Текст книги "История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней"

«Неприятель произвел самую упорную атаку, и, несмотря на меткий картечный огонь шести орудий легкой батареи № 7, штуцерных от Одесского егерского полка и роты 4-го стрелкового батальона, находившейся на правом фланге, а также и на огонь части артиллерии отряда генерал-майора Жабокритского, бросился на нашу кавалерию; но в это время 3 эскадрона сводного уланского полка ударили во фланг неприятелю. Неожиданная атака эта, произведенная стройно и решительно, имела блестящий успех, и вся неприятельская кавалерия в беспорядке бросилась назад, преследуемая нашими уланами и огнем батарей»[543]543
  Липранди. Донесение генерал-адъютанту Меншикову.


[Закрыть].

На этом этапе сражения в бой вступила Тяжелая бригада. Лукан послал ее в атаку вслед за Легкой бригадой, однако после того, как она тоже попала под огонь противника, остановил наступление. Если бы не своевременная атака африканских конных егерей на Федюхины высоты, в результате чего прекратился обстрел с этих позиций и был обеспечен отход Легкой бригады, потери британской легкой кавалерии были бы гораздо больше, чем 278 человек (156 убитых и пропавших без вести, 122 раненых) из 673 кавалеристов всех званий. Однако это не была полная катастрофа, как ее часто называют. К счастью для британцев, русские уланы, вопреки утверждению Рыжова, не смогли воспрепятствовать отходу Легкой бригады и нанести ей серьезный урон. Если бы они вступили в бой, то потери британских кавалеристов были бы гораздо больше. Еще один русский источник объясняет:

«Они ушли именно потому, что действительного преследования ни со стороны гусар, ни со стороны улан не было. Они ушли по своей прежней, смертельной дороге и легли почти все под картечью 7-й легкой батареи и пулями Одесского полка, не тронутые саблями гусар и не задетые пулями улан»[544]544
  Кожухов С. Несколько слов по поводу записки генерал-лейтенанта Рыжова о Балаклавском сражении // Русский архив, 1879, № 8 и 9, год 8. С. 1668–1676.


[Закрыть].

Более того, по всей видимости, недостатки британской системы управления войсками, которые привели к неверному направлению атаки Легкой бригады под Балаклавой, компенсировались не менее серьезными ошибками русских командиров. Ни Рыжов, ни Липранди не сумели воспользоваться возможностью, которую предоставили им неудачные действия противника. Известно, что русская кавалерия в беспорядке отступила и вернулась на позиции, которые она занимала перед началом сражения. В целом можно предполагать, что стойкость 93-го Шотландского полка, атаки британских бригад тяжелой и легкой кавалерии, а также действия французских африканских конных егерей лишили Рыжова (а возможно, и Липранди) присутствия духа. По всей видимости, решительные действия кавалерии союзников под Балаклавой оказали на русскую кавалерию психологическое воздействие, непропорциональное численности врага. Мы не знаем, что обсуждали русские командиры после сражения, но трудно представить, что Липранди хвалил Рыжова. В конце концов, Липранди разработал разумный план, который не был исполнен так хорошо, как он мог ожидать. Липранди должен был испытывать разочарование. Балаклавское сражение служит полезным напоминанием о роли случая и о значении человеческого фактора в бою. Оно предупреждает нас о необыкновенной важности решений командиров и их склонности совершать ошибки в разгар битвы, когда ситуация запутанная и неопределенная. Недостатки выявились и в британской, и в русской армиях, но ни Раглан, ни Меншиков не признавали своих ошибок ни после этого сражения, ни после следующего. Оба превозносили успех своих армий, к чему склонны все главнокомандующие. Требуется немалая сила духа, чтобы признать неудачи, а еще большая – чтобы сделать должные выводы, особенно если источником этих неудач служит личная или системная институциональная слабость.

