Текст книги "Модная народная"

Глава 19
Был ты счастлив со мной, только время ушло

С Александром Яковлевичем, Сашей, мы познакомились в 1986 году во Дворце спорта в Лужниках, где известный в ту пору режиссер-постановщик Валера Жак специально к 27-му съезду КПСС ставил грандиозное представление. Валера вообще не любил мелочиться. Камерные спектакли были не его темой. В своих масштабных постановках он задействовал машины, танки, полуторки, воспроизводил на сцене исторические баталии. Так что во Дворце спорта он мог развернуться в полную силу.

Надо сказать, что у меня со всеми режиссерами складывались очень теплые, дружеские отношения. Я с удовольствием шла с ними на контакт, поэтому «Русскую песню» приглашали выступать на всех концертах.

В день приемки праздничного действа специальной комиссией мы с «Русской песней» вернулись в Москву из Архангельска. Стояло раннее утро. Зима. Куда ехать из аэропорта? По домам разъезжаться глупо, потому что на 10:00 назначена репетиция во Дворце спорта. Поехали сразу в Лужники. По дороге, конечно, заскочили в магазин, взяли водки. Да не одну бутылку, а две. Закуски какой-то прихватили. А в буфете Дворца спорта у меня женщины знакомые работали. Они нам нарезали бутербродов.

Ну, выпили по рюмашке, чтобы согреться с мороза, и тут подходит Валера Жак.

– Сейчас приедет парень один, Саша Розенбаум, – сказал он. – Очень талантливый. Надя, надо, чтобы он сегодня вышел на сцену. Умоляю, помоги.

– Валера, ты программу видел? – растерялась я. – Как же я его на сцену выведу?

– Придумай что-нибудь!

Именно тогда я впервые услышала это имя – Александр Розенбаум. О том, что кассеты с записями его блатных песен давно ходят по рукам и многократно переписываются, я понятия не имела. Но рассудила так: «Почему же не помочь, если просят».

Валера привел Розенбаума. Я посмотрела на него и мысль в голове пронеслась: «Господи, ужас-то какой!» И действительно, на меня из-под густых сердитых бровей насупленным взглядом смотрел неприятный и лишенный всякого обаяния человек.

– Ну что? Так и будем друг друга глазами буровить? – спрашиваю. – Через час комиссия с проверкой придет, а у нас еще конь не валялся. Девки, наливайте по рюмашке!

И вдруг человек моментально преобразился. Черты лица смягчились, морщинка между бровями разгладилась, а взгляд потеплел.

– Это уже совсем другое дело, – удовлетворенно пробасил он.

Мы тут же выпили за знакомство.

И как только каждый из нас совершил этот ритуал, такое чувство вдруг возникло, будто мы друг друга знаем сотню лет. Сразу по-другому заработала голова. Мы решили в народный блок вставить песню Сашкиного сочинения, которая была очень похожа на народную казачью. Песня, кстати, так и называлась – «Казачья».

 
Под зарю вечернюю солнце к речке клонит,
Все, что было – не было, знали наперед.
Только пуля казака во степи догонит,
Только пуля казака с коня собьет…
 

– После того, как споешь свою песню, никуда не уходи, – предупредила я. – Стой с нами и на гитаре подыгрывай. Таким образом ты будешь оставаться на сцене на протяжении трех номеров – это очень много.

Приехала комиссия. Не спеша расселись. Ведущий концерта сначала объявил нас, затем Сашу, и мы поднялись на сцену. Розенбаум пел, мы ему подпевали, на барабанчике да на трещотках подыгрывали. Наша задумка удалась, потому что когда мы закончили петь, из зрительного зала раздались одобрительные аплодисменты членов комиссии.

Завершив свой блок, мы спустились со сцены и в ожидании столпились перед буфетом.

– Надька, ну что? – кричит буфетчица. – Поляну накрывать?

– Да погоди ты, – машу ей.

В этот момент к нам за кулисы зашли члены комиссии. Не обращая никакого внимания на Сашу, который стоял рядом со мной, каждый из них поприветствовал меня, а председатель сказала:

– Ну что, Надежда, вы молодцы. Все получилось очень симпатично. Нам понравилось, а значит, и делегатам понравится.

