Текст книги "Теневые владыки. Кто управляет миром"

Глава седьмая
Ксанаду, часть вторая

И тень чертогов наслажденья

Плыла по глади влажных сфер,

И стройный гул вставал от пенья,

И странно-слитен был размер

В напеве влаги и пещер.

Какое странное виденье

Дворец любви и наслажденья

Меж вечных льдов и влажных сфер.

С.-Т. Колридж. «Кубла-хан» (перевод К. Бальмонта)

«Нам сообщили об одной машине – «Марутти», которую кто-то бросил в Уорли, – Ракеш Мария, вспоминая о тех событиях, откидывается в кресле. – Я приехал туда с группой из шестнадцати сотрудников, и нам стало ясно, что машину бросили в спешке. В том районе на дорогах было выставлено множество постов, чтобы помешать преступникам действовать. Террористы, бывшие членами D-Company Дауда, знали об этом и предпочли бросить машину, а не подвергаться риску быть пойманными». Машина была зарегистрирована на имя Рабинер Мемон, невестки Тигра Мемона. Заместитель комиссара Мария вместе со своими людьми бросился к зданию Аль-Хуссейн, в котором проживала большая часть семьи Мемона. Полиция взломала дверь пустой квартиры и принялась искать вероятные улики. «На холодильнике я заметил ключи от скутера, – продолжал Мария, – и решил, что нам неплохо было бы на него взглянуть». Тут Мария получил еще одно сообщение – о брошенном где-то в городе скутере: дорожная полиция уже приступила к его изучению. «Я взял с собой ключ и попытался завести им этот скутер – есть! Ключ подошел! Я повернулся к своей группе и сказал: «Мы сорвали банк!» Тут было и еще кое-что интересное: в скутере все еще хранился гексоген».

Итак, всего за несколько часов Мария установил личность главы заговорщиков в Бомбее – Тигра Мемона. Это был прекрасный пример работы детектива, даже несмотря на то, что Марии и его группе помогла небрежность преступников и изрядная доза везения. Но и при этом первом прорыве индийским властям предстояло расследовать это дело не один год: взрывы были делом рук не маленькой и захудалой террористической ячейки, из тех, что расплодились в Европе, Азии и на Ближнем Востоке после 11 сентября. Зверства в Бомбее отличал амбициозный масштаб, и для их осуществления была необходима разветвленная организация, наподобие сколоченной Даудом, поскольку в основе всего лежал ввоз из Пакистана восьми тонн гексогена, а это можно было обеспечить только благодаря операциям Дауда. Однако, поскольку этот план приводил в исполнение преступный синдикат из Бомбея, сознательно или неосознанно в нем оказались замешаны десятки людей. Большинство чиновников-разгрузчиков, продажных таможенников, купленных полицейских, водителей, рыбаков, владельцев складов, машин и прочих инструментов этого преступления и понятия не имели о том, что принимают участие в этом заговоре: они думали, что переправляют, как обычно, золото, наркотики, потребительские товары или оружие для дальнейшей продажи. И вместе с тем D-Company существовала не только в подполье. Напротив – ее влияние распространялось даже на самую знаменитую индустрию Мумбая – Болливуд.

Как-то в середине апреля 1993 года, около полуночи, Ракеш Мария допрашивал очередного подозреваемого по делу о взрывах. «Вы, полицейские, вечно хватаете мелкую рыбешку, вроде меня, а больших людей отпускаете, – желчно заметил мужчина. – Если вы и правда хотите что-то расследовать, почему бы вам не арестовать Санджая?» – «Санджая, какого еще Санджая?» – осведомился полицейский. «Санджая Датта, сына члена парламента Сунила Датта!»

