Текст книги "История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней"

3
Бастион морской державы

Я снова напоминаю о настоятельной необходимости обратить внимание на этот… великолепный порт [Севастополь]. Его укрепления должны быть такими же неприступными, как у Гибралтара и Мальты.

Адмирал Михаил Петрович Лазарев (1834)[236]236
  Черноусов А. А. Адмирал М. П. Лазарев. Роль личности в истории России. СПб.: Гангут, 2011.


[Закрыть]

СТРАТЕГИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ

К моменту окончания Наполеоновских войн геостратегические позиции России в Северной Европе значительно усилились благодаря победе в Русско-шведской войне 1808–1809 гг. Несмотря на существенную помощь британского флота, в наземных сражениях Швеция потерпела поражение и лишилась Финляндии, которая в качестве великого герцогства вошла в состав России. После этого Швеция постепенно слабела и уже не имела ни желания, ни возможности бросить вызов господству России на Балтике. Однако в Черноморском регионе Османская империя оставалась силой, с которой приходилось считаться. Британия, непревзойденный флот которой мог достичь любой точки мира, могла бы ограничить многие притязания России, однако не мешала ее экспансии в Средней Азии. Тем временем главной задачей Севастополя оставалось обеспечение безопасной гавани и защищенного арсенала для южного флота России. «[Его] предназначение, – отмечал в середине XIX в. немецкий исследователь России барон Август фон Гакстгаузен, – состоит в сохранении господства России на Черном море, и это еще в большей степени обеспечивается строительством в Севастополе… укрепленного порта, который, по свидетельству компетентных людей, не будет иметь равных в мире». Кроме того, писал он, основание Севастополя «позволит предпринять наступление на Константинополь»[237]237
  Le Baron Auguste de Haxthausen. Les Forces Militaires de la Russie sous les Rapports Historiques, Statistiques, Ethnographiques et Politiques. Berlin: Behr & Paris: d’Amyot, 1853. P. 221–222.


[Закрыть]. Британия не только опасалась такого развития событий, но и была озабочена тем, что если Черноморский флот сможет свободно проходить турецкие проливы, то русские военные корабли будут курсировать по Средиземному морю.

Несмотря на удаленность Черного моря от столицы Российской империи и расположенного в Санкт-Петербурге Адмиралтейства, русские правители проявляли живой интерес к региону, в частности к строительству флота. Во время царствования Александра I (1801–1825) и Николая I (1825–1855), и особенно под руководством последнего, Россия увеличила капиталовложения в корабли Черноморского флота, а также во вспомогательные объекты и защитные сооружения Севастополя. Однако военно-морское могущество – это не только военные корабли. Боевая мощь российского флота на закате века паруса значительно усилилась благодаря новаторству и энергии двух выдающихся главнокомандующих – Алексея Самуиловича Грейга и Михаила Петровича Лазарева. Они командовали Черноморским флотом соответственно в 1816–1833 и в 1834–1851 гг.

Грейг, сын адмирала Самуила Грейга, был в первую очередь боевым морским офицером. Пойдя по стопам отца, он получил образование в Шотландии (в Королевской высшей школе в Эдинбурге) и в 1785–1786 гг. служил в Королевском флоте гардемарином и младшим офицером. В российском флоте он быстро сделал карьеру, проявив себя в войнах против революционной Франции и в Наполеоновских войнах, включая Русско-турецкую войну 1806–1812 гг. А главное, под началом вице-адмирала Дмитрия Сенявина (флаг-адъютанта Томаса Маккензи в 1783–1786 гг.) Грейг, уже в звании контр-адмирала, участвовал в Дарданелльском и Афонском морских сражениях, в которых турецкий флот потерпел сокрушительное положение. В 1816 г. он был назначен командующим Черноморским флотом и занимал этот пост семнадцать лет, снова отличившись в сражениях во время следующей войны с Турцией в 1828–1829 гг. Он провел реформы на флоте в области тактики и управления. Как главнокомандующий Черноморским флотом, он был губернатором Николаева и Севастополя. Особым уважением он пользовался в Николаеве, расположенном на реке Южный Буг. Там по его приказу были основаны верфи для военно-морского флота и построены разнообразные портовые сооружения для приемки торговых грузов[238]238
   Вклад Грейга в развитие Николаева чрезвычайно велик. Понимая, насколько важно знание астрономии для моряков, он основал военно-морскую обсерваторию для обучения офицеров искусству навигации. Обсерватория открылась в 1829 г. и со временем превратилась в известное научное учреждение, сохранившееся и на современной Украине. Кроме того, Грейг основал в быстро растущем городе школы для мальчиков и девочек. В мае 1873 г. благодарные жители Николаева поставили Грейгу красивый памятник. К сожалению, в 1922 г. его снесли, несмотря на декрет Ленина, защищавший подобные памятники, оставшиеся от царского режима.


[Закрыть].

