Текст книги "История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней"

«Пройдя через колоннаду, мы видим справа от себя, вдоль кромки воды, трехъярусную батарею, которая называется Николаевским фортом, а рядом с ним простое здание, которое называют дворцом». Разумеется, она имела в виду дом Томаса Маккензи, в котором жила Екатерина II во время своего визита в Севастополь в 1787 г. и который с тех пор был перестроен. Тем не менее миссис Нельсон рассказывает читателям и о другом, менее приятном аспекте повседневной жизни города. «В устье внутренней [южной, военной] бухты, параллельно которой на протяжении полумили проходит главная улица города, стоят суда, которые используются в качестве тюрьмы и в которых содержатся сотни несчастных, закованных в цепи и одетых в пеструю тюремную одежду, дабы предотвратить побег»[355]355
  Ibid. P. 76.


[Закрыть]. Именно этих заключенных, с жалостью отмечает она, «используют на общественных работах; и мучительно было видеть их, слышать звяканье их цепей, когда они проходят по улице утром и вечером». Оборонительные сооружения Севастополя до Крымской войны были результатом их принудительного труда. Как отмечалось выше, осужденных использовали при строительстве сухих доков.

Несмотря на неприятное присутствие закованных в цепи рабочих команд, миссис Нельсон рисует в целом безмятежную атмосферу Севастополя, мирного города, который не слишком усердно готовится – не говоря уже о полной готовности – к войне. Это был красивый город с множеством величественных зданий, таких как ассамблея, театр и библиотека, строительным материалом для которых служил красивый инкерманский камень, и внушительными фортами, защищавшими сердце города – большую Севастопольскую бухту. Миссис Нельсон описывала вид, открывавшийся от Николаевского порта: «Улица ведет к Артиллерийской бухте, рынку и худшей части города, а слева мимо адмиралтейства проходит главная улица с лучшими лавками, собором, резиденцией адмирала порта и домами многих самых влиятельных семей»[356]356
  Ibid. P. 74–75.


[Закрыть].

Несмотря на то, насколько внушительными и эффективными выглядели и на самом деле были береговые оборонительные сооружения Севастополя, у них имелся серьезный недостаток – как и у британской базы в Сингапуре перед нападением японцев в феврале 1942 г. Никто – возможно, за исключением Тотлебена – в российском правительстве, армии и военно-морском флоте, несмотря на всевозможные планы, похоже, всерьез не рассматривал угрозу решительной атаки с суши. Изолированное положение Севастополя как будто само по себе служило пассивной защитой. Но удаленность от крупных гарнизонов русской армии, размещенных для защиты Царства Польского и Кавказа, делала эту военно-морскую базу уязвимой для врага, который способен собрать крупный десант и безопасно транспортировать его по Черному морю.

До Крымской войны Крым был далекой, периферийной провинцией России, без железных дорог (их еще не проложили к югу от Москвы) и хороших обычных дорог, которые связывали бы полуостров с центром страны. Даже при использовании главных водных путей, таких как Волга, Дон и Днепр, транспортное сообщение в России было чрезвычайно медленным, не быстрее, чем при Петре Великом. Поэтому любое подкрепление для армии приходило медленно, пешим маршем, а обозам приходилось преодолевать обширные южные степи. Оглядываясь назад, можно рассуждать о том, должен ли был Николай I, которого все больше беспокоила безопасность Крыма и Севастополя в преддверии войны, в 1853–1854 гг. отправить подкрепления Меншикову и могли ли в этом случае русские разбить союзный десант во время высадки или непосредственно после нее. Но царь этого не сделал. Поэтому русские не смогли дать отпор британским и французским войскам. Результатом стала 349-дневная осада Севастополя, очень дорого обошедшаяся всем сторонам. Черное море превратилось во внутреннее море союзников: теоретически образовавшаяся впоследствии британско-французско-турецкая коалиция могла начать экспедицию в Крым в любое удобное для себя время. Новая технология была на их стороне, поскольку появление пароходов коренным образом изменило расклад сил. Ограничения, которые веками накладывали на передвижение по морю ветер и погода, если и не исчезли, то значительно ослабли. Теперь армии можно было с большей уверенностью перемещать, снабжать и защищать на больших расстояниях – если не вмешается вражеский флот или жестокий шторм (как, например, 14 ноября 1854 г.). Обладая господством на море и транспортными судами с паровыми двигателями, союзники могли усиливать и снабжать свои войска в Крыму быстрее, чем русские, которые использовали сухопутный маршрут. Русские не сразу осознали эту надвигающуюся революцию в военном деле.

