Текст книги "Последние похождения Арсена Люпэна. Часть I: Двойная жизнь Арсена Люпэна"

V

Десять, двадцать секунд прошло, двадцать страшных секунд, нескончаемых, как сама вечность.

Тело дернулось дважды, трижды. Ноги инстинктивно пытались найти опору. Затем наступила неподвижность.

Еще несколько секунд… Застекленная дверь открылась.

Вошел Сернин.

Нисколько не торопясь, он взял со стола листок, на котором юноша поставил свою подпись, и прочитал:

«Устав от жизни, без денег, без надежды, кончаю с собой. В моей смерти никого не винить.

30 апреля. – Жерар Бопре».

Он положил листок обратно, на виду, придвинул стул и подставил его под ноги молодого человека. Влез сам на стол и, прижимая к себе тело, приподнял его, разжал петлю и снял ее с шеи. Тело обмякло в его руках. Он опустил его на стол и, спрыгнув на пол, положил на кровать.

Все так же неспешно приоткрыл дверь в коридор.

– Все на месте? – спросил он тихо.

С близкого расстояния от подножья лестницы кто-то отозвался:

– Мы здесь. Заносить тюк?

– Давайте!

Взяв подсвечник, он им посветил.

Трое мужчин с трудом поднялись по ступенькам, неся мешок, в который было заключено чье-то тело.

– Кладите сюда, – сказал он, кивнув в сторону стола.

Перочинным ножом он перерезал веревки, стягивавшие мешок. Показалась белая простыня, которую он откинул. Из-под белой ткани показался труп. Труп Пьера Ледюка.

– Бедный Пьер Ледюк, – сказал Сернин, – ты никогда не узнаешь, сколько потерял, умерев таким молодым. Я повел бы тебя далеко, дружище. Ну что ж, обойдемся без твоих услуг… Давай, Филипп, залезай на стол! А ты, Октав, на стул. Поднимайте голову и суйте ее в петлю!

Две минуты спустя тело Пьера Ледюка покачивалось уже на веревке.

– Отлично, дело не было трудным. Все свободны. Ты, доктор, зайдешь сюда завтра утром; тебе расскажут о самоубийстве Жерара Бопре, ты слышишь, Жерара Бопре, – вот его прощальная записка. Вызовешь судебно-медицинского эксперта и комиссара и устроишь все таким образом, чтобы ни тот, ни другой не заметили, что один палец у покойника обрезан, а на щеке – шрам…

– Это не будет трудно.

– И еще постараешься, чтобы протокол был составлен немедленно и под твою диктовку.

– Тоже легко.

– Наконец, надо будет предотвратить отправку в морг и добиться незамедлительного разрешения на погребение.

– Это будет уже потруднее.

– Постарайся. Этого ты осмотрел? – он указал на молодого человека, лежавшего на койке.

– Да, – сказал врач. – Дыхание восстанавливается. Но риск был все-таки велик… Если сонная артерия…

– Кто не рискует… Как скоро он придет в себя?

– Через несколько минут.

– Хорошо. Ага! Не уходи еще, доктор. Подожди внизу. Ты еще будешь нужен.

Оставшись один, князь достал сигарету и стал спокойно курить, пуская к потолку аккуратные кольца голубого дыма.

Из задумчивости его вывел тяжелый вздох. Он подошел к койке. Молодой человек начал шевелиться, его грудь резко поднималась и опадала, как у спящего, которого преследуют кошмары. Он поднес руки к горлу, словно там у него болело, и этот жест заставил его вдруг выпрямиться, дрожащего, охваченного ужасом.

И тогда, прямо над собой, он увидел Сернина.

– Вы! – прошептал он, ничего не понимая. – Это вы!..

Он уставился на князя, как слепой, словно увидел вдруг привидение.

Затем опять потрогал свою глотку, пощупал шею, затылок… И тут издал хриплый крик, безумный ужас расширил его зрачки, поднял дыбом волосы, потряс его с ног до головы, как подхваченный вихрем листок. Князь отодвинулся, и он увидел повисшего на веревке мертвеца!

