Электронная библиотека » Мунго Мелвин » » онлайн чтение - страница 15


  • Текст добавлен: 28 декабря 2020, 01:03


Автор книги: Мунго Мелвин


Жанр: Прочая образовательная литература, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 15 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Шрифт:
- 100% +

«Очень жаль, что такая длительная задержка неизбежна, потому что враг смог установить грозные батареи в местах, которые были совершенно беззащитными. Если бы мы сразу после подхода подтянули несколько пушек, я уверен, мы могли бы взять город штурмом за несколько часов»[477]477
  Pattullo Letters, 7 October 1854. P. 61.


[Закрыть]
.

Для противодействия французским батареям русские приготовили шестьдесят четыре пушки, каронады, «единороги» и мортиры, а против британцев – пятьдесят четыре орудия разных типов; всего 118 орудий. Может показаться, что перед началом первой бомбардировки сложилось примерное равенство в артиллерии, но это не так. У русских имелось еще 123 пушки, размещенные на позициях продольного огня для защиты оборонительных сооружений от вражеских атак[478]478
  Подробности о составе артиллерии русских и союзников перед началом первой бомбардировки 17 октября 1854 г. см.: Тотлебен. Т. I. Ч. 1. С. 313–315; Reilly. P. 7–8; Lieutenant-Colonel C. H. Owen. The Principles and Practice of Modern Artillery, 2nd ed. London: John Murray, 1873. P. 497.


[Закрыть]
. Во время осады обе стороны значительно усилили свою артиллерию[479]479
  Вооружение британских батарей, например, к концу осады в начале сентября 1855 г. увеличилось до 207 пушек и мортир. У французов во время кампании было не менее 605 орудий (статистика из Reilly. P. 205, 244).


[Закрыть]
. Однако у русских была возможность значительно усилить свой гарнизон до начала первой бомбардировки. Например, через неделю поле сражения на Альме, 27 сентября 1854 г., в южной части Севастополя были размещены почти двадцать четыре батальона численностью шестнадцать тысяч человек. Всего пятью днями позже количество защитников увеличилось в полтора раза – до 36 батальонов и двадцати четырех тысяч человек. 12 октября в распоряжении русского командования имелось не менее тридцати шести тысяч человек – регулярная армия, иррегулярные казацкие части и экипажи кораблей Черноморского флота[480]480
  Тотлебен. Т. I. Ч. 1. С. 252, 270, 274.


[Закрыть]
. С каждым днем росли силы и решимость русских. Что касается армий союзников, то период до первой бомбардировки характеризовался разочарованием, что 6 октября признал Бергойн в письме коллеге по инженерному корпусу, полковнику Мэтсону:

«Вплоть до подхода к Севастополю все обстоятельства нам благоприятствовали; но здесь мы столкнулись с такими трудностями, что я не вижу перспективы преодолеть их. Мы обнаружили город, окруженный башнями с бойницами, зубчатыми стенами и земляными бастионами, с большим количеством пушек и приличным гарнизоном, я бы сказал, до двадцати тысяч человек. Мы начали окапываться и устанавливать осадные орудия, и эта трудоемкая работа еще не закончена…»[481]481
  Wrottesley. P. 98–99.


[Закрыть]

Стало ясно, что русские полны решимости защищать Севастополь и готовятся к длительной осаде. Первоначальные надежды Бергойна, что противник сдаст город без боя, оказались необоснованными. Его растущее беспокойство от такого поворота событий отражено в письме, написанном на следующий день (7 октября). Он признавался Мэтсону: «Я очень обрадовался успеху на Альме и его непосредственным результатам, но чрезвычайно разочарован плохими перспективами после него. Это одно из таких непредвиденных обстоятельств, которое с самого начала делает все предприятие безнадежным». К чести Бергойна, следует сказать, что он не чужд самокритики, признаваясь, что «не предполагал, что опасность примет такую форму». В явном унынии, если не в депрессии, он сообщал своему адресату: «Я стараюсь не распространять эту безрадостную точку зрения, но наше положение чрезвычайно тяжелое, и я не вижу, как нам выпутаться». Далее генерал предупреждал, явно опасаясь за свою репутацию: «Не говорите об этом никому, кроме тех, на кого Вы можете полагаться, поскольку они посчитают мое поведение неподобающим»[482]482
  Ibid. P. 100.


[Закрыть]
. Однако Патулло и многих других эти откровения вряд ли бы впечатлили.