Как мы видели, несмотря на внушительные форты и батареи, защищавшие обширную бухту Севастополя от атаки с моря, город был очень плохо защищен против нападения с суши. Этот серьезный недостаток усиливал трудности Меншикова. Однако к счастью для него и Севастополя, у союзников была лишь фрагментарная разведывательная информация о слабости обороны города со стороны суши, и по этой и другим причинам они не смогли вовремя воспользоваться уязвимостью города. Редкие укрепления со стороны Крыма давно уже признавались недостаточными, но ресурсов, выделяемых для их усиления, не хватало. Даже при наличии денег, материалов и рабочей силы потребовалось бы несколько лет, чтобы спроектировать, построить и вооружить ряд мощных каменных фортов, необходимых для защиты Севастополя от атаки с суши[357]357
  Для сравнения: потребовалось почти десять лет для возведения кольца из пяти фортов на Портсдаун-Хилл для защиты Портсмута, главной британской военно-морской базы на побережье Англии, от атаки с суши. Этот грандиозный проект был реализован после того, как в 1859 г. королевская комиссия сообщила о предполагаемой (и, как выяснилось, сильно преувеличенной) угрозе французского вторжения. Форт Нельсон, сохранившийся лучше всего, строился с 1861 по 1870 г. и обошелся в 78 649 фунтов стерлингов – это примерно 142,6 миллиона фунтов в ценах 2012 г. См.: Lawrence H. Officer and Samuel H. Williamson. Five Ways to Compute the Relative Value of a UK Pound Amount, 1270 to Present // Measuring Worth, 2014.


[Закрыть]. Подобные проекты не могут осуществляться в спешном порядке.

Когда Николай I в 1854 г. с запозданием осознал растущую угрозу Севастополю, он направил в город полковника Эдуарда Тотлебена, ведущего военного специалиста, имевшего большой опыт строительства полевых укреплений из земли и бревен, чтобы тот оценил состояние оборонительных сооружений Севастополя. Записки инженера, датированные серединой августа, не вселяют оптимизма. Тотлебен хвалил хорошо вооруженные морские укрепления, а о тех, которые смотрели в сторону суши, писал так: «Эти оборонительные сооружения состоят из нескольких батарей, вооруженных пушками очень маленького калибра, которые могут дать отпор только татарам»[358]358
  Цит. по: John S. Curtiss. Russia’s Crimean War. Durham, NC: Duke University Press, 1979. P. 304.


[Закрыть]. Сарказм профессионала был вполне обоснованным. После высадки союзников уязвимость Севастополя перед вражеской атакой вскоре стала очевидна всем мыслящим солдатам, морякам и гражданам города. Тотлебен был именно тем человеком, который мог бы исправить недостатки обороны. Вопрос состоял в том, будут ли у него полномочия, ресурсы и время, чтобы компенсировать годы бездействия.

Часть II
Крымская война

4
Восточная война

По сомнительности исхода ни одна операция не может сравниться с высадкой во вражеской стране с целью завоевания.

Фельдмаршал сэр Джон Бергойн[359]359
  Lieutenant Colonel George Wrottesley (ed.). Life and Correspondence of Field Marshal Sir John Burgoyne. Vol. II. London: Bentley & Son, 1873. P. 40.


[Закрыть]

ЗАПУТАННЫЙ КОНФЛИКТ

В центре Лондона на площади Ватерлоо, на пересечении Риджент-стрит и Пэлл-Мэлл, стоит памятник, который не включен в большинство туристических маршрутов. В композицию монумента, открытого в 1861 г., входят три фигуры королевских гвардейцев в медвежьих шапках, над которыми возвышается бронзовая женская фигура с гордо разведенными руками, изначально олицетворявшая Честь (впоследствии Победу)[360]360
   На площади Ватерлоо установлены еще два памятника, связанные с Крымской войной: лорду Клайду (сэру Колину) Кэмпбеллу и фельдмаршалу сэру Джону Фоксу Бергойну.


[Закрыть]. Этот красивый памятник воздвигнут в память о 2162 офицерах, унтер-офицерах и рядовых гвардии, погибших во время Крымской кампании 1854–1856 гг. Один из самых впечатляющих мемориалов Крымской войны в Соединенном Королевстве, он напоминает о конфликте, который стал олицетворением ошибок политиков, некомпетентности военных и ненужных жертв[361]361
   Самый большой и, вероятно, впечатляющий памятник Крымской войне в Великобритании – мемориальная арка, воздвигнутая инженерными войсками в Бромптонских казармах в Чатеме.


[Закрыть].

Если о нем и вспоминают, то лишь самые яркие эпизоды сражения в далеком Крыму: стойкость 93-го шотландского полка под Балаклавой (впоследствии увековеченная как «тонкая красная линия») и вошедшая в британский национальный фольклор безрассудная атака Легкой бригады[362]362
  Jeremy Paxman. The English: A Portrait of a People. London: Penguin, 1999. P. 87. Дж. Паксмэн лишь отчасти прав, утверждая: «Крымская война вспоминается не победами на Альме или в Севастополе, а неудачной атакой Легкой бригады». Инкерман был второй победой после Альмы, а взятие Севастополя – успех скорее французов, чем англичан.


