Текст книги "Теневые владыки. Кто управляет миром"

Когда в конце 80-х – начале 90-х апартеид стал трещать по швам, стали стремительно возникать новые возможности, которыми пользовались криминальные боссы. В местности Кейп-Флэтс возникли две супербанды: «Американцы», которых возглавлял Джеки Лонти, а позже в качестве их противников возникла «Фирма» (тщательно продуманный альянс нескольких банд, которых вытеснили «Американцы»).

По словам одного из заместителей Лонти, именно он познакомил Кейп-Флэтс с крэком: «Он был одним из первых, кто смотался в Бразилию и стал заключать там сделки, после чего в ЮАР стали прибывать «мулы». Это были дети из богатых семей индийских мусульман. Им часто звонил Джеки Лонти или его люди, чтобы те требовали у своих родителей денег – сами отпрыски были у него в заложниках, и он удерживал их в одной из своих точек, и если родители не платили… тогда им можно было пригрозить».

Амбиции «Американцев» не ограничивались одним только Кейптауном: Южная Африка представляла собой огромный рынок. Как сообщил потом один из сообщников Джеки, у того была идея перенять мистические атрибуты «Чисел», чтобы расширить масштаб своих операций: «У меня не слишком хорошая память на даты, но когда-то давно, еще в 80-х, Джеки сидел какое-то время в тюрьме. Когда он вышел, то привел за собой на улицы «Числа». Теперь для заключения сделок приходилось знаться с тюремными бандами». Лонти объявил, что «Американцы» – это «вольные» представители банды «26».

«Числа» действовали в масштабе всей страны. Застолбив за «Американцами» связь с «Двадцать шестыми», Лонти мог утверждать среди банд свои «дилерские привилегии», просто используя узнаваемую торговую марку. В силу своей тайной и жесткой структуры «Числа» оказались бессильны предотвратить кражу своего имиджа, а «Фирма» очень скоро объявила, что представляет банду «28», что, конечно, подлило масло в огонь кровавой вражды между двумя супербандами. А когда границы Южно-Африканской Республики благополучно открылись и в страну хлынули самые разнообразные наркотики, уличные банды получили возможность распространять новый товар быстрее и эффективнее, чем в любой другой стране, которая открывалась для внешнего мира, – как, например, Россия.

Но если «Американцы» создали по всей Южной Африке свободный альянс банд, то «Фирма» пошла дальше и создала постоянный картель с единой деловой стратегией. Лидер «Фирмы», Колин Стенфилд, не хуже нигерийцев понимал, что в теневой экономике ЮАР имеются огромные бреши. Поэтому он создал неофициальный банк, воспользовавшись для этого финансовыми резервами группировки. Клиенты – участники банка получали стартовый капитал и основывали свои базы вдоль индийско-океанского и атлантического побережий Капского полуострова с вполне конкретной целью: подтолкнуть богатую белую молодежь последовать примеру своих сверстников в Европе и США и приобрести вкус к кокаину.

Всего две сотни метров пустырей разделяют большой полицейский участок и Валгалла-Парк – цветной район с мрачным вагнеровским названием и жуткой репутацией, которой район обязан своим бандам и наркомании. Валгалла-Парк, родина Колина Стенфилда, кажется слишком маленьким, чтобы доставлять столько неприятностей – наподобие района Богсайд в Дерри, Северная Ирландия, который тоже выглядит слишком приятным и аккуратным для своей роли источника насилия и беспорядков. Однако Валгалла-Парк и по сей день остается одним из самых опасных и жестоких мест в Южной Африке, где людской гнев и преступность слились в гремучую смесь.

Местный полицейский участок выглядит, словно осажденная крепость, чем приводит на память полицейские участки Управления королевской полиции Ольстера, защищенные смотровыми вышками и колючей проволокой. Дополнительную смелость полиции должно придавать сознание того, что она может обратиться к ADT, частной американской службе безопасности, и оттуда вышлют вооруженную группу быстрого реагирования, если на полицию вдруг решит обрушиться банда вооруженных валькирий из Валгаллы.

Где была бы Южно-Африканская Республика без этих вооруженных групп быстрого реагирования? На каждого сотрудника Полицейского Управления ЮАР приходится четыре с половиной сотрудника частных охранных компаний. Эти люди имеют лицензию на ношение оружия, и их главная задача – оберегать белый средний класс от вооруженных ограблений и нападений. Их подопечные проживают в немыслимо роскошных кварталах, характерные черты которых – высокие стены, заборы под напряжением, оснащенные электроникой, и высокий уровень тревоги.