Про Розенбаума ни слова. Представьте, как было задето его мужское самолюбие! Все-таки исполнялась песня его авторства. Он солировал, а мы только подпевали да подыгрывали. Но члены комиссии как будто бы демонстративно не замечали его. Думаю, причина такого пренебрежения крылась в неофициальной популярности Розенбаума, какая в свое время была у Владимира Высоцкого. Все знали наизусть и «Гоп-стоп», и «На улице Гороховой», но тут речь шла о концерте в честь 27-го съезда КПСС.

Оскорбленный и униженный, Розенбаум катал желваки по скулам, а я, крепко держа его за руку, приговаривала:

– Спокойно, только спокойно. Зато сегодня ты получишь то, чего хотел.

А вечером, когда мы так исполнили его «Казачью», что десятитысячный зал взревел от восторга, я ему сказала:

– Пой еще одну песню вне программы!

И Сашка запел свой «Флагманский марш»:

 
Мы в кильватерном гордом строю
Сбережем честь и славу свою.
Так веселей играй, труба!
И пусть горчит поцелуй на губах…
 

Когда музыка стихла, после мгновения тишины раздался взрыв аплодисментов. Розенбаума трижды вызывали на бис! Когда он, покинув сцену, оказался за кулисами, все артисты высыпали из гримерок, чтобы познакомиться с ним, поздравить с успехом, пожать руку.

С тех пор Сашка стал ухаживать за мной. Встречал с цветами после каждого концерта. А я, признаться, поначалу совершенно не воспринимала его как ухажера. Он был мне даже антипатичен. Потом стала присматриваться и поняла, что человек-то совсем не пустой, содержательный, не глупый. К тому же настойчивый. Женщины возле него тогда стаями вились, но предпочтение было отдано мне. В конечном итоге то, что ты отвергаешь, чаще всего в какой-то момент начинает тебя страшно притягивать, как магнитом. Новые ощущения поглотили и унесли меня в водоворот нежности и страсти, из которого я не могла выбраться два года. Именно столько длился наш роман.

Сашка звонил мне с гастролей и говорил:

– Приезжай.

Я срывалась и ехала. Селили нас по отдельности, потому что мы не состояли в семейных отношениях.

Однажды перед концертом в саратовском Дворце спорта он предложил вместе спеть романс «Я когда-то была молодая». Мы тут же, в гостинице, порепетировали. Без всяких объявлений, после очередной исполненной под грохот аплодисментов песни, на сцене погасили свет. Зрители в ожидании затаились – что-то сейчас будет. Единственный луч света выхватывал из темноты силуэт Розенбаума, который начал петь свой романс под гитару:

 
Ты когда-то была молодая,
Незабудки вплетал в твои косы.
Ты, судьбою своею играя,
Ни часов не считала, ни дней…
 

В этот момент незаметно для публики на сцену поставили второй микрофон – специально для меня. Я вышла из-за кулис и приблизилась к микрофону. Вокруг чернота – меня никто не видит. И только когда я заняла свою позицию, в мою сторону направили луч света. Зрители хором ахнули, а я запела:

 
Сколько их пролетело, Бог знает,
Сколько в травах оставлено росных…
Я когда-то была молодая —
Забываюсь и вижу во сне…
 

Слухи о нашем романе уже ходили по стране, но никто из саратовских зрителей не ожидал, что я буду принимать участие в концерте. На афишах стояло только одно имя – Александр Розенбаум. Эффект неожиданности окупился сполна. Нельзя описать словами, что творилось в зале. Зрители аплодировали, подпевали, скандировали «Браво!».

Дворец спорта колыхался, когда Сашка пел:

– Ты когда-то была…

А я ему вторила:

– Я когда-то была…

Вскоре я получила звание заслуженной артистки России, после чего раздался звонок, и я услышала знакомый голос:

– Прилетай ко мне. У меня концерт в Нальчике. Я очень хочу тебя увидеть.

– Я могу послезавтра.