Во второй четверти XIX в. одновременно с Николаевом бурно рос и развивался Севастополь – как город и как военно-морская база – вплоть до начала Крымской войны в 1853 г. Его развитие отражало растущую роль Черноморского флота как стратегического инструмента внешней политики России. В этот начальный период развития города главный вклад в его историю внесли три человека: Николай I, адмирал Лазарев и Джон Аптон, британский инженер-строитель, работавший в Севастополе с 1830-х гг. до самой смерти в 1851 г. Совместные усилия императора, адмирала и инженера в значительной степени определили развитие Севастополя и Черноморского флота почти на два десятилетия. В начале 1854 г. в город приехал четвертый человек, сыгравший не менее выдающуюся роль в истории города, – генерал-лейтенант Эдуард Иванович Тотлебен. Он руководил обороной Севастополя во время войны. Впоследствии Тотлебен написал первую подробную историю этой военной операции[239]239
  Тотлебен Э. И. Описание обороны Севастополя. СПб.: Тип. Н. Тиблена и Ко, 1863. Впервые опубликовано на русском языке, с официальным переводом на французский. Полный перевод на английский отсутствует. Наиболее подробное (но с многочисленными выводами и примечаниями) описание Тотлебеном обороны Севастополя на английском языке см.: William Howard Russell. General Todleben’s History of the Defence of Sebastopol. 1854–5. A Review. London: Tinsley Brothers, 1865. Эта книга доступна в историческом издании Британской библиотеки. Далее в ссылках как: Russell. General Todleben’s History.


[Закрыть]. Шесть бомбардировок Севастополя союзниками (с октября 1854 по сентябрь 1855 г.) и последующее разрушение его военно-морской инфраструктуры уничтожили все, что создали эти четыре человека. Тем не менее их вклад в историю и наследие Севастополя остается очень значительным.

Теоретики военно-морской стратегии давно отмечали разные роли флотов. Потенциальные задачи в мирное и военное время многочисленны и взаимно дополняют друг друга. В их число входят: демонстрация флага, охрана торговых путей, блокада вражеских стран, бомбардировка целей на берегу, сдерживание других флотов и, не в последнюю очередь, поиски флота противника и боевое столкновение с ним. Конечная цель любого флота – сохранение господства на море. Последняя цель труднодостижима, и поэтому корректнее говорить о «превосходстве на море». Более того, существуют значительные возможности для кооперации между наземными и морскими силами в ходе совместных операций[240]240
  Классический труд о совместных наземных и морских операциях: C. E. Callwell. Military Operations and Maritime Preponderance: Their Relations and Interdependence. Edinburgh and London; William Blackwood and Sons, 1905. Он был переиздан с новым введением и примечаниями (ed. Colin Gray, 1996, United States Naval Institute, Annapolis, Maryland). Все ссылки в этой книге приводятся по изданию 1996 г.


[Закрыть]. Сдерживающая роль одного флота по отношению к другому отражается в таком термине, как «боеготовность флота», который получил распространение среди военно-морских специалистов в конце XIX в.[241]241
  «Боеготовность флота», по определению вице-адмирала Филиппа Коломба 1891 г., показывает, что «флот способен и желает атаковать врага, стремящегося высадиться на территории, которую эти силы обязаны защищать». Другие авторы, в том числе Альфред Т. Мэхэн, Джулиан Корбетт и Джеффри Тилл, предлагали другие интерпретации. Современный анализ см. в статье выдающегося историка военно-морского флота: John B. Hattendorf. The Idea of a “Fleet in Being” in Historical Perspective // Naval War College Review (Winter 2014). P. 43–60; https://www.academia.edu/5367169/_The_Idea_of_a_Fleet_in_Being_in_Historical_Perspective_.


[Закрыть]

Разнообразие задач, стоящих перед военно-морским флотом, ярко выявилось во время Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. В этом конфликте Россия если и не господствовала на Черном море, то обладала подавляющим превосходством – вследствие ущерба, который понес турецко-египетский флот при Наварино 20 октября 1827 г. Это сражение в Восточном Средиземноморье (в поддержку греков, боровшихся за независимость от Османской империи) закончилось полным разгромом турецко-египетского флота объединенными русскими, французскими и британскими силами под командованием вице-адмирала Королевского флота сэра Эдварда Кодрингтона. Поскольку для российского флота турецкие проливы были закрыты, русские военные корабли, участвовавшие в сражении (четыре линейных корабля и четыре фрегата), принадлежали Балтийскому, а не Черноморскому флоту. Франция и Британия заключили мирный договор с Турцией, но Россия воспользовалась слабостью Османской империи и в апреле 1828 г. объявила ей войну. В результате потерь в Наваринском сражении турецкий флот теперь состоял всего из шести линейных кораблей и трех фрегатов. Российский Черноморский флот, имевший в своем составе девять линейных кораблей и четыре фрегата, получил численное преимущество[242]242
  Lawrence Sondhaus. Naval Warfare, 1815–1914. London: Routledge, 2000. P. 17.


[Закрыть]. Таким образом, впервые после основания Севастополя в 1783 г. Россия демонстрировала свою военно-морскую мощь на Черном море с минимальным риском противодействия враждебного государства. И тогда, и теперь для России было важно поддерживать значительные военно-морские силы в регионе.

