Текст книги "Какой сам, такие и подарки"

Глава 10

В понедельник утром я вышел на знакомый перрон. Раннее прибытие поезда могло позволить мне заскочить домой и позавтракать.

Я не стал этого делать – от моего вознесенского дома до корпуса на юге города прямых маршрутов нет, да и холодильник пуст, так что выбор очевиден – сразу, как говорится, с корабля на бал. То есть с поезда на лекции. Они начинаются в девять. Можно и пешком пройтись, Вознесенск – не особо большой город. Зато уютный.

Международный проспект берёт своё начало от Привокзальной площади и заканчивается между монументальным кинотеатром «Победа», украсившим город через год после окончания Великой Отечественной, и просторным корпусом городской библиотеки, возведённой в семидесятые. Застроены обе стороны магистрали в соответствующем стиле. С одной – сталинский классицизм, с другой – хрущёвский функционализм и брежневский конструктивизм.

Площадь Пушкина, разделившая Международный и перпендикулярный ему Российский проспекты, представляет собой огромный круг, позволяющий организовывать в самом удобном месте города разного рода митинги и праздничные мероприятия, не перекрывая движение транспорта. За памятником поэту, возвышающимся на самом видном месте, между театром и гостиницей – раскинулся живописный сквер.

Российский же проспект ещё более многоликий – здесь красуются и старинные купеческие дома, и вышеупомянутые элементы разных эпох. И всё в произвольном порядке. Однако вид транспортной артерии, да и города в целом, сей архитектурный винегрет не портит ни на йоту.

Возможно, мои симпатизирующие взгляды обусловлены тем, что я видел город таким с детства. Вознесенск приобрёл свой теперешний облик в восьмидесятые годы и с тех пор изменился не сильно. Впрочем, к новшествам я всегда относился положительно. Во-первых, разнообразие оживляет, во-вторых, что-то не идут на ум случаи, чтобы новое, построенное на месте старого (я имею в виду – на моей памяти), было хуже того же старого. Пример – реконструкция торгового центра «Россия». И – момент из путеводителя – сравнительно недавно, в восьмидесятые, на Воздвиженской улице, недалеко от моего дома, оставался целый квартал вросших в землю по самые окна изб-развалюх. И это обстоятельство чрезвычайно портило вид нашего города.

Решилась проблема, представьте себе, в лихие девяностые, когда на этот участок положил свой предприимчивый глаз один частный застройщик, позже объединившийся со «Стрельцом». Он не поленился самолично обойти всех старожилов и договориться с ними.

Не сказать, что мероприятие прошло без сучка и задоринки. К каждой семье потребовалось искать индивидуальный подход. Многим пришлось купить не одну, а две квартиры. Всё же игра стоила свеч. Через год на этом месте вырос элитный дом переменной этажности, выполненный в греческом стиле. А троллейбусная остановка была переименована в «ЖК “Эллада”».

Сохранились в историческом центре и несколько строений, разменявших третий век. Вон в глубине квартала, на Набережной, возвышается Вознесенский собор, с открытия которого в 1781 году было положено начало и нашему городу. Бело-голубой храм, увенчанный синими куполами с золотыми крестами, особенно чудесно смотрится как раз зимой, на фоне розоватого морозного неба.

* * *

До корпуса я добрался заблаговременно и решил скоротать время до начала первой пары в буфете. Я заказал пару бутербродов, яйцо под майонезом, пепси-колу и сел за столик.

– Салют, Лёвушка! – раздался сбоку бодрый голос Сашки Длинного.

Нет, это был не тот Сашка, который полгода назад накостылял мне в день зарплаты, а через месяц, поняв, где на самом деле собака зарыта, прилюдно извинился. Сами понимаете, это имя – одно из самых распространённых в нашей стране.

В нашей группе тринадцать человек. И троих из нас зовут как раз Сашами. Между собой, поскольку по фамилии обращаться в дружеской среде не принято, мы их различаем следующим образом:

Первый – мой ровесник. Он у нас самый молодой по возрасту – мы оба 1990 года рождения, но я январский, а Сашка апрельский. И вместе с тем он у нас самый высокий – под два метра. Как вы, наверное, поняли, это и есть тот, кого я сейчас встретил.

Второй – постарше. Полный, коренастый. Его мы зовём Толстый. Иногда – Шрек. Он на это не обижается.

И, наконец, представим Сашку Старшего. Он действительно самый старший в нашей группе (точнее – в её мужской половине), ему скоро тридцать пять. И он же – староста группы.

– Салют, Санечка! – в тон товарищу ответил я. – Что нового в городе?

