Текст книги "Последние похождения Арсена Люпэна. Часть I: Двойная жизнь Арсена Люпэна"

Глава 7
Оливковый редингот

I

Четверть первого. Ресторан близ площади Мадлен. Князь обедает. За соседний столик садятся двое молодых людей. Он здоровается с ними и вступает в разговор как с давними знакомыми.

– Вы тоже участвуете в экспедиции, не так ли?

– Да.

– Сколько вас всего?

– Кажется, шесть. Каждый подходит своей дорогой. Встреча с господином Вебером в без четверти два, около дома уединения.

– Хорошо, я буду.

– Как так?

– Разве не я веду это дело? Не я ли должен найти господина Ленормана, поскольку объявил об этом во всеуслышание?

– По-вашему, патрон, господин Ленорман жив?

– Уверен. Со вчерашнего же дня уверен также, что Альтенгейм и его банда доставили господина Ленормана и Гуреля на мост Буживаль и сбросили их в воду. Гурель утонул, а Ленорман выплыл. В должное время я все это докажу.

– Но почему он не показывается, если жив?

– Потому, что не находится на свободе.

– Значит, сказанное вами – правда? Его держат в подвалах виллы Глициний?

– Все об этом говорит.

– Но вы – как вы об этом узнали? По какому признаку?

– Это уже моя тайна. Все, что могу вам сообщить, это что развязка будет… как бы сказать… сенсационной. У вас все?

– Да.

– Моя машина – за площадью. Поедете со мной.

В Гарше Сернин отослал свой автомобиль, и они прошли к тропе, которая вела к школе Женевьевы. Там он остановился.

– Слушайте меня, ребята: вот самое важное. Вы позвоните в дом уединения. У вас есть на то право, ведь вы – инспектора. Пройдете к флигелю Гортензии, который не занят. Спуститесь там в подвал и увидите старый ставень; достаточно приподнять его, чтобы обнаружить вход в туннель, который я недавно нашел; он напрямую сообщается с виллой Глициний. Им пользовались для контактов служанка Гертруда и барон Альтенгейм. По нему господин Ленорман проследовал, чтобы, в итоге всего, попасть в руки своих врагов.

– Вы так думаете, патрон?

– Да, я так думаю. Дальше. Вы убедитесь в том, что туннель в том самом состоянии, в котором я оставил его нынешней ночью, что обе двери, которые его запирают, теперь открыты, и в углублении, около второй двери, лежит пакет, завернутый в черную саржу, который я туда положил.

– Развернуть его?

– Не нужно; в нем – смена одежды. Идите и старайтесь не быть на виду. Я вас жду.

Десять минут спустя они вернулись к нему.

– Обе двери открыты, – сказал один из Дудвилей.

– Пакет из саржи?

– На месте, около второй двери.

– Отлично. Теперь час двадцать пять. Вебер на подходе со своими героями. За виллой будут наблюдать. Как только Альтенгейм войдет, ее оцепят. Сам я, по уговору с Вебером, позвоню. Это будет началом моего плана. Вперед; уверен, скучать не придется.

И, отпустив братьев, Сернин удалился по дорожке, ведущей к школе, продолжая про себя:

«Все идет как можно лучше. Сражение будет дано на том поле, которое выбрал я сам. Я непременно должен выиграть, избавиться от обоих противников и остаться единственным в деле Кессельбаха… Единственным, с двумя прекрасными козырями: Пьер Ледюк и Штейнвег… И еще – король… То есть Биби… Остается еще, правда, загвоздка: что может сделать Альтенгейм? У него, конечно, тоже есть план наступления. С какой стороны поведет он атаку? И можно ли допустить, что она им еще не начата? Тревожный вопрос. Не выдал ли он меня полиции?

Он обходил лужайку перед школой, ученицы которой были еще на занятиях, и постучал в дверь.

– Вот и ты! – сказала госпожа Эрнемон, открывая. – А где Женевьева? Ты оставил ее в Париже?

– Для этого требовалось, чтобы Женевьева там побывала, – ответил он.