Возможно, самый поразительный пример морского сражения во время войны 1828–1829 гг. характеризуется не масштабом, а неравномерностью. 14 мая 1829 г. 18-пушечный бриг «Меркурий» водоизмещением 445 тонн[243]243
   Для сравнения: современный минный тральщик Королевского флота класса Sandown имеет водоизмещение около 600 тонн.


[Закрыть], спущенный на воду в Севастополе в 1820 г. и находившийся под командой капитан-лейтенанта Александра Казарского, в одиночку противостоял двум гораздо более крупным турецким судам и, вопреки всему, победил. Этот знаменитый бой произошел после того, как три русских корабля столкнулись с превосходящей по численности турецкой эскадрой недалеко от пролива Босфор. Два русских корабля, фрегат «Штандарт» и бриг «Орфей», смогли спастись бегством, но за «Меркурием» началась погоня, и он оказался зажат между 110-пушечным «Селимие» и 74-пушечным «Реал-беем». Положение казалось безнадежным – огневая мощь турок в девять раз превосходила огневую мощь брига. Однако в сражении, морском или наземном, не все определяется количеством. Казарский, один из самых храбрых и изобретательных молодых офицеров Черноморского флота, решил, что не спустит флаг и примет бой. Искусным маневрированием с помощью парусов и весел и точным пушечным огнем он сумел вывести из строя корабли противника, повредив их такелаж. Несмотря на двадцать попаданий в корпус и не менее 300 попаданий в паруса и такелаж, упрямый маленький бриг сумел уйти от погони, что свидетельствует о прочности его конструкции, а также об искусстве капитана и команды. Потери русских были на удивление малы: всего четверо убитых и шестеро раненых. За проявленную отвагу Казарский и многие члены его экипажа были награждены и повышены в звании, и всем им до конца жизни было назначено двойное жалованье.

Память о подвиге «Меркурия» до сих свято хранится российским флотом, а в севастопольском музее Черноморского флота можно увидеть модель «самого героического русского военного корабля эпохи парусного флота»[244]244
  Tredea and Sozaev. P. 290.


[Закрыть], однако некоторые историки военно-морского флота сомневаются в стандартной «русской» версии событий. Например, Фред Т. Джейн, автор таких работ, как «Боевые корабли всего мира» (All the World’s Fighting Ships, 1898) и «Русский императорский флот» (The Imperial Russian Navy, 1899), считает «невозможным, что такое маленькое судно, как “Меркурий”, за четыре часа могло вывести из строя два линейных корабля, даже если бы они не стреляли». На этом основании он делает вывод, что «наиболее естественно предположить, что турецкие корабли были фрегатами, которые потом превратились в линейные корабли»[245]245
  Fred T. Jane. The Imperial Russian Navy: Its Past, Present, and Future, rev. ed. London: W. Tacker, 1904. P. 133.


[Закрыть]. Как бы то ни было, у нас есть подозрение, что если бы в таком сражении участвовал британский корабль, а не русский, то Джейн проявил бы меньше скепсиса и был бы более щедр на похвалы.

В любом случае основная задача Черноморского флота во время этой войны и в целом в первой половине XIX в. состояла в поддержке наземных кампаний русской армии на западном и восточном побережье. Флот сыграл главную роль в осаде Варны (в настоящее время в Болгарии) осенью 1828 г. В подражание своему знаменитому предшественнику Петру Великому Николай I лично руководил бомбардировкой города с борта линейного корабля «Париж», 110-пушечного трехпалубного флагмана Черноморского флота, которым командовал адмирал Грейг[246]246
  Sondhaus. Naval Warfare, 1815–1914. P. 17.


[Закрыть]. После взятия Варны 10 октября 1828 г. в войне наступила пауза, поскольку русские, которые понесли тяжелые потери в наземных операциях, укреплялись на завоеванных землях Дунайских провинций; кроме того, приближалась зима. Следующей весной и осенью Черноморский флот поддерживал и снабжал российскую армию, предпринявшую бросок на юг, в направлении Константинополя/Стамбула.

На другом берегу Черного моря, в Севастополе, в начале 1828 г. начался еще один поход русской армии. Во главе его стоял фельдмаршал Иван Федорович Пашкевич, а поддерживал наземные операции Черноморский флот под командованием Грейга. Первым крупным успехом стало взятие турецкой крепости Анапа в зависимой от Турции Черкесии, у основания Таманского полуострова; это произошло 12 июля. Затем российские войска получили возможность продвигаться на юг вдоль побережья Черного моря и захватить город Поти; другая часть армии наступала из Грузии, и в 1829 г. они соединились на северо-восточном побережье Турции. Превосходство российского флота на Черном море не позволяло туркам ни нарушить морские коммуникации русских, ни перебросить подкрепления к оставшимся приморским крепостям, таким как Трапезунд (современный Трабзон). Паскевич не успел осадить этот город – конфликт завешился Адрианопольским мирным договором, подписанным 14 сентября 1829 г. Как отметил британский военный историк Чарльз Колвелл, «без подкреплений, провианта и амуниции, которые [Паскевич] мог получить со складов и арсеналов Одессы и Севастополя, его военного гения было бы недостаточно для такой успешной кампании против превосходящих сил противника»[247]247
  Callwell. P. 257–258.