– А ты что – в изоляции сидел, что ли?

– Нет, я в Москву переехал.

– Ух ты! И как, нравится?

– Нравится.

– Работаешь? Где?

– В ЖЭКе. Штукатуром-маляром.

– Зарплата как?

– Не жалуюсь. Благо снимать жильё не надо.

– Здорово. А теперь поспешим, через пять минут первая пара.

Группа была целиком в сборе. Её женская половина равномерно разместилась на первых рядах – ближе к преподавателю. Мужики скучковались на задних партах – перед окном.

Я, как заинтересованный в первую очередь именно в лекциях, на установочной сессии стараюсь всегда садиться среди прекрасного пола – в цветнике из ярких кофточек и свитеров мне ещё и не в пример уютнее.

Но сегодня мне предстояло сменить дислокацию – все три Саши, и не только они, явно имели ко мне какой-то интерес.

Длинный направился аршинными шагами в тыл. Я проследовал за ним и занял место рядом со старостой, который за полтора часа практически непрерывной писанины всё же успел досконально выяснить, чем я был занят в ноябре и декабре.

* * *

На второй паре образовалось «окно» – преподаватель не пришёл. И мы – ваш покорный слуга, три Саши, милиционер Олег, эмчеэсник Андрей и «чёткий пацан» Диман, промышляющий каким-то мелким бизнесом, – организовали импровизированную конференцию.

– В ЖЭКе, значит, работаешь? – уточнил Андрей. – И как там к тебе относятся? Дедовщины нет?

– Нет. В новый коллектив я, несмотря на разницу в возрасте, влился прекрасно.

– А в тебя, наверное, тоже прекрасно вливается? – сострил Диман.

– Чего? – не понял я.

– Чевочка с маслицем, – захохотал Диман. – Бухать не научили пока?

– Нет, – я мотнул головой. – У нас на работе не пьют.

– Да ну нафиг! В ЖЭКе все пьют!

– Нет, с чего ты взял?

– Ну раньше-то пили, я помню, – заулыбался староста.

– Ну раньше-то и советская власть была. А сейчас мы живём в других реалиях. Те же ЖЭКи называются управляющими компаниями. Их деятельность относится к частному бизнесу. А частникам интересно рубить бабасы, а не с алконавтами клянчиться.

– Видите, ребята, – выразительно посмотрела на нас Галина Григорьевна, наша однокурсница, поступившая на геофак вместе с дочерью Настей. – Почти все вы работаете в серьёзных организациях, на хороших должностях. И – каждый из вас во время только этого разговора выматерился не по одному разу. А Лёва – рабочий в ЖЭКе, и от него – единственного из вас! – я ни разу не слышала мата.

– Ой, да ладно, – махнул рукой Диман. – Мы просто так разговариваем, для связки слов.

– Разговаривать матом тоже грешно, – вступила в дискуссию Олеся. – И лично я не вижу в его употреблении ни малейшего смысла.

– Правильно, – кивнул я. – Русский язык по праву считается самым богатым в мире. А то, что обозначается обсценной лексикой, – и вовсе лидеры по количеству прозвищ, даваемых им людьми. И прозвища эти – пусть не из выставочных, но большей частью – вполне приемлемые и цензурные.

Крёстная мне как-то сказала, что мат – это молитва сатане, и это для меня стало решающим поводом исключить сии выражения и из лексикона, и из мыслей.

Воистину, лучшее воспитание – это умение убеждать и обосновывать. У тёти Эммы это получилось блестяще и сразу. В отличие от бабули, которая на каждую вольную и невольную выходку срывалась на истерику и мыла мне рот с мылом либо била по губам за грязные слова.

– Вот видите, – укоризненно заметила Галина Григорьевна. – Берите пример. Особенно не люблю, когда человек считает себя верующим и не стесняется материться. Я сама не верую, однако не ругаюсь даже дома и жить стараюсь по совести.

– Неверующий может не грешить, а верующий должен, – глубокомысленно изрекла Олеся.

– Никто никому ничего не должен, что за пережитки прошлого? – поморщился Димка.

– Почему это не должен? – вырвалось у меня совершенно автоматически. – Мы же христиане, а не язычники.

– Не обобщай, – фыркнул Димка. – Я язычник.

– А при чём тут язычество? – с недоумением посмотрел на меня Длинный.

– При том, что мат оттуда и пришёл…

– Да??? – оторопел Старший. – Я слышал, что мат пришёл из Византии.

– А я думал, что нам его принесли монголо-татары, – усмехнулся Олег.

– На самом деле эти слова из заклинаний языческой магии, – кратко выразил я свою версию. – А христианство и магия – это, сами понимаете, вещи несовместимые.