Датт-старший и его жена Наргис были одной из самых великолепных пар Индии. Индус Датт пользовался большим влиянием в Партии Конгресса и в бытность свою молодым актером женился на своей блистательной возлюбленной-мусульманке. В 1993 году тридцатичетырехлетний Санджай как раз ворвался в первые ряды суперзвезд Болливуда. Как и многих звездных актеров и дирижеров, направляли его на этом пути бомбейские гангстеры, которые даже сегодня продолжают финансировать кинопроизводство в Бомбее. Санджай был на короткой ноге с Анисом Ибрагимом, братом Дауда, и хотя его отец был индусом, все семейство Даттов разделяло страх, распространившийся среди бомбейских мусульман во время бунтов декабря 1992-го – января 1993 года, и стремилось им помогать. Националисты из «Шив Сены» уже выступали со скрытыми угрозами в адрес Даттов, так что семья уговорила Санджая обратиться к Анису Ибрагиму, чтобы тот раздобыл ему оружие – для защиты самого Санджая и его семьи.

Единственное, чего Датт не знал, так это то, что АК-47 и гранаты, которые он получил, были из той большой партии оружия, которая была доставлена из Дубая для подготовки мартовских взрывов. В течение следующих тринадцати лет Датт провел под арестом в полиции в общей сложности восемнадцать месяцев, ожидая суда и приговора. И вот в ужасно жаркий вторник ноября 2006 года я наблюдал, как озадаченную звезду Болливуда – «обвиняемого номер 117» – везут в старинную тюрьму временем британского колониализма, чтобы вынести вердикт по его делу. Датт был признан виновным в незаконном хранении оружия, но не в соучастии в подготовке взрывов. Всеобщее внимание в этой суете привлекал к себе и Дипак Начнани, журналист и глава общественной организации, обладатель всклокоченной копны седых волос. Он создал организацию, требующую экстрадиции Дауда Ибрагима за ту роль, которую тот сыграл в подготовке взрывов, и предлагал вознаграждение любому, кто убьет Дауда. «Отец Санджая Датта – министр и член парламента, его сестра – член парламента, но Санджай Датт все-таки должен получить максимальное наказание по индийским законам!» – возмущенно кричал он.

Любопытно, впрочем, что господин Начнани остался, очевидно, в меньшинстве. Большинство бомбейцев по-прежнему считают Санждая Датта героем и звездой. После своего ареста в 1993 году он сыграл несколько главных ролей в ряде фильмов, нередко играя мафиозных боссов. Несмотря на бурные события 90-х, народ по-прежнему питает теплые чувства к звездам Болливуда и мумбайской мафии. У Датта по-прежнему самые сердечные отношения с Маленьким Шакилом, правой рукой Дауда. Впрочем, подозрение в соучастии в подготовке бомбейских взрывов означает: в 90-х годах вскрылся ряд связей между Болливудом и мафией, хотя об этом предстоит узнать еще очень многое.

Дипак Начнани выражает свои эмоции у стен тюрьмы «Артурроад», требуя судить Дауда Ибрагима за подготовку взрывов.

Соучастие Датта было лишь одним из многочисленных сюрпризов, которые ждали Ракеша Марию и его группу в ходе расследования. По прошествии многих месяцев разнообразные правоохранительные структуры Индии смогли наконец-то составить вполне исчерпывающую картину подготовки и проведения всей операции, а также той невероятной сети, которую Дауд раскинул по всему Бомбею. Все было исполнено на высоком уровне, особенно если учитывать ту безнадежную неэффективность и межведомственное соперничество, которые свойственны индийским служителям закона.