– Но она туда поехала по твоему вызову.

– Что ты говоришь?! – воскликнул он, схватив ее за обе руки.

– Как так? Тебе ведь это известно лучше, чем мне!

– Ничего я не знаю… Ничего не знаю… Говори же!

– Разве ты ей не написал, что она должна приехать к тебе на вокзал Сен-Лазар?

– И она отправилась?

– Ну да… Вы должны были пообедать вместе в отеле Риц…

– Письмо… Покажи мне письмо!..

Она поднялась наверх и принесла письмо.

– Но, несчастная, разве ты не заметила, что это подделка? Почерк подделан неплохо, но письмо фальшиво… Это бросается в глаза!

Он с яростью прижал кулаки к вискам:

– Вот он, тот удар, которого я ждал! Ах, проклятый! Он воспользовался ею, чтобы напасть… Но откуда ему известно?.. Э, нет, он ничего не знает… Вот уже два раза он пытается до нее добраться, но это – ради самой Женевьевы, он в нее, видимо, влюбился… О, нет, такое – никогда! Послушай, Виктуар, ты уверена, что она его не любит?.. Ну вот, я схожу с ума! Постой-ка… Постой… Я должен поразмыслить… И – такой неподходящий момент…

Он посмотрел на часы.

– Час тридцать пять… Время еще есть… дурак! Время – для чего? Разве я могу знать, где она теперь?

Он метался по вестибюлю, словно обезумев, и его старая кормилица не могла прийти в себя от удивления при виде того, как он волнуется, как мало владеет собой.

– В конце концов, – заметила госпожа Эрнемон, – Женевьева могла почуять в последний момент ловушку…

– Но где же она может быть?

– Возможно, у госпожи Кессельбах?

– Правда… Правда… Ты права! – воскликнул он с внезапной надеждой.

И бегом направился к дому уединения.

По пути, у ворот он встретил братьев Дудвиль, входивших к консьержам, от которых открывался вид на дорогу, что позволяло наблюдать за подходами к вилле Глициний. Не останавливаясь, он прошел прямо к флигелю Императрицы, вызвал Сюзанну и попросил провести его к госпоже Кессельбах.

– А где Женевьева? – спросил он вдову.

– Женевьева?

– Да, ее у вас не было?

– Нет, уже несколько дней.

– Но она должна прийти, не так ли?

– Вы так думаете?

– Уверен. Больше ведь ей некуда пойти. Может быть, вы забыли?

– Я напрасно пытаюсь вспомнить. Уверяю вас, мы не уславливались о встрече.

И добавила с внезапным испугом:

– Но вы чем-то обеспокоены? С Женевьевой что-нибудь случилось?

– Нет, ничего…

Он уже умчался. Внезапная мысль поразила его: а вдруг барона нет на вилле Глициний? А вдруг время встречи изменено?

– Я должен его повидать, – решил он. – Любой ценой.

И побежал, в растерянности, безразличный к окружающему. Но перед входом мгновенно обрел опять самообладание. Он увидел заместителя шефа Сюрте, разговаривавшего с братьями Дудвиль. В обычном состоянии, правда, от него бы не укрылось, что господин Вебер едва приметно вздрогнул, как только он появился. Но он не обратил на это внимания.

– Господин Вебер, не так ли? – спросил он.

– Да. С кем имею честь?

– Князь Сернин.

– Очень хорошо. Господин префект полиции сообщил мне, какую важную услугу вы оказали нам, мсье.

– Услуга будет полной только тогда, когда я вручу вам обоих бандитов.

– Это случится скоро. По-моему, один из них как раз вошел в дом… Весьма крепкий мужчина с моноклем.

– Вы правы, это барон Альтенгейм. Ваши люди на месте, господин Вебер?

– Да, в засаде на дороге, в двухстах метрах отсюда.

– Так вот, господин Вебер, мне кажется, что вы можете их собрать и привести сюда, к входу. Отсюда мы двинемся к вилле. Я позвоню. Поскольку барон знает меня, он мне, вероятно, откроет. И я войду… вместе с вами.