Однако благодаря вооруженным группам, а отчасти из-за того, что жизнь тут всегда была такой, белые гораздо реже становятся жертвами преступлений по сравнению с черными и цветными, поскольку средоточие насильственных преступлений – это городские окраины. Тем не менее после отмены апартеида вооруженные охранники сыграли важнейшую, хотя и не слишком заметную роль в поддержании мира в ЮАР. Хотя в Советском Союзе и странах Восточной Европы спецслужбы держали повседневную жизнь граждан под пристальным наблюдением, в этих странах существовали нормальные полицейские структуры, которые боролись с преступниками на местах, управляли дорожным движением и переводили через дорогу старушек (не обращая внимания на национальность и вероисповедание).

Южноафриканская полиция времен апартеида была другой силой – откровенно политической. Ее основным занятием было обеспечивать действие Закона о групповых территориях и держать негров и цветных в тех районах, которые были им отведены. Попасть в крупные районы или покинуть их можно было только по мостам или дорогам – в местах, которые могли легко перекрыть несколько человек с оружием и машинами. В самих этих районах южноафриканская полиция никакой работы не выполняла: пьянство, кражи, изнасилования, убийства и их последствия были проблемами, с которыми население районов должно было справляться самостоятельно (конечно, не считая тех случаев, когда правонарушитель вторгался в места проживания белых).

Полиция являлась железным кулаком апартеида. Службы безопасности (в особенности подразделения, воевавшие с коммунистами за рубежом, в таких странах, как Ангола и Мозамбик) были еще страшнее. Помимо своей основной работы – сметать с лица земли ангольские и мозамбикские деревни – в неслужебное время они подрабатывали контрабандой в ЮАР из соседних стран алмазов и прочих ценных товаров. Эти люди – не столько полиция, сколько прототип криминальных синдикатов – были не слишком милы и приятны. Часто они проходили подготовку для убийств и слепо верили в идеологию, провозглашавшую черных и цветных существами второго сорта. В таких областях, как борьба с местной преступностью, управление дорожным движением и перевод старушек через дорогу их навыки находились в зачаточном состоянии.

Когда первый министр безопасности из АНК попросил Питера Гетроу стать его главным советником по полицейской реформе, тот в полной мере представлял себе эти проблемы. «Раньше полиция сосредотачивалась в большинстве своем в белых кварталах, и тут вдруг ни с того ни с сего отменяют законы о пропускном режиме, и люди могут ходить где угодно, – вспоминал он. – Копы больше не могли кого-нибудь отлупить, чтобы выбить из него показания. Они никак не могли взять в толк всю эту белиберду о служении людям. Они же всегда приказывали людям что-то делать, а теперь должны были им служить! За эти последовала такая суматоха – вы и представить себе не можете… Приезжают сюда шведы и голландцы и внушают им, что полицейский должен уважать права человека! Это они южноафриканской полиции-то!» – и Гетроу заливается смехом, вспоминая, как «ударные отряды» скандинавов в шерстяных свитерах проповедовали костоломам-бурам с боевыми шрамами, как облегчать страдания людей.

В первой половине 90-х годов Нельсон Мандела и либеральные союзники его АНК отдавали себе отчет в том, что полиция апартеида представляет собой угрозу для мирного переходного периода. Гетроу утверждает, что кое-кто из недовольных белых принялся раздувать первые искры гражданской войны среди зулусов, между сторонниками АНК и более консервативной «Партией Свободы Инката». Делали они это потому, что, если бы между зулусами разгорелся конфликт, он нанес бы смертельный удар по власти черного большинства. Если бы в ответ на эту войну белые стали мобилизовать свои силы под предлогом самообороны, южноафриканская полиция оказалась бы их ополчением, дожидавшимся своего часа.

«Поэтому мы разработали продуманную стратегию, – рассказывал Гетроу. – У вас имеется мощная полиция безопасности, которую новое правительство боится. Первая задача – выявить цепочку или систему важнейших фигур, которые отдают приказы полиции – хорошо известных высокопоставленных полицейских, а затем устранить это звено и тем самым разрушить цепочку».

