Текст книги "Последние похождения Арсена Люпэна. Часть I: Двойная жизнь Арсена Люпэна"

Он еще подумал и произнес:

– И еще одно доказательство, дающее ответ на один из ваших вопросов, господин премьер-министр. Полагаете ли вы, что Чемпэн последовал бы за этим человеком по кулуарам и лестницам гостиницы, если не был с ним знаком?

Факты нагромождались друг на друга. Истина, более или менее вероятная, проступала все больше. Немало обстоятельств, наиболее, видимо, интересных, оставалось под покровом тайны. Но сколько уже пролилось света! При неизвестности мотивов, которые их вызвали, как ясно уже была видна череда деяний, совершившихся в то трагическое утро!

Настала тишина; каждый размышлял, взвешивал в уме доводы, возражения. Наконец, Валенглей воскликнул:

– Дорогой Ленорман, все это идеально… Вы меня убедили… Но, в сущности, мы таким образом не продвинулись ни на шаг.

– Как так?

– Ну конечно. Цель этой нашей встречи вовсе не была в том, чтобы расшифровать часть загадки, которую, не сомневаюсь, рано или поздно вы разгадаете целиком. Наша цель – возможно более полно удовлетворить требования общественного мнения. Однако, будь Люпэн убийцей или нет, будь в этом деле двое виновных или трое, или даже один, это не дает нам ни его имени, ни его адреса. И у общества по-прежнему остается пагубное убеждение, что правосудие бессильно.

– Что я могу тут поделать?

– Вот именно, вы можете доставить публике то удовлетворение, которого она ждет.

– Разве этих объяснений еще недостаточно?

– Слова! А требуют от нас дел. Только одно удовлетворит всех, это – арест.

– Дьявол! Мы не можем ведь арестовать первого встречного!

– Лучше так, чем не арестовывать никого, – сказал Валенглей, смеясь… – Давайте, подумайте хорошенько… Вы уверены в невиновности, скажем, Эдвардса, слуги Кессельбаха?

– Совершенно уверен… И потом – нет, господин премьер-министр, было бы опасно, смешно… Я уверен, что сам господин генеральный прокурор… Существуют только два лица, которых мы вправе арестовать… Убийца, которого я не знаю… И Арсен Люпэн.

– И что же?

– Не так просто арестовать Арсена Люпэна… По крайней мере, на это нужно время, целая система мер… Которые я еще не успел скомбинировать, поскольку считал Люпэна окончательно вышедшим из игры… либо умершим.

Валенглей топнул ногой с нетерпением человека, привыкшего к тому, чтобы его желания исполнялись немедленно.

– И все-таки… И все-таки… Дорогой Ленорман, надо!

Надо – также ради вас. Не можете же вы не знать, что у вас есть могущественные враги, и… Не будь здесь меня… Недопустимо, наконец, чтобы вы, Ленорман, вы сами так упорно уходили в сторону… А сообщники – какие у вас намерения насчет них? В деле не только Люпэн. Есть еще и Марко. И есть еще тот негодяй, который сыграл роль господина Кессельбаха, спустившись в сейфовый зал Лионского кредитного банка.

– Последнего из них, скажем, будет достаточно, господин премьер-министр?

– Будет ли мне его достаточно! Черт побери! Еще бы!

– Хорошо, дайте мне восемь дней на его арест.

– Восемь дней! Но счет не идет на дни, дорогой Ленорман, а на часы.

– Сколько же вы мне на это даете, господин премьер-министр?

Валенглей вынул часы и сказал со смешком:

– Десять минут.

Шеф Сюрте тут же вынул свои и твердо отчеканил:

– Четыре будут лишними, господин премьер-министр.

II

Валенглей посмотрел на него с изумлением:

– Четыре минуты лишних? Что вы хотите сказать?

– Я говорю, господин премьер-министр, что десяти минут, которые вы мне предоставили, слишком много. Мне нужны только шесть, ни единой больше.

– Вот еще, Ленорман! Ваши шутки, боюсь, чересчур…

Шеф Сюрте подошел к окну и сделал знак двоим людям, мирно прогуливавшимся по парадному двору министерства. Затем вернулся.

– Господин генеральный прокурор, – заявил он, – будьте любезны подписать ордер на арест на имя Дайлерона, Огюста-Максима-Филиппа, в возрасте сорока семи лет. Место, где указывают профессию, пока не заполняйте.

Он открыл дверь.