Следующие несколько дней в письмах Бергойна отражалось его явное неверие в успех операции. В них проступает уныние и зависть к относительному успеху французов, которые вели подкоп к Четверному бастиону. Например, 8 октября 1854 г. Бергойн отмечал, что «французы, похоже, более уверены в своем успехе, и, если там удастся сделать прорыв, мы присоединимся к ним в наступлении». Для него главная проблема состояла в том, что у британской армии «фронт атаки представляет половину крепости, причем в самой невыгодной позиции, тогда как у нас сил вполовину меньше, чем у противника!». Не в первый и уж точно не в последний раз британские экспедиционные силы страдали от несоответствия цели и средств. Справедливости ради, следует отметить, что такое несоответствие появилось только после отказа от решительного удара в пользу осады. Более того, поскольку британская база снабжения находилась в Балаклаве, Бергойн жаловался: «Нам приходится поднимать пушки и осадное снаряжение на небольшую гору, тогда как французы расположены на равнине». Бергойн был чрезвычайно опытным солдатом и инженером и в молодые годы, как и Раглан, участвовал в четырех осадах крупных крепостей во время Пиренейской войны[483]483
   Вторая осада Бадахоса в 1811 г., осады Сьюдад-Родриго и Бургаса в 1812 г., осада Сан-Себастьяна в 1813 г.


[Закрыть]
. Совершенно очевидно, что под Севастополем его одолевали сомнения. Патулло критикует и его план, и его методы:

«Я слышал… наш командир, сэр Дж. Бергойн, говорит об уверенном разрушении [Севастополя] через 24 часа после того, как мы откроем огонь. В настоящее время он не разрешает ставить на позиции ни одну пушку, чтобы не раздражать врага, который ускорит свои работы. Для неинженера это кажется превосходной тактикой, однако он говорит, что все наши пушки будут установлены на позиции за одну ночь и одновременно начнут мощный обстрел. Но мы невооруженным глазом видим ежедневную работу противника, и он чрезвычайно изобретателен»[484]484
  Pattullo Letters, 7 October 1854. P. 61.


[Закрыть]
.

Пока союзники готовились к планомерной осаде, подтягивая артиллерию и прокладывая траншеи («параллели») напротив русских бастионов, защитникам города такой поворот событий придавал решимости и мужества. Тотлебен писал:

«Теперь было ясно, что неприятель не решался прямо идти на штурм и намерен строить батареи, с целью сбить нашу артиллерию, и что такими образом можно выиграть еще насколько дней. Все в Севастополе поздравляли друг друга с этим событием, все видели в нем немаловажное ручательство в спасении города»[485]485
  Тотлебен. Т. I. Ч. 1. С. 275.


[Закрыть]
.

Усиленная подготовка британцев и французов к осаде продолжалась и во вторую неделю октября, и у Тотлебена «теперь не оставалось уже никакого сомнения, что союзники не решались прямо штурмовать Севастополь, а предпочли приступить к медленной постройке батарей, чтобы предварительно ослабить или сбить нашу артиллерию»[486]486
  Там же. С. 279.


[Закрыть]
. Таким образом, быстрое окончание конфликта становилось все менее вероятным: если город не будет взят быстрым, решительным штурмом, то и союзников, и русских ждет долгая, изнурительная и кровавая осада. Так и произошло: осада захватила зиму и затянулась почти на год.

16 октября 1854 г. Раглан издал приказ для британской армии, развернутой под Севастополем. В те времена, когда штабные офицеры не проходили специального обучения и еще не были введены стандартные оперативные процедуры, не существовало установленного формата письменных приказов. Раглан просто представил список из семнадцати кратких инструкций, не объединенных логической последовательностью. В них содержались не только важные подробности, такие как время начала бомбардировки («приблизительно в половине седьмого французскими и английскими батареями, совместно с объединенным флотом»), но и явно лишние, например, указание, что «мясо для ужина должно быть приготовлено как можно раньше, завтра утром, на тот случай, если армии придется наступать»[487]487
  Reilly. P. 8–9.


[Закрыть]
. На взгляд современного специалиста, в приказе Раглана почему-то отсутствует информация, которая сегодня считается обязательной, – общая оценка ситуации (описание вражеских и дружественных сил), цель или боевая задача подчиненных соединений, намерения командующего и общая концепция операции, схема маневра. Можно лишь догадываться, что, по мнению Раглана, за бомбардировкой могла последовать атака пехоты – возможно, в первый же день, но не обязательно. Поэтому дивизиям приказывалось иметь «команды саперов… с приготовленными кирками и лопатами, ломами и камнедробилками, мешками с порохом, лесорубочными топорами и лестницами». Еще интереснее выглядят следующие распоряжения: «В случае наступления [sic!] главнокомандующий, в частности, требует от генералов, командующих дивизиями и полками, и офицеров, командующих ротами, объяснить своим подчиненным настоятельную необходимость не нарушать строй и сохранять порядок» – как будто это был церемониальный парад королевских гвардейцев в Лондоне, а не атака на вражеский город[488]488
  Ibid. P. 9.


