Текст книги "Гончарову наносят удар"

Через пять минут, одетый и полный решимости, я звонил в двери шутовской квартиры.

– Тебе чего? – заспанно щурясь, спросил Юрка.

– Хочу тебе работку подкинуть.

– Что надо делать?

– Проехать со мной в Веселую балку и там скрутить одного или двух парнишек. Если дело обойдется без эксцессов, то за пару часов ты заработаешь двести рублей, если возникнет заварушка, то до тысячи, это уже от категории сложности.

– Тебе Ухова мало? Решил и меня в больничку определить? Покорно благодарю, обойдемся. Уж лучше я на одну зарплату буду жить, чем с тобой якшаться.

– Говнюк ты, Юрка, глаза б мои тебя не видели! Тебе не в органах работать, а инженером по технике безопасности. Иди под теплую грудь. Запомни, я в Веселой балке, на даче в шестом квадрате, дом под синей крышей за номером Ж-27. Если к утру не вернусь, доложишь своему начальнику. А теперь сгинь!

В багажнике максовской «шестерки» я нашел газовый пистолет, фонарик, дубинку и прочую нужную для таких прогулок утварь. Переодевшись в его камуфляжный костюм, я в одиннадцать часов выехал со стоянки. До дачного массива было километров тридцать, расстояние достаточное, чтобы понять всю абсурдность моей авантюры. Во-первых, возможно, Антонина сообщила мне только то, что хотела сообщить, и ни грамма больше. Есть вероятность, что, приехав, я застану там ничего не понимающую Алису, которая встретит меня в полном недоумении. Возможен и другой вариант: к моему приезду уже тщательно подготовились, и теперь меня в радостном нетерпении поджидает пара молодчиков с дубовыми булавами, мечтая погрузить их в мой затылок. А может, еще какую-нибудь пакость приготовили к моему приезду? Но откуда им знать о моем предстоящем визите? Не станет же это делать обиженная Каретниковым Антонина. И все же, Гончаров, трижды правы твои знакомые, когда утверждают, что ты вечно ищешь приключений на собственный зад.

Ладно, французы в таких случаях говорят «Quivivra verra», что в переводе с китайского обозначает: «Поживем – увидим». Лишь бы опять в навозную кучу не вляпаться!…

Машину я оставил, не доезжая до дачного массива метров сто, и, еще раз проверив содержимое карманов, поплелся навстречу очередной своей глупости.

Шестой квадрат я отыскал довольно легко, благо на фонарном столбе висела соответствующая табличка. А вот дальше дело пошло гораздо хуже. Уже стемнело, и я вынужден был подходить к каждой даче почти вплотную, чтобы разобрать номер.

Фонариком, по понятным причинам, я пока не пользовался. Наконец после двадцатиминутных поисков очутился перед нужным мне домиком.

Не прибегая к услугам калитки, как к наиболее опасному участку, я с тыла, через соседние угодья перелез на участок. Перелез и затих, напряженно слушая тишину, каждую секунду готовый пустить в ход дубинку или же самому получить по башке. Окна домика были темны, и оттуда не слышалось даже мышиного писка. Похоже, Антонина Михайловна – большая шутница и выдумщица. Или это коварная месть за пренебрежительное отношение к ее худосочным прелестям?

Как бы то ни было, обследовать дачу нужно основательно, чтобы потом не корить себя за некачественно выполненную работу. Уже осмелев, с меньшими осторожностями, я прокрался к окну и прислушался. Результат оказался прежним.

Полное безмолвие – снаружи и внутри. Держа наготове пистолет, потрогал раму.

Она оказалась не заперта. Толкнув окно, отскочил в сторону. Эффект нулевой. Я искал черную кошку там, где ее не было! Перегнувшись через подоконник, я посветил в домик. Он был пуст, как моя голова, и так же скудно меблирован.

Стол, стул, кухонный шкафчик – вот и вся его обстановка, да еще старый диван, на котором я не сразу разглядел дорогой и роскошный «дипломат». Вот уж этот предмет никак не вязался с остальным убранством домика и смотрелся здесь, прямо скажу, как на корове седло. Кажется, это уже что-то…

Не раздумывая долго, я вырубил фонарь и махнул через подоконник.