[Закрыть].

Однако, как мы вскоре убедимся, во время Крымской войны 1854–1856 гг. ситуация изменилась на противоположную, когда британский и французский флот смог обеспечить себе почти полное господство на Черном море. До начала этого конфликта российский «готовый к боевым действиям флот» вынудил Британию и Францию держать в Восточном Средиземноморье больше кораблей. Когда началась война, присутствие Черноморского флота не помешало союзникам перебросить морем свои войска из Варны и в сентябре 1854 г. высадиться на побережье Крыма в районе Евпатории. Русские не решились на крупное морское сражение с более сильным объединенным флотом Британии и Франции[248]248
  Sondhaus. Naval Warfare, 1815–1914. P. 29. В этом издании Черноморский флот называется «готовым к боевым действиям» скорее случайно, чем преднамеренно.


[Закрыть].

Использование Черноморского флота в 1830-х и 1840-х гг. в значительной степени зависело от отношений России с Османской империей, которые были очень переменчивыми, от вражды до временной дружбы, а затем вернулись к исторической норме – соперничеству, не переходящему в открытую враждебность. Причиной временного примирения турок и русских в 1831 г. стало восстание египетского паши Мухаммеда Али против турецкого султана Махмуда II. Египтяне наступали на север через Левант в направлении Малой Азии, а международное положение оставалось сложным, если не сказать больше. Французы оказали поддержку Мухаммеду Али в Восточном Средиземноморье, а британцы объединились со своим давним европейским врагом для проведения операций у побережья Португалии и Нидерландов. Не желая быть втянутым в войну с Францией, британский министр иностранных дел лорд Пальмерстон отверг просьбу Высокой Порты о военно-морской поддержке. Оказавшись в безвыходном положении, Махмуд II обратился за помощью к русскому царю.

В марте 1833 г. Николай I, не желавший упустить благоприятную возможность, направил в Босфор адмирала Михаила Лазарева с основными силами Черноморского флота. Демонстрация мощи российского флота в составе не менее десяти линейных кораблей, четырех фрегатов и транспортов с 11-тысячным войском убедила Мухаммеда Али отменить наступление на Стамбул. За оказанную помощь Россия получила щедрое вознаграждение. Ункяр-Искелесийский договор сроком на восемь лет, подписанный Лазаревым 8 июля 1833 г., официально объявлял о мире и дружбе между двумя государствами, а также о взаимопомощи в случае нападения. Более того, секретная статья гарантировала закрытие пролива Дарданеллы «для любых иностранных военных кораблей». Как отметил Х. Темперли, «договор мог быть направлен против Англии и Франции, если Турция откроет Босфор для России и закроет Дарданеллы для всех военных кораблей, за исключением русских»[249]249
  Harold Temperley. England and the Near East: The Crimea (London: Longmans, Green, 1936). P. 72–73.


[Закрыть]. Россия считала договор оборонительным: в то время она была больше обеспокоена защитой своего южного побережья, включая Севастополь, и не стремилась расширить свое влияние на Средиземноморье[250]250
  Автор благодарен за советы по этому вопросу, полученные от Чарльза Дика.


[Закрыть]. Тем не менее с точки зрения других государств Турция «предоставляла существенные преимущества России», хотя сама Турция отрицала, что Ункяр-Искелесийский договор гарантировал России «право проводить свой флот через Дарданеллы»[251]251
  Temperley. P. 73.


[Закрыть]. О чем бы ни договорились – официально или за закрытыми дверями – две стороны, подписавшие мирный договор, реакцию других государств следовало учитывать. Например, лорд Пальмерстон возражал против того, что он считал подчинением Турции России, и это вызывало в нем, по отзывам современников, «фатальную враждебность к России»[252]252
  Ibid. P. 73–74.


[Закрыть]. Такое отношение, в свою очередь, помогало формировать официальную политику и настраивать общественное мнение против России на протяжении двух десятилетий до начала Крымской войны.

Хотя России удалось на какое-то время поставить Османскую империю в подчиненное положение, она была озабочена возможностью войны с Британией, которая, в свою очередь, опасалась, что российское влияние распространится на Балканы, Средиземноморье, Кавказ и в конечном счете Индию. Таким образом, всеобщему миру угрожало соперничество империй, у которых «пересекались сферы влияния в Азии и на Ближнем Востоке»[253]253
  Harold N. Ingle. Nesselrode and the Russian Rapprochement with Britain, 1836–1844. Berkeley & London: University of California Press, 1976. P. 58.


[Закрыть]. Нельзя сказать, что этот конфликт между державами был неизбежен, но с середины 1830-х гг. воинственная риторика постоянно усиливалась. Можно привести пример инцидента, ярко иллюстрирующего опасность усиления напряженности, которая приводит к вооруженному столкновению. В конце ноября 1836 г. у черкесского побережья, недалеко от крепости Суджук (современный Новороссийск) русский военный корабль «Аякс» задержал британскую торговую шхуну «Виксен». Подозревали, что британское судно везет не только груз соли, но и оружие для горцев, которые вели упорную партизанскую войну против Российской империи. Однако к моменту инцидента на море экипаж британского судна уже выгрузил порох для повстанцев, и в трюме была только соль. Тем не менее русские конфисковали «Виксен» за нарушение таможенных правил и отбуксировали в Севастополь, а экипаж выслали в Стамбул. В тот момент Британия не была готова ответить на потерю «Виксена» военными действиями на суше или на море и промолчала, тем самым признав, что имела место провокация, если не прорыв блокады[254]254
  Подробно о деле шхуны «Виксен» см.: Ingle. P. 63–65; Peter Hopkirk. The Great Game: On Secret Service in High Asia. London: John Murray, 1990. P. 156–159. В анонимном свидетельстве «старого дипломата» (возможно, это был не кто иной, как туркофил Дэвид Уркварт, секретарь британского посольства в Стамбуле, который организовал экспедицию «Виксена», а затем был назначен козлом отпущения и отозван в Лондон) в: British Diplomacy Illustrated in the Affair of the “Vixen” Addressed to the Commercial Constituency of Great Britain, 3rd. ed. (Newcastle: Currie and Bowman, 1839). P. II, предполагается существование «неопровержимого доказательства» конфликта «нашего министра иностранных дел [Пальмерcтона] с правительством России». Уркварт продолжал критиковать Пальмерстона на протяжении многих лет.


[Закрыть]. По свидетельству британца, посетившего Севастополь несколько лет спустя (в 1844 г.), Генри Дэнби Сеймура, «Виксен» стоял в гавани в качестве трофея: «Русские очень гордились захватом английского судна, тогда как англичане говорили мне, что не могут смотреть на него, не испытывая стыда»[255]255
  Henry Danby Seymour. Russia on the Black Sea and Sea of Azof: being a Narrative of Travels in the Crimea and Bordering Provinces with Notices of the Naval, Military, and Commercial Resources of those Countries. London: John Murray, 1855. P. 92.


[Закрыть].

Министр иностранных дел при Николае I граф Карл Васильевич Нессельроде был прекрасно осведомлен, что британцы обеспокоены растущими амбициями и силой России, и видел угрозу международной изоляции. Поэтому он искусно вел дипломатические переговоры с Британией, которые в 1841 г. закончились подписанием Лондонской конвенции о проливах. Это международное соглашение признавало право султана Османской империи запрещать проход через проливы военным кораблям любого государства, что предвосхитило некоторые положения конвенции Монтрё 1936 г., действующей по настоящее время. Но если конвенция Монтрё гарантировала кораблям причерноморских государств, таким как Советский Союз и его преемники, Украина и Российская Федерации, право прохода через проливы в мирное время (как и Ункяр-Искелесийский договор), то Лондонская конвенция запрещала всем военным судам проход через Дарданеллы и Босфор. В результате российский Черноморский флот лишался свободы действий в Средиземноморье. Это усиливало опасения русских, что в результате сговора с Османской империей британский флот может войти в Черное море. Неудивительно, что Пальмерстон рассматривал Лондонскую конвенцию о проливах как небольшую победу: он почти десять лет добивался отмены Ункяр-Искелесийского договора[256]256
  На это обстоятельство указал автору Робин Бродхерст.


[Закрыть]. В отличие от него русские военные моряки, в том числе Лазарев, были недовольны Лондонской конвенцией, поскольку она фактически аннулировала условия гораздо более выгодного соглашения.

В целом заключенный в Лондоне договор давал преимущества Британии за счет России и усилил стремление русских генералов и адмиралов укрепить фортификационные сооружения Севастополя. Николай I согласился на Лондонскую конвенцию 1841 г. из общих политических соображений, не преследуя конкретных стратегических целей. Следуя Нессельроде, он опасался, что слишком тесный союз между Россией и Османской империей может настроить великие европейские державы против него. Царь, не хотевший войны, стремился достичь если не дружбы, то примирения с Британией, что продемонстрировал его визит в Лондон в 1844 г., во время которого его сопровождал Нессельроде. Цель Николая I заключалась в том, «чтобы выяснить, есть ли возможность вбить клин в союз между Англией и Францией» и не позволить Франции «закрепиться на турецкой территории»[257]257
  Cecil Woodham-Smith. Queen Victoria: Her Life and Times. Vol. I: 1819–1861. London: Cardinal, 1975. P. 316–317. Впервые опубликована Hamish Hamilton в 1972.


[Закрыть]. К сожалению, российский император перепутал очарование и гостеприимство королевы Виктории с осторожностью и скрытой враждебностью ее правительства: в результате никакого долговременного союза между Британией и Россией не получилось[258]258
  Очарование было обоюдным. Молодая королева, крестным отцом которой был российский император Александр I, была покорена «удивительной красотой и благородными манерами» Николая I, но отмечала «грозное выражение его глаз, какого я прежде никогда не видела» (Hopkirk. P. 281).


[Закрыть]. Если бы Николай I предполагал, что однажды Британия и Франция объединятся с Турцией в войне против России, как это произошло двенадцать лет спустя, он никогда бы не согласился подписать Лондонскую конвенцию.

Как проницательно заметил британский обозреватель конца XIX в., специализирующийся на военно-морской тематике, сэр Джон Синклер, «военно-морская мощь не создается за один день, а приобретенную, ее невозможно сохранить без значительных усилий и неусыпного внимания»[259]259
  Sir John Sinclair. Thoughts on the Naval Strength of the British Empire (1782), цит. в: Roger Knight. Britain Against Napoleon: The Organization of Victory 1793–1815. London: Allen Lane, 2013. P. 21. Я благодарен автору за разрешение повторно использовать эту цитату и за его советы относительно военно-морского флота и стратегической обстановки того периода.


[Закрыть]. То, что относилось к Королевскому флоту, в равной степени было справедливо и для российского, в том числе Черноморского флота. Во второй четверти XIX в. Севастополь пережил период бурного развития, по мере того как удовлетворялись потребности базирующегося в нем флота, а береговые укрепления были значительно усилены. На первом этапе капиталовложения российского правительства были невелики, а рост, соответственно, медленным. Однако с середины 1830-х гг. темп строительства вырос, а траты на военные и военно-морские нужды увеличились. Главной причиной повышенного внимания, уделяемого Севастополю, был возможный риск нападения со стороны британского флота – в противоположность турецкой угрозе, которая значительно ослабла после окончания Русско-турецкой войны в 1829 г. и заключения Ункяр-Искелесийского мирного договора.

АДМИРАЛ ЛАЗАРЕВ И ЧЕРНОМОРСКИЙ ФЛОТ ПРИ НИКОЛАЕ I

В конце XVIII и в самом начале XIX в. Черноморский флот был бедным родственником своего старшего, более многочисленного и лучше оснащенного собрата на Балтике. Помимо меньшей численности боевых кораблей и вспомогательных судов южный флот, первоначально в пять раз меньше северного, страдал от отсутствия вспомогательной военно-морской инфраструктуры[260]260
   В 1787 г. Черноморский флот состоял из пяти линейных кораблей и 19 фрегатов (всего 24 боевые единицы); в 1788 г. в составе Балтийского флота было 23 линейных корабля и не менее 130 фрегатов (всего 153 судна).


[Закрыть]. По мере того как Россия укрепляла свои позиции на юге, усиливался и Черноморский флот. Например, с 1826 по 1858 г. для Черноморского флота построили восемь кораблей «первого ранга» (со 110–135 пушками), тогда как для Балтийского – только пять[261]261
  Tredea and Sozaev. P. 293.


[Закрыть]. Накануне Крымской войны Черноморский флот не только увеличился до двух третей балтийского собрата (35 против 53 боевых кораблей размером с корвет и больше)[262]262
  Тотлебен. T. I. Ч. 1. С. 22.


[Закрыть], но и усилился благодаря улучшившейся материально-технической базе, подготовке моряков и командования. Этот прогресс в первую очередь обусловлен деятельностью Михаила Петровича Лазарева, опиравшегося на достижения своего предшественника.

Алексей Самуилович Грейг много сделал для Николаева, а имя Лазарева навечно связано с развитием Севастополя. Михаил Петрович поступил в Морской колледж Санкт-Петербурга в возрасте двенадцати лет и в 1803 г. вошел в число тридцати лучших кадетов, которые выразили желание и были отобраны для прохождения практики в Королевском флоте Великобритании. Ходили слухи, что он, будучи гардемарином, участвовал в Трафальгарском сражении в 1805 г.[263]263
  Автор не нашел свидетельств, подтверждающих заявление Фреда Т. Джейна (The Russian Imperial Navy. P. 709), что Лазарев присутствовал при Трафальгарском сражении, однако на это обстоятельство указывает и Сеймур (P. 91); разумеется, одно утверждение может быть следствием другого. Несмотря на то что в книге: Philip Longworth, Russia’s Empires. Their Rise and Fall from Prehistory to Putin (London: John Murray, 2005). P. 209, – утверждается, что Лазарев служил гардемарином на корабле «Виктория», его имени нет в списке, приведенном в Colonel Robert Holden Mackenzie. The Trafalgar Roll. London: George Allen, 1913. В этой подробной работе упомянуты только два русских гардемарина, Николай Кораваев с «Бельиля» и Александр Куломзин с «Эвриалуса».


[Закрыть]. По возвращении в Россию три года спустя Лазарев служил на корабле «Всеволод». 26 августа 1808 г. в Финском заливе он сражался против своих бывших товарищей по оружию, двух 74-пушечных кораблей британского балтийского флота («Кентавр» и «Имплекабл»). Захваченный на борту «Всеволода», который впоследствии был выведен из строя, Лазарев короткое время провел в плену[264]264
  Оперативную обстановку и подробности этого боя см. в: Tredea and Sozaev. P. 71–72. Однако об участии в бою Лазарева в этой работе не упоминается.


[Закрыть]. Несмотря на этот неприятный эпизод, он сделал блестящую карьеру в российском флоте. Признанный одним из самых талантливых мореплавателей своего поколения, Лазарев совершил не менее трех кругосветных путешествий (1813–1816, 1819–1821 и 1822–1825 гг.); во время второго путешествия, в 1820 г., он стал одним из первооткрывателей Антарктиды[265]265
   В экспедиции 1819–1821 гг., которую он готовил, Лазарев был заместителем капитана Фабиана Готтлиба (Фаддея Фаддеевича) фон Беллинсгаузена, остзейского немца, который служил на российском флоте, знаменитого картографа и исследователя. Лазарев командовал шлюпом «Мирный», а Беллинсгаузен – шлюпом «Восток». Корабли экспедиции обогнули Антарктиду.


[Закрыть]. Не меньшее искусство он проявил и в военном деле. Будучи капитаном «Азова», флагмана контр-адмирала Логина Петровича Гейдена, командовавшего эскадрой Балтийского флота, он отличился в Наваринском сражении. В то время на «Азове» служили лейтенант Павел Нахимов, гардемарин Владимир Корнилов и кадет Владимир Истомин, знаменитые адмиралы времен Крымской войны. За уверенные действия в Наваринском сражении Лазарев был произведен в контр-адмиралы; он руководил блокадой Дарданелл в 1828–1829 гг. и, о чем упоминалось выше, демонстрацией мощи русского флота в проливах в 1833 г.

В 1832 г. Лазарев получил назначение начальником штаба Черноморского флота, а в 1834 г. – главнокомандующим и губернатором Севастополя; на этих постах он проявил себя внимательным наставником и энергичным реформатором. Он продолжал следить за карьерой Нахимова, Корнилова и Истомина. Эти три человека стали олицетворением высоких стандартов командования, искусства навигации и активного стиля морского сражения, которых Лазарев, продолжая традиции Ушакова, требовал от подчиненных. Все три офицера героически погибли во время обороны Севастополя в 1854–1855 гг. Как и Лазарев, они похоронены в соборе Св. Владимира в самом сердце города – этих четырех адмиралов почитают как героев российского флота.

Успехи Лазарева на море несомненны, но на суше оставалось еще много работы. Русские историки военно-морского флота подчеркивают, что Лазарев, несмотря на усилия своего предшественника, безжалостно критиковал низкие, по его мнению, стандарты строительства боевых кораблей Черноморского флота. Исследователи отмечают, что в период своего командования флотом Лазарев много сделал для развития инфраструктуры, усиления контроля качества и внедрения технических новинок[266]266
  Это описание адмирала Лазарева и Черноморского флота основано на: Tredea and Sozaev. P. 105, – и дополнено биографическими подробностями из работы А. А. Черноусова «Адмирал М. П. Лазарев».


[Закрыть]. В частности, Лазарев стремился использовать на флоте энергию пара. В 1815 г. в России, в Санкт-Петербурге, построили первый пароход, гражданское судно под названием «Елизавета». В 1836 г. был спущен на воду первый колесный фрегат, «Богатырь», вооруженный двадцатью восемью 24-фунтовыми пушками, что позволило России временно опередить Королевский флот: подобный корабль, «Горгона», появился у Британии только через год[267]267
   Его более крупный собрат «Циклоп» (1839) участвовал в бомбардировке Севастополя 17 октября 1854 г.


[Закрыть]. Более того, у России не было такой промышленной базы, как у Англии или Франции, чтобы обеспечить быстрый прогресс в этой области. Если британские и французские верфи постоянно увеличивали количество спускаемых на воду гражданских и военных кораблей на паровой тяге, то Россия сосредоточила свой скромный арсенал самостоятельно построенных пароходов на Балтике.

Первый пароход, построенный на черноморской верфи, «Везувий», был спущен на воду в Николаеве в 1829 г., а первый военный корабль, использовавший силу пара, вошел в состав флота в 1838 г. и был построен в Британии[268]268
  Неизвестный автор. Собор Святого равноапостольного князя Владимира – усыпальница выдающихся адмиралов Российского императорского флота. Симферополь: Бизнес-Информ, 2004. С. 120.


[Закрыть]. Количество военных кораблей с паровой машиной в составе Черноморского флота оставалось относительно небольшим: в 1840-х гг. в строй ввели шесть построенных в Британии колесных фрегатов (пять класса «Крым» и один более крупный, «Владимир»). Водоизмещение последнего составляло 1751 тонну, на вооружении у него было одиннадцать пушек, и он мог развивать скорость до 11 узлов, как самые большие парусные суда, только независимо от ветра. Однако крупными боевыми кораблями они не были. В 1852 г. основную силу Черноморского флота составляли парусные суда: три современных трехпалубных корабля первого ранга класса «Двенадцать апостолов» с вооружением 120–130 пушек, семь кораблей второго ранга (двухпалубных) класса «Султан Мухаммед» (84–90 пушек), три корабля третьего ранга класса «Храбрый» (84–96 пушек), шесть тяжелых фрегатов (четыре с 60 и два с 44 пушками)[269]269
  Tredea and Sozaev. P. 296, 300–302, 304–305, 423–424.


[Закрыть]. В 1854 г. в состав флота входили шестнадцать линейных кораблей, семь фрегатов, восемь колесных паровых фрегатов и четыре корвета с общим числом пушек не менее 2181. Единственные в России винтовые военные корабли имел только Балтийский флот: три линейных корабля и два фрегата[270]270
  Тотлебен. Т. I. Ч. 1. С. 22–23.


[Закрыть].

Лазарев передал своим преемникам преимущественно парусный Черноморский флот в апогее его тактического и технического развития. От британского и французского флотов он отставал не так сильно, как можно предположить, но вскоре свою роль сыграла разница в возможностях строительства судов на паровой тяге. В Британии решение создавать паровой военно-морской флот было принято только в декабре 1852 г.: причиной послужил предполагаемый план французов достичь равенства с Королевским флотом или даже превзойти его[271]271
  Это описание взято преимущественно из: Andrew Lambert. Battleships in Transition. London: Conway Maritime Press, 1984. P. 37–38.


[Закрыть]. Постройка новых деревянных кораблей занимала от трех до четырех лет, если учитывать ограничения по сушке древесины, и поэтому временной мерой могла стать переделка уже существующих или недостроенных парусных судов. Война показала, что этот подход оправдал себя, поскольку у русских не было ни мощностей, ни современных технологий для производства паровых машин, чтобы противостоять объединенной британской и французской угрозе. Как отметил историк военно-морского флота Эндрю Ламберт, «переделанных судов было достаточно, чтобы сдержать русских». Однако с точки зрения британского Адмиралтейства «следовало подготовить новые корабли, чтобы отразить отдаленную угрозу со стороны Франции»[272]272
  Ibid. С. 38.


[Закрыть].

Тем не менее против турецкого соперника у российского Черноморского флота имелся сильный козырь. По настоянию Лазарева, главное вооружение линейных кораблей теперь включало бомбическую пушку, которая стреляла взрывающимися бомбами, а не цельными круглыми ядрами (ее изобрел французский генерал Анри-Жозеф Пексан в 1822–1823 гг.). Некоторые специалисты утверждают, что именно это новое оружие вызвало хаос в рядах турок и нанесло такой ущерб флотилии турецкого флота, базировавшейся в Синопе на северном побережье Анатолии и уничтоженной российской эскадрой в сражении 30 ноября 1853 г.[273]273
  Высказываются разные мнения об эффективности новых русских пушек в Синопском сражении. Фред Джейн считал, что новое оружие сыграло важную роль, однако в книге: Sondhaus, Naval Warfare, 1815–1914. P. 58, – отмечается, что «Нахимову потребовалось шесть часов, чтобы уничтожить турецко-египетскую эскадру, хотя в его распоряжении имелось шесть линейных кораблей с более чем шестьюстами пушками, а самыми крупными кораблями Осман-паши были фрегаты». Опытные артиллеристы с помощью одних ядер достигли бы точно такого же результата».


[Закрыть].

Николай I очень гордился своим флотом и регулярно посещал военные корабли. Официальные инспекции Черноморского флота обычно проводились одновременно со смотром кавалерийских подразделений на юге России. Предыдущая инспекция состоялась в 1837 г. (она включала также осмотр фортификационных сооружений Севастополя) и в 1845 г.; следующая, назначенная на 1852 г., оказалась последней перед началом Крымской войны возможностью для императора оценить свой южный флот. Несколько ранее он был усилен недавно спущенным на воду «Парижем», вторым судном класса «Двенадцать апостолов»[274]274
   Жизнь кораблей на Черном море была недолгой: первое судно «Париж», участвовавшее в осаде Анапы и Варны в 1828 г., был спущено на воду в 1826 г. и списано в 1835 г. Второй военный корабль с тем же названием, который инспектировал Николай I, был спущен на воду в 1849 г. и затоплен в Севастополе в 1855 г.


[Закрыть].

14 октября 1852 г. корабли военно-морского флота, последние представители века паруса, выстроились на рейде Севастополя. На западе показался характерный дым «Владимира», на борту которого находился Николай I. Как только стал виден императорский вымпел, «Париж» отсалютовал выстрелом из пушек. По какой-то необъяснимой причине артиллеристы стреляли боевыми зарядами, а не холостыми и полностью снесли богато украшенный церемониальный трап флагмана. Ко всеобщему ужасу, обломки тут же унесло волнами, и император не смог торжественно взойти на борт[275]275
  Рассказ об инспекции Николая I на борту линейного корабля «Париж» в 1852 г. основан на работе П. А. Зайончковского. См.: Тарасов Б. Н. (сост.). Николай I и его время. М.: Олма-Пресс, 2000. Т. 2. С. 371–374.


[Закрыть].