– Прилетай послезавтра. Я хочу тебя поздравить с присвоением звания.

Соглашаясь приехать в Нальчик, я предположить не могла, что Розенбаум скажет организаторам концерта:

– Ко мне приезжает Надя. Если она на трап выйдет в розовом костюме, я отменяю концерт.

Представляете, что такое отменить концерт? Проданы билеты! И вот по закону подлости я выхожу из самолета в костюме розового цвета. Выхожу и вижу, как вытягиваются и бледнеют при виде меня лица встречающих. Ни умом, ни сердцем не понимаю, что сорвала концерт, решив лететь в Нальчик в розовом костюме. Довольный Сашка идет мне навстречу с цветами, поздравляет с присвоением звания.

По дороге к машине меня начинают обрабатывать.

– Надежда, вы можете отстать на минуточку? Необходимо вам что-то сказать.

Розенбаум это видит:

– Ребята, ну я же все сказал. Карте место. Я своих слов на ветер не бросаю.

– Надежда, умоляем, уговорите его отработать концерт! – взмолились организаторы. – Он сказал, что отменит выступление, если вы в розовом костюме прилетите.

Узнав, в чем дело, я решительно сказала:

– Саша, концерт надо обязательно отработать. Ну, хочешь, я сяду в первом ряду? Или – выйду на сцену? Ты пойми, так поступать нельзя. Это Кавказ, здесь не терпят неуважения. Люди не виноваты, они не знали, что ты меня ждешь в розовом цвете.

В итоге я его уломала. Сама уселась в первом ряду прямо перед ним. Народу в зале битком – на люстрах висят. В самом разгаре своего выступления, исполнив очередную песню, Сашка объявляет:

– Ко мне сегодня прилетела моя любимая женщина.

Все стали вертеть головами, вытягивать шеи, надеясь хорошенько меня разглядеть. Я к тому времени уже была довольно известной артисткой. Меня часто приглашали в телевизионные эфиры, ансамбль «Русская песня» стремительно набирал популярность.

Саша пригласил меня подняться на сцену, и мы спели дуэтом.

Позднее я приходила даже в Министерство культуры, чтобы выхлопотать Розенбауму официальную концертную ставку, которой у него долгое время не было. В Министерстве меня стали стращать:

– Не боишься за собственную репутацию?

– Не боюсь, – твердо ответила я. – Я абсолютно уверена, что этого человека ждет большое будущее. Он станет народным артистом, вот увидите. Его люди любят. Вы даже не представляете, как его принимают на концертах.

В конце концов ставку выбить удалось, хоть и не сразу.

Между нами завязывались очень трепетные отношения. В них было все – и страсть, и романтика, и влюбленность, и, конечно же, творчество. Творчески мы очень сильно воздействовали друг на друга. При мне были сочинены практически все самые лучшие произведения Александра Розенбаума, включая «Вальс-бостон» и «Глухарей», которые стали настоящими шлягерами и исполняются по сей день.

Мы даже приготовили совместную программу – одноактную фолк-рок-бард-оперу «Блаженные картинки», в работе над которой участвовал не только ансамбль «Русская песня», но также инструментальный квартет «Сказ». Это было самое первое произведение большой формы, которое создал Розенбаум.

Репетировали, кстати, в санатории, где нас на протяжении двух недель кормили, поили, предоставляли апартаменты за то, что в конце каждой недели мы давали концерт для местных отдыхающих. Так, без отрыва от отдыха мы сделали совместный концерт, который впервые продемонстрировали в 1990 году на сцене театра имени Моссовета.

В наших отношениях был один существенный минус. Вокруг Розенбаума все время собирались странные компании. Это были люди, связанные с криминальным миром, с ними все время вертелись какие-то женщины. Бандиты обожали его творчество, и каждому хотелось по-свойски с ним посидеть, выразить свое восхищение, выпить. Саша не отказывался.

Я понимала, что его спаивают. А зачем мне с этим бороться? За моей спиной стоял коллектив, у меня была семья. Тащить на себе еще этот воз мне было не под силу. Я бы попросту надорвалась. Началось постепенное охлаждение. Во время гастролей в Душанбе мы расстались.