[Закрыть]. Не забывают и про икону Викторианской эпохи, медсестру Флоренс Найтингейл – «леди со светильником». Бродя по закоулкам многих британских городов, вы можете наткнуться на большое количество улиц, названных в честь Альмы, Балаклавы и Инкермана, причем больше всего улиц с названием Альма. Севастополь, наоборот, встречается крайне редко[363]363
   Поиск в интернете дает следующие результаты по британским городам: «Альма» – девять авеню, 77 проездов и 99 улиц, «Балаклава» – 17 проездов и 4 улицы, «Инкерман» – 12 проездов и 17 улиц, «Севастополь» – всего три проезда или улицы.


[Закрыть]. Эти названия напоминают о почти забытых сражениях, которые произошли более 160 лет назад и значения которых уже никто не помнит. «Восточная» война против России, включавшая морские операции на Балтике и на Дальнем Востоке, а также столкновение стратегических амбиций, ставшее первопричиной конфликта, не слишком хорошо известны широкой публике[364]364
  Некоторые авторы, специализирующиеся на морской тематике, выступают против использования термина «Крымская война», указывая (справедливо) на более широкий характер конфликта, включавшего не только Крымский театр военных действий, но и Балтику и Дальний Восток. Современники называли эту войну «Восточной войной» или «Войной с Россией»; термин «Крымская война» получил распространение в конце XIX в. См., например: Peter Hore. The World Encyclopedia of Battleships. London: Hermes House, 2005. Хор (P. 10) отмечает: «Крымская война на самом деле была кампанией более масштабной войны, которую более точно было бы назвать Русской войной 1854–1856 гг. и которая имела глобальный характер, в значительной степени определяясь мощью военно-морских сил…» Совершенно справедливо, но русские тоже говорят о Крымской войне, и этот термин, несмотря на его неточность, с конца XIX в. стал общепринятым. Морские операции на Дальнем Востоке носили ограниченный характер, а на Балтике не удалось добиться существенных успехов, несмотря на огромные усилия и затраты.


[Закрыть].

Хотя не менее пятидесяти девяти подразделениям британской армии было присвоено почетное звание «Севастопольский», в Лондоне – в отличие от Парижа – нет величественного бульвара в память об осаде города, взятие которого было главной целью злополучной экспедиции союзников в Крым летом 1854 г.[365]365
  Число 59 получено из подсчета подразделений, приведенных в: C. B. Norman. Battle Honours of the British Army. Uckfeld: Naval & Military Press, 2006 [Впервые издана в Лондоне в 1911]. P. 306. «Севастополь – одна из пяти планок Крымской медали. Другие планки: Альма, Балаклава, Инкерман и Азов; последней награждались только моряки».


[Закрыть]. Первое большое сражение за Севастополь остается свидетельством и данью героизму и мужеству, проявленному обеими сторонами, и русскими, и союзниками. Как бы то ни было, взятие города в сентябре 1855 г. стало в основном заслугой французской армии. Вклад британцев в победу был относительно невелик, за несколькими исключениями. Королевский флот Великобритании не смог разрушить форты Севастополя, но тем не менее прекрасно справился со своей традиционной задачей по транспортировке и снабжению британского экспедиционного корпуса. Несмотря на огромные потери и финансовые затраты, конфликт с Россией воспринимался в Британии как неудачная случайность. Серьезные недостатки были выявлены в управлении британской армией, а также в системах снабжения и медицинской помощи в Крыму. Газетные репортажи о неудачах, трудностях и болезнях вызывали негодование нации.

Крымская кампания стала предметом парламентского расследования. В 1855 г. специальный комитет, председателем которого был энергичный депутат от Либеральной партии Джон Робак, заседал почти ежедневно на протяжении четырех месяцев[366]366
  Robert Rogers and Rhodri Walters. How Parliament Works. 6th ed. Harlow: Pearson Education, 2006. P. 345–346.


[Закрыть]. В его отчете содержится жесткая критика бывшего премьер-министра лорда Абердина. Его коалиционный кабинет уже был отправлен в отставку 26 января того же года после следующего предложения парламента: «Необходимо назначить специальный комитет для расследования состояния нашей армии до Севастополя, а также действий министерств, обязанных удовлетворять нужды армии»[367]367
  http://hansard.millbanksystems.com/


[Закрыть].

После окончания войны Франция, временный и выгодный на том этапе союзник в борьбе против России, вернулась к своей исторической роли главной угрозы Британии. По иронии судьбы главная военно-морская база страны была значительно укреплена против предполагаемой атаки французов с помощью кольца новых оборонительных сооружений, при строительстве которых учитывался опыт осады Севастополя. Внушительные останки этих «капризов Пальмерстона» сохранились до сегодняшнего дня. Например, форт Нельсон может служить ярким примером фортификаций и вооружений середины XIX в., когда инженеры и артиллеристы боролись за военное преимущество. Однако единственные выстрелы, которые слышали эти британские форты, прозвучали в воздушных боях над Портсмутом во время Второй мировой войны. В конце 1850-х гг., когда еще была свежа память о Севастополе, угроза повторения судьбы города на южном побережье Англии казалась вполне реальной и британскому премьер-министру лорду Пальмерстону, и британскому обществу. Угроза появилась с внедрением паровых двигателей, что сделало возможным неожиданный бросок через Ла-Манш, немыслимый в век паруса.

