Текст книги "Дни нашей жизни"

Испытательный срок

Когда мы со Славой сели в машину, чтобы поехать домой, между нами случился переломный момент.

Вообще у меня было хорошее настроение, а такое со мной за последний год редко случалось. Я сидел рядом с ним в пассажирском кресле и стучал пальцами по приборной панели, как барабанными палочками. Слава периодически отводил взгляд от дороги на меня, а потом мрачно одернул:

– Прекрати.

Я прекратил. Но все-таки решил уточнить:

– Ты чего?

Обычно Славу ничего не бесит, ему это не свойственно.

– Ты же понимаешь, что это еще ничего не значит? Я просто спросил про документы. Это не значит, что я собрался усыновлять его.

– А зачем спросил?

Слава пожал плечами:

– Просто чтобы знать…

– А мне кажется, что вам нужен второй ребенок. Вы же еще молодые. Я скоро вырасту, у вас начнется «синдром опустевшего гнезда». Пары тяжело это переживают, даже иногда распадаются. А тут будет Ваня…

Я это доброжелательно сказал, спокойно. Но Слава почему-то замолчал, только как-то судорожно сжал пальцы на руле и некоторое время, не моргая, смотрел вперед на дорогу. Потом сказал:

– Микита, сколько можно?

По-моему, он меня тогда первый раз в жизни назвал полным именем. Мне даже не по себе стало.

– Что ты за дедушка в школьной форме? – продолжал он. – Я очень рад, что ты такой умный и знаешь много психологических терминов, но мне не нравится твое стремление всех контролировать и принимать за других серьезные решения.

Я попытался сказать, что никаких решений без них принять все равно не могу, поэтому…

– Вот, вот, видишь! – перебил меня Слава. – Какой ты зануда… Нельзя в твоем возрасте быть таким серьезным. Почему ты не играешь в компьютерные игры? Все родители на собрании жалуются, что их дети не вылезают из онлайн-игр. Может, тоже начнешь играть? Или смотреть тупые видео на ютубе? Подпишешься на паблик с мемами? Займись хоть чем-нибудь нормальным для твоего возраста.

– По-моему, ты просишь меня стать тупым, – заметил я.

– Нет, я прошу тебя стать ребенком. Мы тут взрослые, не ты. Мы сами со всем разберемся, а ты… Просто живи.

Я не ответил. Потому что все, что я сказал бы, снова интерпретировалось бы как занудство и излишняя серьезность. Так что я решил молчать до конца поездки.

Слава тоже немного помолчал, потом сказал неожиданно:

– Когда приедем домой, не начинай этот разговор с отцом. Я сам с ним поговорю. – И добавил: – Только вдвоем.

– А почему вдвоем? – начал раздражаться я. – Почему я лишен права обсуждения? Я ведь тоже член семьи.

– Юридически существует только понятие «приемные родители», а «приемный брат» – нет. Родители принимают ребенка в семью, а не брат. Так что это действительно касается только нас двоих. А твою позицию мы уже поняли.

Дома они разговаривали, наверное, час. Закрыли дверь, и я ничего не слышал. С одной стороны, это хорошо: значит, они не ругались. С другой – плохо: я не понимал, чего ждать.

Потом дверь открылась, и я вылетел в коридор, навстречу новостям. Но они не торопились мне ничего сообщать. Я только увидел, как Слава поцеловал Льва и сказал ему:

– Обещаю, я сделаю так, как ты скажешь.

У меня от этих слов сердце ухнуло вниз. Конечно, что он может сказать-то? Повторить то, что уже говорил. Значит, никакого усыновления не будет…

Я очень злился тогда на себя, на родителей, на нашу жизнь и этот переезд в Канаду. Мне казалось, что они надумывают себе проблемы, бегут в другую страну от гомофобии, в то время как на самом деле мы благополучны. Что настоящая хреновая жизнь – другая: в ней нет любви, дружбы, семьи, крыши над головой, еды в холодильнике, в ней ничего нет, даже представления об этой самой жизни. А сокрытие от общества отношений и своей семьи – это так… неприятная мелочь.