Но до этого случилась поездка в Кузбасс, где нам за один вечер предстояло дать одиннадцать концертов. Весь день мы через тайгу переезжали с одной площадки на другую. К вечеру добрались до гостиницы. Нас поселили в трехкомнатных апартаментах. Ну, и, конечно, весь десант артистов – и эстрадники, и юмористы, и академисты набились к нам в номер. Я собрала на стол какую-то закуску, Сашка пел свои песни под гитару. Атмосфера была замечательная, гуляли до пяти утра. По номерам все разбрелись только на рассвете.

Я осталась на кухне. Перемыла посуду, навела порядок, все по местам расставила. Стало чисто и аккуратно. С чувством выполненного долга собралась прилечь хотя бы на часок. Сашка, раздетый догола, крепко спал, разбросав руки в разные стороны. Духота в спальне стояла невыносимая. Никаких кондиционеров в то время не существовало, а распахнутые настежь окна совсем не пропускали сквозняка. С улицы слышалось пение птиц, кругом в вазах и банках стояли цветы, которые нам на концертах люди несли охапками. Я прилегла рядом с Сашей, смежила веки и сквозь наплывающую дрему почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Открыв глаза, увидела прямо над собой лицо какой-то девицы. Глядя на меня в упор, она сказала:

– Отдай мне его.

Сашка спал, как убитый.

– Отдай мне его, – повторила незнакомка.

Как она смогла войти в номер, ума не приложу, ведь я изнутри заперлась на ключ. Должно быть, горничная впустила.

Я как закричу на нее:

– А ну, пошла вон отсюда!

Подскочила с кровати и вытолкала непрошенную гостью в коридор. Крик на всю гостиницу стоял страшный. Сашка не проснулся, зато из номеров стали высовываться встревоженные шумом постояльцы.

– Что такое? Что произошло?

– Все в порядке товарищи, – говорю им. – Продолжайте отдыхать.

Вдруг горничная появилась. Я кричу:

– Гони ее к чертовой матери! Откуда она тут взялась?!

Вот такой был случай.

А уже в Душанбе мы с Сашей поселились в разных гостиницах. Он в одной, а я с «Русской песней» – в другой. Вдруг приходят ко мне от Розенбаума, умоляют:

– Приезжай, он тебя очень хочет видеть.

Ну что ж, собралась, приехала. Людей вокруг полно, коньяк рекой льется, на огромных блюдах лежат сочные и сахарные арбузы, медовые дыни. Дело было ранней осенью – в Душанбе самый сезон бахчевых.

Веселье, как всегда, продолжалось до рассвета. Саша вообще раньше трех-четырех часов ночи физически не мог заснуть. Если вдруг удавалось лечь пораньше, начинал что-то рассказывать, фантазировать, строить какие-то планы. Так и в тот раз получилось – зная, что я рядом, он успокоился и заснул только к утру. Я же тихонечко навела порядок в номере, потом попросила горничную вызвать мне такси. Надеясь уйти незамеченной, неслышно прокралась к выходу, но вдруг почувствовала обжигающий взгляд, устремленный мне в спину. Я обернулась. Саша напряженно стоял в дверном проеме спальни и в упор смотрел на меня.

– Саша, я ухожу, – решительно произнесла я. – Причем ухожу навсегда. Ты только сейчас ничего не говори, ложись и отдыхай.

Сказала это и вышла в коридор, не дожидаясь ответа. На том закончились наши отношения.

Удивительно, но Саша никогда не рассказывает о том, что на первом этапе его творческого пути стояла я. Мне не нужно благодарности и я не ставлю себе в заслугу его многолетний успех. Но старательно обходить эту темой стороной, по-моему, мелко и низко.

Долгое время мы вообще не поддерживали никаких отношений. Он избегал меня, думая, что именно я являюсь инициатором всех публикаций, которые сочиняли о нас в желтой прессе. Разве на меня это похоже? Как он мог допустить подобную мысль?