Однако выбрасывать их на улицу было слишком рискованно: последнее, что можно было бы захотеть, – это группа обозленных полицейских, с их не менее несчастливыми верными подчиненными, работающими в городе. В отличие от россиян, восточноевропейцев и американцев, после вторжения в Ирак в 2003 году правительство Южной Африки понимало, что нельзя просто так уволить полицейских и военных, а потом ожидать, что общество останется стабильным. «Поэтому мы собрали их и сказали:

и мы, и вы, мы знаем, что вы творили страшные вещи. И я, как член АНК, тоже не могу сказать, что мы там все были ангелами – но как насчет большой пенсии? Никакого шума, никаких громких заявлений. Я не хочу вас принуждать – давайте договариваться. И они согласились. Люди пошли на это. Но хотя руководство приняло эти вознаграждения, рядовые сотрудники полиции ничего не получили, и они до сих пор испытывают острое недовольство – они уверены, что их бросили их начальники, бросил президент де Клерк и бросила Национальная партия».

Появление вооруженных групп быстрого реагирования оказалось неожиданным благодеянием, поскольку белые полицейские, которым не нравилось служить в полиции новой Южной Африки, стремились теперь держаться вместе и действовать группами. Более того, расходы на эти отряды возлагались не на государство, а на белый средний класс, который охотно платил лишние деньги, чтобы поддерживать уровень безопасности, сравнимый с тем, что был при апартеиде.

В 1998 году государство тратило на всю уголовную юстицию страны (включая суды, тюрьмы, а также полицию) 22 млрд. рэндов (4 млрд. долларов). Доходы же частных охранных фирм достигли потрясающего показателя – половины от этой суммы, 11 млрд. рэндов. Все эти деньги направлялись на наведение порядка на местах, поскольку новое правительство вынуждено было бороться с двойным злом – социальным коллапсом и расовыми конфликтами. Это изнуряло силы государства, которые неизменно оказывалось вынужденным бежать вдогонку за новой демократической реальностью.

Наиболее характерным преступлением в том очевидном беззаконии 90-х годов, которое охватило Южно-Африканскую Республику, стали угоны машин с применение оружия. Сплошь и рядом встречались истории о том, как усталых водителей, едущих с работы, на светофорах выбрасывали из машин, после чего угонщики всаживали в них пулю и со смехом удалялись. Для внешнего мира все это выглядело как жестокие автоугоны, совершаемые циничными и предприимчивыми любителями покататься, которые пользуются хаосом, сменившим апартеид. В самой же стране это служило громким напоминанием о том, что расовая проблема влияет на все и вся. Жертвами обычно оказывались белые, а преступниками – черные. Для многих белых угоны машин подтвердили их подозрения относительно негров. В атмосфере страха, которую накаляли мрачные сообщения прессы, некоторые белые стали считать, что каждый молодой негр – потенциальный угонщик, готовый наставить на них пистолет. Неграм, в свою очередь, оставалось смотреть, как состоятельные белые гордо едут по шоссе на своих роскошных легковых машинах и джипах, в то время как сами они по-прежнему не вылезали из нищеты. Разве это огромное имущественное неравенство не является самой сутью апартеида, с которым они собирались покончить, спрашивали себя они?

Вплоть до сегодняшнего дня, когда в поле зрения попадает южноафриканская уличная преступность, ее неизменно рассматривают через призму расовой политики. В частных беседах всегда именно так и происходит, а на публике этот вопрос маскируют таким образом, чтобы избежать обвинений в расизме. Эти напряженные, однако скрытые дебаты в контексте расовой политики предсказуемы и обычно ни к чему не приводят. Во всяком случае, разобраться в таком промысле, как угон машин, это помогает не слишком. В одном показательном исследовании осужденных автоугонщиков, которое провел один южноафриканский ученый из Института Криминологии ЮАР, удалось установить, что в 70% случаев угон машины был заказан. Угонщики искали определенные комплектации и модели машин и начинали действовать только тогда, когда находилась нужная. И хотя в 90% случаев угонщики угрожали владельцам огнестрельным оружием, в 90% таких ситуаций они его не применяли. Эти преступления были в первую очередь вызваны не расовой местью и не стремлением к насилию – для огромного и быстроразвивающегося криминального промысла, который охватил весь юг Африки, это был лишь источник доходов.