Впотьмах дойдя до дивана и примостившись на нем, нащупал вожделенный «дипломат». Он оказался не запертым. Замочки свободно топорщились, дразня и приглашая открыть крышку. Но остатки мозгов мне вовремя просигналили, что такой необдуманный шаг может пагубно отразиться на моем здоровье. Как я понял, господин Каретников весьма уважает подрывную деятельность, наверняка и сейчас он предложил мне очередной взрывной вариант. И вообще, неблагоразумно сидеть на месте. Не слыша ожидаемого взрыва, сюда в любой момент может заявиться сам Капрал, чтобы выяснить причину моей нерасторопности, вот тогда мне будет совсем неуютно. Лишних дырок в голове мне бы не хотелось. Моей же газовой пукалкой можно только гонять ворон на кладбище.

Немного отодвинув диван, я залез в образовавшуюся щель и затаился, коварно поджидая мерзавца. Одно только меня беспокоило: а что, если он, не удосужившись осветить комнату, прямо в темноте начнет палить в направлении дивана? Помимо того, что меня может зацепить дурная пуля, еще не известно, как на выстрелы отреагирует бомба. Кто знает, какой взрывчаткой она нашпигована! А если она сдетонирует? Кто отслужит панихиду по моей ангельской и непорочной душе? Но теперь менять место дислокации уже поздно, наверняка за моими перемещениями наблюдали со стороны. Любой мой шаг контролируется.

Да, ничего не скажешь! Умен ты, брат Константин! Сам себя положил под бомбу! Кто же спровоцировал мое появление здесь? Конечно же Антонина, двух мнений быть не может! Именно она шепнула мне этот дьявольский адрес, и я, как осел, сюда поперся. О моей поездке, кроме Юрки, не знает никто. Нет, Гончаров, недооценил ты ее иезуитства! Изобретательна и хитра тощая бухгалтерша. Да, но при чем здесь смазливая Алиса? Ведь это ее дача! Неужели вся их бухгалтерия – одна банда головорезов? В веселенькую, однако, компанию ты попал! Но Антонина-то какова мерзавка, а? Все разыграла как по нотам. Все предусмотрела.

А вдруг я заблуждаюсь и понапрасну подозреваю невинного человека, пожелавшего мне помочь? И то верно – какой ей резон так поступать, когда она спит и видит кресло главбуха? Но тогда кто же сообщил о моем скором визите? А возможно, никто и не сообщал, и бомба приготовлена совершенно другому лицу. Если она вообще приготовлена… У страха глаза велики, особенно когда за день до этого тебе подкладывают взрывпакет.

Что-то никто не торопится меня умертвлять. Ожидание становилось утомительным, совершенно онемела левая нога. Если моя засада продлится еще десять минут, меня можно брать голыми руками – никакого сопротивления я уже оказать не смогу. А собираются ли меня брать вообще? Может быть, никому до меня нет дела и я просто так, по своей инициативе, отдыхаю под чужим диваном?

Вообще-то лучше осуществить это дома, в более комфортабельных условиях.

Совершенно дурацкое положение! Черт, глаза непроизвольно начали закрываться!

Для полного счастья не хватало только уснуть!

И, как это всегда бывает, неожиданно в моей голове что-то замкнуло, и в мозгу четко всплыли последние слова Антонины: «У нее отличные соленья!»

Боже мой! Воистину, как говорят французы, опьянение проходит, а глупость – никогда! Совершенно зря я подозревал Антонину в подлости! Она мне русским языком подсказала, где я смогу найти нечто, меня интересующее. А где как не в погребе могут находиться соленья?