– Отличный план, – заметил Вебер. – Я сейчас вернусь.

Он вышел из сада и пошел по дороге, в сторону, противоположную вилле.

Сернин схватил за руку одного из братьев Дудвиль.

– Жак, беги за ним. Займи его чем-нибудь… Пока я проникну в виллу… А после – оттягивай штурм… как только сможешь, под разными предлогами… Мне нужно десять минут. Пусть окружают виллу, но не врываются. Ты, Жан, встанешь во флигеле Гортензии у входа в подземный туннель. Если барон попытается из него выбраться, разбей ему башку.

Дудвили ушли. Князь поспешил к высокой железной решетке ко входу в виллу Глициний.

Решится ли он позвонить?

Вокруг не было ни души. Одним прыжком он бросился на решетку, поставив ногу на край замка; цепляясь за перекладины, опираясь коленями, взбираясь силой рук все выше и выше, он сумел, рискуя застрять на острых пиках, перелезть через забор и спрыгнуть наземь. За оградой был мощеный двор, который он быстро пересек. Князь взбежал по ступенькам перистиля с колоннами, на который выходили окна, доверху закрытые ставнями.

Пока он гадал, как бы забраться внутрь, дверь с металлическим стержнем приоткрылась – он сразу вспомнил двери виллы Дюпон. И Альтенгейм появился перед ним.

– Объясните, прошу вас, князь, – сказал барон, – вы всегда врываетесь таким образом в частные владения? Я буду вынужден обратиться к жандармам, дорогой!

Сернин схватил его за глотку и повалил на диванчик, стоявший в прихожей.

– Женевьева!.. Где Женевьева?.. Если ты сейчас же не скажешь, что ты с нею сделал, мерзавец…

– Прошу тебя заметить, – пролепетал барон, – что ты мешаешь мне говорить.

Сернин отпустил его.

– К делу! Да побыстрее! Отвечай! Женевьева?

– Есть дело, – отозвался барон, – гораздо более срочное, особенно если разговор идет между такими молодцами, как мы с тобой. Для этого надо надежно уединиться.

Он старательно запер дверь, задвинув засовы. Затем, отведя Сернина в соседний салон, большую комнату без мебели и занавесок, сказал:

– Теперь я в твоем распоряжении. Чем могу служить, князь?

– Женевьева?

– Она чувствует себя прекрасно.

– Ах! Ты признаешься!

– Еще бы! Скажу даже, что твоя беспечность в этом смысле меня удивляет. Как ты мог не принять мер предосторожности? Было просто неизбежно…

– Довольно! Где она?

– Твой тон невежлив…

– Где она?

– В четырех стенах… Свободна…

– Свободна?

– Да, свободна разгуливать от стенки к стенке.

– В вилле Дюпон, конечно? В той тюрьме, которую ты устроил для Штейнвега?

– Ах! Знаешь ли… Нет, она не там.

– Тогда где? Говори, иначе…

– Ну что ты, милый князь! Считаешь меня дураком, способным выдать тебе тайну, с помощью которой держу тебя за горло? Ты влюблен в эту крошку…

– Молчать! Запрещаю тебе! – вскричал Сернин вне себя.

– А что? Разве это позор? Ведь я-то в нее влюблен и потому пошел на риск…

Он не закончил речь, испуганный вдруг страшным гневом Сернина, той сдержанной, безмерной яростью, которая исказила его черты.

Они долго всматривались друг в друга, пытаясь найти, каждый по-своему, слабое место у противника. Наконец Сернин сделал шаг к барону и произнес четко, более угрожая, чем предлагая союз:

– Послушай же. Помнишь, ты как-то предлагал мне объединиться? Дело Кессельбаха – на двоих… Действовать вместе… Разделить прибыли… Я отказался. Сегодня я согласен.

– Слишком поздно.

– Погоди. Я согласен на большее – отступиться от этого дела. Ни во что более не вмешиваюсь. Ты получишь все. При надобности даже готов тебе помочь.

– Условия?

– Женевьева. Скажи, где она?

Барон пожал плечами.