– Гурель, можешь войти… И ты, Дьези…

Гурель повиновался, за ним последовал инспектор Дьези.

– Наручники при тебе, Гурель?

– Да, шеф.

Господин Ленорман подошел к Валенглею.

– Господин премьер-министр, все готово. Но я решительно настаиваю на том, чтобы вы отказались от этого ареста. Он спутает все мои планы; он может привести к их полной неудаче, и ради удовлетворения общества, в сущности – ничтожного, это действие рискует все испортить.

– Господин Ленорман, я обязан заметить вам, что остается не более восьмидесяти секунд.

Шеф Сюрте подавил жест досады, прошелся по комнате, опираясь на трость, уселся с негодующим видом, словно решившись молчать, затем, отметая вдруг сомнения:

– Господин премьер-министр, первый из тех, кто войдет в этот кабинет, будет тем, чьего ареста вы только что потребовали… Вопреки моему желанию, хочу это подчеркнуть.

– Не более пятнадцати секунд, Ленорман.

– Господин премьер-министр, не потрудитесь ли вы позвонить?

Валенглей позвонил.

На пороге в ожидании приказаний вырос швейцар.

Валенглей повернулся к шефу Сюрте.

– Ну что ж, Ленорман, какие будут приказания? Кого сюда следует ввести?

– Никого.

– Но как же с негодяем, чей арест вы нам посулили? Ваши шесть минут истекли.

– Вот именно, негодяй находится здесь.

– Как так? Не понимаю, никто сюда не входил.

– Напротив.

– Ну вот… Послушайте, Ленорман… Вы, кажется, надо мной смеетесь… Повторяю, никто сюда не входил.

– В этом кабинете нас было четверо, господин премьер-министр. Сейчас нас пятеро. Кто-то, следовательно, вошел.

Валенглей подскочил.

– Что?.. Но это безумие! Что вы хотите сказать?!

Оба полицейских между тем выдвинулись в пространство, отделявшее швейцара от двери.

Господин Ленорман подошел к нему, положил ладонь на его плечо и громко объявил:

– Именем закона, Дайлерон, Огюст-Максим-Филипп, главный швейцар резиденции Совета Министров, вы арестованы.

Валенглей расхохотался:

– Вот так номер!.. Вот так номер!.. Чертов Ленорман, чего он только не выкинет! Браво, Ленорман, я давно уже так не смеялся…

Ленорман повернулся к генеральному прокурору:

– Господин генеральный прокурор, не забудьте, прошу вас, проставить в ордере профессию присутствующего здесь Дайлерона. Главный швейцар министерства внутренних дел.

– Ну да… ну да… – лепетал тем временем Валенглей, держась за бока, – главный швейцар министерства… Наш добрый Ленорман, у него случаются гениальные находки! Общество ждало ареста… И – раз! – он бросает ему арест… И кого?.. Моего главного швейцара!.. Огюста, нашего образцового слугу… Все правда, Ленорман, я знал за вами известную склонность к фантазии, но до такой степени, милый мой! Какой номер!

С самого начала этой сцены Огюст ни разу не пошевелился и, казалось, не мог ничего понять в том, что происходило вокруг. Его добрая физиономия честного и преданного подчиненного выражала полнейшее изумление. Он глядел на присутствующих, одного за другим, с ясно выраженным старанием уразуметь смысл их речей.

Господин Ленорман сказал несколько слов Гурелю, который тут же вышел. Потом, вернувшись к Огюсту, отчетливо произнес:

– Ничего не поделаешь. Ты попался. Лучший выход – бросить карты, если в игре не везет. Что ты делал во вторник?

– Я-то? Ничего. Я был здесь!

– Ты лжешь. У тебя был выходной. И ты был в городе.

– Действительно… Припоминаю… Приезжал из провинции друг… Мы гуляли в Булонском лесу…

– Этот друг зовется Марко. И гуляли вы по подвалам Лионского кредитного банка.

– Я-то! Вот еще! Марко?.. Не знаю такого.

– А это что? – спросил шеф Сюрте, сунув ему под нос пару золотых очков. – С этим-то ты знаком?

– Да нет же, да нет… Я не ношу очков…

– Не носишь, но можешь надеть, если надо, скажем, пройти в банк и выдать себя за господина Кессельбаха. Мы нашли в комнате, которую ты занимаешь под именем господина Жерома, в доме номер 5 на улице Колизея.

– Я – занимаю комнату? Я ночую в министерстве.