В конце 90-х годов в ЮАР ежегодно угонялось с применением насилия более 15 тыс. легковых машин и 5 тыс. микроавтобусов и грузовиков, и еще 100 тыс. машин похищалось в отсутствие владельцев. Около двух третей этих преступлений совершалось в одной-единственной провинции – Гаутенг, сердцем которой является Йоханнесбург, не знающий отдыха двигатель южноафриканской экономики. Большинство похищаемых машин относятся к сектору самых дорогих автомобилей – «Мерседесы», «БМВ», «Лексусы» и разнообразные джипы. Совокупная стоимость угнанного транспорта составляет миллиарды долларов. Со временем стало резко расти количество угонов с временным похищением водителя, поскольку угонщики стремились таким образом помешать охранной компании воспользоваться средствами автоматического отслеживания машин, которые стали распространенной принадлежностью машин в Южной Африке, когда во всем остальном мире их еще и не начинали использовать.

Угнанную машину заказчику обычно доставляют в течение часа, а угонщик получает около 300 долларов – это больше, чем месячный заработок большинства черных. Один из осужденных угонщиков поведал, что в особенно удачный день он мог вместе с подельниками угнать пять машин. Заказчиками украденных автомобилей были криминальные синдикаты, имевшие возможность немедленно перекрасить машину и перебить номера кузова и двигателя в соответствии с регистрационными документами, которые покупались у продажных чиновников из регистрационных инстанций по 3 тыс. долларов за комплект. После этого машины – нередко при содействии коррумпированных полицейских, среди которых много белых, – переправлялись в соседние страны: в Намибию, Ботсвану, Зимбабве, Мозамбик, Свазиленд и дальше на север, в Анголу, Замбию, Малави и Танзанию. Когда машины прибывали в место назначения, то либо продавались за наличные, либо, как поясняет Дженни Айриш, эксперт по южноафриканской организованной преступности, «становились ценной валютой и на каждом шагу использовались для оплаты других товаров, например золота и алмазов».

Для обеспечения собственного процветания большинство криминальных синдикатов вынуждено стремиться к «захвату» или «полузахвату» государственных структур на том или ином уровне. Это предполагает целую программу коррупционных мероприятий – от подкупа чиновников, ставящих на учет автомобили, до внедрения союзников в правительство и другие высокие государственные инстанции. Однако трагедия Черной Африки конца XX века в значительной степени заключается в том, что разного рода проходимцы, темные дельцы, наемники и бандиты получили возможность бороться за ключевые элементы инфраструктуры транспорта и связи. Автомобили играли при этом важную роль, являясь заменой валюты, но важнейшими транспортными средствами стали самолеты, от легких пропеллерных машин до вместительных транспортников, «илов» и «анов». Князей в этом королевстве было множество, но король – только один.

Трехмиллионный особняк в Сэндхерсте, фешенебельном районе Йоханнесбурга, произвел бы впечатление даже на две крупнейшие частные охранные фирмы в ЮАР, Chubb и ADT. Впрочем, российский мультимиллионер, которому он принадлежал, никогда и помыслить не мог бы, что для защиты своего особняка ему придется вызывать вооруженную группу. У него была собственная военизированная охрана с собственными пулеметами и собаками, круглосуточно патрулировавшая периметр и территорию особняка. Но как-то днем, в марте 1998 года, помощь понадобилась и владельцу этого дома. Стрелки в масках, превосходившие по огневой мощи охрану и вооруженные гранатами, штурмом взяли главные ворота и ворвались в кухню, где пожилая россиянка шинковала овощи. «Женщина схватила огромный арбуз и разбила его об голову одного из стрелков, после чего удар прикладом лишил ее сознания, – рассказывает пытливый репортер Андре Верлой об оказанном бабушкой отпоре. – Люди в масках унесли 6 миллионов долларов наличными, оставив нетронутыми картины и драгоценные вещи. Виктор Бут получил адресованное ему послание».

Виктор Бут, родившийся в 1967 году в Душанбе, столице советского Таджикистана, отличался языковой одаренностью и развитым умом. Окончив московский Военный институт иностранных языков, он работал в Мозамбике и Анголе, где его и застал распад Советского Союза. В обеих странах участники «холодной войны» вели ожесточенный конфликт «через посредников».

Хотя Буту было немногим за двадцать, с помощью старой советской техники он сумел осуществить ряд перебросок грузов по воздуху. Его самолеты стояли в эмирате Шарджа, а компании были зарегистрированы в другом эмирате – в Аджмане; для своих финансовых переводов по всем Объединенным Арабским Эмиратам он использовал банк Standard Charter. Опытные пилоты из бывшего СССР, работающие на этого полноватого мужчину с коротко подстриженными усами, прославились тем, что летали в регионы, охваченные боевыми действиями, куда больше никто не отваживался летать.