Он вскочил, попятился, прижался спиной к стене. Человек, висевший перед ним, чуть еще раскачиваясь, – это был он сам! Он сам! Чудовищный сон, неизбежно следующий после кончины?.. Галлюцинация, посещающая тех, кого больше нет на свете, и в чьем потрясенном мозгу трепещет еще угасающая жизнь?.. Его руки заколотили по воздуху; казалось, он пытался защититься от непереносимого зрелища. Затем, обессиленный, раздавленный кошмаром, опять лишился сознания.

– Просто здорово, – довольно осклабился князь. – Чувствительная, легко внушаемая натура… Полностью подавленная воля… Ну что ж, настал подходящий момент… Если за двадцать минут я с ним не справлюсь, он может от меня ускользнуть…

Он притворил дверь, соединявшую обе мансарды, поднял молодого человека на руки и отнес на койку, стоявшую в другой комнате. Смочил ему холодной водой виски и дал понюхать соли.

Обморок на сей раз не оказался долгим.

Жерар робко приподнял веки и поднял глаза к потолку. Страшного видения более не было. Но размещение мебели, положение стола и камина, другие подробности в обстановке – все сбивало его еще с толку. Оставалось еще воспоминание о случившемся, еще болела шея…

– Я видел сон, не так ли? – спросил он князя.

– Нет.

– Что же это было?

И, внезапно вспомнив:

– Ах, это правда, я хотел умереть… И даже…

Он с тревогой подался вперед:

– Но все остальное? Это было видение?

– Какое видение?

– Человек… Веревка… Это я тоже видел во сне?

– Нет, – сказал Сернин, – это тоже была действительность.

– Что вы говорите?.. Что вы говорите?.. Ох! Нет, нет, прошу вас… Разбудите меня, если я сплю… Хотя мне лучше умереть… Но я ведь умер, разве не так? Меня терзают кошмары мертвеца… Ах, я чувствую, что теряю рассудок… Прошу вас, прошу…

Сернин осторожно положил руку на шевелюру молодого человека и, склонившись к нему, сказал:

– Послушай меня… Послушай меня и пойми… Ты жив. И твоя плоть и мысль все те же. Но Жерар Бопре мертв. Ты меня понимаешь, не так ли? Того существа, того члена общества, который назывался Жераром Бопре, более не существует. Ты его вычеркнул сам из жизни, того, прежнего человека. И завтра в регистрах гражданского состояния против имени, которое ты до сих пор носил, будет внесена запись: «Скончался». И проставлена дата твоей кончины.

– Это ложь! – пролепетал молодой человек, терзаемый ужасом. – Это ложь! Ибо вот я здесь, я, Жерар Бопре!

– Ты больше не Жерар Бопре, – заявил Сернин.

И, указывая на открытую дверь:

– Жерар Бопре там, в соседней комнате. Хочешь на него взглянуть? Он болтается на том крюке, на котором ты его повесил. А на столе лежит письмо, которым ты подписал ему приговор. Все это сделано по всем правилам, все это – окончательно. Нельзя отменить необратимого, жестокого факта: Жерара Бопре больше не существует!

Юноша слушал в полном смятении. Несколько успокоившись после того, как дело приняло менее трагический оборот, он начинал понимать.

– И теперь?

– И теперь – поговорим.

– Да, да… Поговорим…

– Хочешь сигарету? – спросил князь. – Не откажешься?.. О, я вижу, ты снова обретаешь вкус к жизни. Тем лучше, мы придем к согласию и, надеюсь, скоро.

Он дал ему прикурить, закурил сам и, не мешкая, хладнокровно, несколькими четкими фразами пояснил:

– Покойный Жерар Бопре, тебе надоела жизнь. Больной, без денег, без надежд… Не хочешь ли стать богатым, здоровым, могущественным?

– Не знаю и сам…

– Это, однако, просто. Случайность привела к нашей встрече. Ты молод, хорош собой, ты поэт, ты умен – и, как доказывает твой поступок в минуту отчаяния, – предельно честен. Это качества, редко встречающиеся вместе. Я высоко их ценю… и беру на свой счет.

– Они не продаются.

– Болван! Кто говорит о купле-продаже? Свою совесть оставь себе. Это слишком драгоценное украшение, чтобы я его у тебя отнял.