[Закрыть]
. Такие соображения мешали творческому использованию местности в сражении на Альме.

Раглан не описывает необходимых условий для наступления: вероятно, все зависело от того, будет ли полностью подавлена русская артиллерия и образуется ли достаточно широкая брешь в обороне противника. Как ни посмотри, намерения британского главнокомандующего остаются неясными. В частности, в его указаниях не упоминается взаимодействие французских и британских сил на суше и на море, если не считать предполагаемое местоположение генерала де Канробера на поле боя – в «Maison d’Eau, слева от британской линии, справа от французских позиций»[489]489
  Ibid.


[Закрыть]
. В целом Раглан давал указания своей армии по порядку ведения боевых действий, но не объяснял оперативные цели и необходимость синхронизации действий сухопутных и морских сил, артиллерии, инженерных подразделений и пехоты. Тем не менее этот документ был не самым плохо сформулированным приказом кампании: худший издали через девять дней, во время Балаклавского сражения.

«Объединенная», или совместная, операция, в которой участвуют две или более армейские службы, перед которыми поставлена общая цель, является одним из самых сложных видов боевых действий. Еще больше такая задача усложняется перед началом или в самом начале конфликта, когда различные участвующие в ней силы не имеют опыта в выполнении своих задач и во взаимодействии друг с другом. Проблемы усиливаются при наличии многонациональных сил. Таким образом, плохое планирование и неудачное осуществление первой бомбардировки Севастополя стало первым проявлением серьезных трудностей, с которыми союзники сталкивались на протяжении всей Крымской кампании. Требовалось не только тесное взаимодействие между французами и британцами; операции на суше, будь то подготовительная бомбардировка или штурм города, должны были тщательно координироваться с действиями флотов. Однако в британском и французском флотах не было согласия относительно наилучшего способа атаки на береговые укрепления русских – на якоре или в движении. Более того, опытные моряки знали, что современные морские орудия не слишком эффективны против правильно сконструированных береговых фортов, каменных или земляных, а также что их корабли уязвимы перед раскаленными докрасна ядрами. Чем ближе дистанция стрельбы, тем больше ее эффективность, несмотря на повышенный риск повреждения ответным огнем русских. Но главный вопрос заключался в цели бомбардировки береговых укреплений: должны ли британские и французские корабли нанести отвлекающий удар, чтобы отвлечь русских защитников города от наземной атаки, или поддерживать эту атаку – и как это лучше сделать? Поэтому было очень сложно достичь необходимого согласия и последующих совместных действий относительно времени и места – и не в последнюю очередь относительно желаемого оперативного эффекта.

Неудивительно, что командиры сухопутных подразделений хотели бы получить от своих флотских коллег максимальную поддержку, причем как можно дольше. Однако флот союзников, выгрузивший на берег большое количество пушек и снарядов к ним, не мог вести огонь продолжительное время, а угол прицеливания и дальность стрельбы позволяли доставать только до береговых батарей, расположенных ближе всего к входу на рейд Севастополя. Более того, среди командования флота имелись серьезные разногласия по поводу разумности и метода атаки. Вице-адмирал сэр Джеймс Дандас, главнокомандующий британским флотом, не хотел ввязываться в неравный бой между деревянными кораблями и каменными фортами, опасаясь, что его флот понесет большие потери и союзники утратят контроль над Черным морем. Его подчиненный, контр-адмирал Эдмунд Лайонс, командующий «прибрежной» эскадрой британских кораблей и, вероятно, наиболее близкий по духу и образу мыслей к Раглану, наоборот, меньше беспокоился из-за безопасности кораблей и с воодушевлением относился к идее совместной бомбардировки и штурма Севастополя[490]490
  Lambert. Battleships in Transition. P. 46.