Все мои проблемы казались мне теперь незначительными. Я будто с небес на землю упал. Ваня меня на эту землю приземлил.

Я содрогнулся, вспомнив его слезы. В каком же дурацком комфортном существовании я проводил все это время, в жалких, ничего не стоящих размышлениях о жизни. Да что я вообще о ней знал?

Когда я принял решение сказать родителям все, что я о них думаю, оказалось, что Лев согласился познакомиться с Ваней, прежде чем отказываться от усыновления. Слава оформит документы, чтобы забрать Ваню на выходные, и после этого все будет ясно.

И еще Лев снова сказал мне про огромную ответственность, которую влечет за собой воспитание ребенка из детского дома.

Мысленно я усмехнулся: почему-то слово «ребенок» не вязалось у меня с Ваней. Разве можно после такого опыта остаться ребенком? Дом называется детским, потому что в нем содержатся маленькие люди в детской одежде, вот всем и кажется, что они дети. Взгляд нас обманывает. Самого главного глазами не увидишь.

На следующий же день я тайком поехал к Ване. Нужно было поговорить.

Приехал позже обычного, и у забора его не было – видимо, он решил, что меня сегодня не будет. Зато какой-то ребенок шатался неподалеку.

– Пацан! – Я слегка пнул забор, привлекая к себе внимание. Он посмотрел на меня. – Ваню позови.

– Какого Ваню? – спросил он.

А я сам не знал какого. Его фамилией я до сих пор не интересовался. Ваня и Ваня…

И тогда я сказал:

– Ваню, к которому приходит брат. Я его брат. Позови его.

Мальчик удивленно похлопал глазами, но пошел звать. Издалека я услышал, как он закричал:

– Ваня, к тебе брат пришел!

Ваня подошел ко мне, будто не веря своим глазам. Или ушам – он явно не ожидал, что кто-то из его группы признает меня его братом.

– Привет, – быстро сказал ему я. – Слушай, ты бы хотел жить со мной?

– С тобой? – переспросил Ваня недоверчиво.

– Со мной и… моей семьей. В моей семье.

– Как усыновление, что ли?

– Да, вроде того. Хотел бы?

Я думал, Ваня радостно воскликнет «Да!» еще раньше, чем я успею договорить. Но он ответил будто бы неуверенно:

– Да… Наверное, хотел бы…

Я кивнул:

– Супер, но есть одна проблема.

– Какая?

– Тебе нужно понравиться другу моего папы.

Сейчас было бы ни к чему напоминать ему про гей-семью и «второго папу». Хорошо, если он вообще забыл тот разговор. А то еще ляпнет кому-нибудь. Так что я решил придерживаться легенды про закадычную дружбу.

– Почему другу? – не понял Ваня.

– Ну… папа очень ценит его мнение. Знаешь, когда люди дружат, они прислушиваются друг к другу. Так что последнее слово будет за ним.

Ваня, кажется, решил, что я несу чушь. Так оно и было, но времени на размышления у меня не осталось. Поэтому я поторопил его:

– Давай, Вань, ты согласен или нет?

– Согласен на что?

– Понравиться ему!

– А что для этого нужно?

– Все очень просто. В выходные ты будешь у нас дома. Не ругайся при нем. Ну, не матерись. Веди себя как можно приличнее. Сможешь?

– Даже не знаю…

– Просто не матерись, Вань!

– Ладно! – несколько возмущенно согласился он. Потом сказал спокойнее: – Ладно… Я попробую.

В субботу мы забрали Ваню из детского дома. Пока Слава разговаривал с Кирой Дмитриевной в ее кабинете, мы с Ваней ждали его в коридоре. Ваня нервно ковырял дырку в линолеуме носком потрепанной кроссовки. Потом сказал:

– У меня проблема.