– Ты мелешь чепуху, Люпэн. Просто больно слушать… В твоем-то возрасте…

Между обоими противниками опять воцарилось грозное безмолвие. Наконец барон саркастически усмехнулся:

– До чего, однако, приятно видеть, как ты хнычешь, как просишь, как нищий, милостыню. Теперь можно сказать: простой солдат утер нос генералу…

– Болван, – прошептал Сернин.

– Князь, я пришлю тебе вечером своих секундантов… если ты будешь еще на этом свете.

– Болван! – с бесконечным презрением повторил Сернин.

– Хочешь, покончим со всем сразу? Как хочешь, князь, настал твой последний час. Можешь поручить свою душу Господу. Улыбаешься? Напрасно. У меня перед тобой – огромное преимущество: я убиваю… Если в том есть необходимость. А она теперь появилась.

– Болван! – еще раз сказал Сернин.

Он вынул часы.

– Два пополудни, барон. Тебе осталось не более нескольких минут. В пять минут, в десять минут третьего, не позднее, господин Вебер и полдюжины молодцов, не привыкших кого-нибудь стесняться, взломают двери твоего логова и схватят тебя за ворот. Теперь не следует усмехаться тебе. Тот выход, на который ты рассчитываешь, раскрыт. Я знаю его, и он – под охраной. Так что попался ты теперь по-настоящему. Это эшафот, старина.

Альтенгейм побледнел. Он пробормотал:

– Ты на это пошел?.. Ты имел низость?..

– Дом окружен. Штурм неминуем. Говори, и я тебя спасу.

– Но как?

– Люди, охраняющие выход из флигеля, – мои люди. Я дам тебе пароль для них, и ты спасен.

Альтенгейм немного подумал, казалось – заколебался, но вдруг, решившись, объявил:

– Пустая болтовня. Ты не так наивен, чтобы самому броситься в пасть льва.

– Ты забыл о Женевьеве. Не будь ее – меня не было бы здесь. Говори.

– Нет.

– Пусть так. Подождем. Сигарету?

– Охотно.

– Ты слышишь? – спросил Сернин несколько секунд спустя.

– Да… Да… – ответил Альтенгейм, поднимаясь.

Послышались удары, потрясавшие чугунный забор. Сернин сказал:

– Даже без положенных требований – открыть именем закона… Никаких предупреждений… Ты все стоишь на своем?

– Более чем когда-либо.

– Понимая, что с их средствами они скоро будут здесь?

– Будь они в этой комнате, я бы все равно тебе отказал.

Калитка открылась. До них донесся скрип петель.

– Дать себя поймать – это еще понятно, – сказал Сернин, – но протягивать самому руки, чтобы на них надели наручники, – для этого нужно быть идиотом. Давай, не упрямься. Говори и сматывайся.

– А ты?

– Я останусь. Чего мне бояться?

– Тогда погляди.

Барон указывал ему щель в ставнях. Сернин заглянул в нее и отшатнулся.

– Ах, ты, бандит, ты тоже меня выдал! Там уже не десяток, там полсотни, сотня, там две сотни полицейских, которых привел Вебер!

Барон откровенно потешался:

– И если их столько, значит, речь идет о Люпэне, не так ли? Для меня хватило бы и полдюжины.

– Ты заявил в полицию?

– Да.

– И что привел в доказательство?

– Твое имя. Поль Сернин, то есть Арсен Люпэн.

– И ты до этого докопался один, ты сам? До того, о чем никто ни разу не подумал? Вот еще! Это угадал тот, другой, признайся!

Он смотрел сквозь щель. Тучи полицейских рассыпались вокруг виллы. Удары сотрясали уже парадную дверь.

Пора было поразмыслить либо об отступлении, либо об исполнении плана, который он придумал. Но отлучиться хотя бы на мгновение – означало бы оставить Альтенгейма, и кто мог бы поручиться, что в распоряжении барона не оставалась еще одна лазейка, по которой он мог удрать? Эта мысль привела Сернина в смятение. Барон – на свободе! Барон, вольный возвратиться в то место, где держит взаперти Женевьеву, и подвергнуть ее пыткам, и навязать ей рабство своей омерзительной страсти!