– Чего же вы требуете?

– Твоей жизни!

И, указывая на истерзанную шею молодого человека, повторил:

– Твоей жизни! Той жизни, которой ты не сумел распорядиться. Которую ты изломал, погубил, изничтожил, и которую я задался целью возродить.

Он взял в руки голову Жерара и продолжал с чуть насмешливым воодушевлением:

– Ты свободен! Никаких уз! Не должен более нести груз собственного имени. Ты вычеркиваешь тот инвентарный номер, которым общество отметило тебя, как тавром, каленым железом, отпечатанном на плече невольника. Свободен! В этом мире рабов, где каждый носит свой ярлык, ты можешь либо приходить и уходить неопознанным и невидимым, как владелец волшебной шапки, либо выбирать себе по вкусу ярлык – какой тебе больше понравится. Способен ли ты понять, какое редкое сокровище будешь представлять собой для натуры художника, для себя самого, если пожелаешь? Целая жизнь – девственная, совсем новая! Твоя жизнь станет воском, из которого ты сможешь лепить, что захочешь, по воле твоего воображения или по советам рассудка!

Юноша устало махнул рукой.

– Э! Что мне делать с таким сокровищем? Что сделал я с ним до сих пор? Ничего!

– Вручи его мне.

– А вы – что можете с ним сделать вы?

– Все. Если ты не такой художник, им стану я. Восторженный, неистощимый, неукротимый. Если нет в тебе священного огня, он пылает во мне! Где ты терпел неудачи – там успех ждет меня! Вручи ее мне, твою жизнь!

– Обещания, слова! – воскликнул молодой человек, на лице которого появились первые признаки оживления. – Пустые мечтания! Уж мне-то хорошо известно, чего я стою!.. Я знаю, какой я трус, как легко поддаюсь разочарованию, как бесплодны всегда любые мои усилия, как я ничтожен. Для новой жизни мне надобна воля, которой у меня нет.

– У меня есть моя…

– У меня нет друзей…

– Теперь будут!

– Никаких возможностей…

– Ты получишь их от меня. Да какие! Должен будешь только черпать из них. Черпать, как из волшебного сундука.

– Но кто вы такой, в конце концов?! – воскликнул юноша в полной растерянности.

– Для всех остальных – князь Сернин… Для тебя – какая разница? Я больше чем князь, больше, чем король, больше, чем император.

– Кто же вы?.. Кто же вы такой?.. – бормотал Бопре.

– Хозяин… Тот, кто желает и может… Кто действует… Моей воле нет пределов, моей власти – границ… Я богаче, чем самый богатый из людей, ибо его богатство принадлежит мне. Я могущественнее самых могучих, ибо их сила – в моем распоряжении…

Он снова взял в руки его голову и, проникая в душу взглядом, сказал:

– Стань богатым… Стань сильным… Ибо я предлагаю тебе само счастье… И сладость жизни… И покой для души поэта. И также славу… Согласен?

– Да… Да… – прошептал Жерар, покоренный, ослепленный. – Что я должен делать?

– Ничего.

– Но все-таки…

– Ничего, говорю тебе. Все здание моих планов покоится на тебе, но ты не участник игры. Тебе не отводится активной роли. На это время ты лишь статист… Даже меньше! Пешка, переставлять которую буду я.

– Но чем же мне заняться?

– Ничем… Пиши стихи. Живи, как захочется. У тебя будут деньги. Ты будешь радоваться жизни. Повторяю, в моей затее для тебя нет деятельной роли.

– И кем я буду?

Сернин вытянул руку в сторону соседней комнаты:

– Ты займешь место того. Ты и есть теперь тот, другой.

Жерар вздрогнул от возмущения.

– О нет! Ведь тот – мертвец!.. И затем… Затем… это преступление… Нет, я хочу, чтобы эта новая жизнь была создана для меня, задумана для меня… Никому не известное имя!..

– Нет, только тем!.. – властно, с неумолимой энергией воскликнул Сернин. – И никем другим! Именно им, ибо его судьба прекрасна, ибо имя его овеяно славой и он завещает тебе десятивековое наследие благородства и родовой гордости.

– Это преступление, – без сил простонал Жерар.