Я ему однажды сказала:

– Чего ты стесняешься? Того, что на первом этапе какая-то баба, да еще народница, подставила тебе плечо? Я что, прокаженная? Я – народная артистка, полностью реализовавшаяся певица, художественный руководитель ансамбля. Если кто-то тебе поет в уши и настраивает против меня, пусть это будет на их совести. Но запомни раз и навсегда, если я когда-нибудь решу о чем-то рассказать, я скажу правду. Жизнь пройдет, а этот кусок времени должен где-нибудь остаться.

Для меня эти два года стали важным периодом, благодаря которому я стала уверенней, благодаря которому я попробовала себя в новом направлении без ущерба народному песенному исполнению.

Одна из наших последних встреч с Розенбаумом произошла на передаче «Привет, Андрей», посвященной юбилею Культурного фонда АРТЭС, во главе которого стоит Алик Достман. За круглым столом у Андрея Малахова собрались Лева Лещенко, Володя Винокур, Клара Новикова, Игорь Крутой, Филипп Киркоров. Меня усадили прямо напротив Александра Яковлевича. В какой-то момент главный повод нашей встречи отошел на второй план, а Малахов торжественно объявил, обращаясь ко мне:

– Мы нашли одно из самых откровенных ваших интервью за 25 лет, и я хочу, чтобы этот секрет вы раскрыли в нашей студии!

Вдруг на экран выводят отрывок моей давнишней беседы с Димой Гордоном, которому я, не называя никаких имен, рассказывала о бурном романе с одним «очень известным артистом». Когда сюжет подошел к концу, за столом повисла неловкая пауза. Все присутствующие прекрасно понимали, о каком артисте идет речь.

Ситуацию попытался сгладить Володя Винокур, который сказал:

– С Достманом у тебя был роман!

Ему вторил Лева Лещенко:

– Надька, каждый из нас мог с тобой роман завести!

Андрей все устроил таким образом, чтобы я вслух произнесла имя человека, сидящего прямо напротив меня. Я обвела глазами присутствующих. Остановила взгляд на Саше. Он сидел, низко-низко опустив голову, как будто провинился в чем-то, буквально сползал с кресла. Потом начал судорожно пить воду из стакана. В этот момент в голове мелькнула шальная мысль – а ну как скажу сейчас, и будь что будет! А что такого? Меня ведь за этим позвали? Но таким несчастным показался мне Саша в тот момент, таким потерянным и беспомощным, к тому же он был после сложной операции. И я подумала – объявить на всю страну то, чего он не хочет раскрывать, это значит добить его. Зачем же мне это делать? Он мне дорог как прекрасный автор и исполнитель, как замечательный артист, как мое прошлое. Саша стал для меня спасительным лучом света в тот момент, когда начались нелады в семье, когда мне были жизненно необходимы любовь и поддержка. Зачем же мне его добивать? И я выкрутилась. Выкрутилась очень легко и красиво.

– У меня этот роман продолжается уже много-много лет, – проговорила я и сделала паузу. Публика в зале, друзья-артисты и сам Малахов замерли – неужели расскажет! И я закончила: – С моим любимым Женей Гором…

Самое странное, что при всей сложности наших отношений Саша время от времени звонит мне по телефону. Звонит, когда ему плохо на душе, когда неуверенность какая-то разъедает изнутри. Я беру трубку и слышу:

– Алло, это я.

– Да кто ж тебя не узнает.

Однажды позвонил из Сибири.

– Мы тут с казаками сидим, – пробасил он. – Я сейчас за твое здоровье выпью чарку и спою тебе что-то.

И всю ночь до утра он пел мне по телефону…

Глава 20
Духовное возрождение

Я разделяю судьбу десятков миллионов моих соотечественников. У меня, как и у каждого, свой путь к Богу. Убеждена, какой бы веры ни придерживался человек, Бог должен быть в душе. Человек, не верящий ни во что, – безнравственный.

В России каждому гарантировано право жить согласно своим религиозным убеждениям. У нас проживают люди, которые исповедуют христианство, ислам, иудаизм, буддизм. Какую религию исповедовать, это личное дело каждого. Я же считаю, что Бог един для всех, и ценит он не принадлежность человека к какой-то религии, а его личные качества, движения его души и поступки.