Не в силах выполнить намеченное, вынужденный сымпровизировать новый план, причем – в ту же самую секунду, подчинив все необходимости предотвратить опасность, которая грозила Женевьеве, Сернин пережил мгновения жестоких колебаний. Пронизывая глаза барона пристальным взором, князь больше всего стремился вырвать у того тайну и уйти; он не пытался теперь даже его убедить, такими бесполезными казались ему слова. И, продолжая об этом думать, он спрашивал себя, какими могли быть теперь мысли барона, какое оружие оставалось еще в его руках, что давало ему надежду на спасение. Дверь вестибюля, хотя и надежно запертая на засов, хотя и обитая листами железа, зашаталась под ударами. Голоса, смысл слов все яснее доносились до них.

– Ты все еще уверен в себе, – заметил Сернин.

– Клянусь дьяволом! – воскликнул барон и, подставив ему подножку, бросил его наземь и пустился бежать.

Сернин тут же вскочил на ноги, вбежал в небольшую дверцу под парадной лестницей, за которой исчез барон, и, скатившись по каменным ступенькам, оказался в подвале… Узкий кулуар, просторный низкий зал, почти в полном мраке… И вот уже перед ним Альтенгейм, на коленях, пытающийся открыть створку люка.

– Идиот! – крикнул Сернин, бросаясь на него. – Ты же знаешь, что в конце подземного хода ждут мои люди с приказом убить тебя как собаку… Если только… Если только у тебя нет другого выхода, примыкающего к этому… Ага, вот оно что, черт возьми! Я угадал!.. И ты вообразил…

Борьба завязалась яростно. Альтенгейм, настоящий великан, наделенный редкостной мускулатурой, охватил противника руками и пытался его задушить.

– Ну да… Ну да… – с трудом говорил при этом князь, – у тебя все по плану… Пока я не могу действовать руками, преимущество – за тобой… Но сколько ты сможешь меня удерживать?..

И тут он вздрогнул. Створка люка, на которой топтались борющиеся и которая упала было на место, казалось, опять пришла в движение. Он чувствовал, какие усилия кто-то третий прилагал для того, чтобы ее приподнять. Это, видимо, почувствовал и барон, так как он теперь изо всех сил старался оттащить князя в сторону, чтобы люк мог открыться.

«Это тот, другой! – подумал Сернин с тем безотчетным ужасом, который вызывал у него таинственный незнакомец. – Тот, другой! Если он выберется наверх, я погиб!»

Незаметными движениями Альтенгейм сумел отодвинуться и пытался увлечь противника за собой. Но тот цеплялся ногами за его ноги, изворачиваясь, чтобы высвободить одну из рук.

Наверху, над ними, слышались тяжелые удары, словно кто-то пробивал себе дорогу тараном.

«У меня еще пять минут, – подумал Сернин. – Минуту спустя этот громила должен быть…»

И громко произнес:

– Внимание, милый мой! Теперь – держись!

С невероятным напряжением он сомкнул колени. Барон взвыл – его бедро оказалось вывернутым. И тогда князь, пользуясь моментом, еще одним отчаянным усилием выпростал правую руку и схватил его за глотку.

– Вот так! Теперь нам стало удобнее. Ну нет, не стоит доставать нож… Иначе задушу тебя, как цыпленка… Ты видишь, я еще соблюдаю приличия… Не слишком еще жму… Ровно столько, чтобы отбить у тебя охоту трепыхаться…

Продолжая говорить, он извлек из кармана тонкий, но крепкий шнурок и одной рукой, с невероятной ловкостью связал барону кисти рук. Едва дыша, тот не оказывал уже особого сопротивления. Несколькими четкими движениями Сернин крепко его связал.

– Ах, какие мы разумные! В добрый час! Тебя просто не узнать. Теперь, на случай, если тебе захочется смыться, – вот моточек проволоки, которым мой скромный труд будет завершен… Сначала – ручки… Теперь – ножки… Вот так. Боже, какой ты теперь пай-мальчик!