Сам Дауд хранил спокойствие у себя в Дубае, хотя после того, как мафия изучила новости о взрывах, из Дубая бежал не кто иной, как Маленький Раджан. Имея все основания думать, что теперь Маленький Шакил собирается его убить, он порвал с Даудом и исчез, время от времени показываясь на поверхности в Куала-Лумпуре, Бангкоке и других азиатских городах. Маленький Раджан по-прежнему командовал значительным количеством бомбейских банд. Он разослал письма другим крупным мафиозным боссам Бомбея, таким, как Арун Гаули, предлагая им образовать негласный союз против D-Company. «Именно тогда на Малыша и вышло Разведывательное Бюро (IB)», – рассказал мне в Бомбее один аноним. Разведывательное Бюро и Отдел Исследований и Анализа (RAW), близкое ему ведомство, – это индийские разведка и контрразведка. В общем и целом, расследование деятельности организованной преступности не входит в их обязанности, однако если преступный синдикат создает серьезные проблемы для безопасности, тогда контроль над любым расследованием переходит в руки разведчиков и контрразведчиков. «В РБ считают, что если Даудом управляет ISI, пакистанская разведка, то им, вероятно, следует привлечь врагов Дауда и с их помощью подорвать его влияние», – сообщил источник.

Во время войн в Югославии преступные синдикаты по всем Балканам эффективно подмяли под себя значительное количество государственных институтов, подчинив их собственным интересам. В Пакистане и Индии в то время шел обратный процесс: бандитские войны, которые в 90-х годах возобновились в Бомбее с новой силой, использовались индийской и пакистанской разведками для выяснения отношений «через посредников», так что теперь эти войны были еще опаснее и непредсказуемее, чем когда-либо. Это разжигание криминальных междоусобиц, которые теперь, помимо межрелигиозного аспекта, имели и разведывательный аспект, имел самые неприятные последствия для бомбейских органов правопорядка.

В середине 90-х бомбейская полиция отмечала увеличение количества убийств, сопоставимое по уровню с Москвой или Йоханнесбургом, что подтверждало видимую связь между экономическими и политическими реформами с одной стороны и бандитизмом – с другой. В этот период полицейские отчеты давали в совокупности сотни и сотни убийств, ужасающих по своей жестокости. Большинство из них совершалось в ходе безжалостной войны по принципу «око за око», которую вели друг с другом Маленький Раджан и Дауд. Малыш имел возможности для этого, так как прекрасно знал все структуры и связи в империи своего бывшего босса. В конце концов, ведь это он сам почти десять лет сколачивал ее для Дауда. Стратегия Разведывательного Бюро работала: Малыш подрывал деловой потенциал Дауда, а для РБ это означало, что оно подрывало потенциал ISI для проведения своих тайных мероприятий через D-Company. Проявился и побочный эффект: ослабевал и деловой потенциал самого Маленького Раджана, по которому агенты Дауда наносили ответные удары.

Но для бомбейских стражей порядка все это было досадной неразберихой и только усиливало их известную всей стране репутацию коррумпированных и некомпетентных полицейских. В 1995 году для противодействия насилию полиция основывает три особыЕ группы по борьбе с организованной преступностью.

Как-то днем, в конце 1996 года, инспектор Прадип Шарма сидел в своем кабинете в Бандре, когда в его дверь постучали: «Пришел осведомитель и сообщил, что Баблу Сривастава направил из Уттар-Прадеша в город команду из четырех человек, чтобы похитить одного из самых богатых бизнесменов Бомбея». Сривастава был известным бандитом, который поддерживал связи и с Даудом, и с Маленьким Раджаном. Он был выдан Индии Сингапуром по подозрению в организации около 80 серьезных похищений и убийств. Но даже находясь в тюрьме города Дели, он организовал похищение бомбейского бизнесмена. «Было около двух часов дня, – продолжал инспектор Шарма, – и я приказал нескольким людям из своей группы отправиться со мной в Санта-Крус, недалеко от Бандры, где, по словам осведомителя, скрывались бандиты». Когда они подобрались к дому, один из полицейских постучал в дверь. «Добрый день! – сказал он. – Это молочник, я доставил ваш заказ». – Тут инспектор Шарма выдержал паузу для драматического эффекта. – Едва он представился молочником, как бандиты открыли из помещения бешеную стрельбу. Однако мы за пару минут уложили их обоих. И только потом мы увидели, что еще двоих бандитов не было – они сбежали».