– Ты станешь им! – молвил Сернин с безмерной силой. – Только им! Иначе будешь вновь Жераром Бопре, а над Бопре мне принадлежит право жизни и смерти. Выбирай.

Он вынул револьвер и наставил его на юношу.

– Выбирай! – повторил он с неумолимым выражением на лице.

Жерар, охваченный страхом, с рыданиями повалился на кровать.

– Я хочу жить!

– И твое желание твердо? Безвозвратно?

– Да, тысячу раз да! После того, ужасного, что я сделал, смерть кажется мне слишком страшной… Все… Все на свете, лишь бы не смерть… Все!.. Страдание… Болезнь… Голод… Любые пытки, любые унижения!.. Даже преступление, если придется… Только не смерть!

Он дрожал как в лихорадке.

Князь удвоил свой напор, говоря с жаром, сжимая его в тисках своих уговоров, как добычу.

– Я не потребую от тебя ничего невозможного, ничего плохого… Буду в ответе за все, что бы ни случилось… Ни единого преступления… Самое большое – немного боли, несколько капель твоей крови придется пролить… Но чего это стоит перед ужасом смерти?!

– Страданий я не боюсь.

– Тогда пусть это случится сразу! – крикнул Сернин. – Сейчас же! Десять секунд страдания, и все! Десять секунд, и жизнь того, другого – твоя!

Он схватил его обеими руками, усадил на стул, пригвоздил его левую руку растопыренной ладонью к столу. Мгновенно выхватив из кармана нож, приставил лезвие к мизинцу, к середине второго сустава, и приказал:

– Ударь вот здесь! Сделай это сам! Стукни кулаком, и кончено!

Он завладел его правой рукой и пытался ударить ею по ножу, как молотком.

Жерар забился в конвульсиях от нового ужаса. Он начал понимать.

– Ни за что! – лепетал он. – Ни за что!

– Бей! Один удар, и все в порядке; ты станешь во всем подобным этому человеку, никто тебя не сможет узнать.

– Его имя…

– Сначала бей!

– Ни за что! О, какая мука!.. Умоляю… Потом…

– Сейчас… Я требую… Надо…

– Нет… Нет!.. Не хочу!..

– Нанеси же удар, дурак. Это – достаток, слава, любовь!

Жерар поднял кулак во внезапном порыве.

– Любовь!.. О да!.. – воскликнул он. – Ради нее…

– Ты полюбишь и будешь любим, – произнес Сернин. – Невеста тебя ждет. Это я ее для тебя выбрал. Самую чистую, прекраснее всех красавиц. Но ее еще нужно завоевать. Бей же!

Рука напряглась для рокового движения, но инстинкт взял свое. Нечеловеческая сила заставила молодого человека извернуться. Он вырвался вдруг из рук Сернина и, как безумный, ринулся ко второй комнате. Вопль ужаса вырвался, однако, из его глотки при виде того, что в ней оставалось. И он вернулся, упав перед Серниным на колени, у самого стола.

– Бей! – велел тот, распластав снова его пятерню и приложив лезвие ножа.

Все произошло механически. Движением автомата, с блуждающими глазами и мертвенно-бледным лицом, молодой человек поднял кулак и ударил.

– Ах! – вскрикнул он и застонал от боли.

Кусочек плоти отлетел прочь. Потекла кровь. Он лишился чувств в третий раз.

Сернин поглядел несколько мгновений и произнес:

– Бедный малыш! Не тужи, я возмещу это тебе, причем – стократно. Плачу я всегда по-королевски.

Он спустился вниз и застал там доктора.

– Кончено, – сказал ему князь. – Твоя очередь… И сделай ему на правой щеке надрез, такой же, какой был у Пьера Ледюка. Оба шрама должны соответствовать тем, которыми был отмечен покойник. Я вернусь за ним через час.

– Куда вы теперь?

– Надо проветриться. Сердце больше не выдерживает.

Оказавшись снаружи, он глубоко вздохнул и снова закурил.

