Текст книги "Последние похождения Арсена Люпэна. Часть I: Двойная жизнь Арсена Люпэна"

Но звук шагов в коридоре вывел его из транса.

– Это ты, Гурель? Наконец!

– Все правильно, шеф, – доложил Гурель, тяжело дыша. Их было двое. Прошли по этому пути и вышли на площадь Дофине. Там ждал автомобиль. В нем было еще двое, один – в черном, в мягкой шляпе, надвинутой на глаза…

– Это он, – прошептал господин Ленорман, – убийца, сообщник Рибейры-Парбери. А другой?

– Это была женщина. Без шляпы. С виду – горничная… Кажется – хорошенькая… Рыжеволосая…

– Что? Ты говоришь – рыжая?

– Да.

В одно мгновение господин Ленорман повернулся, через четыре ступеньки сбежал вниз по лестнице, промчался через двор и выскочил на набережную Орфевр.

– Стойте! – крикнул он.

Экипаж «виктории», запряженный двумя лошадьми, удалялся. Экипаж госпожи Кессельбах… Но кучер услышал и придержал коней. Господин Ленорман живо вскочил на подножку.

– Тысячу раз простите, мадам, ваша помощь совершенно необходима. Позвольте, прошу, доехать с вами… Но надо спешить… Гурель, где моя машина… Отослал?.. Тогда давайте другую, любую…

Они разбежались, каждый в другую сторону. Прошло, однако, не менее четверти часа, пока привели арендованный автомобиль. Господин Ленорман кипел от нетерпения. Госпожа Кессельбах, стоя на краю тротуара, пошатывалась, держа флакон с нюхательной солью…

Наконец они сели в машину.

– Садись с шофером, Гурель; гоните прямо в Гарш.

– Ко мне? – с удивлением воскликнула госпожа Кессельбах.

Шеф Сюрте не отвечал. Он высовывался в окно, размахивал своим удостоверением, называл себя регулировавшим движение постовым. Только выехав к Кур-ла-Рену, он снова сел и промолвил:

– Умоляю, мадам, отвечайте на мои вопросы прямо. Видели ли вы мадемуазель Женевьеву Эрнемон сегодня, к четырем часам дня?

– Женевьеву? Да, я как раз одевалась, чтобы ехать в город…

– И о той заметке, объявлении в «Газете» насчет Штейнвега, вам сообщила она?

– Действительно.

– Тогда вы и приняли решение посетить Сюрте?

– Да.

– Во время разговора с мадемуазель Эрнемон вы были одни?

– Ей-богу… Не помню уже… а что?

– Постарайтесь вспомнить… не было ли в комнате одной из ваших горничных?

– Возможно… Поскольку я одевалась…

– Как их зовут?

– Сюзанна… И Гертруда…

– Одна из них – рыжая, не так ли?

– Да. Это Гертруда.

– Вы знаете ее давно?

– Ее сестра всегда мне служила… Да и Гертруда у меня уже несколько лет… Это сама честность, сама преданность…

– Короче говоря, вы за нее отвечаете?

– О! Абсолютно!

– Тем лучше… Тем лучше…

Было семь часов с половиной, яркость дневного света начала смягчаться, когда машина прибыла к подъезду дома уединения. Не заботясь более о своей спутнице, господин Ленорман бросился к консьержке.

– Горничная госпожи Кессельбах недавно вернулась, не так ли?

– Кто? Горничная?

– Да, Гертруда, одна из двух сестер.

– Но она, по-моему, и не выходила из дому, мсье, мы не видели, чтобы она выходила.

– Но кто-то ведь только что вернулся!

– О, нет, мсье, мы никому не открывали двери с… С шести часов вечера.

– И, кроме этой двери, других выходов нет?

– Никаких. Участок со всех сторон окружен стеной, и она очень высока.

– Мадам Кессельбах, – сказал господин Ленорман, – пройдемте в ваш флигель.

