– Андреич, че там такое? – крикнула цокотуха спешащему к месту события деду.

– Дык у Хвостихи в уборной ишо три трупа нашли, айда глянем, може, из знакомых кто, айда пошустрей, а то ужо ментов кликнули.

– … Тебе какое дело, – подходя к толпе, услышал я напористый голос своей знакомой Галки Поварешкиной, – вот и думаю: ведь доски-то целые должны оставаться, не может такого быть, чтоб все напрочь погорело. Ну и стала уборную ворошить, смотрю, вроде бы целая доска торчит, я и потянула, и потянула за нее.

Гляжу – точно, целая, только сбоку немного подгорела, а за ней еще одна, я сдуру-то и ее сдернула, а как яма открылась, тут я и заорала, гляжу – из говна нога торчит и голова рядом, только от другой ноги. Михалыч сразу прибежал, пошурудили мы с ним лопатой-то и третьего нашли – вон он, который посередке плавает, Борька это, ее хахаль.

Протиснувшись сквозь плотное кольцо зрителей, я сразу признал в среднем утопленнике бритоголового парня из джипа. Уступив место нетерпеливой косоглазой девчонке, незаметно выскользнул из толпы и, несколько озадаченный увиденным, поехал в город. По моей прикидке до теперешней минуты, самым главным инициатором и исполнителем убийств был бритоголовый Боря, но тогда какого черта он лежит в сортире, к тому же еще мертвый и вместе со своими дружками? Чья это работа? Неужели кровожадного Цезаря? Но тогда почему он, так спокойно передвигаясь по городу, искал меня? Нервы для этого нужно иметь железные. Нет, что-то тут не так, ведь в таком случае они бы прикончили и Кармен с ее мужчинкой, сели бы в Ладушкин «мерседес», а не в белую «Волгу». Но с другой стороны, шикарный «мерс» машина приметная, а зачем им лишняя реклама? И куда делся джип бритоголового, уж коль скоро ездить он на нем не сможет? И где, кстати сказать, находится третий Борин дружок, если его участь соизволили разделить только двое? Не его ли это рук дело?

Но зачем гадать? Не проще ли спросить об этом единственного оставшегося в живых очевидца или непосредственного исполнителя – Ладушку?

Неплохая мысль, но сперва нужно заехать к Максу.

После моего позавчерашнего посещения, когда я чуть было не угробил его во второй раз, пускать меня категорически не хотели, так что мне пришлось ограничиться приветом и пожеланиями скорейшего выздоровления.

На Лысую гору я поднялся в половине четвертого. Изможденный наркотиком и безвыходностью, узник понуро сидел на ящике и вел сам с собой монотонную беседу. От былой ярости и прыти не осталось и следа. Кажется, только сейчас он до конца понял, как далеко зашел в своей уверенности в полной безнаказанности. На мое появление Шурик даже не прореагировал, продолжая бурчать под нос что-то понятное только ему самому, и только когда я показал ему ампулы, глаза его заметно оживились, а тело передернула судорога.

– Здорово, Шурик! – пытаясь наладить контакт, осторожно начал я. – Как спалось, не мучили ли кошмары? В этих гротах такое возможно – веришь ли, этой зимой я собственноручно выкуривал отсюда ведьмаков и ведьм, то-то вою было! Я тут тебе пожрать принес, голодный ведь?

– Да пошел ты со своей жратвой, козел сраный, дай ширнуться!

– А я тебе и принес, да только вижу – напрасно, совсем ты себя вести не умеешь!

– Кончай базар, мент поганый, дай уколоться!

– Прощай, Шурик, хотел с тобой по-человечески поговорить, но вижу – бесполезно.

– Эй, ты, пес паскудный, подожди, да подожди, я тебе говорю! Помираю, дай кольнуться, Христом прошу!

– Вот это уже лучше! Сейчас я тебе сам сделаю укол, но только ты мне сначала скажешь, за что вы замочили бритоголового Борю с его компанией и зачем сожгли дом. Если соврешь хоть полслова, то ни о каких уколах и не мечтай!

– Ты че, пес, совсем тронулся, крыша потекла?

– Во-первых, не пес, а его светлость князь Константин, уясни себе раз и навсегда! А во-вторых, объясни популярней, что ты хотел сказать.

– Да не трогали мы этого Борьку и пальцем! Когда ты угнал нашу машину, мы нагрянули к ним на хату. Они обалдели, а когда поняли, что к чему, рассказали, в каком направлении ты уехал. Мы сразу пошли по следу, но ничего не нашли, только поняли, на каком участке дороги ты свернул направо. На следующий день Цезарь позвонил заказчику и сказал, что если не найдутся бабки, то мы его замочим. Он перетрухал и попросил позвонить позже.