– Удачный был день, – прошептал он. – Несколько перегруженный, правда, немного утомительный, зато успешный, действительно успешный. Я стал другом Долорес Кессельбах. Другом Женевьевы. Изготовил себе нового Пьера Ледюка, весьма презентабельного и всецело преданного. Наконец, нашел для Женевьевы мужа, какие на улице не валяются. Остается лишь пожинать плоды моих усилий. Господин Ленорман, теперь ваш черед. Я, со своей стороны, готов.

И добавил, думая о несчастном, которого искалечил и ослепил обещаниями:

– Но… Одно только «но»… Я совсем не знаю, кем был Пьер Ледюк, чье место я так благородно передал в наследство этому милому юноше. Досадно, досадно… Ибо ничто не доказывает пока, что Пьер Ледюк не был отпрыском колбасника!

Глава 4
Господин Ленорман за работой

I

31 мая все газеты напоминали, что в открытом письме, направленном господину Ленорману, Арсен Люпэн назначил на эту дату побег швейцара Жерома. Одна из них довольно красочно подвела итог положения на этот день.

«Ужасающая бойня в отеле Палас произошла еще 17 апреля. Что удалось раскрыть с тех пор? Ничего.

Существовали три вещественные улики: футляр курительного прибора, буквы «Л» и «М», сверток с одеждой, забытый в конторе гостиницы. Как ими воспользовались? Никак.

Под подозрение, по-видимому, попал один из путешественников, которые жили на первом этаже; его исчезновение позволяет предположить известную причастность к происшедшему. Нашли ли его снова? Установили ли его личность? Нет.

Тайна драмы, таким образом, остается такой же, как и в первый день. Потемки все так же непроницаемы.

Чтобы довершить картину, нам сообщают, что префект полиции и его подчиненный, господин Ленорман, не могут прийти к согласию, и что последний, не имея достаточной поддержки со стороны председателя Совета Министров, вручил им свою отставку вот уже несколько дней назад. Дело Кессельбаха далее поведет заместитель шефа Сюрте, господин Вебер, личный враг господина Ленормана.

Другими словами, наступила анархия. Полный хаос.

По другую же сторону – Арсен Люпэн. То есть четкий метод, энергия, последовательность.

Наши выводы? Короче короткого. Люпэн похитит своего сообщника сегодня, 31 мая, как он уже предупреждал».

Такое заключение, содержавшееся также во всех других газетах, соответствовало тому, к которому пришло общественное мнение в целом. И можно быть уверенным, что угроза была услышана наверху, так как префект полиции и господин Вебер приняли самые строгие меры как во Дворце правосудия, так и в тюрьме Санте, где содержался арестованный.

Стыдясь позора, в этот день не решились отменить ежедневных допросов господина Формери. Однако от тюрьмы до бульвара Дворца целая армия защитников закона охраняла улицы, по которым арестантов доставляли к следователю.

К великому, всеобщему удивлению, день 31 мая прошел, объявленный же побег не состоялся.

Правда, кое-что, показавшееся началом операции, все-таки произошло. Это – необъяснимая поломка колес у тюремной машины и скопление трамваев, омнибусов и грузовых машин на ее пути. Но попытка – если она и была – не получила должного продолжения.

Следовательно, Люпэн потерпел неудачу. Публика была этим почти разочарована. Зато полиция бурно торжествовала.

Но вот, на следующее утро, невероятный слух разлетелся по Дворцу правосудия и оттуда – по редакционным кабинетам: швейцар Жером испарился.

Как могло такое случиться?

Хотя специальные выпуски газет и подтвердили эту новость, многие отказывались ей верить. Но в шесть часов пополудни заметка, напечатанная в «Вечерней депеше», устранила все сомнения.

«Мы получили, – оповещала всех газета, – следующее послание от Арсена Люпэна. Специальная марка, наклеенная на конверт, в соответствии с последним заявлением Люпэна прессе, удостоверяет подлинность этого документа, дословно приводимого ниже.

«Господин Директор!

Соблаговолите передать публике мои извинения за то, что я не сдержал данного ей слова вчера. В последнюю минуту я вспомнил, что день 31 мая приходится на пятницу! Мог ли я вернуть свободу моему другу в пятницу? Я не был вправе взять на себя такую ответственность.