Они направились туда втроем. Госпожа Кессельбах позвонила в дверь. Появилась вторая из сестер, Сюзанна.

– А Гертруда дома? – спросила госпожа Кессельбах.

– Конечно, мадам. Она в своей комнате.

– Попросите ее прийти к нам, мадемуазель, – велел шеф Сюрте.

Минуту спустя Гертруда спустилась, приветливая и грациозная в своем белоснежном переднике, украшенном вышивкой. Ее личико, действительно – довольно красивое, было обрамлено рыжей шевелюрой.

Господин Ленорман долго и молча всматривался в нее, словно для того, чтобы проникнуть в глубину мыслей, минуя невинные глазки. Но спрашивать ни о чем не стал. Минуту спустя он сказал просто:

– Спасибо, мадемуазель, все в порядке. Пошли, Гурель.

Он вышел вместе с бригадиром. И уже проходя по темным аллеям сада, заявил:

– Это была она.

– Вы думаете, шеф? Она выглядела такой спокойной!

– Чересчур спокойной. Другая удивилась бы, спросила бы меня, для чего ее звали. Она – нет. Ничего кроме старательности, кроме улыбки ценой любых усилий. Только на виске я заметил капельки пота.

– И что же?

– Теперь все ясно. Гертруда – сообщница обоих бандитов, которые орудуют вокруг дела Кессельбаха либо для того, чтобы узнать и использовать тайну пресловутого проекта, либо чтобы завладеть миллионами вдовы. Вторая сестра, несомненно, тоже участвует в заговоре. К четырем часам Гертруда была предупреждена о том, что я знаю о существовании объявления, а также о том, что у меня назначена встреча с Штейнвегом. Пользуясь отъездом своей хозяйки, она спешит в Париж, встречается с Рибейрой и человеком в мягкой шляпе и приводит их ко Дворцу правосудия, где бандит конфискует в свое пользование нашего старика.

Он подумал еще и заключил:

– Все это доказывает нам: во-первых, значение, которое они придают Штейнвегу, и страх, который вызывают его предполагаемые сообщения; во-вторых, что вокруг госпожи Кессельбах плетется настоящий заговор; в-третьих, что мне нельзя терять времени, так как заговор уже созрел.

– Хорошо, – сказал Гурель, – но есть также одно необъяснимое обстоятельство. Как сумела госпожа Гертруда выйти из сада, в котором мы находимся, без ведома консьержки, и так же вернуться?

– Через тайный проход, который бандиты должны были недавно устроить.

– И который, вероятно, находится поблизости флигеля госпожи Кессельбах? – спросил Гурель.

– Возможно, – отвечал господин Ленорман, – возможно. Но у меня есть еще одна мысль…

Они проследовали вдоль стены. Ночь была светлой, и если заметить их силуэты было трудно, они, со своей стороны, видели достаточно для того, чтобы осмотреть каменную кладку и убедиться, что ни одно отверстие, как ловко оно ни спрятано, не было проделано в ограде.

– Наверно, используется лестница? – предположил Гурель.

– Нет, так как Гертруда прошла средь бела дня. И если есть потайная брешь, она не может выходить непосредственно наружу. Такое отверстие должно быть прикрыто каким-нибудь давно существующим сооружением.

– Есть только четыре флигеля, – возразил Гурель. – И во всех четырех живут.

– Извини, третий из них, флигель Гортензии, пустует.

– Кто вам сказал?

– Консьержка. Опасаясь шума, госпожа Кессельбах арендовала этот флигель, самый близкий к ее жилищу. И кто знает, может быть, она действовала под влиянием Гертруды?

Он обошел постройку. Ставни были закрыты. Он приподнял наугад щеколду в одной двери; она открылась.

– Ах, Гурель, кажется, мы попали в точку. Зайдем. Включи-ка свой фонарик… Ага, прихожая, гостиная, столовая… С ними все ясно… Здесь должен быть подвал – кухни на этом этаже нет.

– Сюда, шеф. Вот служебная лестница.