– Как зовут заказчика, где он живет?

– Без понятия, Цезарь нас в такие вопросы не посвящал. – Ну, и это…

Мы позвонили позже, тогда он и дал нам твой адрес. А к тому времени мы уже нашли, куда ты дел машину. Я остался в засаде, а они поехали за твоей бабой.

Остальное ты знаешь сам. А кто там кого замочил, я не знаю, может, Цезарь и был в курсе, потому что после звонка он нам сказал, что дело пахнет паленым, не знаю. Теперь давай ширнемся. – Доверчиво подставив мне руку, он ждал блаженства. Получив его, приободрился и весело спросил:

– А что ты со мной собираешься делать?

– А ты сам-то как думаешь?

– Думаю, что ничего хорошего мне не светит, ты ведь не поверишь, что я буду нем как рыба.

– Не знаю, поживем – увидим. Через кого вы наладили сбыт наркотиков?

– Был такой парнишка, Витек, он из наших краев, вот через него мы и начали, а потом, когда он присел, вместо него с нами работал Борис. Сам посуди, какой нам был смысл его мочить?

– Ладно, Шурик, жратвы и воды я тебе принес достаточно, приеду через пару дней, там и решим, что с тобой делать.

– Постой, мужик, ты мне хоть пару ампул оставь!

– Зачем же пару, я тебе тут полтора десятка принес.

Он все понял, криво усмехнулся и сразу осипшим голосом сказал:

– Спасибо за милосердие, можно, я письмо матери напишу?

– Пиши, только так, чтобы я его мог отослать.

* * *

В пять часов я входил в полупустое осиротевшее здание редакции. На электрической плитке вахтер разогревал какую-то еду и потому был далек от моих проблем. Враждебно зыркнув на меня из-под кустистых рыжих бровей, он рявкнул:

– Пошел вон!

– Куда? – немного растерявшись, задал я естественный вопрос.

– Коту под туда, нету никого, и нечего, значит, ходить.

– А мне никто и не нужен. Я именно к вам с проверкой. – Для пущей убедительности я помахал перед его носом красной корочкой и, достав записную книжку, открыл нужную страницу и зачитал:

– Во время дежурства охранник не имеет права отвлекаться от вверенного ему объекта… – Далее я нес чушь еще несколько минут, чем вверг несчастного старика в полный шок, особенно когда закончил свою речь словами: «…налагается единовременный штраф в размере двадцати минимальных окладов».

– Дак это… дома я не успел, вы уж простите меня, окаянного, больше такого не повторится. Сейчас я вылью этот проклятый суп!

– Ладно, старик, я прощаю тебя. Лопай свой борщ спокойно, – пошутил я. – Кто у тебя тут есть?

– Дак никого, я да Виктория Яковлевна в своем архиве торчит.

– Виктория Яковлевна – это хорошо, это просто замечательно. Как мне к ней пройти?

– Прямо по коридору и вниз, в подвал.

– Приятного тебе аппетита, кланяйся деткам!

– Чего? – не понял старик, но отвечать я не стал, потому что уже спускался в сырой и мрачный подвал.

* * *

Сидя за неудобным высоким столом, Виктория Яковлевна, тихонько напевая арию старой графини, разбирала пожелтевшие газетные подшивки и казалась счастливой. Мне и беспокоить-то ее было неловко по такому пустячному вопросу, как убийство ее шефа. Тактично кашлянув, я заверил старуху, что не намерен причинять ей зла, а пришел молить ее о милости одной. Рассмеявшись, она позволила мне пройти в ее покои, где нестерпимо пахло кошками и мышиным калом, а может быть, наоборот. Поставив передо мной чашку горячего чая, она первая начала разговор:

– А вы мне сразу понравились своей бескомпромиссной простотой, еще там, в кабинете Валентина. Вы ведь ко мне пришли из-за его смерти?

– Да, но не только поэтому. Насколько я понял, вы человек наблюдательный и можете здорово мне помочь.

– Смотря как вы используете мою помощь. Если в добрых целях, то я к вашим услугам, если нет, то увольте!