Прошу также прощения за то, что не привожу здесь, с моей обычной откровенностью, объяснения по поводу того, как произошло это небольшое событие. Мой способ был отмечен такой оригинальностью и простотой, что я опасался, открывая его тайну, вооружить им всех правонарушителей. Сколько удивления предвижу на тот день, когда я смогу заговорить! И это все? – скажут люди. Не более того; но ведь надо было подумать!

Прошу, господин Директор, принять…

Подпись: Арсен Люпэн».

Час спустя господину Ленорману позвонили по телефону: Валенглей, председатель Совета Министров, ожидал его в министерстве внутренних дел.

– Как отлично выглядите вы, дорогой Ленорман! А я считал, что вы больны, и не смел вас тревожить!

– Я вовсе не болен, господин премьер-министр.

– Значит, вы просто дулись на нас! Опять ваш несносный характер!

– Насчет плохого характера возражать не стану. Но чтобы я дулся – этого нет.

– Но вы отсиживаетесь дома! И Люпэн пользуется этим, вызволяя своих приятелей!

– Разве я мог ему помешать?

– Ну вот еще! Ведь хитрость, использованная Люпэном, была весьма неуклюжей. Как обычно, он объявил дату побега, все ему поверили, побег не состоялся, зато назавтра, когда никто о нем уже не думал, фьюить, птичка улетела!

– Господин премьер-министр, – серьезным тоном заявил шеф Сюрте, – Люпэн располагает такими средствами, что мы просто не в силах помешать тому, что он решил делать. Побег был совершен наверняка, можно сказать – с математическим расчетом. Я предпочел отойти в сторону… и доставить другим удовольствие попасть в смешное положение.

Валенглей злорадно усмехнулся:

– Разумеется, господин префект полиции, а с ним – господин Вебер в эти минуты не должны испытывать особой радости… Но, в конце концов, вы можете мне что-либо объяснить, Ленорман?

– Известно лишь то, господин премьер-министр, что побег состоялся во Дворце правосудия. Задержанного привезли в тюремной машине и провели в кабинет господина Формери, однако… из Дворца правосудия он не выходил. Тем не менее, никто не знает, что с ним стало.

– Ошеломляюще!

– Совершенно верно.

– И ничего обнаружить не удалось?

– Вовсе нет. Внутренний коридор, который тянется мимо кабинетов следователей, был загроможден необычно густой в этом месте толпой арестованных, стражников, адвокатов, швейцаров; впоследствии обнаружилось, что все эти люди получили поддельные вызовы для явки во Дворец на один и тот же час. С другой стороны, ни один из следователей, которые якобы их вызывали, не явился в тот день в свой кабинет, так как все они получили фальшивые приглашения в местные суды, по которым разъехались во все концы Парижа… и его окрестностей.

– И это все?

– Нет. Были замечены двое муниципальных полицейских и с ними – один задержанный, пересекавшие двор. На улице их ждал извозчик, в чью пролетку они и сели втроем.

– Каковы же ваши предположения, Ленорман? Ваше мнение?

– Моя версия, господин премьер-министр, такова, что оба муниципальных стражника были сообщниками, которые, воспользовавшись неразберихой, царившей в коридоре, подменили настоящих конвоиров. Этот побег, по-моему, мог окончиться успешно только благодаря таким особым обстоятельствам, такому странному сочетанию фактов, что следует признать несомненным наличие самого предосудительного сообщничества. Во Дворце правосудия, впрочем, у Люпэна есть связи, которые путают все наши карты. Они есть у него и в полиции, и в моем собственном окружении. Это могущественная организация, настоящая Сюрте, в тысячу раз более умелая, дерзкая и многогранная, чем та, которой руковожу я.

– И вы с этим миритесь, Ленорман!

– Нет!

– Как же объяснить вашу инертность с начала этого дела? Что вы сделали против Люпэна?

– Я подготовился к борьбе.

– Ах! Прекрасно. И пока вы готовились, он действовал.

– Я тоже.

– Вы что-нибудь узнали?

– Многое.

– Что именно? Говорите!