После сражения Раглан отправил докладную записку в Лондон. Описав общую ситуацию, он похвалил стойкость 93-го Шотландского полка и выделил атаку Тяжелой бригады. Их действия он описал как «одни из самых успешных, которые мне приходилось видеть; они ни секунды не колебались, и это в высшей степени заслуга бригадного генерала Скатлетта, а также офицеров и рядовых, участвовавших в ней». В докладе главнокомандующему британской армией Раглану затем пришлось объяснять атаку Легкой бригады. Вот как он представил ее обстоятельства:

«Когда противник отошел с позиций, которые временно занял, я приказал кавалерии, при поддержке Четвертой дивизии под командованием генерал-лейтенанта сэра Джорджа Каткарта, выдвинуться вперед и использовать любую возможность для возвращения высот; с учетом того, что эту задачу невозможно было выполнить немедленно, а также предполагаемой попытки противника увезти захваченные орудия, графу Лукану было желательно наступать быстро, преследовать отступающего врага и попытаться помешать ему достичь своей цели. Тем временем русские сумели перегруппироваться на своих позициях, с артиллерией по фронту и на флангах»[545]545
  Донесение лорда Раглана, № 85, адресованное его высочеству герцогу Ньюкаслу (The Times, Monday, November 13, 1854, перепечатано в: London Gazette Extraordinary of Sunday, November 12, 1854).


[Закрыть].

Не упомянув об отсутствии четкости в своих приказах, Раглан попытался возложить вину за произошедшее на Лукана, намекая на «некоторое непонимание приказа к наступлению» и утверждая, что «генерал-лейтенант посчитал, что должен атаковать во что бы то ни стало, и соответственно приказал генерал-майору графу Кардигану выдвинуть вперед Легкую бригаду». Замалчивая результаты атаки, Раглан привлекал внимание к тому факту, что «приказ был выполнен с великим воодушевлением и мужеством». Более того:

«Лорд Кардиган с величайшей энергией атаковал батарею, которая вела огонь по наступающим эскадронам, миновал ее, вступил в бой с русской кавалерией у нее в тылу; но там его люди подверглись атаке артиллерии и кавалерии и были вынуждены отойти после того, как внесли смятение в ряды противника»[546]546
  Ibid.


[Закрыть].

Затем Раглан признал «очень серьезные потери среди офицеров, рядовых и лошадей». Однако они «уравновешены блестящей атакой, мужеством, порядком и дисциплиной, который ее отличали, что составляло разительный контраст с вражеской кавалерией, которая до того вступила в бой с Тяжелой бригадой»[547]547
  Ibid.


[Закрыть]. Раглан не кривит душой, однако умалчивает тот факт, что недоукомплектованная Легкая бригада уже перестала быть эффективной боевой единицей, а все случившееся стало результатом его нерешительности и противоречивых приказов. Тем не менее вопреки распространенному мнению, атака Легкой бригады, а еще в большей степени африканских конных егерей (чьи действия Раглан заслуженно хвалит), вызвали серьезное замешательство в рядах русских и лишили их инициативы во время этой последней фазы сражения. Примечательно, что Липранди отказался от продолжения операции, несмотря на то что у него имелись значительные силы, еще не вступавшие в бой, в том числе большая часть пехоты. Он был достаточно опытен и понимал, что прибывающие подкрепления из британской и французской пехоты вскоре склонят чашу весов в пользу союзников. Липранди не удалось взять Кадыкой, не говоря уже о Балаклаве, однако он добился скромного успеха, захватив редуты. И этот скромный успех стал серьезной угрозой для коммуникаций между британским портом и лагерями на Херсонесском плато.

В любом случае Меншиков поспешил объявить о большой победе. В донесении Николаю I, отправленном вечером того же дня, он подчеркивал:

«…начались наступательные наши действия противу осаждающих – и были увенчаны успехом. Генерал-лейтенанту Липранди поручено было: с вверенною ему дивизией атаковать отдельный неприятельский укрепленный лагерь, прикрывающий дорогу из Севастополя в Балаклаву. Предприятие это исполнено им сего утра блестящим образом. В руках наших находятся теперь четыре редута, в которых взято 11-ть орудий»[548]548
  Меншиков А. С. Донесение генерал-адъютанта князя Меншикова о наступательном действии отряда генерал-лейтенанта Липранди против лагеря союзников, прикрывавших дорогу из Севастополя в Балаклаву // Русский инвалид № 235, 1854 и Северная пчела № 236, 1854. Цит. по: А. С. Меншиков в Крымской войне. Дневники. Письма. Воспоминания / сост. А. В. Ефимов. Симферополь: Антиква, 2018. С. 115.


[Закрыть].