[Закрыть]
. Вице-адмирал Фердинанд Альфонс Гамелен хотел обезопасить корабли, настаивая, чтобы они вели огонь в движении. 16 октября 1854 г., за день до начала бомбардировки, командующий французскими силами де Канробер отверг предложение Гамелена, указав, что такой осторожный подход вряд ли убедит русских в серьезности атаки, не говоря уже о том, что не нанесет серьезного ущерба. Гамелен и Дандас немедленно дали приказ своим кораблям вести огонь, став на якорную стоянку, что вынудило поспешно изменить планы. Поскольку снарядов не хватало, особенно у французов, раньше уже было решено, что корабли начнут бомбардировку поздно утром, когда огонь морской артиллерии может совпасть, как все надеялись, с атакой пехоты союзников на Севастополь. В результате, учитывая непредсказуемость развития событий, шансы на согласованную атаку с суши и моря были в лучшем случае слабыми. Но по крайней мере удалось договориться об одном: британский флот возьмет на себя цели на северном берегу Севастопольской бухты, а французский – на южном.

Бомбардировка Севастополя наземными батареями союзников началась 17 октября в 6:30 утра залпом 121 пушки и мортиры британцев и французов. Однако время наступления пехоты не было определено заранее. Тем временем уничтожение французского артиллерийского склада ответным огнем русских прервало работу французской артиллерии до приблизительно 10:00. Иногда один такой выстрел может вызвать непропорциональные последствия[491]491
  Британский флот сделал подобный удачный выстрел при бомбардировке Акры 3 ноября 1840 г., результатом чего стал не только взрыв артиллерийских погребов крепости, повлекший многочисленные жертвы, но и практически немедленная капитуляция египетского гарнизона. Однако в Севастополе и наступавшие союзники, и оборонявшиеся русские были настроены иначе. Описание осады Акры см.: Andrew Lambert. Admirals: The Naval Commanders who Made Britain Great. London: Faber and Faber, 2008. P. 248–249.


[Закрыть]
. Британская артиллерия продолжала вести огонь, вызывая на себя все более сильный огонь русских пушек. Обстоятельства для начала наступления выглядели неблагоприятными, и ни Раглан, ни де Канробер не собирались отдавать такой приказ. После отказа от попытки штурмовать город отпадала необходимость поддержки наземной операции, а значит, не было смысла начинать бомбардировку с моря. Более того, Дандас встал на якорную стоянку только в 10:50, и теоретически еще оставалось время для отмены приказа. С учетом соотношения затрат и преимуществ любой бомбардировки с моря, а также того факта, что теперь в ней не было смысла, некоторые историки недоумевают, почему вообще была осуществлена эта «полностью бесполезная операция»[492]492
  Lambert. Battleships in Transition. P. 46.


[Закрыть]
.

Причин могло быть несколько. Во-первых, тогда не было Верховного главнокомандующего всеми союзными силами (такого, как Эйзенхауэр во время высадки в Нормандии) со своим объединенным штабом, который имел право отдавать командующим армиями и флотами исполнительные распоряжения. Во-вторых, отсутствовала быстрая связь – если не считать сигнальных флагов – между берегом и кораблями, чтобы передать любое внезапное изменение плана. И, вероятно, самая главная причина заключалась в отсутствии желания отменять бомбардировку с моря. Наоборот, ее осуществили с величайшим рвением и решимостью, несмотря на серьезные потери: британский и французский флоты желали продемонстрировать, что они тоже могут внести вклад в кампанию. Тем не менее пользуясь преимуществом ретроспективного взгляда, один из авторов, Питер Дакерс, даже назвал действия флота «подобием фарса» «в славных традициях Крыма»[493]493
  Duckers. P. 66.


[Закрыть]
. Своим заявлением – даже с учетом недостатков планирования и неизбежных ограничений обстрела города с моря – он обижает и экипажи кораблей союзников, и русских защитников города, поскольку артиллерийские дуэли были необычайно дерзкими и кровавыми.