– Но одежду меняешь там, чтобы играть отводимые тебе роли в банде Люпэна.

Дайлерон провел рукой по лбу, покрывшемуся каплями пота. Побледнел, как стена. Пролепетал:

– Не понимаю… Вы говорите такие вещи… Такие вещи…

– Добавить еще, чтобы ты лучше понял? Вот, гляди. Это мы нашли среди обрывков бумаги, которую ты выкидывал в корзину у своего стола в передней, вот тут, рядом.

И господин Ленорман развернул листок с министерским грифом, на котором в разных местах было написано, так сказать, пробующим почерком: «Рудольф Кессельбах».

– Ну что ты на это скажешь, бравый слуга? Упражнения в подделке подписи господина Кессельбаха – это ли не улика?

Сильный удар кулаком в грудь заставил шефа Сюрте покачнуться. Одним прыжком Огюст оказался у окна, открыл его, перелез через подоконник и выскочил на парадный двор.

– Тысяча чертей! – закричал Валенглей. – Ах, бандит!

Он стал звонить, кинулся к окну, чтобы кого-нибудь позвать. Но господин Ленорман с величайшим спокойствием сказал:

– Не надо волноваться, господин премьер-министр.

– Но эта каналья, Огюст…

– Минуточку, прошу вас. Я предвидел такую развязку. Рассчитывал даже на нее. Лучшего признания не может и быть.

Под действием его хладнокровия Валенглей снова занял свое место. Несколько мгновений спустя в кабинет вступил Гурель, державший за ворот Дайлерона, Огюста-Максима-Филиппа, называвшегося также Жеромом, главного швейцара министерства внутренних дел.

– Веди его сюда, Гурель, – сказал господин Ленорман, как сказал бы «апорт!» доброму охотничьему псу, возвращающемуся с дичью в пасти. – Он вел себя прилично?

– Малость кусался, но я взял его крепко, – отвечал бригадир, показывая свою огромную, могучую длань.

– Молодец, Гурель. А теперь отвези-ка этого чудака в камеру, на извозчике. Я с вами не прощаюсь, мсье Жером.

Валенглей забавлялся вовсю. Со смехом потирал руки. Мысль, что его главный швейцар оказался сообщником Люпэна, представлялась ему приключением с очаровательным, ироническим привкусом.

– Браво, дорогой Ленорман, все это более чем чудесно. Но как вы, черт возьми, к этому пришли?

– О! Проще простого. Я знал, что господин Кессельбах обратился в агентство Барбаре, что Люпэн явился к нему якобы от этого агентства. Ведя в этом направлении следствие, я обнаружил, что разглашение сведений, допущенное вопреки интересам Кессельбаха и Барбаре, могло пойти на пользу разве что некоему Жерому, приятелю одного из служащих агентства. И если бы вы не приказали мне поторопиться с арестом, я добрался бы через него до Марко, а затем и до Люпэна.

– Вы еще доберетесь до них, Ленорман. И мы станем свидетелями самого волнующего на свете зрелища – борьбы между вами и Люпэном. Ставлю на вас!

На следующее утро в газетах появилось следующее послание:

«Открытое письмо г-ну Ленорману, шефу Сюрте.

Примите мои поздравления, милостивый государь и дорогой друг, по поводу ареста швейцара Жерома. Дело было достойно Вас и исполнено отлично.

Примите также выражения моего восхищения по поводу выдающейся изобретательности, с которой Вы доказали господину председателю Совета Министров, что я не являлся убийцей господина Кессельбаха. Ваше разъяснение было четким, логичным, неопровержимым и, главное, правдивым. Как Вам известно, я не убиваю. Спасибо, что Вы установили это также для данного случая. Уважение – моих современников и Ваше – совершенно для меня необходимо, милостивый государь и дорогой друг.

За это позвольте мне оказать Вам содействие в преследовании бесчеловечного убийцы и помочь Вам, в меру моих сил, в деле Кессельбах. В очень интересном деле, можете мне поверить, настолько интересном и достойном моего внимания, что я оставлю прибежище, в котором живу вот уже четыре года, среди книг и в обществе моего доброго пса Шерлока, призываю опять к себе своих старых товарищей и снова бросаюсь в гущу схватки.

Как неожиданны повороты в нашей жизни! Вот и я теперь – Ваш сотрудник. Смею заверить, дорогой друг и милостивый государь, что я искренне поздравляю с этим себя и высоко ценю такую милость судьбы.