Двое убитых стали жертвой того, что в Индии называют «стычкой», – по сути дела, это перестрелка бандитов с полицией. Инспектор Шарма – король стычек: в перестрелках он убил более ста бомбейских бандитов, и это самый большой результат во всей бомбейской полиции. За весь свой мировой тур по криминальному подполью я не могу припомнить ни одного человека, демонстрировавшего такую же сдержанную, но недвусмысленно агрессивную мужественность, как этот исключительно вежливый и глубоко серьезный человек. И бандиты, и некоторые правозащитные организации утверждают, что эти «стычки» в действительности превращают полицию в некую организацию для расправы без суда – в этакие «эскадроны смерти». Из-за этих антимафиозных отрядов Арун Гаули, некогда союзник Дауда, ставший затем одним из его главных индийских противников, был вынужден создать в своей штаб-квартире в Дели сложную систему охраны. Многочисленная вооруженная охрана прогуливается перед прочно запертыми воротами, которые оснащены камерами наблюдения и сверхсовременными системами связи. Недавно Гаули отказался от своего статуса мафиозного «дона», чтобы получить место в законодательном собрании штата Махараштра, однако он по-прежнему называет стычки «полицейскими заказными убийствами», – по его словам, в таких перестрелках он потерял 60 друзей. «Ладно, допустим, были времена, когда я нарушал закон, – признается Гаули. – Но такая кампания убийств недопустима!»

Инспектор Шарма застрелил более 120 бандитов – больше, чем любой из его коллег по Специальным группам. С тех пор как они были организованы, количество смертей в результате «стычек»-перестрелок ежегодно превышает сотню. «Иногда у меня их бывает шесть-восемь в неделю», – с гордостью признается инспектор.

Однако инспектор не смог поймать Махмуда – одного из самых удачливых наемных убийц в Бомбее, с которым я сумел встретиться после сложной игры в кошки-мышки в нескольких музыкальных кафе. Каждый раз мне казалось, что я наконец-то пришел в нужную чайную, приходило сообщение с требованием допивать чай и идти в следующее заведение. В третьем кафе меня ждал благосклонно улыбавшийся Махмуд, человек с привлекательными, резкими чертами лица, отмеченного, впрочем, следами жизненных бурь. «Когда я приезжаю в Бомбей, мне приходится соблюдать серьезные меры предосторожности, – пояснил он. – Я не хочу ввязываться в перестрелки с полицией и уж, конечно, не желаю видеться ни с кем из бывших коллег». Махмуд являет собой разительный контраст со всеми выходцами из этой среды, которых я встречал раньше: он говорит на правильном и красивом английском языке. «Я изучал электронику в одном колледже в Пуне», – с гордостью сообщает он.

В 1989 году, с дипломом в кармане, Махмуд легко преодолел 120 километров, отделяющие Пуну от Бомбея, города бедных. Он сразу же нашел работу по ремонту светокопировальных машин. «За эту работу мне платили около 50 долларов в месяц, и я жил в комнате с еще десятью людьми, – продолжал он. – Было очень трудно». Как-то раз Махмуд увидел, как стайка мальчишек обижает на улице ребенка, и вмешался. К нему подошел некий мужчина и, похвалив Махмуда за смелость, предложил ему выпить. «Следующие восемнадцать месяцев этот парень знакомил меня с красивой жизнью: мы ходили по барам, бывали у женщин, он давал мне деньги, а делать мне ничего не требовалось. Все шло прекрасно: я был молод, здоров, хорош собой, и ведь именно за такой жизнью я и приехал в Бомбей!» Благодетелем Махмуда оказался не кто иной, как подручный Маленького Шакила, восходящей звезды и «премьер-министра» в D-Company Дауда.