Церковь испокон веков выполняет огромную гуманистическую миссию. Она дает людям надежду, помогает им в горе, в страдании, зарождает веру в добро. Храм на Руси всегда занимал исключительно важное место в жизни православного человека.

По возможности я стараюсь ходить на церковные богослужения, исповедуюсь, причащаюсь. Особое волнение всегда испытываю во время Рождественской службы.

Что я чувствую? Огромное духовное единение людей, стоящих в храме. Дети, взрослые, старики, молодежь – лица у всех просветленные, усталости нет. А ведь служба идет не один час. Рождество для православных людей – один из самых главных, любимых праздников. Святитель Иоанн Златоуст еще шесть веков назад назвал Рождество Христово Матерью всех праздников. И в этом есть свой сокровенный смысл: Рождество – рождение новой жизни, начало нового летоисчисления. По своей сути, для христиан – это праздник семьи, которую в православии называют Малой Церковью. А в доброй семье самым счастливым моментом является рождение ребенка. Характерно то, что именно с рождением Христа через Матерь Божью была впервые воспета женщина-мать.

К ее благословению и заступничеству ежедневно прибегают миллионы людей. Пресвятая Богородица стала символом самой чистой и высокой женской духовной красоты в мире. Меня радует, что с каждым годом все больше наших соотечественников с глубокой любовью и радостью обращаются к православным традициям.

Порой в моей жизни тоже возникали сложные ситуации, когда нужна была именно духовная поддержка. Думаю, у каждого человека складываются в жизни такие моменты. Некоторые почему-то считают, что известные артисты – это небожители и нас ничего не касается – ни печаль, ни обиды, ни проблемы. Что у нас все хорошо и со здоровьем, и в семье, и вообще создается впечатление, что вся наша жизнь – бесконечный праздник. Это колоссальное заблуждение. Мы улыбаемся людям со сцены и с экранов. Но никто не знает, что за этим кроется. Мы такие же люди, как и все, просто у нас профессия публичная и надо всегда держаться на плаву. Поэтому нам порой гораздо тяжелее.

Все привыкли видеть Бабкину этакой лихой казачкой: вот сейчас как выйдет, как размахнется, как даст, как жахнет! И никому невдомек, что у этой самой Бабкиной могут быть проблемы, что она тоже нуждается в чьем-то плече. Этих мыслей почему-то никто не допускает. Наверное, потому что таким сложился мой имидж, который, кстати, никто специально не формировал. Люди захотели видеть меня такой. Если я вдруг выйду к зрителям с тихой лирической песней в сольном исполнении, мне никто не поверит. А если я ногой топну и крутанусь вокруг себя – вот тогда все в порядке, вот это наша Бабкина! Я стараюсь никогда не обманывать ожиданий и дарить зрителям то, чего они от меня ждут. Люди, у которых и так, к сожалению, немного радостей в жизни, пришли отдохнуть душой, получить свою частичку радости и счастья.

Вот поэтому у меня есть несколько своих личных табу:

– не жаловаться (никогда, никому, ни по какому поводу);

– не говорить о болезнях (ни о чужих, ни о своих);

– не общаться со злыми людьми и нытиками;

– рассказывать о своих проблемах только тому, кто может помочь их решить.

Мне навсегда запомнился один случай. Это была поистине знаковая для меня встреча, которая сильно повлияла на меня и изменила мою жизнь.

После тяжелого развода я очень старалась выбраться из темноты и уныния, ходила в церковь, но исповеди на местном уровне не помогали. Вероятно, я была не до конца откровенна.

И вот мы с моей подругой Ларисой Федоровной Сухановой, заслуженным деятелем искусств России, поехали в Загорск в Троице-Сергиеву лавру к архимандриту Науму. В три часа утра занимаем очередь, вокруг теснятся сотни людей со всей страны. У каждого своя причина увидеть великого старца, своя нужда, свои мысли, своя боль в душе, как и у меня.

И вот к этой огромной толпе выходит монахиня: «Ты, молодой человек, и вы, бабушка, проходите. А остальные ждите. Может, и получится».