Липранди, в свою очередь, в подробном и информативном донесении Меншикову, составленном после сражения, 14 (26) октября 1854 г., заявлял:

«Успехом этого дня я обязан усердию и распорядительности гг. частных начальников, мужеству и рвению всяких войск. В особенности же командир 1-й бригады вверенной мне дивизии, генерал-майор Семякин, и находившийся под его начальством командир Азовского пехотного полка, полковник Криднер, коим предназначено было атаковать самый сильный первый редут, находящийся на большой и крутой возвышенности, подавали собою пример храбрости и распорядительности. Атака Азовского пехотного полка была исполнена смело, быстро и решительно»[549]549
  Липранди, донесение от 14 октября 1854 г.


[Закрыть].

Но чего же на самом деле добились русские? Несмотря на захват ими внешнего рубежа обороны союзников – линии редутов, Балаклава и Кадыкой остались у британцев. Сражение не помогло разорвать полукольцо осады, охватывавшее южную часть Севастополя. Но что еще важнее, была осознана угроза, которую русские создали левому, открытому флангу: его соответствующим образом укрепили. Две недели спустя ограниченный успех русских заслонило их тяжелое поражение под Инкерманом.

6
Инкерман и дух Севастополя

Бомбардирование 5-го числа останется самым блестящим славным подвигом не только в русской, но во всемирной истории.

Лев Толстой[550]550
  Письмо Льва Толстого брату, графу С. Н. Толстому, от 20 ноября 1854 г.


[Закрыть]

ПРЕЛЮДИЯ К ИНКЕРМАНСКИМ СРАЖЕНИЯМ

Балаклавское сражение подняло дух солдат, моряков и оставшихся в городе жителей Севастополя, но не имело особых последствий для русских. С их точки зрения, захватчики, британцы и французы, оставались на священной русской земле, а оборона Севастополя продолжалась. Даже если не учитывать неудачных действий кавалерии, задуманная Липранди операция проводилась преждевременно и недостаточными силами. Как он и предсказывал, русские лишь продемонстрировали союзникам уязвимость их восточного фланга. Более того, Меншиков понимал, что французы и британцы, скорее всего, расширят свою операцию в Крыму. В то же время Николай I требовал от него более решительных действий:

«Когда дойдут 10 и 11 дивизии, надеюсь, что ты во всяком случае найдешь возможность нанести удар неприятелю, чтобы поддержать честь оружия нашего. Крайне желательно, в глазах иностранных врагов наших и даже самой России, доказать, что мы все еще те же русские 1812 года – Бородинские и Парижские. Да поможет тебе в том Бог всемилосердный»[551]551
  Дубровин Н. Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. Т. II. С. 114; А. С. Меншиков… С. 122.


[Закрыть].

Приближалась зима, и обе противоборствующих стороны стремились добиться решительного перелома в кампании. Главными вопросами были: кто начнет действовать первым, как и с каким результатом.

Прибытие остальных дивизий 4-го корпуса 3 и 4 ноября 1854 г. дало Меншикову временное численное превосходство – 107 тысяч человек против 70 тысяч у союзников[552]552
  Seaton. P. 157–159.


[Закрыть]. Русские рассматривали различные варианты прорыва осады, а в это время французы упорно наступали на Четвертый бастион, ведя подкоп в 150 метрах от его главных укреплений. Как отметил историк Альберт Ситон, русский император «был убежден, что Меншиков должен любой ценой использовать превосходство в численности, прежде чем враг сумеет восстановить равенство сил». Таким образом, Николай I «считал, что русские обязательно должны перейти в наступление, пока французы не прорвались в Севастополь»[553]553
  Ibid. P. 159.


[Закрыть]. На самом деле французы планировали начать большое наступление на город 18 ноября 1854 г. Русские правильно понимали, что у них осталось мало времени, чтобы перехватить инициативу до атаки союзников. Более того, после прибытия последних двух дивизий 4-го корпуса у Меншикова уже не оставалось предлога медлить с наступлением, которого требовал нетерпеливый император.

После Балаклавы русские предприняли две наступательные операции против союзников. Первой стала ограниченная вылазка против лагеря британской 2-й дивизии 26 октября, получившая название «Малый Инкерман». Через десять дней, 5 ноября 1854 г., последовала более мощная и амбициозная атака, которая стала главным Инкерманским сражением. Обе операции проходили на одном и том же месте, к северо-востоку от Сапун-горы, между Инкерманскими высотами, которые господствовали над Севастополем на западе, рейдом на севере и маленьким поселком Инкерман на востоке, за долиной Черной речки. Таким образом, при ретроспективной оценке событий возникает искушение рассматривать Малый Инкерман как пробу сил или «генеральную репетицию» последующего сражения[554]554
  Baring Pemberton. P. 127.