– Валентин был моим хорошим знакомым, и я ищу того, кто повинен в его смерти, равно как и самого убийцу. Скажите, вам, случайно, не знакома эта личность на фотографии? – Я веером протянул ей снимки, но она, даже не взглянув на них, ответила горько и просто:

– Так я и знала, тысячу раз я его предупреждала, чтобы не связывался с подобными подонками! Так нет же, он самый умный, куда уж мне! О Господи, почему вы не показали мне это фото тогда, у него в кабинете. Возможно, сейчас бы он был жив. Откуда у вас эта фотография?

– Это один из последних снимков Старкова, который он так и не успел получить из ателье.

– Да, Сашка что-то раскопал и тоже не раз предупреждал Валентина, но, как вы понимаете, это не помогло. Валентин всегда считал себя самым умным.

– Но скажите же наконец, что за тип изображен на снимке?

– Это Владислав Иванович Сотник, владелец фирмы «Сокол» и совладелец нашей газеты. Бывает он у нас не часто, но настроение у меня от него портится как раз до следующего его появления.

Точка! Круг замкнулся, и все сразу встало на свои места. Сидящего в клетке тигра я ловил в лесу. Что и говорить, похвастать вам, господин Гончаров, нечем! Но и сам Валентин хорош, не мог мне сразу сказать – кто есть кто, поперся выяснять к этому самому Владу, он это или не он, вот и выяснил на свою голову. Значит, Влад, он же Лада, и дал Цезарю мой адрес. Он или Марго, какая теперь разница! Сейчас мне нужно узнать адрес Влада, только тогда мы будем квиты, и я смогу спать спокойно.

Поблагодарив хранительницу, я помчался в фирму «Сокол», у дверей которой уже сегодня терся благодаря учителю пения на мятой «Оке». Да, господин Гончаров, глупеете вы не по дням, а по часам, недаром вам еще в школе говорили: не кури на голодный желудок, нет ведь, не слушался, двоечник! Но какая же картина у нас вырисовывается в итоге? Попробуем собрать воедино имеющиеся у нас факты и склеим их собственными соплями.

Несколько лет назад Марго вместе с неким Виктором прибывают к нам из ближнего зарубежья на жительство и выбирают село Гриднево. Используя былые связи, они хотят наладить поставку наркотиков в наш город, но для этого, как минимум, им нужен первоначальный оборотный капитал, которого у них, по всей вероятности, нет. Значит, им приходится искать его здесь. Предположим, что они находят его в лице этого самого Лады. Пока все складывается как по нотам. Надо полагать, их бизнес процветает и приносит сумасшедшие прибыли, но прибыль эту необходимо узаконить, иначе говоря – отмыть грязные деньги, и тогда Лада заводит знакомство с Валентином Дунаевым и предлагает ему руку помощи. Логично?

Вполне.

Итак, купец привозит товар откуда-то из Средней Азии, и его на деньги Лады покупает Витек. Все верно, с одним лишь добавлением – судя по всему, процесс сделок постоянно контролирует сам Влад. Как говорится, доверяй – да проверяй. Хорошо. Идем дальше. Далее Витек, а впоследствии – Борис, передает наркоту учителю, который этот товар фасует надлежащим образом и небольшим оптом отдает уличной шпане, вроде моего знакомого глиста. Товар возвращается уже деньгами, но теперь уже к Владу Сотнику. И тот делит полученные деньги минимум на три кучки. Одну передает купцам, другую – Борису, а третью пропускает через бухгалтерию дунаевской редакции, откуда, вероятно, и получает жирные куши.

Может быть, так, а может, немного иначе, большой разницы нет. В принципе все это старо как мир.

Оказывается, ЗАО «Сокол» трудится только до трех часов, а в остальное время два дюжих охранника используют офисное помещение в своих личных, интимных целях. Это я понял по доносящемуся из глубин визгу довольных девок.

– Нету уже никого, – ставя точку, сказал охранник. – Иди отсюда, мужик, завтра утром придешь.

– Я вам, мля, приду, я завтра Владу все доложу, пусть он знает, чем занимаются в его отсутствие, вы меня еще вспомните, сукины дети!

– Да ты че, – сразу осел наглец, – будь мужиком, ты что же, не знаешь, что мы до трех работаем?

– Откуда мне знать, я из Воркуты только что приехал, три года Владика не видел. Где мне его найти?

– А его сегодня вообще с двенадцати часов на работе не было, и телефон домашний не отвечает. Наверное, куда-нибудь уехал.

– Давай его адрес, умник. Да побыстрее, сутки уже на ногах!

– Не положено давать домашний адрес. Телефон дам.