Вечером накануне бомбардировки с моря топограф британского флота капитан Пратт промерил лотом канал у входа в Севастопольскую бухту, который позволял военным кораблям стать на якорь в 800 ярдах от главного оборонительного укрепления на северном берегу – Константиновского форта. На следующий день эскадра Лайонса должна была приблизиться к берегу вплотную, тогда как большей части британских и французских кораблей предписывалось вести стрельбу с гораздо большей дистанции, от 1500 до 2000 ярдов. Общего времени начала бомбардировки установлено не было: французы открыли огонь приблизительно в 12:30, Лайонс – в 14:00, а остальной британский флот – еще через двадцать минут. Главной проблемой, однако, было не время, а место. Даже с самого близкого расстояния, на которое подошла эскадра Лайонса, состоявшая из винтовых пароходов «Агамемнон» (флагман) и «Несравненный» (Sans Pareil), парусников «Альбион» и «Лондон», а также парусного фрегата «Аретуза» («Орхидея»), она почти не угрожала Константиновскому форту и соседней Осиной батарее. Наоборот, русские артиллеристы, обслуживавшие береговые форты и батареи, нанесли значительный урон британским кораблям. Особенно эффективным был навесной огонь Телеграфной и Осиной батарей, расположенных высоко на скалах, а также раскаленные докрасна ядра и разрывные гранаты. После трех попаданий раскаленных ядер «Альбион» был вынужден выйти из боя, потеряв одиннадцать человек убитыми и семьдесят одного ранеными. У «Аретузы» были порваны паруса, горела палуба, был сильно поврежден такелаж; потери составили двадцать три человека убитыми и ранеными. Израсходовав весь боезапас из семидесяти выстрелов на пушку, «Лондон» и «Несравненный» (Sans Pareil) также покинули поле боя. «Агамемнон» отважно сражался до 17:15, несмотря на не менее 240 попаданий и два пожара. Благодаря близости к Константиновскому форту флагман избежал серьезных повреждений, поскольку не все русские орудия могли быть нацелены на его корпус. Только британский флот потерял в этом бою сорок четыре человека убитыми и 266 ранеными; потери французов были сопоставимыми. Всего убитых и раненых на флоте союзников насчитывалось 520, тогда как русские потеряли в четыре раза меньше – 138 человек[494]494
  Douglas, Remarks. P. 19–24; Duckers. P. 66–67; Lambert. Battleships in Transition. P. 46–47; Тотлебен. Т. I. Ч. 2. С. 331–336.


[Закрыть]
.

Из всех русских батарей сильнее всего пострадал Константиновский форт, на который пришелся основной удар морской артиллерии британцев. Из двадцати семи пушек платформы двадцать две умолкли; их расчеты были вынуждены искать убежище внизу. Внешняя часть форта «была испещрена ядрами», в результате чего повреждения получили десять амбразур. Орудия в казематах остались целы, но из шести печей для нагревания ядер уцелела только одна. Уничтожение платформы Тотлебен приписывает взрыву трех ящиков с зарядами во дворе батареи. Потери батареи составили пятьдесят пять человек – пять убитых и пятьдесят раненых[495]495
  Тотлебен. Т. I. Ч. 2. P. 336.


[Закрыть]
. Восемнадцать месяцев спустя Чарльз Гордон, осматривая это место, подтвердил: «Константиновский порт прочен и очень мало пострадал от корабельного огня 17 октября [1854]. Русские рассказали нам, что после двух часов боя они не могли стрелять из пушек наверху, но пушки в казематах стреляли до самого конца. Во дворе лежали семь разбитых пушек»[496]496
  Gordon Letters, April 25, 1856. P. 95.


[Закрыть]
.

Результат бомбардировки союзников с суши был неоднозначным. В этот день наибольшего успеха британские артиллеристы достигли при обстреле Редана. В 15:00 взорвался пороховой погреб, и в результате пушки батареи временно замолчали. Об этом достижении история британской артиллерии рассказывает, что «левое и правое крыло оспаривают честь удачного выстрела. Артиллеристы и моряки разразились громкими приветственными криками и принялись стрелять в поврежденную батарею, которая до конца дня едва отвечала одной или двумя пушками» Это был решающий момент, «поскольку в течение нескольких минут казалось, что мы подавили ответный огонь русских против наших позиций». Однако этот успех был локальным, потому что «напротив французов враг оставался непокоренным»[497]497
  Reilly. P. 12.


[Закрыть]
.

В своем подробном рассказе о сражении за Севастополь Тотлебен описывает, как союзники упустили еще одну благоприятную возможность (уже вторую с начала кампании) для захвата города, причем по странному стечению обстоятельств в том же месте, где британские войска потерпели неудачу при наступлении в июне и сентябре 1855 г. Русский инженер указывает, что 17 октября 1854 г. британцы практически уничтожили артиллерию 3-го бастиона, нанеся русским большой урон. Тотлебен говорит, что союзники «должны были немедленно штурмовать» этот бастион. «Пользуясь дымом, закрывавшим местность, они могли скрытно подвести штурмовые колонны и занять высоту 3-го бастиона прежде, чем наши войска, по необходимости отведенные к морскому госпиталю и за крутой берег Южной бухты, могли в достаточных силах подойти к атакованному пункту…»[498]498
  Тотлебен. Т. I. Ч. 2. C. 328.