[Закрыть]. В обоих определениях есть доля истины, но самое большое значение имеет выбор времени для этой вылазки. Изначально Малый Инкерман не задумывался как важная прелюдия последующей операции. Скорее русские хотели воспользоваться предполагаемой растерянностью британцев после Балаклавского сражения. Если не считать этой меркантильной составляющей, «малое» и «большое» Балаклавские сражения лучше рассматривать как упреждающие удары с целью предотвратить штурм Севастополя союзниками. Возможно даже, русским удалось бы достигнуть большего и прорвать блокаду города, нанеся серьезный удар по противнику. Совершенно очевидно, что Николай I, не говоря уже о Меншикове, желал и предвкушал решительную победу русского оружия. Однако прежде чем переходить к подробностям сражения, необходимо рассказать о целях русских, о планировании и организации, а затем описать поле битвы.

В ответ на указание императора Меншиков первоначально собирался провести еще одну крупную операцию в окрестностях Чоргуна, используя внешние линии обороны. В этом случае русские получили бы возможность осуществить разработанный Липранди план атаки на Сапун-гору, а не затевать второе сражение за Балаклаву. Но Николай I вмешался и приказал действовать против открытого правого фланга британцев на Инкерманских высотах. Неизвестно, зачем император давал такие конкретные инструкции, вместо того чтобы доверить решение командующим, находившимся на месте. Возможно, он считал, что после Балаклавы еще одна операция возле Чоргуна будет либо слишком рискованной, либо слишком очевидной. В любом случае Николай I имел давнюю привычку вмешиваться в управление армией, направляя поток подробных посланий своим генералам. На протяжении всего своего пребывания на троне он «полностью контролировал» русскую военную систему, отвергая новые идеи, оставляя «штабу только рутинные вспомогательные функции армии»[555]555
  Curtiss. The Russian Army under Nicholas I. P. 106–107, 112.


[Закрыть]. Таким образом, российский Генеральный штаб не мог работать так же эффективно, как его прусский аналог. Более того, результатом мелочного вмешательства и подавления инициативы стало не только ее отсутствие, но и, что не менее губительно, явный недостаток честности среди многих высших офицеров. Вследствие этого раболепные и слабовольные командиры, такие как Меншиков, изо всех сил старались изобразить события в наиболее благоприятном для себя свете и скрыть плохие новости от императора.

Главнокомандующий русскими войсками в Крыму был храбрым человеком, о чем свидетельствует его пренебрежение опасностью в сражении на Альме, однако у Меншикова не хватало мужества сказать правду вышестоящему начальству, а также лидерских качеств. Критика в его адрес является общим местом рассказов о войне и обороне Севастополя, кому бы они ни принадлежали, солдату Ходасевичу или хирургу Пирогову. Последний отзывался о главнокомандующем с особенным пренебрежением:

«Я видел на Кавказе, что [граф Михаил] Воронцов приходил сам к раненым, раздавал им деньги, награды, а Меншиков приезжал только однажды в госпиталь к генералу Вильбуа и не пришел взглянуть, как лежали на нарах скученные, замаранные, полусгнившие легионы, высланные на смерть. Время покажет, что такое Меншиков как полководец; но если даже он и защитит Севастополь, то я не припишу ему никогда этой заслуги. Он не может или не хочет сочувствовать солдатам, – он плохой Цезарь»[556]556
  Письма Пирогова, 24–28 ноября 1854 г.


[Закрыть].

В русской национальной истории основное сражение под Инкерманом называют битвой «без карты», в которой храбрые, но лишенные должного руководства русские войска заблудились во время ночного перехода и в утреннем тумане. Поэтому неудивительно, что они не смогли одержать верх над союзниками, несмотря на свою отвагу и численное превосходство. Как и в большинстве военных мифов, здесь содержится значительная доля правды, поскольку у русских отмечалась острая нехватка карт, а поле боя было незнакомо большинству командиров и их подчиненных[557]557
  По словам Ситона (P. 175), «Данненберг не знал местности к югу от Севастополя, хотя утверждал обратное. В штабе Меншикова также не было никаких карт окрестностей Севастополя, Сапун-горы или долины Черной речки; в самом Санкт-Петербурге имелся всего один комплект карт, но с них не сняли копии, а Меншиков не отправил своих картографов для съемки местности». Это верное замечание, однако, не учитывает того, что русские инженеры не были обучены рекогносцировке, не говоря уже о топографической съемке, а местность к югу от Инкермана уже находилась в руках союзников.