Они, действительно, спустились в кухню, довольно просторную, загроможденную садовыми стульями и другой плетеной мебелью. Прачечная, служившая также погребом, примыкала к ней, представляя взору такой же хаос наваленных друг на друга предметов.

– Там что-то блестит, шеф.

Гурель нагнулся и поднял медную шпильку с поддельной жемчужиной вместо головки.

– Вот именно, она еще блестит, – сказал Ленорман, – чего не было бы, если бы она долго пролежала в этом подвале. Гертруда не так давно побывала здесь, Гурель.

Бригадир начал разбирать нагромождение пустых бутылок, ящиков и старых, охромевших столов.

– Ты напрасно тратишь время, Гурель. Если проход находится там, можно ли было вначале удалить все эти предметы, а потом поставить их за собой на место? Погляди лучше сюда, вот вышедший из употребления ставень, который вовсе не к месту повесили на стенку с помощью гвоздя. Отодвинь-ка его в сторону.

Гурель повиновался.

Позади ставня стена была пробита. В свете электрического фонарика перед ними открылся подземный ход, углублявшийся во тьму.

II

– Как видишь, я не ошибался, – констатировал господин Ленорман. – Проход устроен недавно. Делали его наспех и ненадолго… Кладкой не укрепили. В отдельных местах – по паре стоек крест-накрест с поперечной балкой вместо потолка, это все. Сколько ни продержится – в любом случае будет достаточно для данной цели… То есть…

– То есть, шеф?

– То есть для контактов между Гертрудой и ее сообщниками… И потом, ради, вероятно, уже близкого дня похищения, точнее – дня намеченного ими волшебного, необъяснимого исчезновения госпожи Кессельбах.

Они продвигались осторожно, чтобы не наткнуться на опоры, надежность которых представлялась им сомнительной. На первый взгляд, протяженность туннеля намного превосходила те пять – десять метров, которые отделяли флигель от ограды вокруг сада. Он должен был окончиться довольно далеко от стены, по ту сторону дороги, которая проходила вдоль имения.

– Не приближаемся ли мы к Вильневу и к пруду? – спросил Гурель.

– Вовсе нет, мы идем в противоположную сторону, – сказал господин Ленорман.

Галерея постепенно шла под уклон. Им встретилась ступенька, за нею – еще одна, после чего следовал поворот направо. И в ту же минуту они наткнулись на дверь, вделанную в прямоугольник из тщательно зацементированных бутовых камней. Господин Ленорман толкнул ее, она открылась.

– Минутку, Гурель, – сказал он, остановившись, – подумаем. Не лучше ли повернуть назад?

– Но почему?

– Можно предположить, что Рибейра предвидел опасность и принял меры на тот случай, если туннель будет обнаружен. А он знает, что мы обыскиваем сад, видел также, вероятно, что мы вошли в этот флигель. Можно ли быть уверенным, что в это время он не устраивает нам ловушку?

– Но нас ведь двое, шеф!

– А если их – двадцать?

Он заглянул в дверь; подземный ход поднимался за нею вверх. Он прошел до следующей двери, на расстояние от пяти до шести метров.

– Пройдем до этого места, – сказал он, – там будет видно.

Он вошел, сопровождаемый Гурелем, которому посоветовал оставить заднюю дверь открытой, и проследовал до передней, твердо решив дальше не продвигаться. Но эта была закрыта и, хотя замок выглядел исправным, ему не удалось ее открыть.

– Заперта с той стороны, на засов, – заметил он. – Не будем шуметь и вернемся. Когда выберемся наверх, сумеем установить, по направлению галереи, ту линию, в конце которой следует искать выход из туннеля.

Они возвратились к первой двери, но тут Гурель, шедший первым, вскрикнул от неожиданности.

– Посмотрите! Она заперта!

– Как так! Я ведь тебе велел оставить ее открытой!

– Я так и сделал, шеф, но она, по-видимому, захлопнулась сама.

– Невозможно. Мы услышали бы стук.

– Что же теперь?

– Теперь… что теперь… Не знаю…

Он подошел.

– Поглядим… Здесь есть ключ… Он поворачивается… Но с другой стороны, видимо, тоже есть засов…

– Кто же его задвинул?

– Они, черт их возьми, за нашей спиной. У них, возможно, есть другая галерея, которая тянется вдоль этой. Либо они сидели в засаде в нежилом флигеле. Как ни крути, мы попались.

Он пытался открыть, просовывая лезвие ножа в щель, применил все мыслимые способы; затем, с выражением усталости, проронил:

– Ничего не поделаешь.

– Как же так, шеф? Стало быть, нам конец?

– По-моему, да… – отозвался господин Ленорман.

Они вернулись ко второй двери, отступили к первой. Обе были массивными, из крепкого дерева, обитые железными полосами, одним словом – непробиваемыми.

– Тут нужен топор, – сказал шеф Сюрте. – Или, по крайней мере, другой солидный инструмент… Хотя бы нож, с помощью которого можно было бы попробовать вырезать место, где у них засов… Наш для этого не годится.

Во внезапном приступе бешенства он всем весом бросился на преграду, словно надеялся ее взломать. Затем, обессиленный и побежденный, сказал Гурелю:

– Послушай-ка, мы еще поглядим, что будет… Через час, через два… Я совершенно изнурен… Мне надо поспать… А ты пока посторожи… И, если придут, чтобы напасть…

– Ах! Если придут, тогда мы спасены, шеф! – воскликнул Гурель с видом человека, которому схватка, какой бы она ни была неравной, могла доставить только облегчение.

Господин Ленорман улегся на пол. Минуту спустя он уже спал. Проснувшись, несколько секунд он пребывал в нерешительности, не понимая, где находится, и спрашивая себя, что за напасти на него навалились.

– Гурель! – позвал он. – Ну где же ты! Гурель!

Не получив ответа, он нажал на кнопку своего карманного фонарика и увидел Гуреля, глубоко спящего рядом с ним.

– Что же меня так терзает, – думал он. – Похоже, колики… Ах, вот оно что! Я голоден! Все очень просто – я умираю от голода! Который же час?

Его часы показывали семь двадцать, но тут он вспомнил, что давно их не заводил. Часы Гуреля тоже успели остановиться. Бригадир между тем проснулся под действием тех же ощущений в желудке. И они сделали вывод, что час ужина давно прошел и оба проспали уже часть следующего дня.

– Ноги у меня совсем затекли, – объявил Гурель, – мне кажется даже, что они у меня – во льду… Странное ощущение, ничего не скажешь! – Он попытался растереть себе ноги, но тут заявил: – Гляди-ка! Они вовсе не были во льду, мои ноги, они – в воде… Посмотрите, шеф! Со стороны первой двери – настоящая лужа!

– Вода откуда-то просачивается, – отвечал господин Ленорман. – Вернемся ко второй двери, и ты обсохнешь.

– Но что вы делаете, шеф?

– Ты думаешь, я позволю заживо похоронить себя в этом склепе? Ну нет, я еще не вышел возрастом… Поскольку обе двери заперты, попробуем выбраться через стены.

Один за другим он выламывал камни, образовывавшие выступ на уровне его руки, в надежде пробить новую галерею, которая наклонно следовала бы до поверхности почвы. Но это оказалось долгим и трудным делом, ибо камни в этой части туннеля были скреплены цементом.

– Шеф… шеф… – сдавленным голосом пролепетал вдруг Гурель.

– Что еще?

– Ваши ноги в воде…

– Не может быть! Смотри, действительно… Ей-богу, чего ты беспокоишься? На солнышке высохнем.

– Но разве вы не видите…

– Чего?

– Она поднимается, шеф, она поднимается!

– Кто поднимается?

– Вода!

Господин Ленорман содрогнулся. Он все понял. Это не было случайное просачивание грунтовых вод; это было умело устроенное затопление подземелья, происходившее методически, неудержимо, благодаря какой-то адской системе.