С некоторой опаской я вылез из-под дивана и проторенным уже путем, через окно, отправился на поиски интересующего меня объекта. Он находился под низенькой покатой крышкой в дальнем углу участка. Внимательно осмотревшись по сторонам, я включил фонарик и осмотрел крышку. Толстая деревянная дверца крепилась петлями и просто откидывалась в сторону. Под ней, наподобие пробки от жбана, находилась вторая крышка. Плотно притертая, она входила в горловину погреба. Выдернув ее, я осветил глубокое дно хранилища и застыл. Пристально и молча, прямо на меня смотрел Славик, совершенно не реагируя на яркий свет моего фонаря, на его лбу чернела запекшаяся кровь. Закачавшись, земля выпрыгнула из-под моих ног, и я головой вперед полетел в погреб, прямо в объятия мертвого сосуна, не успевшего стать матерым шакалом. Что ж, последнее, что сделал Славик на этом свете, оказалось благом для меня – упав на мертвое, но мягкое тело, я не свернул себе шею. Фонарик разбился вдребезги, и я, попав на дно, пребывал в полнейшей темноте и неведении. Сверху с глухим стуком надо мной захлопнулась внешняя крышка.

– Ну что, дружок, отпрыгался? – тихо, но отчетливо до меня донесся голос Каретникова. – Не утруждай себя стрельбой, бесполезно! Никто тебя не услышит, только сам оглохнешь.

Стрелять я и не собирался. Кто же стреляет в глухом погребе из газового оружия?

– И не вздумай высовываться, – продолжал советовать Капрал, – я тебя влет продырявлю. Думаю, те пару часов, что тебе отпущено, ты используешь более рационально. Подумай о смысле своей паршивой жизни. Или о том, что совсем необязательно было вставать на моем пути. Чего молчишь?

– Не имею привычки разговаривать с козлами! – громко ответил я, прикидывая, каким образом можно отсюда выбраться.

– Меня твои тюремные словечки абсолютно не шокируют, валяй дальше, если тебе так нравится. А лучше подумай о душе. Пора, брат!

– Это тебе следует поторопиться. Зачем своего орангутанга завалил?

– Это не я, его Славик пришил.

– Конечно, и для этого они собрались у тебя дома. Лучшего места не нашли. Ты ври, да знай меру!

– А какой мне смысл тебе врать? Ты у меня скоро навеки замолчишь.

Вчера-то сделать этого не удалось. Недооценили вас парнишечки, за то и полегли.

Это же надо! Даже Шувалова испугали – прискакал он ко мне, зубами клацает, рассказывает, какими дьяволами вы обернулись. Должен признать, такого поворота событий не ожидал никто. Нужно было что-то срочно решать. Самое позднее – завтра с утра можно было ожидать вашего визита и мне, и Эдику. Над этой проблемой мы и ломали голову, когда в квартиру ворвался совершенно неуправляемый Славик и с криком: «Кир, он нас всех подставил!» – почти в упор пристрелил Шувалова. Пока я приходил в себя, Славочки и след простыл. Что мне оставалось делать? Стаскивать тяжелую тушу Шувалова с третьего этажа? Абсурд и безумие, особенно после выстрела. Да и куда бы я его дел? Машины у меня нет.

Просто положить у соседской двери? Так ведь не поймут. Утром по мою душу обязательно явятся – если не домой, так на работу. В том, что меня засветили, я был уверен. Короче, с каждой минутой все больше запутывался. Плюнув на все, я сбежал сюда.

– Где и замочил пацана, – очень удачно ввернул я.

– Ошибаешься, его я тоже не трогал, хотя и следовало бы. Он в последние дни обнаглел совершенно. Деньги у меня вымогал уже в открытую, обещая за это держать язык за зубами. Только не верил я ему, раскололся бы с полупинка… Так что я благодарен тому, кто крякнул этого многообещающего гаденыша. Повторяю – я здесь ни при чем. Когда сегодня уже под утро я сюда добрался и спустился в погреб за вином, то увидел то же самое, что и ты. С той лишь разницей, что тогда он был еще совсем теплый. Завалили его буквально за шесть секунд до моего появления. Удовлетворен моим рассказом?

– Не очень! Что ты собираешься делать со мной?

– А ты сам подумай!… Но не расстраивайся, у тебя еще есть время, покуда я советуюсь с одним хорошим и умным человеком.

– А я-то думал, ты главарь.

– У нас главарей нет, мы – не заштатная уголовная банда. Мы – хорошо организованный, отлаженный механизм. Сложные вопросы решаем коллегиально.

– Значит, я для вас – сложный вопрос?

– Не очень, но меня попросили не торопиться.

– И когда же соберется ваш сучий консилиум?

– Не переживай, скоро!