Через полчаса я уже знал, что Владислав Иванович Сотник проживает в собственном домике в престижном районе города, а еще через пятнадцать минут я стоял перед этим маленьким двухэтажным домиком с роскошной мансардой. Во дворе – полная тишина, охраняемая громадным псом повышенной свирепости. Договориться с ним было делом дохлым. Но опыт работы с такими невоспитанными собачками у меня солидный. Когда пес заскулил и задергался, в полной мере оценив прелести паралитического аэрозоля, я спокойно вошел в царские палаты крутого наркодельца. Его самого я обнаружил в шикарном кабинете. Вытаращив глаза, с кляпом во рту, он с немым ужасом наблюдал за струйкой песка, неторопливо стекающей из разбитых песочных часов на аптекарские весы. От них прямо под Владислава тянулись два тоненьких проводка-контакта, обещающие скорое замыкание и вечное блаженство, потому что чаша весов, на которой лежала его жизнь, была переполнена и вот-вот должна была пойти вниз. Предотвратить он это не мог, поскольку был надежно привязан к массивному сейфу, вероятно наполненному достаточным количеством взрывчатки. Наркодельцу ничего другого не оставалось, как следить за песком и думать о быстротечности времени.

При виде меня Сотник активно загундосил, показывая головой на адскую машину. Осторожно остановив процесс, я вытащил из его пасти кляп и дружелюбно спросил:

– Как здоровье, Владислав-Ладушка?

– Дурак, быстро развяжи меня!

– О-ля-ля, к чему такая спешка, мне сперва надо душевно с вами поговорить, не торопясь обсудить некоторые моменты вашей деятельности, подсчитать, сколько загубленных душ на вашей совести. Нам о многом надо поговорить.

– Идиот! – чуть не плача, заорал он. – Она ведь уйдет вместе с моими деньгами!

– Кто? Я не понимаю вас.

– Танька, сучка дешевая!

– Кармен, что ли? Значит, она устроила вам этот маленький карнавал?

Веселая девушка, как же ей удалось справиться со здоровым мужиком и куда она уйдет?

– Опоила она меня чем-то во время обеда, а когда очнулся, то был уже привязан. Под пыткой я сказал ей шифр сейфа. Потом она соорудила этот дьявольский агрегат и уехала в летный клуб на аэродром вместе со всеми моими деньгами.

– Но надо думать, далеко она не уйдет…

– Кретин, она не уйдет, она улетит, у меня там стоит свой самолет. На свою голову я научил ее летать!..

– Все ясно, какой самолет и как давно она вас покинула?

– Минут пятнадцать назад, у меня серебристый «Як-18» с голубыми крыльями, номер…

– Не надо, все и так ясно, отдыхайте пока!

Вернув кляп его прежнему владельцу, я позвонил Медову. Предупредил, где я буду находиться в ближайшие полчаса, и попросил приехать по настоящему адресу, чтобы понянчиться и присмотреть за обиженным дитятей на тот случай, если ему вздумается чудить.

Расстояние в двадцать километров, отделявших меня от аэродрома, я преодолел за десять минут и ровно в половине восьмого, почти не снижая скорости, вылетел прямо на взлетную полосу, куда с противоположной стороны уже выруливал нужный мне «Як». Начать разгон я ему не дал, осадив машину в десяти метрах от бешено секущего воздух винта. Татьяна сбросила обороты, но выходить из кабины не собиралась, я – тоже. Так мы и стояли в полном бездействии, пока к нам не подъехал какой-то тип в летной форме. Он сразу же попер на меня буром.

– Вы кто такой? Немедленно покиньте полосу!

– Я-то Гончаров и прислан хозяином этого самолета, Владиславом Сотником, чтобы предотвратить угон, а вот кто вы? – с трудом перекрывая рев авиамотора, прокричал я.

– Я начальник… – договорить ему не пришлось, потому что он, удивленно на меня взглянув, вдруг тихонько завалился под машину, а на моем стекле, словно осы, начали появляться дырки. Бездействие было равносильно смерти. Уже откровенно выйдя на крыло, Татьяна вела прицельную стрельбу. Я же ничем, кроме газовой пукалки, ей ответить не мог. Открыв дверцу, я хотел уже выброситься из машины и тут краем глаза заметил, как моя Кармен, неуклюже цепляясь за плоскость, сползает на взлетную полосу. Очевидно, раз и навсегда покидая эту землю. Когда я к ней подбежал, понял, что жить ей осталось не больше пяти минут.

– Спасибо, Костя! – с наивной, детской улыбкой из проклятого джипа выходила Марго, держа в руках какой-то чудовищный пистолет совершенно невообразимых размеров. – Ты чего не стрелял-то в нее?