Господин Ленорман, опираясь на трость, в раздумье прошелся по просторному кабинету. Потом сел перед Валенглеем, кончиками пальцев потер полы своего оливкового редингота, закрепил на носу очки в серебряной оправе и отчетливо произнес:

– Господин премьер-министр, у меня на руках – три козыря. Я знаю, во-первых, под каким именем теперь скрывается Арсен Люпэн; под ним он жил на Бульваре Османна, каждый день принимая своих людей, восстанавливая свою банду и управляя ею.

– Но тогда, черт побери, почему вы его не арестуете?

– Эти сведения я получил с опозданием. С тех пор князь… назовем его князем Трех Звезд… улетучился. Он теперь за границей, куда поехал по другим делам.

– А если он не вернется?

– Положение, которое он теперь занимает, его участие в деле Кессельбаха требуют, чтобы он появился опять и под тем же именем.

– Тем не менее…

– Господин премьер-министр, теперь – о моем втором козыре. Я обнаружил в конце концов Пьера Ледюка.

– Вот это новость!

– То есть скорее – Арсен Люпэн его обнаружил, и сам Люпэн, прежде чем исчезнуть, устроил его в небольшой вилле в окрестностях Парижа.

– Тьфу ты! Как же вы об этом узнали?

– О, без особого труда. Люпэн приставил к Пьеру Ледюку в качестве надзирателей и защитников двоих из своих сообщников. А эти сообщники являются моими агентами, используемыми мною в великой тайне. При подходящем случае они его мне выдадут.

– Браво! Браво! Так что…

– Так что, поскольку Пьер Ледюк, можно сказать, является тем центральным пунктом, вокруг которого разворачиваются все усилия людей, пытающихся разгадать пресловутую тайну Кессельбаха… С помощью Пьера Ледюка рано или поздно я заполучу: во-первых, того, кто совершил тройное убийство, ибо этот негодяй решил заменить господина Кессельбаха в осуществлении грандиозного проекта, до сих пор не разгаданного; а господину Кессельбаху для выполнения этого проекта требовался Пьер Ледюк. Во-вторых, я смогу схватить Арсена Люпэна, поскольку Арсен Люпэн преследует ту же цель.

– А третий козырь, Ленорман?

– Господин премьер-министр, вчера на имя покойного Кессельбаха пришло письмо, которое я перехватил.

– Перехватили? Вы действуете правильно!..

– …Которое вскрыл и которое оставил у себя. Вот оно. Послано два месяца тому назад из Кейптауна. И в нем – следующие строки:

«Мой добрый Рудольф, 1 июня буду в Париже. Все в том же бедственном положении, как тогда, когда Вы мне помогли. Возлагаю, однако, большие надежды на дело Пьера Ледюка, о котором я Вам говорил. Какая удивительная история, не правда ли? Удалось ли Вам его разыскать? Как далеко мы продвинулись? Хотелось бы побыстрее узнать.

Подпись: Преданный Вам Штейнвег».

– А первое июня – сегодня. Я приказал одному из моих инспекторов найти этого Штейнвега. В успехе не сомневаюсь.

– Не сомневаюсь и я, – воскликнул Валенглей, вставая, – и приношу свои извинения Вам, дорогой Ленорман, а с ними – чистосердечное признание: я был готов уже от вас отступиться… Причем – окончательно… Назавтра я ожидал префекта полиции и господина Вебера.

– Мне и это известно, господин премьер-министр.

– Не может быть!

– Иначе зачем бы я себя потревожил? Сегодня вам был представлен мой план сражения. С одной стороны, я устраиваю ловушки, в которые должен попасться убийца; Пьер Ледюк или Штейнвег меня к нему приведут. С другой, я обкладываю со всех сторон Люпэна. Трое из его сообщников – на моем содержании, а он считает их самыми преданными из своих людей. Кроме всего, он работает на меня, так как, подобно мне, охотится за тем, кто совершил тройное убийство. Но если он думает, что обходит меня, на самом деле это я его обхожу. Следовательно, я добьюсь успеха. Но только при одном условии.

– Каком?

– При том, что локти у меня будут свободными и я смогу действовать согласно требованиям момента, не заботясь о мнении и настроениях общественности, которая проявляет нетерпение, и моих начальников, которые против меня интригуют.

– Договорились.

– В таком случае, господин премьер-министр, в ближайшие несколько дней я буду победителем… или мертвым.