Доблесть, проявленная в боях, и воинская слава не означают, что мы должны забыть о политических, экономических и социальных причинах и последствиях войн. Крымская война не исключение. Наиболее глубоким оказалось ее влияние на Россию. Через пять лет после окончания войны царь Александр II, пытавшийся модернизировать Россию, отменил крепостное право и провел серьезную реформу армии, разработанную военным министром Дмитрием Алексеевичем Милютиным. Для Севастополя последствия войны были катастрофическими. Потребовалось почти двадцать лет, чтобы восстановить разрушенный город, заново построить уничтоженный порт и военно-морскую базу. Но непокорный дух «города самопожертвования», как стали его называть многие русские, сохранился. Кровь, пролитая здесь во время осады 1854–1855 гг., а затем во время Второй мировой войны, обессмертила город в истории страны[368]368
  Мотив самопожертвования подчеркивает религиозное значение Севастополя, о котором говорилось в главе 1. В ежегодном послании Федеральному собранию 4 декабря 2014 г. президент Путин сказал: «И это дает нам все основания сказать, что для России Крым, древняя Корсунь, Херсонес, Севастополь имеют огромное цивилизационное и сакральное значение. Так же как Храмовая гора в Иерусалиме для тех, кто исповедует ислам или иудаизм». См.: http://kremlin.ru/events/president/news/47173.


[Закрыть].

ПУТЬ К ВОЙНЕ

Если мы попытаемся назвать войну, которая началась по самому незначительному поводу, то первым кандидатом будет так называемая Крымская война. Ее причину – как и в случае атаки Легкой бригады – никак нельзя назвать убедительной[369]369
  Знаменитая фраза «reason why» принадлежит Сесил Вудхэм-Смит. The Reason Why. London: Constable, 1953.


[Закрыть]. Вероятно, основой конфликта стал спор за обладание ключами от базилики Рождества Христова в Вифлееме между армянской, православной и католической церквями. Споры из-за святых мест продолжились дискуссией о том, у кого есть право реконструировать храм Гроба Господня в Иерусалиме и кому будет позволено «восстановить» гробницу Богородицы в Гефсиманском саду. Франция поддерживала католиков, Россия – православных. Османская империя, старавшаяся оставаться в стороне, вскоре оказалась втянутой в нелепый спор между «неверными», который продолжался все 1840-е и начало 1850-х гг.[370]370
  Основным источником для этой части главы послужили работы: Clive Ponting. The Crimean War: The Truth Behind the Myth. London: Pimlico, 2005; Andrew Lambert. The Crimean War: British Grand Strategy against Russia 1853–56 (2nd ed.). Farnham: Ashgate, 2011.


[Закрыть]. Противоречия и недоверие между Российской и Османской империями были давними: за войной 1686–1700 гг. последовало не менее шести военных конфликтов на протяжении всего XVIII и первой половины XIX в. Краткий период мира после подписания Ункяр-Искелесийского договора стал просто исключением из правил. Достаточно было небольшой искры, чтобы давнее соперничество русских и турок за гегемонию в Черноморском регионе разгорелось вновь.

Кроме религиозного спора и давних напряженных отношений между участниками, у конфликта был еще более широкий европейский контекст. Глубокие и непримиримые разногласия между христианскими церквями подготовили почву для не менее острых дебатов между ведущими европейскими державами. Каждая из них стремилась получить геостратегическое преимущество и влияние в так называемом восточном вопросе – как вести дела с Османской империей, этим «больным человеком Европы» (в большинстве случаев использовать ее слабости)[371]371
  Подробное описание «Восточного вопроса» и длинного, извилистого пути к Крымской войне выходит за рамки этого исследования. Эти вопросы подробно освещены в: Curtiss, Russia’s Crimean War, главы 1–3, и в более новой работе: Orlando Figes, Crimea, главы 1–4. См. также: Winfried Baumgart. The Crimean War 1853–1856. London: Oxford University Press, 1999; David M. Goldfrank. The Origins of the Crimean War. New York: Longman, 1994.


[Закрыть]. Политика «силы», преобладавшая над дипломатическими маневрами, в конечном итоге принесла в Европу большую войну, первую за сорок лет после разгрома Наполеона Бонапарта. Помимо султана Османской империи Абдул-Меджида I, которого поддерживали британцы, опасавшиеся русской экспансии, главными действующими лицами этой драмы были русский царь Николай I и новый французский император Наполеон III. Последний стремился развалить Священный союз, непрочную коалицию из Австрии, Пруссии и России. Эти консервативные, автократические государства стремились сохранить политический статус-кво, который в 1815 г. на Венском конгрессе был навязан Франции победителями. Подавляя угрозу либерализма, возникшую в «год революций» (1848), эти три страны, разделявшие общую цель сохранения монархии, подавляли народные призывы к демократии.