Когда мужчины подружились, покровитель Махмуда рассказал ему, кто он такой, чем занимается и на кого работает. Он дал Махмуду шанс «поступить в штат» его организации. «Мысль о том, что придется возвращаться к работе за 50 долларов и жить в этой хибарке, означала, что реального выбора у меня не было: я вошел в дело».

Махмуда научили пользоваться куттой – так назывались пистолеты-самоделки из Уттар-Прадеша, у которых нередко разрывало ствол: «Первый выстрел обычно был безопасным, а потом пистолет уже не годился. Это означало, что, когда ты выполняешь работу, у тебя есть только одна попытка».

«Большинство наемных убийц полиция ловила или убивала в стычках – но не меня. Этому были две причины. Первая – это планирование. Мы два или три месяца следили за передвижениями жертвы. Мы знали все ее привычки, так что сюрпризов для нас не было. Вторая причина – это секретность: если ты или твой товарищ проболтаются, вы – трупы».

«Первый раз я успешно выполнил заказ в Андхери, в начале 1991 года. Мы собирались провести операцию в середине дня, на оживленном перекрестке, в самый разгар часа пик – мы часто так делали. С помощью машины мы собирались преградить жертве путь у светофора – он ездил на «Марутти-Эстим», это была очень престижная машина в то время. Он не мог поехать вперед, потому что мы перекрыли светофор, и назад тоже не мог, из-за пробки. Работали две команды. Первая подбегала к машине и разбивала стекло. Затем подходил я, и бум! – точно в голову. Я всегда стрелял точно в голову, потому что у меня был только один выстрел. Я всегда мог сказать, что «товар доставлен» – такое сообщение мы отправляли после работы. Когда все было сделано, я исчезал. После работы я никогда не возвращался домой, и никто не знал, где я нахожусь».

В кафе этот дружелюбный, изысканный человек смеялся и рассказывал; потом он отпустил несколько проницательных комментариев о социальных и экономических проблемах Индии, затем вышел в мечеть помолиться, а потом завел полный лиризма рассказ о Мумбае и его традициях. Мне было невозможно примириться с мыслью о том, что он был хладнокровным, расчетливым наемным убийцей. Я был ошеломлен. Как я могу чувствовать приязнь к убийце? – думал я. Мой балканский опыт привел меня к следующему заключению: большинство убийц – не врожденные психопаты, а просто люди (обычно мужчины), которые под воздействием обстоятельств и авторитетов поддались убеждениям, внушениям, одобрениям, чтобы в какой-то момент «получить разрешение» нарушить главную из заповедей – не убий. Впрочем, этот человек сделал выбор сам. И этот выбор шокировал с особой силой как раз потому, что он казался нормальным, умным человеком.

В 2002 году Махмуд добился от Компании «почетной отставки» – что является весьма непростым делом.

– Я был женат и имел детей, а жена понятия не имела, чем я в действительности занимаюсь.

– Она и сейчас понятия не имеет?

– Я же вам говорю, секретность – это все. Меня никогда не могли поймать, потому что никто не знал, кто я такой или что я делал. Я никогда никому не доверял – это было бы ошибкой.

И я задал Махмуду последний вопрос: «Что вы чувствовали в тот момент, когда совершали убийство?» Как и многие индийцы, он ответил, избрав для метафоры крикет и вспомнив великолепного отбивающего и капитана из команды «Уэст Индиз»: «Как Брайан Лара, который делает шестиочковый удар!»