[Закрыть]
. Этого не случилось. Союзники надеялись на быстрое разрушение оборонительных сооружений русских и последующий захват города, но первый день бомбардировки стал днем обманутых надежд и горького разочарования. Британцы и французы не только не смогли оценить ущерб, который они нанесли позициям противника, но и упустили возможность решительного наступления на Севастополь. За исключением временного успеха в подавлении Редана, не было достигнуто практически никаких успехов в уничтожении русских батарей, не говоря уже о подавлении воли к сопротивлению. Однако успех обороняющихся в значительной мере определялся типичным примером маскировки.

Британские и русские артиллеристы продолжали обмениваться ударами до самого заката. Затем пришло время отдыха. Инженеры союзников делали все возможное, чтобы восстановить поврежденные батареи британцев и французов – результат массированного ответного огня русских в течение дня. Одновременно артиллеристы пополняли запасы снарядов и заменяли вышедшие из строя орудия. Их русские коллеги работали еще упорнее. Саперы и артиллеристы, солдаты и матросы восстанавливали разрушенные участки бастионов и батарей. Было решено, вспоминает Тотлебен, «чтобы на другой день не только не выказать никаких следов бомбардирования, но даже явиться сильнее прежнего и таким образом с первого же дня начать расстраивать все расчеты неприятеля». Более того:

«Главное внимание в эту ночь было обращено на восстановление почти уничтоженной обороны 3-го бастиона. Всю ночь на этом пункте кипела самая усиленная работа: отрывали орудия и станки, разбирали расстроенные платформы и настилали их вновь, подвозили и устанавливали новые орудия и в то же время насыпали взорванную часть бруствера, выделывали амбразуры, очищали засыпанный ров и строили пороховые погребки»[499]499
  Там же. С. 331.


[Закрыть]
.

Естественно, анализ Тотлебена после окончания Крымской войны основан на точке зрения защитников и ретроспективном взгляде на события. Однако у нас нет свидетельств, что в тот день союзники знали об относительной слабости русских или даже готовились к немедленному штурму, о чем свидетельствуют расплывчатые указания Раглана. Существенные недостатки в разведке и управлении войсками выявились как у союзников, так и у русских, когда они в скором времени попытались снять осаду.

Сильнейшим ударом по боевому духу защитников города 17 октября 1854 г., который затмил их успешную оборону в тот день, стала преждевременная гибель Корнилова. Он наблюдал за интенсивной артиллерийской дуэлью с удобной позиции у Малаховой башни, отважно, но безрассудно подвергая себя опасности. Корнилов был смертельно ранен ядром, раздробившим ему ногу. «Отстаивайте же Севастополь!» – сказал он подбежавшим поднимать его. Эти слова высечены на памятнике адмиралу, установленному на Малаховом кургане 7 сентября 1983 г. Корнилов стал вторым после Лазарева адмиралом, похороненным в крипте Владимирского собора в центре Севастополя. В его честь Николай I приказал переименовать бастион Малахова кургана в Корниловский бастион. В письме к вдове Корнилова император отдал дань благодарности павшему герою:

«Елизавета Васильевна. Славная смерть Вашего мужа лишила наш флот одного из отличнейших адмиралов, а меня одного из моих любимых сотрудников, которому я предназначал продолжать полезные труды Михаила Петровича Лазарева. Глубоко сочувствуя скорби всего флота и Вашей горести, я не могу более почтить память покойного, как повторив с уважением последние слова его. Он говорил: “Я счастлив, что умираю за Отечество”. Россия не забудет этих слов, и детям Вашим переходит имя, почтенное в истории русского флота»[500]500
  Цит. по: Seaton. P. 137.


[Закрыть]
.

Со смертью Корнилова Севастополь, возможно, лишился вдохновителя обороны, но боевой дух гарнизона и флота остался несломленным.

Одной из причин сомнений и нерешительности союзников относительно атаки на город во второй половине дня 17 октября 1854 г. были разочаровывающие результаты бомбардировки с моря. Она не смогла ни отвлечь русских, ни ослабить их оборону на суше. Несмотря на объединенную мощь союзных флотов, обрушившуюся на Константиновский форт на северном берегу бухты и Карантинный и Александровский форты на южном берегу, русские артиллеристы нанесли гораздо больший ущерб врагу, чем пострадали сами (это касается и потерь личного состава). Каждый британский корабль, участвовавший в бомбардировке, серьезно пострадал[501]501
  Lambert. The Crimean War. P. 160–165.