Франция, а если точнее, то ее правитель, желала вернуть себе силу и славу – при необходимости за счет других. Наполеон III в духе своего выдающегося тезки (приходившегося ему дядей) стремился восстановить величие Франции и ее репутацию ведущей европейской державы. Быстро индустриализировавшаяся Британия, которая во время Наполеоновских войн вступила в союз с Пруссией и Россией против Франции, опасалась экспансии России в сторону Персии, Персидского залива и Афганистана, а также ее явных попыток подорвать могущество Османской империи[372]372
  Curtiss and Figes; см. также: Ann Pottinger Saab. The Origins of the Crimean Alliance. Charlottesville: University Press of Virginia, 1977.


[Закрыть]. Таким образом, два давних врага, Франция и Британия, все больше склонялись к выводу, что у них общая цель с Османской империей – сдерживание территориальных претензий России, особенно на Дунайские княжества.

Военные действия начала Россия, отклонив дипломатическое решение кризиса; это произошло 2 июля 1853 г. Армия численностью 50 тысяч человек пересекла границу Османской империи, вторглась в Дунайские княжества и дошла до самого Бухареста. В ответ Высокая Порта потребовала отвода войск, что получило название турецкого ультиматума. Хотя в этом документе предлагалось удовлетворить требования русских относительно прав христиан, Россия проигнорировала его. Лихорадочная дипломатическая активность, уже начавшаяся в австрийской столице в попытке разрешить кризис, завершилась Венской нотой, составленной австрийским министром иностранных дел графом Карлом фон Буоль-Шауэнштейном в июле 1853 г. Помимо других условий, в ней содержалось обещание соблюдать положения Кючук-Кайнарджийского (1774) и Адрианопольского (1829) договоров, а также уважать предыдущие соглашения между Россией и Османской империей, в том числе защиту христиан в последней. Далее в нем заявлялось, что Высокая Порта не будет вносить никаких изменений в соглашение о святых местах «без предварительного согласия правительств России и Франции»[373]373
  Saab. P. 61.


[Закрыть]. Россия приняла ноту, которая, однако, оказалась слишком пророссийской по тону и содержанию и поэтому была отвергнута Османской империей. В результате в конце октября 1853 г. две империи оказались в состоянии войны. Турецкие наземные войска успешно наступали на Дунайском фронте, тесня русских. Но их флот потерпел сокрушительное поражение 30 ноября 1853 г., когда эскадра Черноморского флота под командованием вице-адмирала Нахимова заперла и уничтожила турецкую флотилию в бухте Синопа, порта на северном побережье Анатолии.

А что же Франция и Британия? В них ширилось общественное возмущение «безжалостным» уничтожением турецкого флота, во время которого были убиты или ранены три тысячи турецких моряков, тогда как потери России были минимальными. Для союзников это стало последним оправданием объявления войны России в начале 1854 г. В конце марта граф Кларендон, британский министр иностранных дел, сформулировал цели Британии в войне следующим образом: «сдержать и отразить несправедливую агрессию России… и установить почетный для Турции мир»[374]374
  Ponting. P. 29.


[Закрыть]. Стратегический императив британского правительства заключался в том, чтобы блокировать любые попытки русских захватить столицу Османской империи Стамбул и таким образом не допустить распространения влияния России на Средиземное море и дальше. Еще со времен Екатерины II и Григория Потемкина Россия открыто заявляла о подобных целях и настойчиво пыталась их достичь. Эта долговременная политика не составляла секрета для ведущих европейских держав.

Пропуская часто игнорируемую, но стратегически значимую британскую морскую операцию на Балтике, которая выходит за рамки нашего рассказа о военной истории Севастополя, необходимо упомянуть о британской стратегии до начала развертывания британского и французского флота и армии для охраны Стамбула и прилегающих районов летом 1854 г. В качестве базы британских и французских сил был выбран черноморский порт Варна, в настоящее время «морская столица» Болгарии. Отсюда можно было планировать самые разные наступательные операции. Однако с начала 1854 г. военные моряки настаивали, что российский Черноморский флот, базировавшийся в Севастополе, должен быть уничтожен. Первый лорд Адмиралтейства сэр Джеймс Грэм заявлял:

«Война между Россией и Англией должна принять военно-морской характер, а главный театр такой войны следует ограничить Эвксином [Черным морем] и Балтикой. Англия не в состоянии нанести смертельный удар в сердце России на обоих этих морях. Но Севастополь является ключом к Черному морю и должен стать центром военно-морских операций; он расположен с наветренной стороны и надежно защищает российский флот… и пока русские удерживают Севастополь, превосходство британского флота на Черном море должно рассматриваться как временное и неустойчивое преимущество»[375]375
  Меморандум Грэма от 22 января 1854 г. Архив Грэма. Цит по: Hew Strachan. Soldiers, Strategy and Sebastopol // The Historical Journal. Vol. 21, no. 2 (June, 1978). P. 311–312.