К концу 90-х годов Дубай пока что не был связан неразрывными узами с усиливающимся хаосом мумбайских криминальных войн и с международной политикой, хотя в этот эмират уже переехало очень много людей. Однако любой конфликт идет ему на пользу, при условии, что разыгрывается он не на его территории. «Буря в пустыне», палестинская интифада, 11 сентября, нападение американцев на Афганистан и вторая война в Ираке – все эти события вынуждали людей переводить в Дубай громадные суммы. Так, теракты 11 сентября стали поводом для заметного оттока арабских капиталов из Соединенных Штатов в Дубай. По разным подсчетам, сюда перетекло от нескольких сотен миллиардов до двух-трех триллионов долларов. К середине 1990-х годов ОАЭ получали 63% своих доходов из источников, не связанных с нефтью. Дубай же превратился в крупнейшую зону свободной торговли в регионе, который тянется от Южной Европы до Сингапура. Дубай традиционно притягивал огромные капиталы с субконтинента, из Средней Азии, Восточной Африки и Ближнего Востока, а теперь этот эмират стремится привлекать и западные инвестиции. Понадобилось не так много времени, чтобы из всех частей Европы деньги потекли в Дубай рекой: здесь не облагают налогом капиталы, имеется красивое побережье, круглый год светит солнце, не взрываются бомбы и не совершаются заказные убийства (в Дубае заинтересованы все, и никто, включая «Аль-Каиду», не хочет нарушать его покой), а крупных торговых центров здесь достаточно, чтобы насытить целую планету.

Дубай не просто является местом, где перемешиваются товарные потоки из огромного региона, который тянется от России до Южной Африки и Индии, – здесь естественным образом появился и крупнейший финансовый рынок. Причем здесь не существует вообще никакого контроля: можно привезти сюда или вывезти отсюда любые суммы, будь то в виде набитых купюрами чемоданов, золотых слитков или бриллиантов; можно воспользоваться для этого одним из многочисленных банков, основанных, чтобы поживиться на этом денежном дожде, или услугами хавальдаров и хунди, теневых менял, являющихся опорой нелегальной финансовой экономики, от которой зависят рабочие-иммигранты.

Охота на «грязные деньги» – трудное дело. Капитал зарождается от человеческого труда, чтобы давать жизнь экономике всего мира. Он возникает из своего источника, а затем становится рекой, несущейся с вершины и разделяющейся на потоки в плодородных низинах, по естественным углублениям или рукотворным каналам. Пока он пробивает для себя пути, некоторые потоки иссякают, – возможно, просачиваясь в ядовитые болота, откуда затем возвращаются в общую систему. То здесь, то там можно встретить на первый взгляд нетронутые озерца, которые в действительности заражены химикалиями, не имеющими цвета и запаха. Только самый опытный биохимик может отличить здоровые капиталы от грязной наживы, пока то и другое перемешиваются и переплетаются. Сами по себе капиталы не являются ни чистыми, ни грязными – цвет денег определяет деятельность и ценности человека.

Падение коммунизма и отмена в конце 80-х годов регулирования международных финансовых рынков обеспечили громадные денежные вливания в мировую экономику. Трейдеры прочесывали земной шар в поисках особенно прибыльных перспектив. Клиенты, которых они представляли, обращались к ним по целому ряду причин: одни искали максимальную окупаемость, другие не желали платить налоги; некоторые компании всерьез увлекались новыми рынками, а некоторые инвесторы стремились отмыть свои деньги, выведя с них пятна, намекавшие на криминальное происхождение капитала. В этой сфере вращались огромные суммы. К середине 90-х годов одни только рынки обмена валют имели ежедневный торговый оборот свыше триллиона долларов. Это было в 40 раз больше ежедневного оборота остальной мировой торговли. В мире лицензированного денежного обмена нарушения становились заметными только в тех случаях, когда потери губили целое учреждение, как случилось, когда Ник Лисон, незаконно торговавший акциями на токийской бирже, разорил банк Barings или когда внешние управляющие частным образом предупреждались о злоупотреблениях, как это было в невероятном деле банка BCCI. Целый ряд скандалов, от BCCI до компании «Энрон», продемонстрировали правительствам, что они не могут полагаться на прославленные фирмы по аудиту для предупреждения крупных злоупотреблений в банковском или корпоративном секторе. Более того, и в BCCI, и в «Энроне» роль аудиторов сводилась, по-видимому, к помощи в сокрытии нарушений.

Единственной страной, которая еще до 90-х годов успела принять законодательство по запрету отмывания денег, стали Соединенные Штаты. Конгресс, отталкиваясь от эпохального Закона об инвестировании полученных от рэкета капиталов, принятого в 1970 году для борьбы с организованной преступностью, в 80-х годах принял еще два закона, которые были специально направлены против отмывания прибылей от наркоторговли. Это позволило Управлению по борьбе с наркотиками разработать несколько операций с внедрением агентов, рассчитанные на удар по кошелькам колумбийских наркокартелей и их помощников, вроде панамского президента Мануэля Норьеги.

Отмывание денег – занятие довольно странное: оно лишь указывает на преступление, тогда как само всего на одну ступень не дотягивает до самого преступления: перевод большой суммы денег само по себе противозаконным не является; его незаконность заключается в его связи с преступлением, которое и служит источником прибылей. Поэтому органам закона и порядка приходится доказывать не сам факт перевода денег, а то, что они добыты преступным путем.

А это весьма затруднительно. Но едва в конце 80-х годов во имя свободного движения капиталов был ослаблен международный контроль над валютными операциями, эта борьба стала еще более тяжелой. Если такое преступление совершалось в Соединенных Штатах и у американских правоохранительных структур имелись доказательства, они могли довести дело до суда. Если же все происходило в другой стране, то у Вашингтона оставался единственный способ преследования предполагаемых преступников: вторгнуться в эту страну. В некоторых случаях – например, в Панаме – он именно так и поступал. Но несмотря на то, что Вашингтон, желая вступить на чужую территорию, обыкновенно не испытывает таких неудобств, как другие страны, он не имеет возможности вести себя так всякий раз, когда ему становится известно, что где-то в банковском секторе дело нечисто. От банков самой Америки требуется нести особенно тяжкое бремя контроля, воплощенное в трех принципах работы: подтверждение личности клиента (customer due diligence, CCD), знание своего клиента (know your customer, KYC) и отчеты о подозрительных операциях (suspicious activity report, SAR). Отмывание денег, занятие и без того темное, перегружено подобными сокращениями.

Из-за всего этого борьба против организованной преступности превратилась в Соединенных Штатах в запутанную головоломку, будучи связана с еще более серьезной проблемой – взаимосвязью между либерализацией международных рынков капитала и глобальным регулированием финансов. Европейский союз уже бьется с одной весьма конкретной проблемой в этой сфере, но впечатляющих результатов он пока не добился. В Евросоюзе установилась абсолютная свобода перемещения капиталов, товаров, услуг и людей. Однако страны – члены ЕС имеют собственные, различные традиции в банковской и налоговой сфере. В Люксембурге и Австрии (а также в Швейцарии и Лихтенштейне, которые в Евросоюз не входят) действуют законы о банковской тайне, позволяющие их гражданам открывать безымянные счета, и ни один государственный чиновник не вправе получать о них сведения. Существование подобных законов эффективнейшим образом пресекает все попытки контролировать отмывание денег в Евросоюзе. Люксембург, Австрия, Швейцария и Лихтенштейн ведут упорные бои за сохранение своих законов о банковской тайне, поскольку те обеспечивают приток громадных капиталов в эти страны.

С аналогичной проблемой, только на мировом уровне, столкнулась Америка. «Если от наших банков требуется придерживаться определенных стандартов, в том числе относительно офшоров, а от других банков этого не потребуется, и они начинают охоту на средства американских банков, мы опять сделаем тот шаг, который поставит структуру и учреждения нашей экономики в невыгодное положение по сравнению с теми, кто конкурирует с нами на рынке», – заявил в 1988 году сенатор Джон Керри.