[Закрыть]
. Деревянные корабли с вооружением той эпохи должны были подойти на очень близкое, почти самоубийственное расстояние, чтобы эффективно противостоять каменным оборонительным укреплениям. Наоборот, бомбардировка с моря и суши заставила русских удвоить усилия по защите города. После смерти Корнилова основная заслуга в воодушевлении защитников Севастополя и руководстве их неимоверными усилиями принадлежала Нахимову и Тотлебену, а не Меншикову, который оставался бесстрастным и далеким главнокомандующим.

Первая бомбардировка Севастополя продолжалась – с перерывами и разной интенсивностью – до 6 ноября 1854 г. Вот, например, что рассказывается в архиве британской артиллерии о втором дне: «Бомбардировка [18 октября] продолжилась при свете дня; враг, отремонтировав укрепления и вновь установив пушки на Редане, отвечал мощным огнем». В тот день британские артиллеристы не получили поддержки, вынужденные «принять на себя основной удар дневного обстрела, потому что французские пушки молчали»[502]502
  Reilly. P. 13.


[Закрыть]
. Первоначальная уверенность британцев заметно ослабла. Если 18 октября Патулло писал матери, что «в следующем письме она может ждать рассказ о падении Севастополя» или даже «отходе войск на зимние квартиры, а возможно, и в Англию», то пятью днями позже, 22 октября, он был вынужден признать, что «[мы] все еще упорно роем и пробиваем путь в прочную крепость царей, но на взгляд стороннего наблюдателя мы почти не продвинулись»[503]503
  Pattullo Letters, 18 and 22 October 1854. P. 64.


[Закрыть]
. Днем раньше, согласно записям артиллерийского архива, огонь британской артиллерии «значительно ослабел» вследствие «истощения боезапаса». Французы, «энергично трудившиеся над восстановлением и перевооружением своих батарей», наоборот, в то утро смогли открыть «успешный» огонь – ответ русских «был очень слаб». Оценки достижений союзников за первую неделю бомбардировки сильно разнятся. 21-го числа британские артиллеристы сообщали, что «на закате вражеские укрепления были очень сильно повреждены, и многие пушки замолчали», но точка зрения лорда Раглана была менее оптимистичной[504]504
  Reilly. P. 17.


[Закрыть]
. Возможно, союзники упустили еще одну возможность начать штурм. Два дня спустя (23 октября) Раглан докладывал герцогу Ньюкаслу:

«Наш огонь был… непрерывным и эффективным, но враг, имея в своем распоряжении большие массы людей, ресурсы флота и арсенал, мог прилагать все больше усилий, чтобы за очень короткое время до определенной степени восстановить редуты и заменить многие поврежденные пушки, что позволило возобновить огонь с тех укреплений, которые мы сумели подавить. Эта способность восстанавливать и перевооружать оборонительные сооружения, естественно, приводит к тому, что мы продвигаемся медленнее, чем того желали, и не в моей власти вселять в Вашу светлость какую-либо уверенность, поскольку можно ожидать, что противником будут приняты скрытые меры»[505]505
  Ibid. P. 20.


[Закрыть]
.

Другими словами, Раглан признавал удивительную способность русских защитников города восстанавливать свои силы и не был готов предсказать, когда может начаться штурм Севастополя.

Оглядываясь назад, легко критиковать действия союзников в первые, определяющие недели Крымской кампании. Британская и французская армии в последний раз участвовали в крупной европейской войне в 1815 г., когда они сражались друг против друга при Ватерлоо. Теперь новые союзники учились объединять усилия и действовать с наибольшей эффективностью, чтобы победить общего, чрезвычайно упорного врага. Однако за месяц, прошедший после высадки союзников, были упущены две великолепные возможности для наступления и захвата Севастополя: первая после поражения русских на Альме, а вторая после того, как британская артиллерия практически нейтрализовала оборону Большого редута и Малахова кургана во второй половине дня 17 октября 1854 г. Затем оперативная инициатива перешла к русским: последовали два знаменитых сражения, Балаклавское (25 октября) и Инкерманское (5 ноября). В обоих случаях русским не удалось снять блокаду атаками на тыл и фланги союзников.

БАЛАКЛАВСКОЕ СРАЖЕНИЕ: ОТВАГА И ПРОСЧЕТ

Известный британский историк Крымской войны Баринг Пембертон при сравнении атак Легкой и Тяжелой бригад под Балаклавой проницательно заметил, что «для бесстрастного англосаксонского ума славная неудача имеет бо́льшую сентиментальную привлекательность, чем заслуженный успех»[506]506
  Baring Pemberton. P. 121.