– А зачем ты, говно в нарукавниках, пришиб Авдеенко и Кривицкого?

– О-о-о! Ты даже и это вынюхал, спаниель паршивый! Тебе же хуже. Кто тебе об этом сказал?

– Сам догадался!

– Ну догадывайся дальше. Тебя там Славик не беспокоит?

– Нет, он по тебе плачет, хочет…

Я заткнулся, яркая, как молния, мысль буквально ударила в мою голову.

Все это время, на протяжении нашего диалога, мои мозги лихорадочно работали в поисках выхода и вот теперь совершенно неожиданно выдали абсурдный продукт своего труда.

– Ты чего там заглох? Если вздумаешь карабкаться наверх, то учти – это будет твое последнее восхождение. Сниму как белую лебедь. Стреляю я отлично и предпочитаю в лоб, чтоб не мучился человек, потому как великий гуманист я.

Так что сиди смирно и не высовывайся. Понял?

– Понял! – просчитав варианты и прикинув детали, послушно ответил я.

До кровли погреба было меньше трех метров. Славик весил не более сорока пяти килограммов, потолок поддерживали несколько прочных жердин, а мне хотелось жить. Все эти обстоятельства сложились воедино и превратились в спасительный выход. Не прекращая светской беседы, я потихоньку, в полной темноте, начал воплощать свой дьявольский план. Нащупав самую крайнюю жердину, я осторожно стал подкапывать ее ножом. Дело это оказалось не таким простым, как казалось вначале. Нож со скрежетом втыкался в камень – столб был зацементированным. С горем пополам мне удалось подкопать всю бетонную чушку. Не переставая болтать со своим потенциальным убивцем, я начал потихоньку раскачивать жердину, стараясь оторвать ее сверху. Когда с громким треском она отвалилась, я невольно присел, ожидая самого наихудшего.

– Ты что там делаешь? – тревожно спросил Капрал.

– Ничего, твою мать. Славика твоего перетаскиваю, лежит посередине, не проехать, не пройти, за бочонок зацепился. Темно тут, как в твоей поганой душе. Хочешь, скажу, кто тебя сдал? Я имею в виду дело о ломбарде.

– Был бы весьма признателен.

– Тогда отпусти меня на все четыре стороны.

– Ты требуешь невероятно высокую плату за сведения, которые меня уже мало интересуют, поскольку гражданин Каретников сегодня умрет и сегодня же возродится для новой жизни совсем под другой фамилией.

– Очень жаль, но, может быть, он захочет отомстить.

– Не волнуйся, этот вопрос продуман.

Кое-как отколупав цемент, я приступил ко второму этапу своего замысла. Оторвав от картофельного ящика прочную доску, я накрест привязал ее к жердине найденной тут же, в погребе, веревкой. Получилось замечательное трехметровое распятие. Теперь предстояла самая неприятная и ответственная операция. Громко матерясь, я обрядил мертвеца в свою камуфляжную куртку. Потом просунул шест между нею и спиной трупа, стараясь поперечиной попасть в плечи.

Чтобы голова не болталась, а имела вид гордый и независимый, я приторочил ее к верхушке креста. Щелкнув зажигалкой, я наконец в полной мере насладился творением своих рук. Наверное, во мне погибал талант незаурядного чучельника.

– Ты чего там это? Пожар решил устроить? – опять занервничал Капрал.

– Прикуриваю, – хладнокровно ответил я, в самом деле прикуривая.

– Смотри у меня! Пушка наготове, не успеешь чирикнуть, как снесу тебе половину черепушки.

– Усохни, подонок! – посоветовал я, с трудом поднимая к потолку крест с мертвецом. Едва не надорвавшись, осторожно прислонил его к горловине погреба и бессильно сел рядом. Верно тебя, Гончаров, предупреждали добрые люди – не пей по ночам натощак, а ты не слушал.

– Эй ты, горе-сыщик, чего опять замолчал?

– А я, Кир Владимирович, думаю о тебе. Предположим, ты сменишь имя, отчество и фамилию, но хрюкало-то твое богомерзкое не сменить.

– Нет в том необходимости, если переезжаешь в незнакомый город. Для этого, как минимум, нужно иметь фото, а я последний раз засветился, когда снимался на паспорт двадцать лет назад. Других снимков нет даже в отделе кадров.

– Ошибаешься, милый, мне пару твоих харь любительского исполнения известная тебе особа вручила на память, и храню я их трепетно и нежно.

– Кто дал?

С удовлетворением я заметил, как дрогнул голос Капрала.

– А ты сам догадайся!

– Сука! Так я и знал! Ничего, и за это она у меня ответит! А снимки-то где?

– В борозде! Что-то голос у тебя ласковый стал, господин Капрал.

Может, договоримся? Снимки при мне. Хочешь посмотреть? Открой крышку, покажи личико.

– Ты меня, как видно, за идиота держишь?

– Ага-а-а!… – Громко и устрашающе заорав, я вытолкнул труп на поверхность, навстречу испуганному крику и целой серии негромких, беспорядочных хлопков. По тому, как задергался мертвый Славик, я понял, что это выстрелы.

Резко отбросив не нужного теперь мертвеца, я затаился под широкой нижней полкой. В тревожном ожидании билось сердце. От того, как теперь поведет себя Каретников, зависела моя жизнь. Слава Богу, он повел себя заурядно, именно так, как я и предполагал.

– Эй, ты! Сдох, что ли? – на всякий случай спросил он и посветил фонариком.

Повисла тягучая пауза. Видимо, Капрал решал, как ему действовать дальше. Ясно было одно – он до рези в мочевом пузыре хотел заполучить несуществующие фотографии. Наконец решив, что трупы – существа безопасные и бояться их не следует даже ночью, Кир опустил лестницу и, вполголоса сквернословя, начал осторожный спуск, помогая себе фонариком. Едва только его задница возникла в поле моего зрения, как я с торжествующим воплем выдернул из-под него стремянку. Успев зацепиться за край верхней крышки, он повис, беспомощно дрыгая ногами и вереща.

– Милости просим пожаловать в наши скромные пенаты! – Заржав от восторга, я дернул его за ногу.

Сорвавшись, Каретников шмякнулся рожей об пол и потерял сознание.

Заломив его руки, я тут же защелкнул на них наручники. Потом, уже не спеша, привязал к ним капроновый шнур, предварительно перекинув его через балку. Что и говорить, уроки Малюты Скуратова и Максимилиана Ухова не прошли даром. Я оказался достойным последователем их учения. Пока мой клиент еще не пришел в себя, я дотошно обшарил его карманы и обнаружил в них массу интересных и нужных вещей. Кроме пистолета, которым он самозабвенно прошибал лбы своим непутевым помощникам, я извлек записную книжку, связку ключей, запасную обойму, немного денег и непонятную, не виданную мною доселе тяжелую металлическую коробку на манер карманного сейфа. Как я ни старался, открыть ее мне не удалось. Странно, но ни единого документа, даже водительских прав, при Кире не было.

Горестным стоном Капрал оповестил о том, что он жив, но очень страдает. Нагнувшись, я задрал ему голову и внимательно осмотрел его окровавленное рыло. Похоже, падая, он капитально расшиб лоб и сломал нос, из него до сих пор фонтаном била кровь. Перевернув Кира на спину, я дал ему время прийти в себя, а когда кровь остановилась, приступил к задушевной беседе:

– Ну что, подонок, будем говорить или я тебя удавлю прямо сейчас?

– Чего ты хочешь? – выплюнув тягучую кровавую слюну, с трудом ворочая языком, спросил Капрал.

– Прежде всего мне не терпится узнать, кого и когда ты поджидаешь.

– Никого я не поджидаю, лапшу тебе на уши вешал.

– Врешь, голубь! Не заставляй меня быть жестоким, я ведь тоже гуманист.

– Клянусь, придумал я все! В заблуждение тебя хотел ввести.

– Зачем? Не вижу смысла. К тому же, если бы ты никого не ждал, то давно меня укокошил. Но ты ожидал чьей-то резолюции. Кто тебе сообщил о моем предстоящем приезде?

– Никто, а убивать тебя я вообще не хотел. Ты мне симпатичен.