Стоим, ждем. В шесть уже рассвет, все визиты заканчиваются, начинается служба.

Три дня мы ездили в Лавру. Там блата никакого, знакомств тоже никаких быть не может, артист ты или не артист – неважно. Все в равных условиях.

И вдруг в Пасхальное утро выходит монахиня и указывает на меня. Я даже оторопела. Думаю, быть не может! Переспрашиваю: «Я?» Она подтверждает: «Да-да, иди!» И еще двух человек пригласила, а Ларису не взяли.

Мы заходим, видим широкую, полную народу лестницу. У каждого в руках листочек бумаги, все что-то пишут.

Я спрашиваю женщин рядом: «А что вы пишете?»

Они смотрят на меня недоуменно: «Как что? Грехи».

А я даже не знаю, что написать. Я никого не оскорбила, никому ничего худого не сделала. Родилась, живу, работаю. Но разве это грех? Стою в полной растерянности, листок у меня чистый – ума не приложу, с чего начать.

И пока я так раздумывала, все та же монахиня подошла и сказала: «Ну-ка, поднимайся по лестнице». В сопровождении двоих монахов я захожу в маленькую келью, в которой сидел белый-белый человек в валеночках – тогда холодно уже было. Смотришь ему в глаза, – а они невероятной, какой-то небесной голубизны, – и как будто тонешь в них.

Старцы уже бьют челом, а я то ли от растерянности, то ли от неумения говорю: «Здрасьте…».

Монахи истово крестятся, а я ему опять: «Здрасьте».

Старец сажает батюшек за занавеску, и протягивает руку к моей руке, в которой я свою бумажку комкаю – что ты, мол, там написала? Видит чистый лист и произносит:

– Становись на колени.

Я встала и очень тихо прошу:

– За сына пришла молить.

А он:

– Ты за себя проси, а не за сына.

Тут я совсем растерялась. Я вроде приспособилась, при деле, коллектив есть, чего за себя-то?!

– Вот пока не надумаешь, отсюда не уйдешь, – отрезал архимандрит Наум. – Будешь здесь хоть три дня.

И стал в уголочке с монахами разговаривать.

А потом у нас со старцем состоялся душевный разговор. Я рассказала, что выступаю, что коллектив создала. Услышав это, он попросил:

– А ну-ка спой мне «Отче наш», молитву.

Я спела.

– Хорошо, а «Ревела буря, гром гремел» знаешь?

Киваю.

– Тогда начинай.

Я как представила, что с этой кельей случится, если я во весь голос реализуюсь – она же сложится, как карточный домик! Молчу и слова из себя не могу выдавить. А старец вдруг так лукаво улыбнулся монахине сквозь свои седые усы – мол, упрямится, слов, наверное, не знает.

– Да знаю я слова! – почти кричу. И запела.

 
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии летали,
 

Старец просит:

– Громче, еще громче!

Тогда я как заору:

 
И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали…
 

Пою, а у самой одна-единственная мысль: что скажут те, кто на лестнице остался. Подруга Лара в этот момент молилась в одном из храмов. Услышав мой голос, подумала: «Надька-то с ума сошла – у старца поет!» и рванула к келье Наума. А туда никого не пускают.

Когда я закончила, старец произнес:

– Вот молодец. Мне и надо было, чтобы ты мне душу свою раскрыла.

Потом мы говорили о жизни, о том, счастлива ли я в семейных отношениях, как ко мне относятся люди, как я к ним отношусь.

С пустыми руками меня никто не отпустил. Дали с собой детскую литературу, крашеные яйца, куличи. Столько всего – в руках не умещалось. Монахи помогли вынести. Лара при виде меня изумленно спросила:

– Откуда ты это все взяла?

– Старец дал, а еще сказал, чтобы ходила в церковь на Никитской.

А я, представьте себе, там живу! И мне вдруг стало так светло на душе, так легко! Счастливой себя почувствовала. С тех пор у меня все наладилось. Я была готова общаться, влюбляться, смеяться, путешествовать, жить полноценной жизнью. Кстати, именно после той знаковой встречи со старцем в моей жизни появился Евгений Гор.