[Закрыть].

Хороший солдат независимо от звания знает, что особенности местности – один из главных факторов, определяющих исход сражения. Поэтому при планировании любой операции, а также при ее описании местность является первейшим обстоятельством, подлежащим анализу. Обычно местность, как и погоду, можно рассматривать как «нейтральную»: она может обеспечивать определенные преимущества обеим сторонам противостояния. Именно участники боя максимально используют ее преимущества или компенсируют недостатки для получения желаемого результата. В целом пересеченная местность под Инкерманом ставила в более выгодное положение обороняющихся; британские войска уже знали местность лучше, чем русские, которые в большинстве своем недавно прибыли в Крым. Однако союзники тоже не были полными хозяевами положения. Неровности местности не только мешают обзору, затрудняя командиру наблюдение за происходящими событиями и их анализ, но и ослабляют взаимную поддержку. Инкерманское сражение, которое проходило на неровной, сложной местности – и большую часть времени в тумане, – служит ярким примером того, какое огромное значение для боевых действий на суше имеют география и метеорология.

Местность, на которой развернулись Малый Инкерман и последующее большое сражение, описать не так просто, как кажется[558]558
  См., например: Baring Pemberton. P. 125–126. Там приводится очень хорошее описание местности, которое стало основой для данного рассказа; дополнительные сведения – из других источников, в том числе Patrick Mercer. Inkerman 1854: The Soldiers’ Battle. Oxford: Osprey, 1998; и из личных наблюдений автора.


[Закрыть]. Для понимания сложной топографии (см. карту 9) ее следует рассматривать и с позиции обороняющихся, и с позиции наступающих. Еще больше затрудняет задачу то обстоятельство, что большинство названий, фигурирующих в британских источниках, не встречаются ни в рассказах русских, ни в картах любого времени. Эта местность с востока граничит с Севастопольской бухтой, а ее главная географическая особенность – треугольная вершина кряжа Сапун-горы с выпуклыми склонами. Британцы сначала называли ее Казацкой горой или горой Инкерман, а во время сражения она получила название Снарядной горки, поскольку стала ареной интенсивной артиллерийской дуэли в самый разгар битвы. Впоследствии русские называли эту ничем не примечательную возвышенность Суздальская горка, как дань памяти одного из полков, участвовавших в сражении 5 ноября 1854 г. Если вернуться к британской терминологии времен Крымской войны, то эта высота имела два отрога – Восточный выступ и Западный выступ. Короткая перемычка под названием Седловина, ширина которой в самом узком месте составляла 400 метров, соединяла Снарядную горку с Внутренним кряжем, который находился в километре к югу от нее. На южных склонах этой возвышенности, приблизительно на высоте 190–200 метров, располагался лагерь 2-й британской дивизии. Таким образом, несмотря на то, что Внутренний кряж был чуть выше (максимум на 10 метров) Снарядной горки, он явно не доминировал над ней[559]559
  Важное замечание содержится в: R. L. V. Ffrench Blake. The Crimean War. Barnsley: Pen & Sword Military, 2006. P. 82. «Высота Внутреннего кряжа составляет 636 футов [194 м] над уровнем моря, а Снарядной горки – 588 футов [179 м]. Однако на современных топографических картах указываются следующие высоты: вершина Снарядной горки – в настоящее время Суздальская гора – 183 м, безымянной вершины на Переднем кряже, чуть более высоком продолжении Внутреннего кряжа, – 207 м».


[Закрыть].