– Ой-ой-ой! – громко расхохотался я. – Ну ты, Капрал, завинтил, не хватает только страстного признания в любви. Кого ждешь? Колись, сука!

– Никого. А тебя я просто хотел попугать, а потом отпустить.

– Тогда для кого ты приготовил кейс с сюрпризом?

– Какой кейс? Какой сюрприз? Не понимаю я тебя.

– Сейчас поймешь, крыса бухгалтерская!

Натянув шнур, я привел дыбу в рабочее положение, слегка приподняв его руки вверх. Он заорал заранее, на всякий случай:

– Садист! Зверь! Немедленно прекрати свои издевательства! Мне же больно!

– Еще нет, – успокоил его я, – больно будет чуть позже. Кстати, твоим жертвам тоже, наверное, было больно. Но ты на такие пустяки внимания не обращал!

– Изверг, я же не мучил их. Я вышибал им мозги в один момент.

– А за что? За что ты укокошил Авдеенко с Кривицким?

– Я их не кокошил, – шепотом солгал он.

– Тебя плохо слышно. – Потянув за веревку, я слегка добавил ему громкости и резвости.

Отчаянно завопив, Кир обозвал меня нехорошим словом.

– …садист, ты у меня собственный… жрать будешь!

– Не буду, по той простой причине, что ты не доживешь и до утра, если не будешь со мной откровенен. Я могу еще немного приподнять тебя над землей…

– Не надо!!! – заорал он. Видно, старик Малюта знал дело туго. – Не надо, я все расскажу! Все, как есть, только не надо!… Дай воды!

– Сейчас, разбежался! Полезу я тебе за водой!

– В бочонке вино, хотя бы его нацеди.

– Еще не заслужил. Я слушаю.

– Свою смерть Авдеенко выковал себе сам. Когда произошло ограбление Лагина, я очень боялся пускать вырученные деньги в оборот.

– Почему?

– Зарплату получил очень крупными купюрами, и их при желании можно было легко проследить. На какое-то время их было необходимо похоронить. Но поговаривали о деноминации, и я мог остаться с носом. Такой вариант меня не устраивал, и я через некое лицо познакомился с Авдеенко. Он-то и согласился за полгода крутануть эти деньги. Уже тогда он догадывался об их происхождении.

Догадывался, но дышал в трубочку. Ни о каком документальном оформлении нашего договора, естественно, вопрос не стоял. Мы ограничились паршивой распиской, которой с успехом можно было подтереть задницу. Но другого выхода у меня не было, тем более – он пообещал вернуть мне всю сумму, не взяв с меня ни единого процента, и, естественно, в эквиваленте. Уже тогда я почувствовал легкое беспокойство, обычно за подобную операцию требуют до пятидесяти процентов, но жадность фраера сгубила!… Мы ударили по рукам, распили бутылку «Арагви» и на какое-то время расстались.

Сам я довольно спокойно ожидал оговоренного срока, но меня совершенно достали три придурка, непосредственные участники ограбления. Два из них, слава Богу, мертвы. Каждый месяц, словно зарплату, они требовали свою долю. Мои объяснения их мало волновали. Своими куриными мозгами они не могли понять, что на этой капусте можно засыпаться и капитально загреметь. Ну и довели меня до того, что пару месяцев тому назад я у того же Авдеенко заложил собственную хату и наконец-то расплатился с мародерами.

И вот пятнадцатого апреля, в день возвращения моих денег, как мы и договаривались, я позвонил ему. Встретиться условились на следующий день.

Задолго до назначенного времени я уже сидел за столиком затрапезного кафе, нервно пожирая безвкусное мясо, то и дело поглядывая на часы. Пропиликало двадцать ноль-ноль, но Авдеенко не появлялся, не появился он ни через час, ни через два. Не появился вообще! Чувствуя себя последним идиотом, я нализался, а на следующий день, уже без предупреждения, пришел к нему прямо на работу, требуя объяснения. Сославшись на срочные дела, он велел прийти мне завтра. Это его завтра растянулось на десять дней. То он забывал ключ от сейфа, то ссылался на непредвиденные расходы, то его кто-то срочно обворовывал. В общем, я понял, что он попросту меня дурачит, или, как говорят сейчас, кидает. В конце концов я узнал его домашний адрес и круто с ним поговорил. Поставил жесткое условие и определил двухдневный срок. Он тогда ухмыльнулся и нагло заявил, что на моем месте нормальный человек молчал, радовался бы свободе, что ему доподлинно и в деталях известно, откуда прилетели денежки, и если я от него не отстану, то он завтра же сообщит куда надо. Хорошо, ответил я тогда, сядем вместе.