[Закрыть].

В записке Кларендону от 1 марта 1854 г. Грэм развил свои аргументы относительно того, что Севастополь должен стать главной целью союзников, если они хотят обезопасить Стамбул от российской угрозы:

«Дарданеллы должны быть в безопасности; позиция пред Константинополем защитит и город, и Босфор, но операция нужна запоминающаяся и решительная; это захват и разрушение Севастополя. Моя цель – вырвать у медведя клыки, а пока его флот и военно-морской арсенал на Черном море не уничтожены, не будет ни безопасности Константинополя, ни гарантии мира в Европе»[376]376
  Цит. по: Lambert. The Crimean War. P. 114.


[Закрыть].

Но русский медведь защищался, яростно сопротивляясь попыткам вторжения союзников. Примечательно, что копия письма, сохранившаяся у Грэма, снабжена примечанием «delenda est Sevastopol» (Севастополь должен быть разрушен) – аллюзия на знаменитую фразу Катона Старшего в римском сенате, во II в. до н. э. настаивавшего на разрушении Карфагена. На этом этапе в нашем повествовании появляется генерал-лейтенант [впоследствии фельдмаршал] сэр Джон Фокс Бергойн, знаменитый инженер, всегда имевший собственное мнение. Назначенный советником по стратегическим вопросам к британскому командующему лорду Раглану, он считал (как выяснилось, верно), что турецкая армия в состоянии отразить любое наступление русских на Дунае. И открыто предупреждал о рисках экспедиции в Крым:

«Касательно любой атаки на Севастополь, то он не очень силен как крепость, и его судьба будет зависеть от возможности овладеть Крымом, и эту атаку следует тщательно обдумать, прежде чем предпринимать. По сомнительности исхода ни одна операция не может сравниться с высадкой во вражеской стране с целью завоевания. Современная, и в частности британская, история изобилует примерами катастрофических неудач, которыми закончились подобные попытки, а те, которые оказались успешными, обычно были самыми опасными»[377]377
  Wrottesley. P. 40.


[Закрыть].

Бергойн ошибся насчет оборонительных укреплений Севастополя, которые русские усилили, но его общие сомнения относительно разумности операции в Крыму были проигнорированы, что едва не привело к катастрофе. Конкретное указание пришло от британского военного министра герцога Ньюкасла. 28 июня 1854 г. он заявил, что кабинет министров твердо решил поддержать экспедицию в Севастополь. На военном совете союзников 18 июля 1854 г. командующие военно-морскими флотами Франции и Британии, полностью разделяя точку зрения Бергойна, категорически возражали против нападения на крымскую военно-морскую базу.

Тем не менее Раглан и его французский коллега маршал Арман Жак Ашиль Леруа де Сент-Арно пренебрегли мнением подчиненных, поскольку альтернативного плана действий у них не было. Их решение вряд ли было продуктом стратегического мышления – в его основе лежало политическое требование (отражавшее растущее давление общества) жестких военных мер, независимо от шансов на успех и цену. Таким образом, высадка на крымском берегу стала неизбежной. Тем не менее у Раглана оставались профессиональные сомнения. На указание Ньюкасла он ответил с похвальной откровенностью: «Решение о высадке в Крыму принято больше в угоду взглядам британского правительства, чем исходя из информации, имеющейся у морского и военного командования относительно сил врага или степени его готовности»[378]378
  Цит. по: Strachan. Soldiers, Strategy and Sebastopol. P. 315.


[Закрыть].

Здесь можно усмотреть странные параллели с желанием британского правительства осуществить быструю, дерзкую акцию на первых этапах Фолклендской войны 1982 г. и связанное с этим решение об атаке на Гуз-Грин 28–29 мая. Не имея всеобъемлющего плана кампании (за исключением захвата Севастополя), союзники просто решили высадиться на российской территории в удобном месте, чтобы уничтожить Черноморский флот и разрушить его береговую инфраструктуру.

В армии Раглана сомневались в разумности атаки на Севастополь. Например, бригадный генерал Уильям Тилден, командующий инженерными войсками, 10 августа 1854 г. указывал лорду Раглану на опасность того, что для подобной операции выделено недостаточно сил. «На войне является установленным фактом… – отмечал он, – что взятие слабой крепости, которую невозможно окружить из-за ее протяженности или по другим причинам, требует больше времени и усилий, чем захват более мощного искусственного сооружения, которое можно окружить». Более того, доступное для операции время «неизбежно очень короткое», поскольку «зима в этом климате [начинается] в ноябре». Тилден также заметил, что русские вряд ли забыли усилить оборонительные сооружения Севастополя» – всем известно, что «на протяжении двух последних лет многие тысячи людей были задействованы для расширения и совершенствования укреплений со стороны берега». В этом отношении Тилден ошибался, но справедливо предупреждал, что «планируемая атака… с имеющимися в нашем распоряжении ресурсами… исключительно опасна и в лучшем случае потребует большего времени для успеха, чем оставляет приближающееся время года»[379]379
  Wrottesley. P. 56. Тилден умер от холеры вскоре после сражения на Альме. Его сын Ричард, тоже служивший в инженерных войсках, умер от ран и болезней после того, как отличился при осаде Севастополя.