Всю эту местность прорезают глубокие овраги. По западному краю проходит Килен-балка, которая тянется от одноименной бухты на юго-восток к главному кряжу Сапун-горы; слева от нее находится Снарядная горка, а справа – кряж Виктория. От Килен-балки на восток отходят две другие, Микрюкова балка, которая ведет к Седловине, и еще одна, ведущая прямо к лагерю 2-й дивизии. Недавно построенная русская военная дорога соединяла первый редут южных оборонительных укреплений Севастополя с разрушенным мостом через Черную речку, вблизи ее устья и ниже развалин Инкермана. Эта дорога в основном шла параллельно берегу Севастопольской бухты, как и акведук Джона Аптона, снабжавший водой город и новые доки. Прибрежную дорогу, построенную русским 6-м инженерным батальоном летом 1854 г., обе воюющие стороны называли Саперной дорогой. От ее начала к северным склонам Снарядной горки отходили две балки – Георгиевская и Воловья.

На северо-восточной стороне Снарядной горки, возвышавшейся над долиной Черной речки, старым монастырем и Инкерманским замком, проходили еще три возможных подхода к высотам. Первый – почтовый тракт из Симферополя через Бахчисарай в Севастополь. После пересечения реки у Инкермана он поднимался вверх под защитой Восточного выступа на северный край Каменоломного оврага и дальше на Внутренний кряж, соединяясь с Воронцовской дорогой немного южнее, у ветряной мельницы. Более трудные, второй и третий, подходы к Снарядной горке шли по Каменоломному оврагу (старый почтовый тракт) и по Свято-Климентьевской балке. На северо-северо-восток к Свято-Климентьевской балке тянется гребень Внутреннего кряжа, известный как Передний кряж. Вся местность поросла низкорослыми дубами, которые ограничивают передвижение, наблюдение и зоны обстрела. Очень важно, что, если бы русские решили использовать северный подход, им потребовалось бы отремонтировать мост у Инкермана.

В районе Инкермана располагались всего три британских укрепления, о которых стоит упомянуть. Первым был «Барьер», перегораживающий старый почтовый тракт к северу от позиций 2-й дивизии. Сам лагерь защищал только низкий бруствер. К северо-востоку от Переднего кряжа находился первый редут, или защищенная мешками с песком батарея. В ней уже не было двух пушек, которые были временно установлены там для противодействия орудию русских на высотах напротив, на другой стороне долины Черной речки. Основу британской обороны составляли небольшие пикеты. Они должны были наблюдать за вероятными направлениями подхода противника и заранее предупреждать размещенные в лагерях войска об угрозе со стороны русских.

МАЛЫЙ ИНКЕРМАН

Столкновение 26 октября 1854 г., известное как Малый Инкерман, можно описать кратко. Спланированная для того, отвлечь внимание союзников от группы Липранди, развернутой к северу от Балаклавы, а также от операций по осаде Севастополя, русская вылазка превратилась в проверку на прочность открытого правого (северо-восточного) фланга союзников под Инкерманом. Группу из шести батальонов, набранных из Бородинского и Бутырского полков, и поддерживаемую четырьмя легкими пушками – всего около 4300 человек – возглавил полковник Дмитрий Петрович Федоров. Тот факт, что русские солдаты были экипированы шанцевым инструментом, указывает на намерение оборудовать передовые позиции на Инкерманских высотах, чтобы они не только угрожали британскому флангу, но, возможно, служили базой или укрепленной линией для будущей атаки[560]560
  Это спорная интерпретация. Например, в Fletcher and Ishchenko, The Crimean War (p. 192), высказывается мнение, что «крайне маловероятно», что русские имели намерение закрепиться на Снарядной горке.


[Закрыть].

Выдвинувшись из Севастополя в полдень по Саперной дороге, группа Федорова миновала Каменоломный овраг и незаметно для противника поднялась по северо-западному и северному склонам Снарядной горки. На правом (западном) фланге по Каменоломному оврагу наступала колонна поддержки из 700 морских пехотинцев. Приблизительно в 13:00 произошло первое столкновение с британскими пикетами (в основном 49-го полка) на Снарядной горке. Вместо того чтобы отойти, как им и предписывалось, пикеты стойко сопротивлялись значительно превосходящим силам противника. Это энергичное противодействие позволило выиграть время для 2-й дивизии, чтобы привести ее в боевую готовность и выдвинуть на позиции, но в то же время мешало артиллерии вести эффективную стрельбу. Де Лэйси Эванс, командовавший дивизией, не поддался искушению немедленно контратаковать на местности, которую выбрал противник. Вместо этого он послал вперед две роты, которые должны были прикрывать отход пикетов, пятившихся под напором численно превосходящих сил врага. Приблизительно в 14:15 британские артиллеристы и стрелки открыли ураганный огонь по русским на Снарядной высоте, а также по тем, кто пытался укрыться в Килен-балке. Тем временем русские морские пехотинцы в узком Каменоломном овраге были остановлены отважным отрядом из шестидесяти снайперов под командованием капитана Джеральда Гудлейка, который за свои энергичные действия получил Крест Виктории. На Снарядной горке Федоров получил тяжелое ранение, и после эвакуации командира боевой дух русских ослаб. В 14:45 был дан сигнал к отходу, и они начали отступать к Севастополю. В этот момент де Лэйси Эванс приказал трем батальонам (30, 41 и 95-му) преследовать русских и вытеснить их со Снарядной горки. Их наступление было остановлено артиллерийским огнем из Севастополя и кораблей на рейде[561]561
  Это описание основано по большей части на: Mercer. P. 37–40.