Через день я не выдержал и пришел опять требовать деньги, и тут он выставил мне такую фишку, что я потерял дар речи. Во-первых, как он сказал, расписка взята насильно и писал он ее только ради спасения жизни, и во-вторых, самоубийство Лагина – вопрос спорный, и надо об этом сообщить в следственные органы.

– Значит, и старик на твоей совести, подонок?

– Нет, клянусь! Шувалов сделал это по собственной инициативе, я сам узнал об этом уже после похорон. Дай попить!

– Рассказывай!

– Наглость Авдеенко поражала. Преспокойно взять у меня двести миллионов, а потом показать кукиш? Нет! Такого я потерпеть не мог! Весь следующий день потратил на то, чтобы узнать все о его семье, распорядке дня, круге знакомых и друзей, привычках.

Всю ночь я просидел, обдумывая план мести, в малейших деталях проигрывая возможные непредвиденные ситуации и исключая любую возможность прокола. Для меня Авдеенко был равнозначен смерти, потому что я по уши увяз в собственном дерьме и вконец запутался. Этот узел было необходимо разрубить.

В квартиру Авдеенко с бронированной дверью я проник чрезвычайно просто. Жил он на четвертом этаже пятиэтажки и на работу всегда уходил в одно и то же время – в восемь часов пятнадцать минут. Уже в восемь десять я стоял на лестничной площадке между четвертым и пятым этажом. Внизу, в подъезде стояла моя знакомая и ждала сигнала. Ровно в восемь пятнадцать в дверях Авдеенко защелкали замки, и я сбросил вниз стальной шарик, условный знак для моей знакомой.

– Которую ты с нетерпением сейчас ждешь?

– Нет, ты ошибаешься, не перебивай или больше не вытянешь из меня ни слова! Громко зацокав, шарик полетел вниз. Авдеенко открыл дверь, а моя знакомая истошно во весь подъезд завизжала: «Помогите! Насилуют! Спасите!» Он бросился вниз, а я проскользнул в открытую квартиру и притаился в туалете.

Впрочем, это было излишне. Он, не заходя, замкнул тяжелую дверь и преспокойно удалился на работу. А я знал, что вечером Адвеенко обычно заходил в ресторанчик, где ужинал и выпивал немного водки. В моем распоряжении было, по меньшей мере, двенадцать часов свободного времени и чужая, шикарно обставленная квартира. Не откладывая дело в долгий ящик, я разу же приступил к поискам денег и ценностей. Пядь за пядью, начиная с сортира и заканчивая балконом, я просмотрел, простукал, пронюхал всю квартиру, но, увы, безрезультатно! Кроме красного червонца с изображением Ленина, не нашел ни копейки. Ростовщик оказался хитрее, держал деньги вне дома. В час дня, признав свое первое поражение, я прекратил поиски.

Всю прошедшую ночь я почти не спал, поэтому, поставив замок на предохранитель, безмятежно растянулся на хозяйской кровати и вскоре уснул.

Проспал до четырех, потом плотно пообедал и уселся перед телевизором. В семь часов меня вдруг начал бить нервный озноб…

– Меня совершенно не волнует состояние твоей нервной системы, этим займется тюремный психиатр, говори по существу.

– Нет, ты должен это знать, чтобы понять состояние моей души и то, что меня толкнуло на первое в моей жизни убийство.

– Я и без того знаю, что тебя толкнуло. Алчность. Жадность. И врожденный идиотизм. Продолжай, осколок Раскольникова! Только короче, чую – скоро явится твоя мадам и первым делом начнет в меня палить. Ты уж не обессудь, если в порядке самообороны мне придется ее ухлопать. Ну, что дальше?