Между тем барон стал потихоньку приходить в себя. Он пролепетал:

– Если ты меня выдашь, Женевьева умрет.

– Ну да! Почему? Объясни.

– Она заперта. Никто не знает, где. Без меня она умрет с голоду. Как и Штейнвег…

– Да, но ты скажешь мне…

– Ни за что.

– Скажешь. Не теперь, сейчас уже поздно, но в эту ночь.

Он наклонился над ним и тихо, на ухо, сказал:

– Послушай, Альтенгейм, и пойми как следует. Скоро тебя сцапают. Спать сегодня будешь в камере. Это неотвратимо; сам я не могу тут ничего поделать. Завтра тебя повезут в тюрьму Санте, а после – знаешь куда… Так вот, даю тебе последний шанс спастись. В эту ночь – ты слышишь, в эту ночь – я пройду в твою камеру в Депо[3]3
  Тюрьма предварительного заключения для задержанных.


[Закрыть], и ты скажешь мне, где находится Женевьева. Два часа спустя, если только не соврешь, ты будешь свободен. Иначе… Иначе тебе просто не дорога жизнь.

Барон не отвечал. Сернин поднял голову и прислушался. Сверху доносился страшный грохот. Дверца начала поддаваться. По плиткам вестибюля и полу салона грохотали башмаки – господин Вебер и его люди искали свою добычу.

– Прощай, барон, подумай до вечера. Камера – отличная советчица.

Сернин столкнул своего пленника с люка и поднял створку. Как он и ожидал, внизу, на ступеньках лестницы уже никого не было. Он стал спускаться, оставив за собой открытый люк, как будто собирался вернуться. За двадцатью ступеньками начинался кулуар, который господин Ленорман и Гурель прошли в противоположном направлении. Он вступил в него и внезапно вскрикнул. Впереди, чувствовалось, кто-то был.

Сернин включил электрический фонарик. Подземный ход был пуст.

Тогда он взвел курок револьвера и громко сказал:

– Тем хуже для тебя! Буду стрелять!

Ответа не было. Ни малейшего шума.

«Мне это, вероятно, почудилось, – подумал он. – Это создание стало для меня наваждением. Давай! Если хочешь добраться до выхода, надо поторопиться… Ямка, в которой лежит сменное платье, уже близка… ты берешь пакет – и партия сыграна. Да какая партия! Одна из лучших в карьере Люпэна!»

Он наткнулся на открытую дверь и остановился. Справа находилась выемка, та самая, которую господин Ленорман выкопал, чтобы избежать прибывавшей воды. Он нагнулся и направил сноп света в эту выемку.

– Ох! – воскликнул он с дрожью. – Не может быть! Дудвиль, наверно, оставил пакет немного дальше.

Но не к чему было искать, всматриваться во тьму. Пакета на месте не было. Как не было уже у него сомнения в том, что его забрало то самое таинственное существо.

«Жаль, жаль… Все складывалось так удачно… Вся история пошла по естественному пути, я мог с уверенностью достигнуть цели. Сейчас задача в том, чтобы побыстрее испариться… Дудвиль во флигеле… Отступление обеспечено… Шутки в сторону – надо поспешить и продолжить, если можно, дело… А потом мы займемся им… Пускай он побережется моих когтей, этот чертов некто…»

Но новый возглас вырвался у него вскоре – возглас отчаяния. Он добрался до второй двери, и она, последняя перед флигелем, была заперта. Он попытался с размаху ее высадить. Дверь не поддавалась. Делать было нечего.

«На этот раз, – подумал он, – я действительно погорел».

Сернин устало опустился на землю. Он еще раз убедился в своей слабости перед лицом таинственного существа – сообщника барона. Альтенгейм был не в счет. Тот, другой, творение безмолвия и мрака, – тот, другой, его подавлял, путал все его комбинации, лишал его сил коварными, дьявольскими выпадами.

Он был побежден.

Вебер скоро найдет его здесь, в пещере, – загнанного, подобно дикому зверю.