– Ах, проклятый! – скрипнул он зубами. – Если он мне когда-нибудь попадется!

– Да, да, шеф, но вначале надо отсюда выбраться, и по-моему…

Гурель казался совершенно подавленным, неспособным высказать ни какой-либо мысли, ни плана.

Господин Ленорман между тем встал на колени и пытался оценить скорость, с которой прибывала вода. Четверть первой двери была уже ею покрыта, вода подступала к середине расстояния до второй двери. «Уровень растет медленно, но неуклонно, – подумал он, – за несколько часов она покроет нас с головой».

– Но это же ужасно, шеф! – простонал Гурель. – Это ужасно!

– Ну вот! Ты не станешь досаждать мне своими еремиадами, надеюсь? Заплачь, если это тебя развлечет, но только так, чтобы я не слышал.

– Я ослаблен голодом, шеф, у меня заплетаются мозги…

– Пожуй свой кулак.

Гурель, впрочем, был прав, положение складывалось трагически, и, будь у господина Ленормана меньше энергии, он отказался бы от бесполезной борьбы. Что делать? Глупо было надеяться, что Рибейра сжалится и откроет им путь. Нельзя было также уповать на то, что им помогут братья Дудвиль, так как оба инспектора не знали о существовании этого подземного хода.

Никакой надежды, следовательно, не оставалось… Кроме как на невероятное чудо…

– Однако, – повторял господин Ленорман, – однако это уже чересчур нелепо, не можем же мы подохнуть в этой дыре! Какого дьявола! Должно же здесь что-нибудь быть… Посвети-ка мне, Гурель!

Прижавшись ко второй двери, он тщательно осмотрел ее снизу доверху по всем углам. С этой стороны, как, вероятно, и с обратной, у нее был огромный засов. Лезвием ножа он отвинтил прикреплявшие его винты, и засов отвалился.

– А теперь? – спросил Гурель.

– А теперь, – ответил шеф Сюрте, – у нас есть железный засов, достаточно длинный, почти острый… Ему, конечно, далеко до доброй кирки, но это все-таки лучше, чем ничего… И вот…

Не закончив фразы, он воткнул свой инструмент в стенку галереи, близ утолщения кладки, в которое была врезана дверь. Как он и надеялся, за первым слоем камня и цемента оказалась мягкая земля.

– За работу! – воскликнул шеф Сюрте.

– Я готов, шеф, но объясните мне…

– Все просто. Мы должны выкопать вокруг этой кладки проход метра в три или четыре, по которому можно будет обойти дверь и выбраться на волю по продолжению подземного хода.

– Но на это потребуется несколько часов, а вода все прибывает.

– Посвети мне, Гурель. Мысль господина Ленормана была верной; ценой известных усилий, выбирая землю из образовавшегося отверстия, он настолько его расширил, что смог в него втиснуться.

– Теперь моя очередь, шеф, – сказал Гурель.

– Ага, ты, вижу, ожил? Хорошо, потрудись тоже… Следуй только за контуром кладки.

К этому времени вода поднялась до их щиколоток. Успеют ли они завершить начатую работу? Чем дальше, тем она становилась труднее, так как разрыхленная земля все больше загромождала проход и, лежа в нем на животе, они должны были постоянно отгребать ее назад. Два часа спустя дело было сделано примерно на три четверти, однако вода доходила уже им почти до колен. Еще час, и она доберется до нового прохода, который они себе пробивали.

И это будет конец.

Обессиленный долгим постом, чересчур крупного телосложения, чтобы свободно передвигаться в узком новом кулуаре, Гурель вскоре был вынужден отказаться от работы. Он более не двигался, дрожа от страха при виде ледяной воды, которая все больше заливала подземелье. Зато господин Ленорман трудился с неослабевающим усердием. Это был страшный труд, работа термита в удушливом мраке недр. Его руки были в крови. Он шатался от голода. С трудом дышал спертым воздухом. И вздохи Гуреля время от времени напоминали ему о страшной опасности, которая угрожала им в этой жуткой норе. Ничто, однако, не могло заставить его отступить перед камнем, цементом и землей, с которыми он продолжал сражаться. Было все труднее, но цель близилась.