Бут сам признавался, что в середине 90-х снабжал оружием командира Северного Альянса, воевавшего с «Талибаном», до тех пор, пока один из его самолетов не приземлился на территории, удерживаемой талибами. По данным высокопоставленного чиновника, работавшего в администрациях Клинтона и Буша и отслеживавшего деятельность Бута, «Эмираты были единственной страной, помимо Саудовской Аравии и Пакистана, которая признала «Талибан». Именно так, через свои авиакомпании, Бут и завязал отношения с этими странами. Афганская авиакомпания «Ариана» и Бут с его самолетами сотрудничали самым активным образом». Договорившись об освобождении своих летчиков, Бут принялся поставлять оружие и «Талибану».

Примерно в то же время он перебрался в Южную Африку, несомненно, соблазнившись ее климатом и образом жизни, а также тем, что оттуда ему было проще контролировать свою расширяющуюся деятельность по поставке военных материалов для групп, участвовавших в четырех основных войнах – в Анголе, Либерии и Сьерра-Леоне, а также впоследствии в Демократической Республике Конго.

Обладая немалыми финансовыми возможностями, Бут выкупил до последнего винтика аэропорт в Мафекинге, недалеко от границы с Ботсваной, разместил там собственных механиков и управленческий персонал и даже взял на жалованье иммиграционных служащих. Другие работники Бута занимались отправкой в страны юга Африки оружия, а оттуда доставляли грузы минералов и прочих товаров, таких, как редкие виды рыб и гладиолусы (для продажи в Объединенных Арабских Эмиратах).

Однако в Южной Африке Бут явно нажил себе врагов. Через несколько дней после проникновения в его дом несколько стрелков средь бела дня открыли огонь по машине Бута, когда он ехал с двумя помощниками по Йоханнесбургу. «Или они повторили свое предупреждение, или те, кто собирался его убить, наняли кого-то из наших парней, потому что южноафриканцы вечно запарывают такую работу», – предположил один из старших оперативных сотрудников «Скорпиона», южноафриканского элитного подразделения по борьбе с коррупцией.

Но как бы ни обстояло дело, неустрашимый господин Бут решил, что он явно загостился под южноафриканским солнцем (никогда не стоит недооценивать роль хорошего климата в противозаконных махинациях). Буквально на первом же рейсе он бежал вместе с семьей обратно в Москву. С тех пор, живя в России, он благополучно спасался не только от южноафриканских киллеров, но и от Интерпола, чьи предписания стремительно теряют свою силу, едва достигнув российских границ.

Правда, в Москве он все-таки сумел приобрести нескольких новых клиентов. В 2000 году ООН опубликовала разгромный доклад о деятельности Бута, под воздействием которого Питер Хейн, ветеран борьбы с апартеидом, ставший к тому времени министром иностранных дел Великобритании, заклеймил Бута как «главного торговца смертью». Хейн указывал, что западные спецслужбы выяснили: компании Бута – это «главная линия поставок оружия, в том числе тяжелого вооружения, из Европы (преимущественно из Болгарии, Молдовы и Украины) в Либерию и Анголу, с собственными самолетами и маршрутами. ООН установила, что Бут является ключевой фигурой в паутине теневых оружейных дельцов, алмазных брокеров и прочих действующих лиц, разжигающих войны. Без него мы были бы гораздо, гораздо ближе к завершению многих конфликтов».

Хейн, сидя в своем министерском кабинете, рассказывал мне, как он начал преследовать Бута. «Когда я был министром по делам Африки, – начал он, – то начал получать много разных разведданных от МИ-6 и прочих спецслужб, в которых говорилось, что кто-то наладил систематические поставки оружия в Сьерра-Леоне через Либерию, а также в Анголу, в обмен на алмазы аллювиального происхождения. В этих отчетах мне сообщали, что все это туда ввозят самолеты Виктора Бута. И я сказал: «Итак, что мы будем со всем этим делать? Мы знаем график полетов, так почему бы нам просто не начать сбивать самолеты в воздухе?» Мои сотрудники отвечали: «Но, господин министр, вы не можете этого сделать, потому что это противоречит международному праву». Я настаивал, что мы должны это пресечь, потому что в Сьерра-Леоне эти самые вооружения, боеприпасы и прочее военное снаряжение будут действовать против наших солдат. С одной стороны, мы направили в Сьерра-Леоне британских военнослужащих, чтобы те спасали страну от повстанцев, а с другой стороны, нам известен тот самый поставщик оружия, который подвозит средства для нападения на наших солдат, и ничего не предпринимаем! В конце концов мы пресекли бизнес нескольких торговцев оружием и нанесли тяжелый урон Виктору Буту. В результате моих лоббистских усилий в Дубае, с помощью его эмира, шейха Мохаммеда, мы перекрыли ему кислород и там, после чего он вернулся в Россию».