[Закрыть]
. Таким образом, в популярной британской истории Балаклавское сражение вспоминается преимущественно из-за драматического события – дерзкой атаки Легкой бригады. И наоборот, успех Тяжелой бригады в тот судьбоносный день давно забыт. Однако в любом серьезном анализе безрассудные действия лорда Кардигана под огнем русских пушек – результат губительно нечеткого приказа лорда Раглана, переданного через лорда Лукаса, – вскоре стали олицетворением постоянной некомпетентности, которую проявляло командование британской армии в Крыму. Этот предпоследний бой Балаклавского сражения был не только тщательно изучен историками, но и пересказан поэтами и кинорежиссерами[507]507
   Художественные фильмы под названием «Атака Легкой бригады» были сняты в 1936 и 1968 гг. Первый из них, снятый голливудской студией Warner Brothers, с такими звездами, как Эррол Флинн и Оливия де Хэвилленд, имел лишь опосредованное отношение к истории. Британский фильм 1968 г., с Тревором Ховардом, Ванессой Редгрейв, Джоном Гилгудом и Гарри Эндрюсом, получился более аутентичным, хотя и в нем Балаклавское сражение изображено не слишком точно – например, пропущено отражение 93-м шотландским пехотным полком кавалерийской атаки казаков, а также атака Тяжелой бригады.


[Закрыть]
. Вероятно, Альфред Теннисон внес весомый вклад в английскую литературу и, следовательно, повлиял на представления общества о войне своими бессметными строчками: «Долиною смерти, под шквалом картечи, отважные скачут шестьсот», но вряд ли что-то прибавил к нашему пониманию событий 25 октября 1875 г.[508]508
  Alfred Tennyson. The Charge of the Light Brigade («Атака Легкой бригады»), 1854 (пер. Ю. Колкера).


[Закрыть]
. Поэт допустил неточность, описав небольшую впадину между двумя гребнями как «долину». Более того, непропорциональное внимание к атаке Легкой бригады в значительной степени оттеснило на второй план истинную природу сражения. Зачастую остаются без ответа вопросы, чего хотели добиться русские, и как союзники, в основном случайно, сумели отбросить противника.

На первый взгляд оперативные аргументы для сражения достаточно ясны. Обычно предполагается, что после первой бомбардировки союзников русские стремились снять осаду с Севастополя, захватив Балаклаву – «единственную дорогу жизни британской армии»[509]509
  Woodham-Smith. The Reason Why. P. 211.


[Закрыть]
. Это не только разрушило бы логистику британцев, но и позволило бы русским угрожать позициям союзников вокруг южной стороны города. Однако вопреки этому распространенному мнению порт Балаклава никогда не был главной целью русских. Они ставили перед собой две более скромные задачи. Во-первых, они рассчитывали захватить линию укрепленных редутов союзников на Кадыкойских высотах, которые защищали Воронцовскую дорогу и представляли собой внешнюю линию обороны Балаклавы. Во-вторых, они хотели атаковать лагеря и артиллерийские склады британцев в окрестностях деревни Кадыкой к северу от Балаклавы и таким образом осложнить или даже перерезать коммуникации между портом и главными лагерями союзников на Херсонесском плато. Для этой операции русские собрали силы, недостаточные для решающего сражения с союзниками: это был строго ограниченный маневр по времени, пространству и ресурсам. Основные причины этих ограничений заключались в несогласованности и нерешительности русского командования. Во время первой бомбардировки, которая продолжалась почти три недели, сочетание массированного огня британской артиллерии и французских траншей, окружавших Четвертый бастион, все больше угрожали безопасности Севастополя. Если это укрепление падет, под угрозой окажется весь южный сектор обороны города. На более поздних этапах осады Севастополя статус ключа к обороне русских, признаваемого обеими сторонами, приобрела укрепленная Малаховская башня. Тем временем русские удерживали Четвертый бастион, который оставался у них вплоть до ухода из южной части города одиннадцать месяцев спустя. Однако в октябре 1854 г. усиливались сомнения, сколько осталось пороха для пушек, делавших более десяти тысяч выстрелов в день, и следовательно, сколько продлится сопротивление при таком расходе боеприпасов[510]510
  Curtiss, Russia’s Crimean War. P. 320. В книге: Seaton. P. 134, – утверждается, что 19 октября 1854 г. было произведено 14 000 выстрелов; впоследствии ежедневный расход «варьировался от 10 000 до 12 000 снарядов».


[Закрыть]
.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации