Текст книги "История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней"

Что касается дерзкого маневра, задуманного Сент-Арно, то он зависел от способности правого фланга армии обойти русский левый (ближайший к морю) фланг. Эта важная задача была поручена Боске. После того как он достигнет своей цели, де Канробер и принц Наполеон должны были начать атаку на левую сторону русского центра в окрестностях Телеграфной высоты, предположительно после того, как британцы атакуют правый фланг русских. Желаемой согласованности действий достичь не удалось – ни по месту, ни по времени. Несмотря на то что Сент-Арно не требовал от британцев атаковать правую сторону русского центра – наиболее укрепленный сектор – в лоб, произошло именно это. Некоторые источники указывают, что Раглан, утром 20 сентября осматривая местность в полевой бинокль (удобно устроенный на пне, чтобы можно было держать его одной рукой), решил отказаться от охвата русских позиций, опасаясь, что это измотает его войска и сделает их уязвимыми перед атакой русской кавалерии[406]406
  См., например: Saul David. P. 205: карта противостояния на с. 204 очень неточная.


[Закрыть]. Более того, он решил атаковать после главного наступления французов, а не до него. В любом случае он, по всей видимости, не сообщил о своих намерениях французам, которые с нетерпением ждали, когда союзник перейдет в наступление.

Согласно французским описаниям сражения, из-за нерешительности и медлительности британцев время их первой атаки постоянно откладывалось, с 6:00 до 12:00. Например, Каброль рассказывает, что «маршал отправлял офицеров к Раглану одного за другим», чтобы узнать о его намерениях, но каждый раз получал ответ, что британская армия не готова к действиям в ближайшие два часа[407]407
  Информация от Энтони Доусона.


[Закрыть]. Приближался полдень, и Сент-Арно больше не мог ждать и поэтому приказал Боске начинать атаку вблизи берега. При артиллерийской поддержке флота союзников приблизительно в 13:00 дивизия Боске – впереди шла подвижная легкая пехота из Северной Африки (зуавы) – форсировала устье Альмы и двинулась на штурм высот. Русские без боя оставили старую татарскую крепость. Дивизия Боске, поддерживаемая турецкой пехотой и, самое главное, артиллерией, вышла на плато и сумела обойти русские позиции на Альме.

Но до этого решающего этапа сражения русские, расположившиеся на высотах, с некоторым изумлением наблюдали приближение массы французских британских и турецких войск общей численностью около шестидесяти тысяч человек. Капитан Ходасевич, служивший в Тарутинском полку, вспоминал развернувшуюся перед ними картину:

«В 12 часов дня показались все союзные армии, и это было необыкновенно величественное зрелище, когда на расстоянии двух пушечных выстрелов от нас они начали развертываться из маршевых колонн в боевые порядки. Справа, напротив нас, шли красные мундиры, и я спросил нашего полковника, кто они; он сказал, что англичане. Услышав его слова, многие офицеры и большинство солдат выразили сожаление, что английская армия собирается атаковать правый фланг и центр. “Было бы весело биться с ними, поскольку, может, они и хорошие моряки, но, должно быть, плохие солдаты; на суше у них нет никаких шансов против нас”»[408]408
  Hodasevich. P. 66–67.


[Закрыть].

Непонятно, почему русские с таким презрением отзывались о боевых качествах британских солдат – Британия и Россия никогда раньше не воевали на суше[409]409
   Война между Британией и Россией 1807–1812 гг. состояла из ряда стычек на море.


[Закрыть]. За развитием событий наблюдали и другие русские, в том числе группа жителей Севастополя. Среди них были несколько дам из высшего света, которые приехали в своих экипажах, чтобы посмотреть на сражение (вероятно, по приглашению Меншикова). Для них даже соорудили трибуны, чтобы было лучше видно. Интересно, что подобное событие произошло семью годами позже, 21 июля 1861 г. во время первого сражения при Булл-Ран, первого крупного сражения Гражданской войны в США. Многие члены высшего общества Вашингтона, предвкушая легкую победу армии Севера, отправились на пикник, чтобы наблюдать за разворачивающимися событиями. Но, как и во время сражения на Альме, им пришлось поспешно бежать с поля боя – в беспорядке и растерянности.

Раглан развернул свою армию из маршевой колонны в два атакующих эшелона, каждый из которых состоял из двух дивизий, а остальная пехота осталась в резерве, в тылу слева (более слабая 4-я дивизия сэра Джорджа Каткарта). Легкая кавалерийская бригада должна была защищать открытый фланг (со стороны суши). В первой атакующей линии располагалась легкая дивизия (сэр Джордж Браун), на левом фланге, и 2-я дивизия (сэр Джордж де Лэйси Эванс), на правом фланге. У них в тылу во втором эшелоне были развернуты 1-я дивизия (его высочество герцог Кембриджский) слева и 3-я дивизия (сэр Ричард Ингленд) справа. Репутация британской армии в первом наземном сражении на европейской земле после Ватерлоо теперь зависела от действий офицеров и солдат двадцати четырех пехотных батальонов, из которых состояли данные четыре дивизии. Это была проверка не только их стойкости под огнем противника, но и способности вести ответный огонь – дело в том, что это первое крупное боестолкновение, в котором войска применили новые нарезные мушкеты Минье[410]410
  Британская армия впервые применила нарезные мушкеты, использовавшие пулю Минье (калибра 0,702 дюйма, или 1,8 см), выпущенные в 1851 г., во время восьмой Кафрской войны 1852–1853 гг. в Южной Африке. Считается, что британские войска в сражении на Альме использовали эту более раннюю модель, а не более совершенную винтовку «Энфилд» меньшего калибра (0,577 дюйма, или 1,46558 см), которая поступила на вооружение в 1854–1855 гг. Первоначально не все дивизии в Крыму были вооружены нарезными мушкетами: 4-я дивизия получила винтовки «Энфилд» в начале 1855 г., а в Инкерманском сражении (5 ноября 1855 г.) участвовала с гладкоствольными мушкетами образца 1842 г., оснащенными капсюльным замком. Подробно о мушкете Минье (1851) и его преемнике, винтовке «Энфилд» (1853), см.: Peter Smithurst. The Pattern 1853 Enfeld Rifle. Oxford: Osprey, 2011.


[Закрыть]. Всего у Раглана было двадцать шесть тысяч солдат и 60 пушек.

Сражение превратилось в череду последовательных атак французов и британцев на позиции русских войск; их точное время является предметом дискуссий, но общая последовательность такова. Первой начала наступление французская 1-я дивизия, за ней последовала 2-я дивизия. Под плотным огнем русской артиллерии подразделения де Канробера и принца Наполеона медленно продвигались вперед на западном фланге Телеграфной высоты; им не удалось установить свою артиллерию на нужные позиции, чтобы обеспечить прикрытие наступающим или нейтрализовать пушки противника. Русские принялись маневрировать, переместив пехоту и артиллерию, чтобы остановить атаку французов на левом фланге и в центре. На устранение этой угрозы Меншиков выделил семь пехотных батальонов, четыре кавалерийских эскадрона и четыре батареи пушек, израсходовав почти все свои резервы.

Тем временем британские дивизии, терпеливо ждавшие приказа к наступлению, оставались на месте, уязвимые для огня неприятеля; несмотря на приказ залечь, они понесли потери от артиллерийского и ружейного огня русских. Французы отчаянно нуждались в поддержке союзников – их атаки стали выдыхаться. Сент-Арно снова направил посыльных к Раглану, призывая его начать наступление. Приблизительно в 15:00 Раглан – вероятно, его больше заботили собственные потери, чем захлебнувшаяся атака французов – наконец приказал 2-й и Легкой дивизии идти в лобовую атаку через Альму. 2-я дивизия должна была наступать в направлении деревни Бурлюк, а Легкая – прямо на Большой редут. Затем произошел один из самых необычных инцидентов этого дня: Раглан в сопровождении штаба переправился через реку к западу от деревни и впереди своих войск двинулся к возвышенности, откуда открывался вид на поле боя. Не обращая внимания на беспокоящий артиллерийский и ружейный огонь противника, Раглан осмотрел местность и понял, что с этого места простреливаются позиции русских, удерживающих Курганную высоту. Поэтому он приказал подтянуть сюда пару полевых пушек и бригаду из 2-й дивизии.

Легкая дивизия, наступавшая через горящую деревню Бурлюк и понесшая серьезные потери от русских снайперов и артиллерийского огня при подходе к Альме, после форсирования реки оказалась полностью дезорганизованной. В результате ровный, как на плацу, строй нарушился. Воспользовавшись этой возможностью, русские пошли в контратаку, спускаясь навстречу противнику по склону Курганной высоты. В этот решающий момент генерал-майор Уильям Кордингтон, командир 1-й бригады дивизии, организовал атаку на Большой редут – скорее толпой, чем боевым порядком. В траншеях завязался беспорядочный штыковой бой, и русские начали отводить орудия, которым угрожала опасность. В этот критический для оборонявшихся момент Владимирский полк поднялся в контратаку, чтобы отбить Большой редут. Когда солдаты из бригады Кордингтона были выбиты с редута яростным ударом русских, загадочный сигнал горна заставил британцев прекратить огонь. Неизвестный офицер дал приказ отойти (одна из версий гласит, что он принял наступающих русских за французов), и под давлением русских отступление превратилось в бегство. Сражение могло бы закончиться заслуженной победой русских, но тут в бой вступили 1, 2 и 3-я британские дивизии, и русские дрогнули.

События развивались быстро. Приблизительно в 15:40 два 9-фунтовых полевых орудия из батареи Тернера добрались до Раглана, и их расчеты начали обстреливать позиции русской артиллерии и пехоты на Курганной высоте[411]411
  Hamley. P. 29.


[Закрыть]. Примерно в то же время 1-я дивизия, последовав примеру Легкой дивизии, наконец, пошла в атаку фронтом из двух бригад. Герцог Кембриджский колебался, тщетно ожидая приказа лорда Раглана. И только вмешательство де Лэйси Эванса, который сообщил герцогу, что Раглан отдал такой приказ (что было неправдой), заставило Гвардейскую бригаду пойти в атаку на Большой редут. Слева от них по личной инициативе генерал-майора сэра Колина Кэмпбелла, который не нуждался в дополнительных указаниях, Шотландская бригада наступала на Малый редут и правый фланг русских. Посылая своих подчиненных в бой, Кэмпбелл сказал:

«Теперь вы, солдаты, вступаете в бой. Помните, кто бы ни был ранен, независимо от его звания, должен ложиться на землю там, где был поражен, пока носильщики не вынесут его… Не спешите открывать огонь, ваши офицеры подадут вам команду для этого. Будьте стойкими, соблюдайте тишину, ведите настильный огонь. Теперь, солдаты, вся армия будет смотреть на вас; сделайте так, чтобы я гордился Шотландской бригадой»[412]412
  Цит. по: Richards. P. 28–29.


[Закрыть].

Кэмпбелл, ветеран Пиренейской войны, умевший оценить особенности местности и тонко чувствовавший ход сражения, вероятно, был самым опытным британским генералом на этой войне. Он умел действовать по собственной инициативе и до конца выполнял боевую задачу. Вскоре его бригада продемонстрировала, чего может достичь хорошо подготовленное подразделение под умелым командованием. В одиночку она выполнила задачу, которую Сент-Арно поставил всей британской армии, – обойти слабо защищенный правый фланг русских.

Во время маневра Шотландской бригады случился эпизод, в котором участвовали наступающая Гвардейская бригада и остатки бригады Кодрингтона, отступавшие после неудачной атаки на Большой редут, – яркий пример наихудших и наилучших действий британской армии в сражении на Альме. Неразбериха и беспорядок компенсировались хладнокровным руководством и тактической грамотностью Гвардейской бригады, а также преимуществом нарезных ружей. Гвардейцы атаковали развернутой линией из трех батальонов, гренадеры слева, шотландские фузилеры в центре и Колдстримская гвардия справа. По какой-то необъяснимой причине шотландцы, которые переправились через Альму раньше соседних батальонов, не стали их ждать и двинулись вперед, наткнувшись на отступающие остатки Легкой дивизии. В последовавшей неразберихе довольно большое число шотландских фузилеров оказались перед Большим редутом, где их встретил плотный огонь русских мушкетов. Получив приказ отойти, фузилеры вернулись к реке для перегруппировки и, несмотря на уговоры офицеров, больше в сражении не участвовали. Однако два других батальона быстро восстановили репутацию гвардии. Отказавшись от штыковой атаки, они сделали ставку на огневую мощь и залпами стреляли из ружей Минье в плотные ряды русской пехоты. Интенсивность огня усилили гренадеры, которые искусно изогнули свой строй, чтобы стрелять во фланг русским (нечто похожее на маневр 52-го полка против Средней гвардии Наполеона при Ватерлоо).

Справа от гвардейцев в бой вступили стрелки 2-й дивизии, пули которых с большого расстояния разили русскую пехоту и артиллерию. Когда русские, понеся серьезные потери, начали отступать по склонам Курганной высоты, пехота трех британских дивизий, 1-й, Легкой и 2-й, начала планомерное наступление. Солдаты давали залп, затем продвигались вперед, превосходя противника в точности стрельбы и маневренности. Тем временем на краю левого фланга Шотландская бригада продвигалась к вершине холма, расстреляв русскую пехоту из ружей и завершив дело штыковой атакой. К 16:00 Курганная высота и почтовый тракт на Севастополь были очищены от противника, а русское отступление, поначалу организованное, превратилось в паническое бегство с поля боя. Стало очевидно, что союзники одержали победу. Превосходство мушкетов Минье в сочетании с тактически разумными действиями на уровне батальонов и бригад компенсировали многие промахи британского командования. В отличие от них угроза поражения заставила храбрых русских солдат забыть о боевой дисциплине[413]413
  Figes. Crimea. P. 214–217.


[Закрыть]. Меншикову повезло, и он сумел покинуть поле боя в окружении полностью разбитой армии.

Рассказы о сражении на Альме обычно заканчиваются спорами о том, следовало ли направить британскую кавалерию в погоню за отступавшей русской армией, часть которой была похожа «на стадо овец без пастуха», и можно ли было организовать немедленное наступление на Севастополь. Гораздо меньше внимания уделяется причинам поражения русских. На первый вопрос ответить легко. В распоряжении союзников имелось всего одно кавалерийское подразделение, Легкая бригада численностью в тысячу человек. Они могли разве что ускорить отступление русских, но не разгромить их. И совершенно очевидно, кавалерия не представляла угрозы для города, не говоря уже о возможности его захвата. Если бы кавалерия начала наступление на Севастополь сразу же после сражения, то далеко оторвалась бы от передовых дивизий союзников, которые все еще зализывали раны после ожесточенного дневного боя. В результате она рисковала быть уничтоженной в столкновении с превосходящими силами русского арьергарда. Это была подлинная опасность – русская кавалерия и конная артиллерия, которые почти не участвовали в сражении, могли вступить в бой с Легкой бригадой и разгромить ее. В этом случае колебания Раглана и запрет рвущейся в бой кавалерии (к ее большому неудовольствию) преследовать русских сослужили британской армии хорошую службу. Как выяснилось, Легкая бригада была оружием одноразового действия: ее звездный час пришелся на Балаклавское сражение, чуть больше месяца спустя.

Союзники не смогли организовать стремительное наступление на Севастополь во второй половине дня. И причина была не в том, что французам требовалось подобрать свои ранцы, оставленные на левом берегу Альмы. Гораздо более серьезными оказались логистические и тактические трудности, а также недостатки в разведке и управлении войсками. Союзники одержали победу, которую бурно отпраздновали в Лондоне и Париже, но они не смогли немедленно превратить ее в окончательную – быстро захватив Севастополь и уничтожив Черноморский флот, как рассчитывали. Сражение получилось беспорядочным и дезорганизованным. При планировании атаки никто не подумал о том, как быстро развить успех. Для этой задачи не предусматривалось никаких сил и средств, хотя 3-я и 4-я британские дивизии не участвовали в сражении. После окончания боя им было поручено хоронить убитых и помогать в эвакуации раненых.

Одно дело – преодоление обороны русских на Альме, а совсем другое – стремительный бросок на Севастополь. Усложняло задачу отсутствие хороших дорог, за исключением почтового тракта. Другими словами, с учетом времени и расстояния, для того, чтобы догнать отступавших русских, а тем более отрезать их, требовались серьезные усилия достаточно большого количества кавалерии и как минимум одной пехотной дивизии. На поле боя уставшие войска требовалось перегруппировать, снабдить боеприпасами и накормить. Следовало позаботиться об убитых и раненых, а также охранять пленных. К прочим трудностям прибавлялись нехватка транспорта и плохая организация. В отсутствие тыловых служб вся эта нагрузка легла на плечи измученных офицеров и солдат французских и британских подразделений, участвовавших в сражении. Те, кто в тот день не вступал в бой, как могли, помогали товарищам. Возможно, после заслуженного ночного отдыха и перегруппировки следующий день возвестит начало триумфального наступления на Севастополь. Но этого не произошло.

Почему русские потерпели поражение на оборонительных позициях, которые казались такими надежными? Хэмли был твердо уверен, что это исключительно заслуга союзников: «Русский генерал не переоценивал силы своей позиции; он ошибался в оценке войск, которые ее атаковали»[414]414
  Hamley. P. 33.


[Закрыть]. Совершенно очевидно, что у поражения русских была более серьезная причина – плохое управление войсками. Следует отдать должное Меншикову – его верность долгу и стойкость под огнем противника не подлежат сомнению. Когда залпы артиллерии союзников поразили четырех офицеров из его свиты, он, по свидетельству Ходасевича, «даже не пошевелился». Рассказывая о сражении, польский офицер признает, что русский главнокомандующий «выказал большую личную храбрость», однако прибавляет, что это «не единственное качество, которое требуется» от командира такого ранга[415]415
  Hodasevich. P. 72.


[Закрыть]. И действительно, причин неудачи русских на Альме много, и большинство из них обусловлено ошибочными решениями Меншикова до и во время сражения. Ходасевич называет две главные причины поражения. Во-первых, «войска были плохо развернуты на позициях», а во-вторых, «во время боя никто не давал никаких распоряжений, и все действовали так, как считали нужным»[416]416
  Ibid. P. 86.


[Закрыть]. Это серьезные обвинения против русских командиров и их подразделений. Современные российские исследователи подтверждают мнение, высказанное участником тех событий Ходасевичем.

Крымский военный историк Сергей Ченнык называет восемь слагаемых поражения русских, и большую часть их он связывает с Меншиковым. Главнокомандующий (а также большинство русского офицерского корпуса) недооценил тактическое и техническое преимущество союзников[417]417
  Ченнык. Альма. С. 40.


[Закрыть]. Французы продемонстрировали высокую маневренность, а британцы искусно использовали превосходство своих нарезных винтовок. Таким образом, русские плохо маневрировали на поле боя и не сумели сконцентрировать огонь артиллерии и стрелкового оружия. Слишком много надежд возлагалось на стойкость русской пехоты и ее способность вести ближний бой. За исключением штыковых атак, их тактика была примитивной и неизобретательной. Ченнык пишет, что русский генералитет «продемонстрировал полнейшую тактическую безграмотность»[418]418
  Там же. С. 41.


[Закрыть]. Ходасевич приводит яркий пример подобного отсутствия профессионализма. Он описывает атаку Владимирского полка, который бросился в штыковую на британцев без какой-либо «поддержки артиллерии, хотя в резерве находились две батареи, не сделавшие ни одного выстрела». «Это доказывает, – подчеркивает он, – что наши генералы имели очень слабое представление о военной тактике, поскольку посылать подразделение в атаку без того, чтобы предварительно ослабить противника с помощью артиллерии, противоречит всяким правилам»[419]419
  Hodasevich. P. 72.


[Закрыть].

Совершенно очевидно, что русский главнокомандующий чрезмерно надеялся на неприступность своего левого фланга и поэтому принял совершенно недостаточные меры для его защиты. Ни он сам, ни его штаб не провели тщательную рекогносцировку: критическая уязвимость русской диспозиции была совершенно необязательным «голом в свои ворота». Левая часть центра русских также была слабой. Слишком растянутым, необученным и плохо управляемым резервным батальонам Белостокского и Брестского полков, развернутым вплотную к реке Альма, опасность угрожала с самого начала сражения. Решительная атака пехоты союзников вынудила их отойти, и это отступление плохо сказалось на действиях других подразделений. Ходасевич подчеркивал этот психологический фактор. Он отмечал, что «резервные батальоны начали отходить без приказа; наш батальон [входивший в состав Тарутинского полка] также начал отступать, следуя их примеру»[420]420
  Ibid. P. 86.


[Закрыть].

Сильная русская кавалерия все сражение провела в качестве наблюдателя – как и более слабая британская. У русской кавалерии была возможность атаковать левый (восточный) фланг британцев, но ни до, ни во время сражения не получила приказа о таком маневре. Более того, по всей видимости, Меншиков и его штаб полностью игнорировали вопросы управления и логистики. Боеприпасы не пополнялись, медицинская помощь практически отсутствовала – раненых принимали несколько полковых врачей и жительница Севастополя по имени Дарья, которая ухаживала за ними по собственной инициативе.

Однако главная ошибка Меншикова заключалась в предположении, что союзники предпримут лобовую атаку на позиции русских, а его войскам нужно лишь выдержать натиск противника. Судя по всему, он не разработал общей концепции или плана маневра для сражения, а если и разработал, то не сообщил о своих намерениях подчиненным. В конечном итоге излишняя уверенность русского главнокомандующего, основанная на хорошей, но никак не неприступной, а также слишком растянутой позиции, усиленная его неспособностью целенаправленно управлять войсками во время сражения, стала причиной неудачи его самого и его армии. Как кратко сформулировал Ченнык, «Меншиков запутал всех, прежде всего самого себя»[421]421
  Ченнык. Альма. С. 41.


[Закрыть].

Последующие события показали, что ни у одной из сторон не было монополии на непомерное самомнение, или, наоборот, профессионализм. Сражение на Альме 20 сентября 1854 г. было очень ожесточенным: тактическое мастерство французов на правом (со стороны морского берега) фланге дополнялось упорством и храбростью, а также меткой стрельбой британцев в центре и на левом фланге. Эффективность современных нарезных ружей Минье, которыми были вооружены британцы и французы, проявилась при столкновении с противником, вооруженным гладкоствольными мушкетами. Значение превосходства союзников в стрелковом вооружении была очевидна и русским. Например, Тотлебен отмечал:

«Меткий штуцерной огонь английских стрелков наносил нашим войскам страшные потери и особенно вредил двум легким батареям, расположенным впереди Бородинского полка, левее большой дороги. Положение этих батарей сделалось еще более затруднительным, когда несколько спустя два английских орудия успели перейти Альму вброд ниже Бурлюка и, поднявшись на уступ горы, стали поражать их анфиладными выстрелами. Град штуцерных пуль наносил страшнейшее поражение этой артиллерии и колоннам Бородинского полка…»[422]422
  Russell, Todleben. P. 52–53.


[Закрыть]

Победа союзников тем не менее дорого им обошлась. Патулло описывал этот бой в откровенном письме матери, отправленном вскоре после сражения:

«Надеюсь, мое письмо попадет к тебе раньше официальных сообщений и убедит тебя, что я цел и невредим. Мы бились с врагом и блестяще одолели его, но я должен с прискорбием сообщить, что наши потери были очень велики… Мы (участники этого ужасного события, я не могу называть его иначе, даже несмотря на победу) считаем, что нам не хватало умелого руководства, что привело к такому количеству смертей»[423]423
  Pattullo Letters, 22 September 1854. P. 54.


[Закрыть].

За немногими исключениями, такими как Шотландская дивизия Кэмпбелла, британцам не хватало тактико-строевой подготовки, а приказы Раглана и других командиров были противоречивыми. Войска понесли тяжелые потери, особенно бригада фузилеров из Легкой дивизии и гвардейская бригада 1-й дивизии. Потеряв более трех тысяч убитыми, ранеными и пропавшими без вести, союзники все же нанесли врагу больший урон – потери русских составили почти семь тысяч человек[424]424
  Ходасевич (P. 85) приводит следующие данные: «1762 убитых, 2315 раненых и 405 контуженых, что в сумме составляет 4482 вышедших из строя».


[Закрыть].

Но союзники не пытались преследовать ослабленного врага до Севастополя, не говоря уже о том, чтобы с ходу захватить практически незащищенный город в первые дни после победы на реке Альма. Немедленный, вечером 20 сентября, бросок на Севастополь был невозможен, однако ничто не мешало предпринять его после короткой оперативной паузы (возможно, 24–48 часов) после сражения. Союзники победили в бою, но явно не сумели воспользоваться успехом. Как мы видели, причин было несколько, в том числе переоценка способности русских дать бой у стен города, отсутствие необходимого количества кавалерии и, не в последнюю очередь, усталость союзных войск после ожесточенного сражения. Но главная причина – недостатки в руководстве войсками, усугублявшиеся плохой разведкой. Усиливавшаяся болезнь Сент-Арно в сочетании с нерешительностью Раглана сделали невозможным решительное наступление на Севастополь, что дало русским желанную возможность восстановить силы.

ПОСЛЕДСТВИЯ АЛЬМЫ

Если в командовании союзников после сражения на Альме преобладали сомнения и колебания, то русские в Севастополе не теряли времени зря. Начиная с 13 сентября под энергичным руководством Корнилова и наблюдением Тотлебена объединенные силы гарнизона, военных и гражданских моряков, заключенных, рабочих и обычных граждан трудились не покладая рук днем и ночью, чтобы расширить и укрепить слабые оборонительные сооружения Севастополя. 20 сентября все с нетерпением ждали известий об исходе сражения. Люди надеялись, что враг будет разбит и атаки на город не случится. Когда поздно вечером Меншиков вернулся в Севастополь, удручающая весть о поражении русских быстро распространилась по городу. Неорганизованные колонны из моряков, солдат, бродяг и раненых, потянувшиеся в город, подчеркивали серьезность положения. О раненых Ходасевич вспоминал, что «у большинства этих несчастных, прибывавших в город, раны не были перевязаны. Немногие счастливчики ехали на лошадях, а остальные шли пешком, с величайшим трудом волоча свои искалеченные руки и ноги». Город подготовился к обороне, но для жертв войны ничего не подготовили. На следующий день «эти бедные осколки человечества» продолжали прибывать[425]425
  Hodasevich. P. 96–97.


[Закрыть]. Многим из них было сужено умереть в ближайшие недели и месяцы.

В Севастополе солдаты гарнизона, моряки и жители города ждали, что союзники появятся на рассвете 21-го числа, а затем начнется интенсивная бомбардировка города с суши и моря. Русские командиры обсуждали, что можно предпринять, и опасались худшего. Меншиков, во время сражения на Альме словно парализованный нерешительностью, под давлением обстоятельств очнулся и издал несколько разумных приказов. Он пришел к выводу, что бесполезно пытаться задержать союзников на реках Кача или Бельбек; кроме того, нет смысла надеяться на последний рубеж к северу от Севастополя. Что касается флота, то Меншиков приказал затопить несколько старых парусников, чтобы перегородить вход на рейд и не позволить кораблям союзников обстреливать Севастополь с близкого расстояния. Корнилов решительно возражал против приказа начальника, считая, что флот следует вывести в море и дать бой врагу – в духе наступательной тактики адмирала Ушакова. Скрыв полученный приказ главнокомандующего от подчиненных, Корнилов утром 21 сентября собрал военный совет, чтобы изложить свой план. Однако подчиненные не поддержали его; один из них, капитан Зорин, уже предлагал подобную идею Меншикову – часть флота затопить, а экипажи вместе с пушками переместить на берег. Корнилов проигнорировал его совет и не исполнял приказ Меншикова до вечера 22 сентября, когда в конце концов ему пришлось подчиниться главнокомандующему. В результате был отдан приказ затопить семь судов – пять линейных кораблей и два фрегата – между Константиновским и Александровским фортами[426]426
   Эта версия сильно отличается от версии Ходасевича, который утверждает, что идею затопить корабли первым высказал Корнилов.


[Закрыть]. Неудивительно, что капитаны и экипажи не приветствовали эту радикальную меру. Тотлебен с горечью пишет о реакции русских: «Сдержанные до тех пор слезы показались на многих лицах. Итак, знаменитый и превосходный Севастопольский рейд обратился на время в озеро, а черноморские моряки, поневоле отказавшись от своего прямого назначения, выступили на новое для них поприще сухопутных действий»[427]427
  Russell, Todleben. P. 80.


[Закрыть].

К утру 23 сентября 1854 г. все военные корабли, кроме «Трех святителей», лежали на дне. Это прочное трехпалубное судно было затоплено днем выстрелами из пушек.

В порту Севастополя, у самого берега, в южной части бухты находится, вероятно, самая посещаемая и фотографируемая туристическая достопримечательность города. Это памятник затопленным кораблям – большой бронзовый орел на верхушке коринфской колонны. Он был воздвигнут в 1904 г. в честь пятидесятой годовщины первой обороны города и превратился в символ Севастополя. Как отмечалось выше, объединенный флот союзников обладал подавляющим количественным и качественным превосходством над российским флотом. У британцев и французов было восемьдесят девять боевых кораблей, в том числе пятьдесят винтовых пароходов. Черноморский флот мог выставить против них всего сорок пять кораблей, в том числе одиннадцать колесных пароходов[428]428
  Данные из: Seaton. P. 112.


[Закрыть]. Поэтому шансы русских на победу в морском сражении были крайне невелики, если не сказать больше. В то же время события во время первой бомбардировки Севастополя 17 октября 1854 г. показали, что русские батареи береговой обороны способны нанести существенный урон кораблям союзников и, вероятно, могли бы предотвратить прорыв в Севастопольскую бухту. Возможно, с затоплением кораблей не следовало торопиться. Однако эта точка зрения опирается на ретроспективную оценку и не учитывает тот факт, что высвободившиеся экипажи и артиллерия стали очень ценным – а возможно, критически важным – дополнением к береговой обороне Севастополя. Таким образом, по зрелом размышлении мы приходим к выводу, что решение Меншикова, скорее всего, было верным. Корнилов, доблестно защищавший Севастополь, вероятно, позволил чувству гордости за флот взять верх над профессионализмом.

Приказ Меншикова о затоплении судов не снял стоявшую перед ним дилемму: следующим решением он должен был определить судьбу своей армии. Следует ли сосредоточить все усилия на защите Севастополя, сохраняя флот и его базу, или нужно отодвинуть войска от города, угрожая союзникам и защищая свои коммуникации и линии снабжения? Можно ли рисковать, пытаясь выполнить обе задачи? Меншиков знал, что значительные подкрепления уже на подходе, и поэтому для него было очень важно удержать Севастополь и обезопасить хотя бы одну дорогу к городу. Оперативная разведка сообщила ему, что союзники лишь начали медленное продвижение к Севастополю. Таким образом, для него, похоже, открывалось окно возможностей, чтобы вывести армию из города, прежде чем британцы и французы окружат его и начнут осаду. Корнилов вполне обоснованно протестовал, указывая на серьезные риски, если гарнизону города и флоту придется защищать Севастополь без помощи армии. Меншиков возражал, что враг «не предпримет решительной атаки даже на Северную, имея нашу армию на фланге или в тылу»[429]429
  Цит. по: Seaton. P. 113.


[Закрыть].

Вероятно, на решение Меншикова повлияли и личные факторы. После поражения на Альме порядок и воинская дисциплина в Севастополе значительно ослабли: везде царило лихорадочное возбуждение, в воздухе пахло бунтом. «Утром 21-го числа, – рассказывал Ходасевич, – в городе воцарился настоящий хаос; на улицах буянили пьяные матросы». Более неприятными были крики, что «Меншиков продался англичанам и специально проиграл сражение на Альме, вызвав неразбериху отсутствием приказов во время боя». Ни один главнокомандующий не пожелает, чтобы его называли предателем, но у Меншикова не хватило уверенности в себе и достоинства, чтобы выйти к войскам и жителям города. По свидетельству Ходасевича, в противоположность Меншикову Корнилов «один пытался восстановить порядок и спокойствие среди жителей»[430]430
  Hodasevich. P. 98.


[Закрыть]. Ситуация требовала решительных мер: трактиры и питейные заведения были закрыты, а все запасы алкоголя уничтожены. По предположению Альберта Ситона, Меншиков, видимо, рассудил, что «воинская дисциплина может быть восстановлена, только если русского вывести из состояния безопасности и бездействия и заставить маршировать в присутствии врага»[431]431
  Seaton. P. 113.


[Закрыть]. Но скорее всего, это преувеличение, поскольку в городе было очень много работы. Из солдат, матросов, заключенных и жителей города формировались команды для строительства городских укреплений, и они трудились «словно муравьи».