Подпись: Арсен Люпэн.

Постскриптум. Еще несколько слов, которые, несомненно, Вы воспримите с одобрением. Поскольку не считаю достойным, чтобы джентльмен, имевший великую честь сражаться под моими знаменами, отныне гнил на сырой соломе ваших тюрем, должен честно Вас предупредить, что пять недель спустя, в пятницу, 31 мая, я верну свободу названному Жерому, возведенному мною в достоинство главного швейцара министерства внутренних дел. Не забудьте же дату: в пятницу, 31 мая – А.Л.»

Глава 3
Князь Сернин за работой

I

Первый этаж дома на углу бульвара Османна и улицы Курсель… Здесь живет князь Сернин, один из наиболее блестящих членов русской колонии в Париже, чье имя постоянно появляется в газетах в разделе «Путешествия и досуг».

Одиннадцать часов утра. Князь вошел в свой рабочий кабинет. Это мужчина в возрасте от тридцати пяти до тридцати восьми лет, в чьих каштановых волосах проглядывает уже несколько серебряных нитей. У него здоровый цвет лица, коротко подстриженные густые усы, бакенбарды, едва очерченные на свежей коже щек. На нем корректный серый редингот, суженный в талии, и жилет с оборкой из белого тика.

– Ну что ж, – сказал он себе вполголоса, день, вероятно, будет нелегким.

Он открыл дверь, выходящую в большую комнату, где его ждало несколько человек, и сказал:

– Варнье явился? Заходи же, Варнье!

Человек с внешностью заурядного горожанина, коренастый и крепкий, твердо ступающий на коротких ногах, по его зову приблизился. Князь закрыл за ним дверь кабинета.

– Ну, что у тебя, Варнье?

– Все готово к этому вечеру, патрон.

– Хорошо. Расскажи в нескольких словах.

– Так вот. После убийства ее мужа госпожа Кессельбах, по советам, содержавшимся в том проспекте, который вы ей прислали, избрала для жительства дом уединения для дам, находящийся в Гарше. Она поселилась в глубине сада, в последнем из флигелей; директриса сдает его внаем тем дамам, которые хотят жить отдельно от прочих обитателей пансиона, во флигеле Императрицы.

– Кто ее слуги?

– Барышня-компаньонка Гертруда, с которой она и прибыла через несколько часов после преступления, и сестра Гертруды, Сюзанна, которую выписала из Монте-Карло; она служит горничной. Обе сестры ей всецело преданы.

– А Эдвардс, слуга покойного?

– Она его не оставила при себе. Он возвратился к себе на родину.

– Она с кем-нибудь видится?

– Ни с кем. Проводит время лежа на диване. Выглядит обессиленной, больной. Часто плачет. Следователь беседовал с нею вчера в течение двух часов.

– Хорошо. Теперь – о девице.

– Мадемуазель Женевьева Эрнемон живет на противоположной стороне улицы, в проулке, который ведет прямо в поле, в третьем доме справа. Содержит частную, бесплатную школу для умственно отсталых детей. Ее бабка, госпожа Эрнемон, проживает там же.

– И, как ты мне уже писал, Женевьева Эрнемон и госпожа Кессельбах свели между собой знакомство?

– Да. Девушка приходила, чтобы попросить госпожу Кессельбах о денежной помощи для своей школы. Они, по-видимому, понравились друг другу, так как вот уже четыре дня ходят вместе в Вильневский парк, к которому примыкают и сад, и дом уединения.

– В какое время они там гуляют?

– С пяти до шести. Ровно в шесть девушка возвращается в школу.

– Итак, ты все организовал?

– На сегодня, на шесть часов. Все готово.

– И никого там не окажется?

– В это время в парке всегда безлюдно.

– Хорошо. Я там буду. Можешь идти.

Он вывел его через дверь в прихожей и, вернувшись в свой зал ожидания, позвал:

– Братья Дудвиль.

Вошло двое молодых людей, одетых с чрезмерной, пожалуй, изысканностью, с симпатичными лицами и живыми глазами.

– Здравствуй, Жан, здравствуй, Жак. Что нового в префектуре?

– Не бог весть что, патрон.

– Господин Ленорман вам по-прежнему доверяет?