Прошло три года, и Виктор Бут снова был в гуще событий. Только на этот раз он оказывал услуги американцам, воевавшим в Ираке. В тот момент имя Бута таинственно исчезло из списка наиболее разыскиваемых ООН людей, якобы по недосмотру правительство США и Великобритании. В частной обстановке французское правительство яростно протестовало против этого, считая, что Бут отплатил за это ответной услугой. И хотя в иракской войне у Франции были и свои корыстные интересы, не говоря о том, что и за ней числились такие постыдные деяния, как поставка африканцам оружие в обмен на минералы, все говорило о том, что на сей раз Бут взялся за нечто серьезное. Последовавшая позже буря недовольства дала чиновникам Министерства финансов США достаточно доказательств, чтобы убедить президента Буша подписать распоряжение о мерах против американских активов Бута. Тем не менее иракский эпизод деятельности Бута весьма поучителен, поскольку показывает, как преступники его калибра могут продолжать свои операции в непроглядно темном подземном мире, в котором деньги, преступность, кризисы и спецслужбы перемешиваются так тесно, что только самый опытный аналитик отличит одно от другого.

Виктор Бут – один из тех немногих современных преступников, чья деятельность вдохновила Голливуд даже не на один, а на два фильма (и там уже подумывают о третьем): недавно был снят недооцененный «Кровавый алмаз», где Леонардо ди Каприо с особой убедительностью сыграл южноафриканского наемника. А про фильм «Оружейный барон» его автор, новозеландский режиссер и сценарист Эндрю Никкол, сказал, что главный герой, Юрий Орлов, которого с большим вкусом сыграл Николас Кейдж, списан сразу с пяти человек, и одним из них, по признанию Никкола, является Виктор Бут. В этом фильме очень хорошо схвачена те легкость, с которой теневая экономика функционирует в международном масштабе, и, пожалуй, главной неточностью фильма является предположение, будто Джек Валентайн, американский агент Интерпола в исполнении Этана Хоука, имеет достаточно ресурсов и власти, чтобы представлять для Орлова серьезную угрозу. Орлов поставляет самым разным клиентам оружие из Украины и других бывших советских республик. Его главный клиент, Андре Батист, имеет жутковатое сходство со свергнутым либерийским диктатором, массовым убийцей Чарльзом Тейлором, – в одной из сцен в уплату за оружие он передает Орлову роскошную коллекцию бриллиантов.

Этот эпизод отражает суть невероятных криминальных операций: длительного, окрашенного ужасным насилием разграбления животных, растительных и, главное, минеральных ресурсов Сьерра-Леоне, Либерии, Анголы и Демократической Республики Конго в конце 1990 – начале 2000-х годов. В это многомиллиардное предприятие втянулись политики, мафиози, бизнесмены и крупные корпорации, которые неустанно трудятся, чтобы насытить и свою неутолимую жадность, и столь же неутолимый спрос мирового потребителя на мобильные телефоны и все, что блестит и сверкает.

Природа в изобилии одарила Анголу ресурсами. К сожалению, лидеры страны уже так давно заняты лишь войной, что оделять ангольский народ природными богатствами страны им недосуг. Да и не одни только ангольцы ответственны за ту бойню, которая у них творится. Еще до того, как страна в ноябре 1975 года объявила о своей независимости от Португалии, она погрязла в раздорах гражданской войны, которая молниеносно превратилась в четырехсторонний «конфликт через посредников» между советской военной разведкой и Кубой, воевавшими на стороне правящей партии МПЛА («Народное движение за освобождение Анголы»), и ЦРУ и Вооруженными силами ЮАР, столь же бесславным образом воевавшими на стороне группировки УНИТА («Национальный союз за полную независимость Анголы») Жонаса Савимби.