[Закрыть].

В этой вылазке русские потеряли около 270 человек; британцы могли быть довольны относительно небольшими потерями – двенадцать убитых и семьдесят два раненых. В целом результаты этого столкновения парадоксальны. Несмотря на кажущееся поражение русских, их разведка боем не только помогла получить массу полезных сведений о местности, но и, что еще важнее, позволила выяснить, как британцы защищают свой лагерь, тот факт, что он слабо защищен, и оценить время, которое требуется для подхода подкреплений. Союзники, которые должны были встревожиться и срочно приступить к укреплению своего открытого левого фланга, почти ничего не предпринимали. После успешного оборонительного боя 26 октября удовлетворение достигнутым и даже самодовольство вызвало ложное чувство безопасности, особенно в рядах британской армии. Но вскоре союзникам предстояла серьезная проверка в ходе, вероятно, самого ожесточенного сражения во всей Крымской кампании. Независимо от того, был ли Малый Инкерман изначально задуман как вылазка с целью просто потревожить британцев или как более серьезная разведка боем перед крупной операцией, в период затишья этот бой следовало внимательно изучить и спланировать контрмеры.

ИНКЕРМАНСКОЕ СРАЖЕНИЕ

Во время сражения на Альме союзники атаковали русских, которые занимали господствующие позиции; под Инкерманом ситуация была обратной. Но на этом всякие сравнения должны заканчиваться. На Альме русские были плохо подготовлены, но ждали наступления союзников и в течение нескольких часов наблюдали, как оно разворачивалось прямо под ними. В отличие от них для британцев под Инкерманом – несмотря на предупреждение Малого Инкермана – время, направление и силы наступающего противника оказались полной неожиданностью. План русских, который в конечном итоге прояснился, на первый взгляд был прост, но требовал от исполнителей тесной координации. При атаке на английские позиции без детального указания целей общий ход сражения зависел от своевременных действий четырех отдельных групп, две из которых должны были непосредственно атаковать незащищенные британские позиции под Инкерманом.

Первая атакующая группа под командованием генерал-лейтенанта Ф. И. Соймонова состояла из семи пехотных полков[562]562
   Екатеринбургский, Томский, Колыванский, Владимирский, Суздальский, Угличский и Бутырский полки.


[Закрыть] (приблизительно 19 тысяч человек) 10, 16 и 17-й дивизий, казачьей сотни, двух стрелковых рот, почти 300 саперов и тридцати восьми пушек. Эта группа разделялась на два эшелона. Первый, под командованием генерал-майора Вильбоа, должен был выйти из Севастополя и подняться на Снарядную горку в направлении на юго-восток, левее (севернее и восточнее) Килен-балки. Там ему предстояло соединиться со второй атакующей колонной из пяти полков[563]563
   Селенгинский, Якутский, Охотский, Бородинский и Тарутинский полки.


[Закрыть] 11-й и 17-й дивизий, с усилением из девяносто семи пушек; этой колонной численностью чуть меньше 16 тысяч человек командовал генерал-лейтенант П. Я. Павлов. Наступая с севера, его группа должна была переправиться через Черную речку у Инкерманского моста, а затем по Саперной дороге подняться на Инкерманские высоты по Георгиевской и Воловьей балкам, почтовому тракту и Каменоломному оврагу. После соединения групп Вильбоа и Павлова общее командование над ними переходило к генералу от инфантерии П. А. Данненбергу, командующему 4-м корпусом. Эти объединенные силы численностью приблизительно 35 тысяч человек затем должны были атаковать британские позиции, наступая на лагеря союзников с севера на юг. Данненберг оставил шесть батальонов (около четырех тысяч человек) и тридцать шесть пушек на Мекензиевых высотах, чтобы оборонять тыл и почтовый тракт на Бахчисарай.