– А язычество и сатанизм – разве совместимые? – Старший посмотрел на меня с недопониманием.

– Может быть.

Андрей достал из портфеля распечатку, выполненную на цветном принтере.

Нашему взору предстал демотиватор из Всемирной паутины. На чёрном фоне центральное и главное место занимал коллаж из трёх фотографий.

На первом фото группа людей, одетых в косоворотки, водила хоровод вокруг несуразного чучела из зелени. На втором был запечатлён человек в юбке, но с мужским лицом, похожий на Сергея Мавроди. Третий снимок зафиксировал компанию молодёжи в чёрных одеждах и с макияжем того же цвета.

Внизу, белым по чёрному, шла надпись:

«Что общего у язычников, атеистов и сатанистов?

Они считают христиан ненормальными…»

– Неправда, поклёп, – засмеялась Галина Григорьевна. – Лично я против христиан ничего не имею. У меня со школы очень разнообразный круг общения, и я без проблем дружу с людьми самых разных национальностей, конфессий, возрастов и социальных слоёв.

– Согласен с вами, – ответил Диман. – Между прочим, я отношу себя не к таким язычникам, как на фото. Мне ближе культы древних шумеров.

Я продолжал изучать демотиватор.

– Так, на первом фото славянский обряд. На третьем – готы. А на втором кто? Мужчина или женщина?

– Это Володя, известный фрик[27]27
  Freak (англ.) – дословно: ненормальный, помешанный. В современном понимании – человек, выделяющийся необычным, экстравагантным внешним видом и/или поведением, неординарным мировоззрением, противостоящий социальным стереотипам.


[Закрыть] из Ивановской губернии. Знаменит, во-первых, своим воинствующим атеизмом, а во-вторых, тем, что ходит в юбке и без трусов. Штанов не признаёт ни в каком виде.

– Я его видела, – ожила Настя. – В передаче «Секс с Анфисой Чеховой». Была показана его повседневная жизнь. Как он гулял в юбке по городу, на велосипеде ездил.

– А как же он зимой ходит? – не замедлил поинтересоваться я.

– Зимой он ходит в длинной шубе, – пояснил бравый спасатель. – Но всё равно с голыми ногами.

– А почему он так одевается?

– Такие у него убеждения. Он бросил вызов обществу, которое считает нормальным, что женщины носят брюки. А значит, и мужчины имеют право на юбки.

– Бред сивой кобылы, – рубанул сплеча Олег. – Он или «голубой», или ненормальный, или, что скорее всего, – и то и другое в одном флаконе.

– Да нет, не «голубой», – поправил Андрей. – Он до сих пор надеется встретить свою вторую половину. Чтобы тоже была атеистка и тоже без трусов ходила.

– Это само собой, – с серьёзным видом протянул Шрек. – Каждый выбирает по себе.

– Увы, его убеждения сильно портят ему жизнь. Он давно бы женился, да никак не может.

– Ещё бы, – хохотнул Олег. – Кому нужен такой псих!

– Это как посмотреть. Женщины на него иногда клюют – он в целом неглупый, начитанный, с ним всегда найдётся тема для беседы. К сожалению, его материальная база – полный швах. Ведь жену и детей надо содержать, и на это нужны мани-мани. А его никуда на работу не берут.

– На что же живёт? – озадаченно спросила Айгуль.

– Подрабатывает. Помогает студентам с математикой, на дачке выращивает овощи и на базаре продаёт. Или сидит на шее у матери-пенсионерки.

– Вот паразит-то, – повернулась к нам Наташа, жена Старшего. – Сколько же ему лет примерно?

– Да я точно знаю. Сорок один.

– Ну молодец, нечего и сказать!

– И давно он так бардачит? – побарабанил пальцами по столу Наташин муж.

– Да уж лет пятнадцать. Точно. С девяносто четвёртого года.

– Я уже понял, что пойти на такое он мог бы только тогда. В СССР его бы в два счёта в дурку запаковали.

– Что поделать, – развёл руками Шрек. – Россия – не СССР.

– Да, – согласился Олег. – Россия – это РСФСР. Бывший.

– Ключевое слово – «бывший». Мы живём в совсем другой стране.

– И очень хорошо, – Галина Григорьевна, как нам известно с самого начала нашего знакомства с ней, коммунистов не жаловала. И, как оказалось в дальнейшем разговоре, у неё на то имелась масса объективных причин.

– Странно… Люди вашего возраста обычно тепло отзываются об СССР – вспоминают, как жили и радовались.

– В чём-то они правы. Во-первых, воспоминания о детстве, юности, молодости – почти у всех радужные и светлые. Я не являюсь исключением. Во-вторых, мы просто не знали другой жизни, сравнить не могли. А было в СССР далеко не всё гладко. И если туда вернуть ностальгирующих – им вряд ли понравится и многого, к чему они привыкли, будет не хватать.

– А им и тогда многого не хватало, – вставил Олег. – Те, кто сейчас громче всех хвалит ту эпоху, двадцать лет назад так же громко вторили Цою, требуя перемен…

– И всё же преимущества социализма неоспоримы – равенство, социальные гарантии… – провозгласил я.

Галина Григорьевна нахмурилась.

– Равенство? Его за всю историю человечества не наблюдалось нигде и никогда. Социальные гарантии? Идеи-то сами по себе были неплохие. А их реализация – извини меня. Все, наверное, в курсе, как в нашей стране появился социализм. Точнее – задел под него. Как вы поняли, речь пойдёт о революции. Знаете, ребята, что означает это понятие?

– Государственный переворот?

– И не только. Это, в первую очередь, нарушение стабильного и естественного развития. Идёт себе эволюция, идёт, никого не трогает. И тут – бац! – революция.

– Что-то не похоже. Революции когда происходят? Когда жизнь в стране уже нестабильная. Смуты, восстания…

– Как правило, это временные трудности. В этот момент находятся смутьяны, активизируются, раскачивают ситуацию, настраивают народ против власти. В результате – кризис.

– Что-то они у нас часто случаются, – иронично выдал я.

Длинный заржал.

– Сравнил вагон с маленькой тележкой! Что такое настоящий кризис? Сегодня люди ожидают, что завтра будут жить лучше, а назавтра до них доходит, что лучше они жили вчера.

Галина Григорьевна вздохнула.

– И это совершенно не смешно. Это была большая трагедия. Миллионы поломанных судеб. Моя покойная бабушка царские времена застала краешком, рассказывала. Она из крестьянской, но зажиточной семьи, всегда ели вволю – и хлеб, и мясо, и молоко. А пришли большевики – и беды посыпались как из рога изобилия – продразвёрстки, голодоморы, коллективизация, репрессии… Страшное дело. Потом война… Относительно спокойно стало в пятидесятые годы, после смены власти.

– В пятидесятые годы сменилась власть???

– Не удивляйся, пожалуйста. Фактически – так дела и обстояли. Сменился глава государства – считай, сменилась и власть. Новая метла, как известно, по-новому метёт. Сравним – 1937 и 1973 годы. Казалось бы, чего там – две последние цифры поменялись местами. А разница – колоссальная. Пожалуй, поболее, чем между 1973 и 2009. Хотя прошли те же тридцать шесть лет.

– Да, советские эпохи сильно отличались, – рассудительно произнесла Наталья. – Зато при Брежневе началась эпоха развитого социализма. Квартиры людям давали. Образование и здравоохранение – полностью бесплатные. Все были уверены в завтрашнем дне…

– Наташа, здесь я с тобой согласна, советское государство каждому гарантировало необходимый минимум. Но. Во-первых, всё устаканилось именно при Брежневе.

Во-вторых, то, что преподносили по телику, радио и в газетах, – слабо соотносилось с реальным положением дел.

– Как в анекдоте – говорили одно, подразумевали другое, а делали третье.

– Верно говоришь. А как выплыло всё, что нам недоговаривали, – уверенность в завтрашнем дне серьёзно пошатнулась. Людям к тому времени изрядно надоели и сказки о светлом будущем, и вечный дефицит, и перманентное враньё властей. А что – разве нет? Вдумайтесь – Союз. Нерушимый. Республик. Свободных. Сплотила. Навеки. Великая. Русь.

– Это, если не ошибаюсь, первая строчка советского гимна? – уточнил я, не сильно понимая, на что намекает моя видавшая виды и реалии советской эпохи однокурсница.

– Не ошибаешься, Лёва. И половина слов в этих – первых! – строчках – наглая и беспринципная ложь.

– Кстати, про дефицит! Помню, в перестройку… – вставил Старший.

– В перестройку вообще были пустые прилавки. Да и до неё постоянно чего-то не хватало.

– И при этом никто не жаловался.

– Не могу согласиться насчёт всех. Все жили по-разному, в зависимости от достатка и региона. И, главное для тех лет, – положения в обществе. Ни в чём не нуждались лишь те, кто в этом самом «всеобщем равенстве» был более равным, чем все остальные. Как вы, наверное, поняли, я имею в виду прежде всего партэлиту и иже с ними. Вот они, конечно же, ни в чём никогда не нуждались. Снабжались по полной и без перебоев.

– Точно! – вскинулся Андрей. – У меня тётя в продуктовом магазине работала. Рассказывала, что из того, что к ним поступало, определённый процент, в зависимости от товара, полагалось выделять для спецзаказов. Откладывали поближе к приёмке и ждали визита товарищей на чёрной или белой «Волге».

– Товарищи ездили на автобусе. Мало кто из них мог хотя бы «Москвич» купить. А на «Волгах», тем паче на «Чайках» – какие они нам нафиг товарищи? Были господа при царэ, появились и при СэСэСэРэ. Свято место пусто не бывает. Анекдот знаете?

– Чем отличалась жизнь в царской России и Советском Союзе?

– В царской России для нас, людей, был чёрный ход, а ход парадный – для господ. В Советском Союзе – наоборот.

Так всё и было. Снабжение неравномерное, стабильно по всем параметрам разве что в Москве, Ленинграде и столицах союзных республик. Фрукты – в сезон. Зимой вместо них соки и пюре. За которыми к тому же и в очередях постоять надо.

– Ненавижу очередя́, – прошипел Длинный.

– Ты просто не видел настоящие очередя́, – вздохнула Галина Григорьевна. – А я их на себе лично испытала. Особенно паршиво обстояли дела с бытовой техникой, стройматериалами и хорошей одеждой.

– Ага, – ухмыльнулся Андрей. – Их раньше не покупали, а доставали – слово-то какое, а?

– А сейчас покупаем не задумываясь.

– Были бы деньги, – вздохнул Старший.

– Было бы желание, – парировал Андрей. – Оно, конечно, всегда было у всех. И всё-таки в наше время, в отличие от советского, чаще совпадает с возможностями. И никаких тебе очередей. Разве что в «Ашане», перед Новым годом, перед каждой кассой очередь. И у каждого – полная тележка.

– В-третьих, – продолжала Галина Григорьевна, – у человека должен быть выбор. Взять хоть советскую медицину или образование. Да, они были бесплатными. Но при этом платная и более качественная альтернатива – отсутствовала как класс.

С квартирами – та же петрушка. Давали не всем, а тем, кого переселяли из аварийного жилья, либо у кого по социальным нормам не хватало метража. То есть в тех самых условиях, в которых и сейчас дают. Причём считали не общую площадь, а жилую. Если семья жила в коммуналке и на человека приходилось чуть-чуть выше нормы – в очередь не ставили.

– Сейчас попасть в очередь оснований ещё меньше…

– Тем не менее нынешнее положение вещей на мой взгляд, каким бы странным это кому-то не казалось, лучше. Потому что есть возможность купить жильё. Да, позволить себе это могут не все. Но кто сможет, тот купит. А при советах квартиры выделяло государство. Оно и решало, кому дать, кому не дать. Можно было и купить – через кооператив. И опять-таки требовалось подходить по нормативам. Кто не подходил – оставался без вариантов в коммуналке.

– Жесть, – покачал головой Шрек. – Действительно, сейчас хотя бы не зависишь в этом плане от государства – можно заработать, наследство получить…

– Кстати, да, – встрепенулась Галина Григорьевна. – Раньше мы вчетвером жили в малогабаритной двухкомнатной «хрущобе» с проходными комнатами. Я, муж и двое разнополых детей. У мужа в восемьдесят девятом году умерла мама – она жила в такой же квартире. И жилплощадь ушла государству. А доживи свекровь до эпохи перемен – обязательно бы приватизировала, и мы бы вступили в наследство. И обменяли две маленькие «двушки» на хорошую «трёшку».

Со временем ситуация разрешилась. Да, мы в своей «двушке» живём и посегодня, но вдвоём с мужем. Наши дети – и Настюшка, и Максим – несколько лет назад купили по «однушке». А Макс в прошлом году удачно расширился – подловил момент, когда цены на недвигу просели, и… У него теперь двухкомнатные хоромы в полтора раза больше наших.

Машину купить – тоже тяжело было. Те же очереди, иногда, чтобы туда попасть, требовалось состоять в партии… Как думаете, что обиднее – не иметь финансовой возможности купить квартиру или машину или не иметь возможности купить даже при наличии денег?

– Да, сейчас однозначно проще. Дома строят? Строят. Следовательно, на квартиры есть спрос, их покупают. И машины покупают. Я однажды поехал в Тулу. И – от окраины до центра от нечего делать насчитал с десяток автосалонов. И это – только те, что я увидел. Они не могут продавать по одной машине в год. Если они там есть, значит, продают, и немало.