Эта жестокая борьба, в которой кубинские и южноафриканские войска постепенно играли все большую роль, велась до окончания «холодной войны». Наконец, в 1991 году конфликт утих, и стороны, после обильных увещеваний, согласились на перемирие, а в итоге и на проведение выборов. Савимби потерпел поражение, а некоторые из его боевиков сложили оружие. Рядовые ангольцы отчаянно желали покончить с военной тиранией. В мире друзей у партии УНИТА не было, если не считать таких тузов криминала, как заирский президент Мобуту Сесе-Секо. Итак, теперь все точно было кончено? Только самоубийца стал бы искать сейчас новый повод к войне. Поэтому Савимби решил сыграть на алчности горстки богатых ангольцев и немалого количества иностранцев и захватил большую часть самых производительных алмазных шахт и аллювиальных выработок.

Гампиеро, люди, которые рискуют жизнью, перекапывая русла рек в поисках алмазов, чем-то сродни рыбакам с реки Урал, добывающим осетра: и те и другие занимаются грязной и опасной работой, получая от этого скромный доход, но сверх меры обогащая других. По самым скромным оценкам, к 1999 году УНИ-ТА менее чем за десятилетие получила от своих алмазных операций 4 млрд. долларов прибыли. В то время в алмазной отрасли не было никого, кто не работал бы с «военными», или «кровавыми», алмазами (их называют так из-за смертей, которыми оплачено их поступление на рынок): от неимоверно могущественного южноамериканского конгломерата «Де Бирс» до индийских мастерских, в которых гранят 80% мировых алмазов, и многочисленных дельцов Антверпена, Тель-Авива, Лондона и Нью-Йорка.

Торговый цикл был отлажен идеально. Оружие, выпущенное преимущественно в Восточной Европе и бывшем СССР (но иногда и в Западной Европе, Израиле и США), доставлялось самолетами в Африку, в охваченные войной регионы. Особенно желанными гостями были там российские пилоты, так как они нередко знали эту местность еще со времен «холодной войны». Оружие обменивалось на алмазы, которые распространялись в Южной Африке, Израиле и на севере Европы и после продажи подлежали обычной огранке, чтобы затем обрести идеальную форму и поступить в розничную продажу. Единственные, кто оказывался в проигрыше, – это убитые и искалеченные ангольцы, все же остальные (в том числе государственная казна России, США и стран Европы) получали внушительные прибыли.

Вооруженные конфликты времен «холодной войны» порождала борьба идеологий: особой конкуренции за нефть, алмазы или лес между США и СССР не было, поскольку обе сверхдержавы имели широкий доступ к этим ресурсам. Мятежникам не нужно было финансировать собственные операции, поскольку они получали помощь от поддерживавшей их сверхдержавы. Эта борьба двух полюсов отчасти была сдерживающим фактором для добычи и продажи природных ресурсов с целью вести гражданскую войну, хотя миллионы вьетнамцев, корейцев, эфиопов, гватемальцев и афганцев могли бы по понятным причинам возразить против этого.

Когда же этого сдерживающего фактора не стало, противники в гражданских войнах принялись искать самые простые источники денег. Особенно легко решали эту задачу африканские вооруженные формирования в районах, богатых полезными ископаемыми, которые можно было легко добывать. Почти все «алмазные войны» велись в странах, где алмазы имеют аллювиальное происхождение и залегают в руслах рек, поскольку у повстанцев нет ни времени, ни денег для обустройства глубоких шахт. Однако положение Африки невыгодно из-за того, что ее товары продаются на западных рынках легально. Возможно, торговцы алмазами и ювелиры лишены заоблачного общественного положения, но они определенно стоят выше наркодилеров, и мало кто рискнет утверждать, что их занятие аморально.

Но дело не только в алмазах. В середине 90-х годов в Заире (с тех пор переименованном в Демократическую Республику Конго) был свергнут президент Мобуту, и на это наложились последствия геноцида в Руанде и деятельность на востоке ДРК изгнанного оттуда ополчения хуту. Площадь ДРК составляет две трети от площади Индии, однако населения там в двадцать раз меньше. В 1998 году разгорелся конфликт, который по размерам вовлеченных в него армий и количество погибших сопоставим с Первой мировой войной в Европе: до 4 млн. смертей за 5 лет. Конфликт был неимоверно сложен и серьезно обескровил не только страну, но и Африку в целом, так как его последствия сказывались далеко за пределами Демократической Республики Конго.