– По-прежнему. После Гуреля мы – его ближайшие сотрудники. О чем свидетельствует хотя бы то, что после убийства Чемпэна он устроил нас в отеле Палас, приказав наблюдать за постояльцами, живущими на первом этаже. Гурель приходит к нам каждое утро, и мы докладываем ему обо всем, как и вам.

– Отлично. Очень важно, чтобы я был всегда в курсе всего, что говорят и делают в префектуре. Пока Ленорман будет считать вас своими людьми, я буду оставаться хозяином положения. А в самом отеле? Вы не обнаружили никакого следа?

– Англичанка, – сказал Жан Дудвиль, – которая жила в одном из номеров, уехала.

– Эта меня не интересует. У меня о ней – свои сведения. А майор Парбери, ее сосед?

Оба, казалось, заколебались. Наконец, один из братьев ответил:

– Сегодня утром майор Парбери велел отвезти его багаж на Северный вокзал, к поезду, который уходит в без десяти час. Отправился туда сам автомобилем. Мы были там к отходу поезда. Майор не появлялся.

– А багаж?

– Он поручил забрать его с вокзала.

– Кому?

– Как нам сказали на вокзале, какому-то посыльному.

– Так что след его утерян?

– Да.

– Наконец! – радостно воскликнул князь.

Братья посмотрели на него с удивлением.

– Ну да, – пояснил он, – вот вам и улика.

– Вы так полагаете?

– Очевидно. Убийство Чемпэна могло быть совершено только в одной из комнат этого коридора. Туда, к сообщнику, убийца господина Кессельбаха и привел секретаря, там его убил, там и переоделся, сообщник же после ухода убийцы перенес тело в кулуар. Но кто был сообщник? По тому, как исчезает майор Парбери, мы видим, что к этому делу он все-таки причастен. Звоните быстрее господину Ленорману или Гурелю. В префектуре должны поскорее об этом узнать. Тамошние господа и я действуем ныне рука об руку.

Он отдал им еще несколько распоряжений, касающихся их двойной роли полицейских инспекторов на службе у князя Сернина, и отпустил.

В большой комнате теперь оставалось только двое посетителей. Он ввел одного из них.

– Тысяча извинений, доктор, – сказал он ему. – Я весь в твоем распоряжении. Как себя чувствует Пьер Ледюк?

– Скончался.

– Ох, ох! – воскликнул Сернин. – После твоего утреннего сообщения этого можно было ожидать. И все-таки, бедняга недолго протянул…

– Он был выжат как лимон. Закупорка вены – и все было кончено.

– Так и не заговорил?

– Нет.

– А уверен ли ты, что с того дня, когда мы оба подобрали его под столом кафе в Бельвиле, уверен ли ты в том, что никто в твоей клинике не стал подозревать, что это он, тот самый Пьер Ледюк, которого всюду разыскивает полиция, таинственный Пьер Ледюк, которого хотел любой ценой найти Кессельбах?

– Никто. Он занимал отдельную комнату. Кроме того, я забинтовал его левую руку, чтобы никто не рассмотрел его мизинца. Что касается шрама на щеке, он был невидим под бородой.

– И ты сам за ним наблюдал?

– Сам, лично. Согласно вашим инструкциям, пользовался каждым моментом, когда он казался в сознании, чтобы его расспросить. Но не добился ничего, кроме неясного бормотания.

Князь в раздумье проговорил:

– Итак, он умер… Пьер Ледюк умер… Все дело Кессельбаха, очевидно, опиралось на него, и вот… И вот он ушел… Ничего не прояснив, не рассказав о своем прошлом… Надо ли мне влезать в эту авантюру, в которой я еще ничего толком не понимаю? Опасно… Можно пойти ко дну…

Он еще поразмыслил и воскликнул:

– Ах! Черт с ним! Останавливаться нельзя! Если Пьер Ледюк умер, это еще не значит, что я должен оставить игру. Наоборот! Да и случай слишком соблазнительный. Пьер Ледюк умер – да здравствует Пьер Ледюк!.. Ступай, доктор, возвращайся к себе. Вечером я тебе позвоню.

Врач вышел.

– Заходите, Филипп, – сказал Сернин последнему посетителю, низкорослому седому человечку в платье слуги при гостинице, причем в гостинице десятого разряда, не выше.

– Патрон, – приступил к делу Филипп, – должен вам напомнить, что в прошлую неделю вы приказали мне поступить на службу в отель Двух Императоров в Версале, чтобы наблюдать за неким молодым человеком.

– Ну да, помню… Его зовут Жерар Бопре. И что с ним?