Я верю в судьбу. Но также верю и в то, что необходимо прислушиваться к советам, которые даются свыше. Надо уметь задать вопрос и услышать ниспосланный тебе ответ.

Каждому человеку дана своя судьба, своя миссия, своя ниша. И в этой нише он сам себе творец, созидатель и порой разрушитель.

Когда-то я вычитала в какой-то книге одну мудрую мысль. Все новое вокруг нас уже существовало в прошлых веках. По-моему, очень верно подмечено.

Как-то мне гадали по положению звезд и планет в день моего рождения, и выяснилось, что в прошлой жизни я была мужчиной, жила в Австралии и занималась фермерским хозяйством. Так у меня появилась мечта – побывать в Австралии. И однажды мечта осуществилась. Ансамбль «Русская песня» пригласили на гастроли в Сидней. Когда по дороге из аэропорта наша машина начала подниматься на холм, я неожиданно для всех сказала:

– Сейчас вы увидите здание с низкой крышей, а рядом какая-то постройка.

Водитель удивился:

– А ты откуда знаешь? Ты что, здесь раньше была?

– Нет, впервые. Но точно знаю, что с правой стороны будут вот такие постройки.

И что вы думаете? Проезжая это место, мы увидели только что описанное мной здание. Так я убедилась, что какая-то связь все-таки существует, ведь все постройки прошлых веков, а я в Австралии оказалась первый раз в жизни.

Австралия, конечно, поразила меня. Поразила в первую очередь интересом местных жителей к русской культуре. А сколько русских людей проживают на этом удивительном материке! Все они – потомки первых эмигрантов, попавших в Австралию из Китая. Эти люди сохранили генетическую память, исторические корни. В домах у них соблюдаются русские традиции, там поют русские песни, слушают русскую музыку. И даже семьи часто создают потомки русских переселенцев. Я познакомилась и подружилась со многими из них…

Еще один памятный случай произошел в Новодивеевском монастыре.

Однажды мы с сыном и друзьями решили пожить в обители. Это удобно, можно и на службы ходить, и трудиться. Монастырь находится рядом с Арзамасом (бывшим Саровом), неподалеку от Нижнего Новгорода. Здесь когда-то жил Серафим Саровский. Представьте себе, мы ходили теми же тропами, по которым ходил один из самых почитаемых монахов в истории Русской Церкви. В такие моменты всегда думаешь: «Какие мы все маленькие по сравнению со Вселенной». Я явственно ощущала ласковое и нежное внимание окружающих к себе, доброе отношение всех пришедших на обедню в монастырь паломников.

В память о той замечательной поездке в качестве паломницы у меня хранится гобелен ручной работы с изображением Новодивеевского монастыря…

В храмах также мы выступали неоднократно. Например, во время гастролей по городам Македонии, где состоялось мое знакомство с архиепископом Охридским и Македонским Михаилом. Это человек необыкновенной души – благородный, добрейший, отзывчивый, сердечный и очень светлый. Он вспоминал о временах своей юности, когда, став на путь служения Богу, приходил в храм, в котором мыл полы, убирал оплавившиеся свечи, чистил подсвечники. Словом, как мог, старался участвовать в церковной жизни.

Мы приехали в Македонию в тот момент, когда архиепископ Михаил освящал большой храм, вмещающий три тысячи прихожан. Храм был совершенно новый – еще не намолен, еще не напет. И вот нам выпала честь исполнить в его стенах свою программу.

Было весьма символично петь в храме Кирилла и Мефодия, святых, создавших славянскую письменность, и особенно лестно и приятно было получить такое предложение от архиепископа Македонского и Охридского. Мы страшно волновались. Просто тряслись от страха. Он же нас успокаивал, обещал, что храм будет полон! А это, надо заметить, было самое начало смуты в Югославии. Только-только начались какие-то брожения, приведшие впоследствии к распаду. Внешние силы стремились разобщить славянскую культуру, славянскую идею, славянские народы. Я со своей стороны пыталась, как могла, противостоять этому.