– Какая?

– Как мне называть твоего папу?

– А какие у тебя варианты?

– По имени или по отчеству.

Я представил, как это – обращаться к человеку по отчеству. Ильич, Петрович, Михалыч…

– Давай лучше по имени, Вань, – попросил я.

– Хорошо. – Ваня кивнул и снова принялся ковырять линолеум.

Помолчав, он спросил:

– А как зовут того друга?

– Лев.

– По имени или по…

– Просто Лев, Вань. Когда человека зовут Лев, отчество можно не использовать. Это уже достаточно уважительно. Да и вообще, какая разница? Чего ты множишь сущности без необходимости?

– Ладно, больше не буду, – веско сказал Ваня.

С манерами у Вани не заладилось еще на выходе из ворот. У калитки была огромная лужа, классическая такая, российская. Мы со Славой ее обошли, а Ваня пошел прямо по ней, промочив кроссовки и заляпав джинсы. Еще и очень радовался при этом своему глупому поступку.

– Хочешь знать, что Лев думает о детях, которые так делают? – тихо шикнул я на него, когда мы уселись на заднем сиденье машины.

– Но я не матерился…

– Глупости он тоже не любит.

– Но это весело!

– Весело теперь в мокрой обуви ехать?

– Весело по лужам ходить! – ответил Ваня и, показав мне язык, отвернулся, уставился в окно.

Слава, наблюдавший за нашей перепалкой в зеркало заднего вида, вдруг засмеялся:

– Какой же ты зануда стал! Весь в отца.

Тут уже не надо было уточнять, в какого отца. Не первый раз мне указывали на наше со Львом жуткое сходство в характере. Я и раздражался от этого, потому что вспоминал, как меня иногда бесит Лев, и все-таки в глубине души очень гордился тем, что на него похож.

Рояль в кустах

Ваня оглядывал нашу квартиру, как Том Кенти – королевские покои принца Эдуарда. От всяких простых вещей у него в изумлении открывался рот: от телевизора, ноутбука, микроволновки, даже дивана. Он прижался к подлокотнику щекой и принялся его наглаживать, повторяя:

– Какой мягкий…

А я заметил странную особенность: Ваня казался каким-то чумазым. То есть объективно, на самом деле он, конечно, был чистый и умытый, но его лицо все равно выглядело будто припорошенным пылью. И глаза, даже когда удивлялись или восторгались, смотрели так, будто все вокруг – пустое. И всегда будет пустым.

В общем, операция «Понравиться Льву» чуть не провалилась. Когда Ваня заносил в комнату рюкзак, который собрал на эти два дня, он уронил его себе на ногу, громко выпалил:

– Сука! – И тут же закрыл рот обеими руками.

Но было поздно. Хотя нет, не то чтобы совсем поздно, одна промашка – это еще не провал операции. Однако вторая случилась довольно скоро, когда Ваня громким шепотом спросил меня, можно ли у нас курить. Таким громким, что слышно его было всем.

– Нет, у нас курить нельзя, – ответил ему Лев из соседней комнаты. – Особенно девятилетним.

А третий повод был вообще высосанным из пальца. Мы сели обедать, и оказалось, что Ваня за столом растопыривает локти в стороны. Лев на это смотрел, смотрел, потом все-таки сказал ему:

– Убери локти со стола.

– Зачем? – спросил Ваня.

Перед тем как спросить, он еще набил себе рот хлебом, так что прозвучало это вообще неразборчиво.

– Это неприлично.

Ваня начал бубнить в ответ, что ничего такого вообще-то не сделал, но Лев прервал его:

– Сначала прожуй, потом говори.

Ваня, кажется, проглотил все сразу, не жуя, и с возмущением спросил:

– Вам что, мешает? Вы же с другой стороны стола!

– Мики мешает, – заметил Лев. – Да?