– Совсем уже без средств.

– У него по-прежнему черные мысли?

– По-прежнему. Хочет покончить с собой.

– Это – всерьез?

– Весьма. Я нашел среди его бумаг небольшую карандашную записку.

– Ах! Ах! – молвил Сернин, пробежав глазами скупые строчки, – он объявляет о своей смерти… И это – на сегодняшний вечер!

– Да, патрон, веревка куплена и крюк закреплен в потолке.

Согласно вашим указаниям, я свел с ним знакомство, он рассказал мне о своем бедственном положении, и я посоветовал ему обратиться к вам. «Князь Сернин богат, – сказал я, – он щедр и, может быть, окажет вам помощь».

– Прекрасно. Так что, он придет?

– Он уже здесь.

– Откуда ты знаешь?

– Я за ним проследил. Он сел в поезд, приехал в Париж и теперь прохаживается туда и обратно по бульвару. С минуты на минуту он решится войти.

В то же самое мгновение слуга принес визитную карточку. Князь прочитал и сказал:

– Пригласите господина Жерара Бопре.

И, обращаясь к Филиппу:

– Проходи в вот эту комнату, не шевелись и слушай.

Оставшись один, князь прошептал:

– К чему колебания? Мне его посылает сама судьба.

Несколько минут спустя в комнату вошел высокий, стройный, светловолосый молодой человек с исхудалым лицом и лихорадочно блестящим взором. Он застыл у порога в нерешительности, полон неловкости, в позе нищего, желающего протянуть руку, но не осмеливающегося это сделать.

Разговор был коротким.

– Вы мсье Жерар Бопре?

– Да… Да… Это я…

– Я не имею чести…

– Так вот, мсье, так вот… Мне сказали…

– Кто сказал?

– Слуга из отеля… Который говорит, что служил у вас…

– Так что же, короче?

– Так вот…

Молодой человек умолк, смешавшись, подавленный высокомерным тоном князя. Сернин воскликнул:

– Тем не менее, мсье, может быть, необходимо…

– Так вот, мсье, мне сказали, что вы богаты и щедры… И я подумал, что вы могли бы…

Он оборвал речь, не в силах вымолвить свою унизительную просьбу.

Сернин подошел ближе.

– Господин Жерар Бопре, не вы ли выпустили в свет книгу стихов под названием «Улыбка весны»?

– Да, да, – обрадованно воскликнул юноша, – вы читали?

– Да… Прекрасные стихи, прекрасные… Только как вы собираетесь жить на то, что они приносят?

– Конечно… Но в тот или иной день…

– В тот день – или скорее иной, не так ли? А пока вы решили попросить у меня на жизнь?

– На хлеб, мсье.

Сернин положил ему руку на плечо и холодно произнес:

– Поэты не едят, мсье. Они питаются мечтами и рифмами. Так и поступайте. Это лучше, чем протягивать руку.

Молодой человек вздрогнул от оскорбления. Не сказав более ни слова, он поспешно направился к двери.

Сернин его остановил.

– Еще одно слово, мсье. Вы остались совсем без средств?

– Совершенно.

– И вам более не на что рассчитывать?

– Осталась последняя надежда… Я написал письмо одному из своих родственников, умоляя хоть что-нибудь мне прислать. Ответ должен прийти сегодня. Это – последний шанс.

– И если ответа не будет, вы решили, вероятно, сегодня же вечером…

– Да, мсье.

Сказано было просто и решительно.

Сернин рассмеялся.

– Боже мой! Как вы смешны, мой милый юноша! Какая наивная убежденность! Заходите ко мне снова в гости в будущем году, если пожелаете… Мы снова об этом вспомним… Так все у вас любопытно, интересно… И особенно – смешно… Ха, ха, ха!

И, не переставая смеяться, насмешливо кланяясь, он выставил его за порог.

– Филипп, – сказал затем князь, открыв дверь в соседнюю комнату, – ты все слышал?

– Да, мсье.

– Жерар Бопре на сегодня ждет телеграмму, обещание помощи…

– Да, это его последний патрон.

– Эту телеграмму он не должен получить. Если она прибудет, перехвати ее и разорви.

– Слушаюсь, патрон.

– В отеле ты сегодня один?

– Да, один, вместе с кухаркой, которая там не ночует. Хозяин – в отъезде.

– Хорошо, хозяевами будем мы. Итак, вечером, в одиннадцать часов. А теперь – катись.