Эта мысль подводит нас к другой: тому глобальному пространству, в котором оперирует банковский сектор, так или иначе потребуются международные регулирующие механизмы. «Если по прошествии разумного срока эти страны не заключат соглашения и не примут законы против отмывания денег, то Министерство финансов, Госдепартамент и генеральный прокурор США порекомендуют президенту ввести против них те или иные санкции, – предостерегал в 1995 году Роберт Гелбард, помощник государственного секретаря. – Среди этих санкций может оказаться запрет на электронные денежные переводы и на долларовый клиринг с финансовыми учреждениями этих стран. Иными словами, это будут весьма жесткие меры, которые лишат эти страны возможности вести дела с использованием финансовой системы США». А если учесть, что на долю Америки приходится четвертая часть всей мировой торговли, такие санкции окажутся самыми жесткими мерами, которые можно принять, не объясняя войну.

Администрация Клинтона подняла свою стратегию борьбы с отмыванием денег до положения одного из серьезнейших приоритетов (даже невзирая на то, что моральная сторона дела потерпела серьезный урон, когда в 2000 году президент помиловал беглого финансиста Марка Рича). Однако дела шли ни шатко ни валко. «Большая семерка» учредила новую организацию для борьбы с отмыванием денег – международную Группу по борьбе с финансовыми злоупотреблениями (FATF), которая, впрочем, имела крошечный штат, а потому была практически неэффективна. Лихтенштейн и Швейцария отвергли всю затею с порога, а особенно яростное сопротивление требованиям группы FATF оказали Объединенные Арабские Эмираты, в том числе и Дубай. «В девяностые годы в Дубае было разрешено все, – пояснял один европейский дипломат, который работал по вопросу об отмывании денег в Дубае. – Там не было механизмов контроля, а власти упорно сопротивлялись деятельности Группы». Фироз, юрист из Мумбая, имеющий связи с Даудом, утверждает, что Дубай поставил Америку перед серьезной дилеммой: «Американскую ближневосточную политику сковывает следующий страх США: если слишком сильно на кого-то нажать, в итоге можно иметь дело с чем-то еще худшим. Соединенные Штаты недовольны Эмиратами, поскольку те привлекают к себе множество темных компаний, но в то же самое время эта страна служит для Америки надежным пристанищем в этом регионе. Американские солдаты могут прилетать туда, отдыхать и развлекаться, так что преимущества перевешивают проигрыши. Это одно из немногих мест, где американцы чувствуют себя в безопасности, и они не горят желанием это менять».

Хотя 90-е годы привели в Дубае на вершину процветания таких мафиози, как Дауд Ибрагим и Виктор Бут, в городе отмечался также громадный прирост инвестиций западных компаний, стремившихся заполучить свою долю на этом рынке. Дубай не мог поддерживать введение жесткого контроля над импортом и экспортом капиталов, как требовали тогда Соединенные Штаты, поскольку это свело бы на нет главное конкурентное преимущество города («Переводите свои деньги в Дубай: здесь не задают вопросов!») и окончательно похоронило бы стратегию по превращению города в главную точку пересечения торговых и финансовых интересов Африки, Европы и Азии. Будущее сулило Дубаю довольно безрадостные перспективы, но вот вдалеке вдруг послышался стук копыт спешащей на выручку кавалерии: это Джордж Уокер Буш въезжал в Белый дом!

Команда Буша-второго руководствовалась совершенно иным подходом к отмыванию денег, чем ее предшественники. Глобальная стратегия Клинтона по борьбе с отмыванием денег была для неоконсерваторов объектом насмешек, – они считали ее трусливым европейским заговором, который обезоружит США. «До одиннадцатого сентября нашей главной заботой была борьба с тем, что казалось Белому дому стремлением Европы сделать коллективный режим [финансового контроля. – Примеч. перев.] максимально недружелюбным для бизнеса», – объяснял один высокопоставленный экономист, который работал в Казначействе США при Клинтоне и Буше, а затем перешел в одно из высших международных финансовых учреждений.