[Закрыть]. Более того, без ответа оставались стратегические вопросы «что дальше?» и «какова общая цель?». Помимо всего этого, предстояло подробно изучить практические оперативные аспекты – достижимы ли поставленные цели и следует ли сначала захватить весь Крымский полуостров, блокировав русские коммуникации в Перекопе и Керчи. Современные историки до сих пор спорят, какой была изначальная оперативная идея – просто импровизированный «стремительный набег» или рассчитанный на более длительное время преднамеренный план кампании[380]380
  См., например: Lambert. The Crimean War. P. 146, 153.


[Закрыть]. Свидетельства указывают на первый вариант.

Как и во время неудачной кампании в Дарданеллах во время Первой мировой войны шестьдесят один год спустя, выявилась огромная разница между расчетами политиков и военными успехами. На стороне русских защитников Севастополя были крымская погода, зима и не в последнюю очередь удача. Ни рейд на Севастополь, ни война с Россией не закончились к Рождеству. Неопределенность целей и трудности в их достижении умножились после того, как союзники высадились на берег. Тем не менее британские и французские силы обладали рядом технических и тактических преимуществ над противником, которые до некоторой степени могли компенсировать отсутствие согласованной стратегии. Пароходы должны были помочь флоту союзников добиться превосходства на Черном море и поддерживать его, что обеспечивало надежные коммуникации и непрерывное снабжение войск. На поле боя новые ружья давали британским и французским пехотинцам значительное преимущество над их русскими противниками. Более того, как и в большинстве конфликтов, грань между успехом и неудачей была очень тонкой. Очень многое зависело от качества оценки обстановки и решения командира, и не в последнюю очередь от скоординированной работы штаба, советников и линий связи. Всего этого не хватало обеим противоборствующим сторонам.

Неудивительно, что самые известные британские рассказы о Крымской кампании, как той эпохи, так и современные, имеют тенденцию фокусироваться на успехах и страданиях британской армии до осады Севастополя. Вклад французов освещается слабо, и еще меньше внимания уделяется русской оценке событий[381]381
   Здесь можно провести параллель с Первой мировой войной: многие популярные описания сражения на Сомме (июль – ноябрь 1916 г.), например, посвящают всего один или два абзаца вкладу французов, который был весьма существенным.


[Закрыть]. Экспедиция союзников в Крым представляется как череда героических сражений, а падение Севастополя – как неизбежное следствие достигнутого превосходства в силах. Успех омрачался прискорбными ошибками командования и управления, а также сопровождался ужасными страданиями и болезнями участников боев. И наоборот, мы обычно не встречаем анализа обстоятельств, с которыми столкнулось русское командование, доступных им вариантов выбора, возможностей, которые они использовали или упустили, и судьбы их храбрых солдат, которые отчаянно сражались и массово гибли, защищая свою страну[382]382
  Кроме рассказов очевидцев, таких как Edward Hamley (The Story of the Campaign of Sebastopol. Edinburgh: Blackwood, 1855), и полуофициальной истории Кинглейка, в приведенных ниже работах излагается преимущественно британская точка зрения. Вот лишь малая часть из них: C. E. Vulliamy. Crimea: The Campaign of 1854–56. London: Jonathan Cape, 1939; Cecil Woodham-Smith. The Reason Why: The Story of the Fatal Charge of the Light Brigade. London: Penguin, 2000 [originally published in 1953]; W. Baring Pemberton. Battles of the Crimean War. London: Batsford, 1962; John Sweetman. The Crimean War 1854–1856. Oxford: Osprey, 2001; Alastair Massie. The National Army Museum Book of the Crimean War. London: Sidgwick & Jackson, 2004 [republished by Pan, 2005]; D. S. Richards. Conflict in the Crimea: British Redcoats on the Soil of Russia. Barnsley: Pen & Sword, 2006. Подробное описание событий приводится в: Clive Ponting. The Crimean War: The Truth Behind the Myth. London: Chatto & Windus, 2004; Pimlico, 2005; Trevor Royle. Crimea: The Great Crimean War 1854–1856. London: Little, Brown & Company, 1999; Abacus 2000. Следует отметить два исключения, в которых представлена русская точка зрения: John Shelton Curtiss. Russia’s Crimean War. Durham, NC: Duke University Press, 1979; Orlando Figes. Crimea: The Last Crusade. London: Allen Lane, 2010. Полезны и две последних главы из более ранней работы Curtiss. The Russian Army Under Nicholas I, 1825–1855. Durham, NC: Duke University Press. Наиболее полный русский источник того времени, доступный на английском языке: Robert Adolf Hodasevich [Chodasiewicz]. A Voice from within the Walls of Sevastopol: a Narrative of the Campaign in the Crimea, and of the Events of the Siege. London: John Murray, 1856. Он многократно цитируется в этой главе, наряду с рассказами русских участников событий, собранных в: Albert Seaton. The Crimean War: A Russian Chronicle. London: Batsford, 1977. Крымский военный историк Сергей Ченнык написал серию подробных книг о Крымской войне. Автор благодарен ему за любезное разрешение использовать цитаты из его работ.