– Он пришел в десятом часу. К тому времени я, тщательно уничтожив следы своего пребывания, сидел у платяного шкафа, каждую секунду готовый в него забраться. Как только раздался скрежет дверных запоров, я ужом в него проскользнул. Что-то весело напевая, Авдеенко переодевался. Потом он открыл шифоньер, чтобы повесить в него костюм, который сразу же выпал у него из рук, потому что прямо на него был направлен мой пистолет.

«Спокойно, парень, не надо резких движений!» – посоветовал я.

Выбравшись наружу, я швырнул его на кровать. Как мешок с отрубями, он боком завалился на подушки, дико тараща глаза и позабыв от испуга закрыть рот.

Это сделал я сам, причем его же галстуком. Присев на краешек кровати, я сунул ему ствол под нижнюю челюсть и спросил: «Ты когда отдашь мне бабки?»

Он что-то забубнил, согласно кивая. Освободив ему ротовое отверстие, я повторил вопрос.

«Завтра», – сделав озабоченную мину, в очередной раз соврал Авдеенко.

«Твоими завтраками я сыт по горло! Если в течение часа у меня в кармане не будет денег, то твой жизненный путь можно считать законченным, говорю это тебе на полном серьезе. Ты настолько меня вымотал, что терять мне нечего».

На сей раз он задумался по-настоящему.

«Можно я сейчас тебе отдам половину?»

«Чтобы потом опять водить меня за нос и шантажировать? Нет, толстячок, не пойдет! Только сию минуту и не половину, и даже не ту сумму, что я тебе передал, а в два раза больше. Понял? Только на этом условии я подарю тебе жизнь! Оставаться в дураках я не собираюсь. Даю тебе на размышление три минуты».

Я хорошо видел, как прямо на моих глазах ею дебелая рожа покрывается капельками пота.

«Но где же я в половине десятого найду такую сумму? Может быть, завтра?» – жалобно начал скулить он, но теперь-то я его немного узнал. Дать ему спуску означало быть вновь одураченным.

«Нет, батенька, завтраки кончились, и жить тебе осталось только две минуты». Для пущего устрашения я вынул и вновь вставил обойму, дернул затвор и приставил ствол к его виску. Гончаров, ты представляешь, он заплакал самым натуральным образом. Но я оставался непреклонен, подставил к его носу циферблат часов, напомнил, как быстротечно время. За полминуты до казни он раскололся, вытер сопли и согласился.

«Ладно, твоя взяла, за пять лет первый раз Авдеенко посадили на кукан, я проиграл. Сиди здесь, деньги я привезу через час».

«А ты, Авдеенко, весельчак! – сразу разгадав его маневр, рассмеялся я. – Никак не хочешь со мной подобру и живым расстаться. Сидеть здесь и ждать, когда ты явишься с тройкой головорезов? Благодарю! Нет, брат, так дела не делаются! Отсюда ты никуда не выйдешь, пока не отдашь мне уже пятьсот тысяч! А как ты это сделаешь, меня не колышет! Время пошло, а его всего-то полминуты». И хотя я сомневался в своем успехе, выиграл и на этот раз. Он позвонил своему бухгалтеру. Очень коротко и ясно объяснил ему, откуда и как забрать деньги.

Потом поставил в известность охрану своей закладной лавки. Более получаса, в сильнейшем нервном напряжении, мы просидели в креслах, не сводя друг с друга глаз. Я боялся, что он подал Кривицкому условный знак об опасности, и тот в любой момент может появиться со свитой киллеров. Адвеенко же опасался за мои нервы и надежность спускового механизма пистолета.

Ровно в половине одиннадцатого раздался звонок в дверь. Не сводя с Авдеенко глаз, я сам пошел открывать. На пороге стоял молодой парень с кейсом в левой руке. Я стоял за дверью, и потому, не заметив меня, он сразу прошел в комнату. Когда с пистолетом в руке я вошел следом, он сразу понял настоящее положение дел. Понял, оценил ситуацию и спокойно поздоровался с Авдеенко. И тут я остолбенел: без видимой причины вдруг голова хозяина дернулась. Дернулась и откинулась на спинку кресла, а во лбу у него появилась дырка. Гость стрелял через карман и глушитель.

«Вы один?» – спросил он, не обращая внимания на мою пушку.