Тем временем Чоргунский отряд численностью около 20 тысяч человек под номинальным командованием престарелого генерала от инфантерии князя П. Д. Горчакова, но состоящий преимущественно из 12-й дивизии Липранди (четыре полка), многочисленной кавалерии (пятьдесят два кавалерийских эскадрона и десять казачьих сотен) с поддержкой из восьмидесяти восьми пушек, должен был отвлечь британцев на Сапун-горе, не предпринимая серьезной атаки на позиции союзников. Четвертая, гораздо меньшая по численности группа из приблизительно пяти тысяч человек под командованием генерал-майора Н. Д. Тимофеева, с двенадцатью легкими пушками, должна была предпринять вылазку из Шестого бастиона Севастополя, чтобы вступить в бой и отвлечь французов, осаждавших город. В Севастополе оставались отдельные полки 10, 14 и 17-й дивизий, два батальона казаков и некоторые подразделения 13-й дивизии. Всего вместе с экипажами военных кораблей, обслуживавшими установленные в городе орудия, для защиты Севастополя были оставлены около 20 тысяч человек. Для предстоящей операции Меншиков не выделил главного резерва. Основные резервы, доступные в тот день, состояли преимущественно из четырех полков второго эшелона атакующей группы Соймонова, которыми командовал генерал-майор Жабокритский. Если не считать подразделений, охранявших дорогу на Бахчисарай, Меншиков сосредоточил для Инкерманской операции большую часть своих войск – 60 тысяч человек и 234 орудия[564]564
  Seaton. P. 162.


[Закрыть]. Возможно, у него не лежала душа к этой операции, но это был его последний шанс снять осаду Севастополя до наступления зимы. Император, очень надеявшийся на успех, лично не приехал наблюдать за атакой, но прислал двух своих младших сыновей, великих князей Михаила и Николая. Им поручалось проинспектировать войска и наблюдать за предстоящим наступлением – не только для того, чтобы поднять боевой дух русских, но и чтобы доложить встревоженному отцу об истинном положении дел в Крыму. Впоследствии они скептически отзывались о руководстве Меншикова. Неизвестно, какой эффект произвело присутствие великих князей на русскую армию, но оно стало поводом для «разрядки смехом» в британской прессе: лондонский журнал Punch высмеивал их, называя «русскими медвежатами». Однако медвежата вскоре показали свои зубы, и главным объектом их критики стал Меншиков.

План русских в отношении Инкерманского сражения был оптимистичным, если не сказать больше. В то время, когда отсутствовали эффективные средства связи на поле боя, такие как полевой телеграф, телефон или рация, успех наступления такого масштаба по нескольким направлениям в значительной степени зависел от удачи. В отличие от Балаклавского сражения, где войсками командовал Липранди, под Инкерманом было очень мало времени для передачи приказов, не говоря уже о рекогносцировке и подготовке. Например, инструкции Меншикова для Соймонова были переданы через полковника Попова только в ночь перед сражением. Более того, в неудачной попытке прояснить эти «схематичные» приказы, Данненберг изменил несколько очень важных аспектов, касавшихся времени и места. В частности, он приказал Соймонову начать атаку в 5:00, а не в 6:00, и наступать на британские позиции по кряжу Виктория – другими словами, справа от Килен-балки, а не слева, как хотел Меншиков. Эта корректировка была не лишена смысла: Снарядная горка слишком мала для наступления двенадцати пехотных полков, а решительная атака с кряжа Виктория могла рассечь позиции британской армии. Однако Соймонов решил проигнорировать последние указания Данненберга и придерживаться первоначального плана Меншикова. Возможного скопления войск на Снарядной горке удалось избежать из-за опоздания группы Павлова. По этой, а также другим причинам, в том числе из-за неэффективного управления, атаки русских оказались последовательными, сменяли одна другую. Сделанные в последний момент изменения в тактическом планировании русских привели к серьезной путанице в командной цепи, и эта путаница усугублялась плохой координацией между командующими.