Он вопросительно посмотрел на меня. Я сидел рядом с Ваней и не знал, мешают мне его локти или нет. На самом деле я даже не замечал их, мне не сложно было просто подвинуться в сторону, да и места много не требовалось. Но если бы я сказал, что не мешают, то тут же пришел бы в немилость за то, что помешал проведению педагогической беседы. Поэтому я кивнул.

Тогда Ваня посмотрел на меня как на предателя. Смотрел-смотрел, хмурился, дышал как паровоз, а потом вскочил и ушел в мою комнату.

Я разозлился. На Льва.

– Ты что, специально? – злым шепотом спросил я.

– Я указал ему на манеры.

– Какие манеры? Он из детского дома, а не из института благородных девиц.

Мне и вправду казалось, что Лев специально так общается с детьми. Он и меня постоянно так выбешивал в начале нашего знакомства. Будто прямо старался…

До вечера Ваня еще много раз умудрился накосячить. Не помыл перед едой руки, пил чай прихлебывая, трогал медицинские книги Льва без разрешения, три раза пожаловался, что хочет курить, а увидев по телевизору сюжет про какого-то алкоголика, с интересом принялся рассказывать, как стащил у охранника бутылку водки и каким было его первое похмелье.

После истории про водку я подумал, что шансов уже не осталось. Сталкиваясь с нашими недоумевающими и неловкими взглядами, Ваня тоже начинал это понимать. Хотя мне казалось, что, познакомившись со Львом, он и сам откажется с нами жить.

Но вечером я нашел его в своей комнате в слезах. Он свернулся калачиком на моей кровати и бесшумно плакал.

– Ты чего? – Я сел рядом.

– Я не нравлюсь ему. Вы меня не заберете. – И еще сильнее заплакал.

– Время еще есть.

Ваня всхлипнул:

– Я делаю все, что могу.

– Ладно, давай перейдем к плану «Б».

– Какой еще план «Б»?

– Не знаю, – честно признался я. – Еще не придумал.

– У меня тоже есть мозги для придумывания.

– Вот и придумывай со мной.

Я пытался вспомнить, что может впечатлить Льва. Сам я его вроде бы ничем не покорял. А что ему нравится, кроме белых рубашек и медицины?

Медицина! Я вспомнил, как после нашей ссоры со Львом примирение наступило из-за моего приступа астмы. И сказал Ване:

– Может, тебе начать умирать?

– Зачем? – испугался он.

– Он врач. Его впечатляют умирающие люди.

Ваня посмотрел на меня круглыми глазами, и я добавил:

– Не бойся, он тебя спасет.

– А как я начну умирать?

– Не знаю. Вообще-то если тебя сейчас умирать не тянет, то вряд ли начнешь… Слушай! – Меня вдруг озарило. – Может, не обязательно умирать по-настоящему? Начни притворяться.

– Как это?

– Я научу тебя убедительно задыхаться. Я знаю, как это.

– Но я не хочу, чтобы меня похоронили.

– Да это же понарошку!

– Как игра?

– Да. Только серьезная игра. Без смеха.

Вообще-то я думал, что симулировать – легко. Я сто раз так делал, только не перед Львом, а перед школьной медсестрой, чтобы отпроситься с уроков. Мой организм меня здорово слушался: когда я хотел, чтобы у меня поднялось давление, то заставлял себя волноваться. Специально думал о какой-нибудь тревожной ерунде, чтобы сердце в груди забилось быстро-быстро, а потом шел в медкабинет, и тогда отметки на тонометре были не ниже ста сорока. Это всегда работало. Я вообще хорошо понял, как работает мой организм: знал, как мне стать бледным, красным, мокрым, горячим… Почти все в моем теле отзывалось на нервные переживания, а как специально довести себя до нервного исступления, я отлично понимал.

Но Ваня, похоже, так не умел. В его исполнении астматический приступ напоминал эпилептический припадок, а уж чтобы симулированные судороги отличить от настоящих, и медицинского образования не нужно. Все это очень походило на дешевый спектакль, а потому я понял, что план «Б» провалится.

– Ладно, Вань, прекращай, – прервал я его старания. – План отменяется.

– Непохоже? – спросил он.

– Угу, – кивнул я.

– Что тогда делать?

– Есть еще завтра. Просто делай все так, как он говорит. И не спорь.

А на завтра был запланирован поход в театр. Я специально выбрал мюзикл как легкое и ненапряжное представление, потому что боялся, что серьезную драматическую постановку, поставленную по какой-нибудь русской классике, Ваня просто не высидит.

Оказалось, что в театр детдомовцев никогда не водили. Поэтому пришлось дать Ване короткий инструктаж о правилах поведения:

– Там нельзя шуметь, бегать, вставать с кресла, громко что-то комментировать и есть во время представления. Это понятно?

– Понятно, – бодро кивал Ваня.

Оставалось самое сложное.

– Какие вещи ты с собой взял?

Ваня взял с собой джинсы, выцветшую футболку с Человеком-пауком и растянутую толстовку. Черт…

Увидев мой растерянный взгляд, он спросил:

– В театр так не пускают?

– Пускают, – ответил я. – Но Льву не понравится.

За это время Лев даже Славу приучил ходить в театр в рубашке. Правда, джинсы Слава при этом все равно носил рваные и кеды переодевать отказался.

Я полез в шкаф, на самую верхнюю полку, где хранились вещи, из которых я вырос. Долго пытался найти хоть какую-нибудь рубашку и все, что находил, кидал Ване:

– Меряй.

Начался настоящий показ мод. Ваня крутился перед зеркалом и театрально расхаживал туда-сюда. Часть рубашек оказалась ему большой, и плечи некрасиво висели, часть – маленькой и тесной. В конце концов мы подобрали идеальный вариант – белую.

Джинсы Ване я разрешил не менять, но вспомнил про обувь.

– У тебя с собой только те кроссовки, в которых ты вчера прошелся по луже?

Ваня кивнул. И поспешно добавил:

– Но они высохли!

– Не в этом дело, – нахмурился я. – Их теперь в приличный вид только стирка приведет. И то не факт… Какой у тебя размер ноги?

Вообще-то я даже нашел ему классические туфли, которые носил в начальной школе под костюм. Но когда Ваня надел их с джинсами, мой внутренний Сергей Зверев взбунтовался от дикости такого сочетания. И я нашел ему кеды. В детстве кеды рвались на мне раньше, чем успевало закончиться лето, так что и эти оказались потрепаны жизнью.

– Они ведь тоже старые и некрасивые, – заметил Ваня.

– Ты не понимаешь. Сейчас так модно.

Когда Ваня встал перед зеркалом в моей одежде, я вдруг подумал, что его лицо больше не кажется пыльным. Обыкновенное такое лицо, ребячье. Наверное, это старая детдомовская одежда оставляет на нем какой-то отпечаток неуютного сиротства, а вот так – совсем не отличишь от любого другого ребенка. Разве что глаза выдают.

Ваня перед Львом и правда будто притих. Старался ничего не говорить первым, даже в машине со мной не разговаривал. Я видел, как тяжело ему дается это молчание. Да еще и театр находился прямо на территории парка с аттракционами, а он на них, наверное, никогда и не катался. При виде жалкого подобия американских горок глаза у Вани распахнулись широко-широко. Думаю, ему очень хотелось выругаться от восхищения, но он сдержался.

А внутри, в вестибюле, я его потерял. И даже не сразу это заметил. Мы вроде бы все вчетвером разглядывали афишу на предстоящий месяц, и он вроде бы крутился где-то рядом, как вдруг Лев спросил:

– Где Ваня?

Я обернулся, но его нигде не было. Пошел искать, а людей вокруг куча, и дети снуют туда-сюда, тоже все в белых рубашках, и каждый второй похож на Ваню. Заиграла музыка. Я сначала не придал этому значения, даже разозлился на нее – чего она играет, когда у меня такая ситуация!

Но музыка была живой, то есть ее играли на инструменте, причем где-то рядом. Я почему-то пошел на этот звук и дошел до рояля, стоявшего в центре вестибюля. Рояль был старинный, блестящий, черный. А за ним – Ваня! Сидит и играет, как настоящий музыкант, только без нот, какую-то очень знакомую мелодию.

Я обернулся. Ко мне медленно подошел Лев, тоже удивленный зрелищем. Но это были только цветочки. Ваня вдруг поднял голову, посмотрел на нас и ангельским таким голоском пропел:

 
Эх, дороги, пыль да туман,
Холода, тревоги да степной бурьян…
 

Вот что за песню он играл. А пел он так, что невозможно было поверить, что этот же самый мальчик все время грязно ругается. Тогда, в белой рубашке и за роялем, он казался учеником консерватории из семьи интеллигентов, настоящим юным гением с великим будущим. Мы со Львом даже несколько раз переглянулись, будто пытались удостовериться, что оба это видим и слышим.

А когда Ваня доиграл, он закрыл крышку рояля и сказал своим привычным тоном, разве что не сплевывая:

– Ну, вот так вот, че…

– Ты музыкой занимаешься? – спросил Лев.

Ваня ответил, глядя в пол и будто признаваясь в чем-то постыдном:

– Ну, так, немного…

Потом он коротко пояснил, что прежняя учительница по музыке с ним занималась, а потом пришла новая, и она больше не разрешает ребятам самим играть на пианино, вот он уже год и не играл.

Год не играл, а сейчас, так, с ходу, чуть ли не целый концерт исполнил!

И я спросил:

– А Queen сыграть можешь?

Вопрос, конечно, был глупый. Откуда ему знать эту группу? Как я и ожидал, Ваня ответил:

– Не знаю такое… – Потом вдруг снова открыл крышку рояля и говорит: – Попробую, напой что-нибудь.

Я растерялся. Уже больше года прошло с тех пор, как я бросил вокал. Впрочем, я никогда и не блистал особым талантом. Но мне было очень интересно, что он сделает, и я напел ему слова из песни, которая лучше всего подходила для фортепиано, – «Love of my life».

А он послушал немного – и как давай мне подыгрывать. Песня, которую он никогда не слышал, оказалась у него удивительно похожей на оригинал. А если где-то и было не как у Queen, то только потому, что я там сам сфальшивил.

– Ты что, к любой незнакомой песне сможешь ноты подобрать? – удивился я.

Ваня смущенно потер нос, снова потупился в пол и сказал:

– Ну не знаю… Ну не к любой…

Он как будто стеснялся собственного таланта.

А Лев вдруг выдал:

– Ты гений.

– Не, – ответил Ваня. – У меня одни двойки. Особенно по математике…

– Да при чем тут математика? У тебя же талант, на кой она тебе сдалась?

Это было совсем неожиданно. Лев всегда недооценивал искусство и талант, скептически относился к нашему со Славой творчеству, да и музыкой особо не интересовался. А уж чтобы сказать про математику, которой он измучивал меня в начальной школе, «на кой она тебе» – это вообще на него не похоже. Науку он всегда ставил превыше любого творчества. А тут вдруг: «гений, талант»…

Хотя, конечно, Ваня произвел впечатление. Подбирать ноты на слух без должного музыкального образования – это вам не шутки.

Мы так чуть начало спектакля не пропустили. Если честно, мюзикл понравился только Ване. А мы были слишком впечатлены его способностями, чтобы сосредоточиться на чем-либо еще. Когда в антракте Лев вдохновенно рассказывал Славе, какой Ваня талантище и как ему нельзя это в себе закопать, я понял: все остальное уже неважно. Ну какая разница, растопыривает человек локти за столом или нет, если он гений? В конце концов, гениям все можно!

Так у меня появился младший брат.