– Вода прибывает! – тем же сдавленным голосом напоминал ему Гурель. – Вода прибывает!

Господин Ленорман удвоил усилия. И стержень засова, которым он орудовал, внезапно провалился в пустоту. Проход открылся. Оставалось лишь расширить его, и сделать это теперь было гораздо легче, так как он мог отбрасывать землю вперед, перед собой.

Обезумевший от страха Гурель издавал вопли агонизирующего животного. Но на шефа Сюрте они уже не действовали. Спасение было близко.

Он испытал, правда, некоторое беспокойство, когда заметил, что земля, вывалившаяся в туннель по ту сторону двери, тоже падала в воду. Но это было естественно, дверь не была непроницаемой. Чего еще опасаться? Выход был свободен… Последнее усилие… И он прошел.

– Иди сюда, Гурель! – крикнул он, возвращаясь за своим товарищем. И потащил его вон, полумертвого, за руки. – Встряхнись же, рохля! Мы спасены!

– Вы так думаете, шеф?.. Вы так думаете?.. Но вода уже нам – по грудь…

– Давай, вылезай! Пока она еще не залила нам глотку… Где твой фонарик?

– Он больше не светит.

– Тем хуже.

И тут у него вырвался радостный возглас:

– Ступенька… Еще ступенька… Тут лестница!.. Наконец!

Они вышли из воды, из треклятой воды, которая их чуть не поглотила, и безмерное блаженство, радость избавления возвратила им силы.

– Стоп! – скомандовал господин Ленорман.

Он наткнулся на что-то головой. Подняв руки, он напрягся, чтобы устранить преграду, которая тут же подалась. Это была створка люка, открыв который можно было пройти в погреб, куда, через слуховое окошко, проникал слабый свет ясной ночи.

Он опрокинул створку и преодолел последние ступеньки.

Тут на него упала плотная ткань. Чьи-то руки его схватили. Он почувствовал, как его заворачивают в нечто вроде одеяла либо мешка, как его перетягивают веревками.

– Давайте второго, – сказал грубый голос.

Та же самая операция была проделана, по-видимому, с Гурелем, так как тот же голос вскоре произнес:

– Если станут кричать, убей их сразу. Кинжал при тебе?

– Да.

– Тогда – в путь. Вы двое возьмите этого, вы – того… Не светить и не шуметь… Иначе дело плохо, сад обыскивают со всех сторон с самого утра, их там десяток или полтора, они просто бесятся… Возвращайся во флигель, Гертруда, и по малейшему поводу звони мне в Париж.

Господин Ленорман почувствовал, как его уносят, а минуту спустя – что они уже на дворе.

– Подгони телегу поближе, – сказал прежний голос.

Господин Ленорман услышал шум колес и топот копыт.

Его уложили на доски. Гуреля устроили рядом. Лошадь побежала рысью.

Поездка продолжалась примерно полчаса.

– Стойте! – приказал уже знакомый голос. – Снимайте… Эй, возница, поверни телегу, чтобы задок встал к перилам моста… Вот так… На Сене не видно лодок? Нет? Тогда – не будем медлить. Вы привязали камни?

– Да, по паре булыжников на каждого.

– Тогда давайте. Поручи свою душу Господу, мсье Ленорман, и помолись перед Ним за меня, Парбери – Рибейру, более известного под именем барона Альтенгейма. Все в порядке? Готово? Доброго пути, мсье Ленорман!

Господина Ленормана положили на перила. Толкнули. Он почувствовал, как падает в бездну, и успел услышать тот же голос, злорадно повторивший:

– Приятного путешествия!

Десять секунд спустя настал черед бригадира Гуреля.