[Закрыть].

Как гласит знаменитый совет герцога Веллингтона, нужно «угадать, что там, за холмом»[383]383
  Цит. в монографии Melvin M. (ed.). Thinking Strategically, 3rd ed. London: Royal College of Defence Studies, October 2010.


[Закрыть]. С учетом неизбежной неопределенности войны, эта на первый взгляд поверхностная рекомендация оказывается необыкновенно проницательной. Веллингтон советовал оценить приближающееся сражение с точки зрения врага: проанализировать обстановку и возможные действия, смотря на них его глазами, а не только своими. Но по иронии судьбы доблестный лорд Раглан, который служил в штабе «железного герцога» во время Пиренейских войн и потерял правую руку, сражаясь рядом со своим командиром в битве при Ватерлоо, во время Крымской войны игнорировал знаменитое высказывание Веллингтона. Стоицизм при ранении при Ватерлоо и благородство завоевали ему огромное уважение в армии; не меньше впечатляли его интеллект и способности руководителя. К несчастью для Британии, Раглан не был вторым Веллингтоном, а его экспедиционные силы 1854–1855 гг. не могли сравниться с армией, участвовавшей в Пиренейских войнах. Тем не менее его смерть в Крыму от болезни искренне оплакивалась войсками.

И Раглан, и его французские коллеги не увидели ряд «прорех», образовавшихся в результате ошибок высшего командования российской армии. Поэтому они часто уступали инициативу русским. Более того, защитники Севастополя много раз непостижимым образом предугадывали намерения союзников и принимали соответствующие меры, чтобы обезопасить себя от действий противника. Никакие локальные успехи не спасли русских от поражения, однако они заставили союзников заплатить высокую – непомерно высокую – цену (кровью и материальными средствами) и в сражениях на открытой местности, и во время осады города. Союзники выиграли войну, но это была пиррова победа. За исключением Севастополя, все четыре главных сражения кампании – на Альме (20 сентября), Балаклавское (25 октября), Инкерманское (5 ноября 1854 г.) и на Черной речке (16 августа 1855 г.) – проходили на позициях, которые выбирали русские, уверенные в исходе битвы. Однако в каждом случае они не смогли добиться своих целей. Союзники, в свою очередь, не смогли развить свой успех. Неспособность обеих сторон одержать решающую победу на поле боя обрекла Севастополь почти на год ужасной осады – или героической, но заранее обреченной «обороны» с точки зрения русских.

Силу любой армии определяет подготовка ее командиров, независимо от качества личного состава. В этом отношении полезно рассмотреть и сравнить русский генералитет и генералитет союзников, а также основания, цели и результаты их главных решений. Между стратегией войны и тактикой, реализуемой на поле боя, находится оперативный уровень, который их связывает.

Оперативное искусство, или «большая тактика», как его называли раньше, остается довольно темным аспектом военной науки – для всех, кроме ученых и профессиональной военной элиты. Несмотря на то что во время Крымской войны обе стороны не пользовались «оперативной» терминологией, она дает нам полезный метод для оценки планирования, согласования и результатов сражения в общем контексте кампании. Это суть «оперативного искусства», с которым мы столкнемся позже при описании действий Красной армии и армий оси в битве за Севастополь во время Второй мировой войны. Как бы то ни было, именно блестящий военный теоретик из России Александр Андреевич Свечин (1878–1938), «русский Клаузевиц»[384]384
  Эпитет «русский Клаузевиц» заимствован у Colin S. Gray. The Future of Strategy. Cambridge: Polity Press, 2015. Грей посвящает свою книгу русскому ученому (P. 122), отмечая, что «в некоторых частях» книга Свечина «Стратегия» «достойна сравнения с трудом Клаузевица “О войне”».


[Закрыть], лаконично описал эти связи между тремя уровнями войны: «Тактика делает шаги, из которых складывается оперативный скачок; стратегия же указует путь»[385]385
  Цит. по: David M. Glantz. Soviet Military Operational Art: In Pursuit of the Deep Battle. London: Routledge, 1991. P. 23. В «Стратегии» Свечин исследует взаимоотношения между тремя уровнями войны: тактическим, оперативным и стратегическим. Обычно ему приписывают изобретение термина «оперативное искусство».


[Закрыть]. Это соблазнительно простое описание не утратило ценности и сегодня.