Текст книги "Выйти замуж за дурака"

– Вот что, сестрица названая, – обратилась ко мне Василиса Прекрасная, давя ложечкой в чашке клюквенные ягодки. Алый сок брызгал на ее тоненькие пальчики. Нам сегодня во дворец идти надобно.

– Само собой. Будем рапортовать о выполнении первого Аленкиного желания. Кстати, интересно, что в дальнейшем приготовила нам ее небогатая неврастеническая фантазия?

– Чего? – Иван поднял голову от слоеных пирожков. Жена, ты это… говори проще, чтоб всем понятней было. А то я прям теряюсь в твоем присутствии.

«Что-то ночью ты не особо терялся», – подумалось мне. Видимо, эта мысль отразилась на моей преступной физиономии, потому что Василиса Прекрасная поглядела на меня с каким-то странным сарказмом и пробормотала:

– Разговелись наконец, целомудренники.

– Василиса, давай лучше о деле. Итак, идем пред ясные Аленкины очи, несем ей уникальные образцы заморской полиэтиленовой пленки, отчего злобная псевдоцарица впадает в фетишистский ступор и требует с нас луну с неба. Кстати, что будем делать, если она и в самом деле ее потребует? В качестве приемлемого эквивалента закажем ей через Интернет лампочку на пятьсот ватт?

– Дело не в Аленкиных запросах, – протянула Василиса Прекрасная. Дело в том, что своей наглостью беспардонною превзошла эта злодейка все границы народного долготерпения. Думаешь, о том я беспокоюсь, что мой муж у нее в подвалах томится? Эти подвалы лучшими людьми Тридевятого царства забиты! Гноит паскудная Аленка и витязей, и мудрецов, и народных умельцев – всех, кто не по нраву ей пришелся. А особо неблагонадежных, по слухам, отправила Аленка в Брынские леса – лесоповалом заниматься.

– А мы-то здесь при чем?

– А при том. Пора открыть народу глаза на, козни лжецарицы. И поднять самых сознательных на бунт…

– Бессмысленный и беспощадный. Понятно. А скажи-ка, Василиса, неужели ни разу, пока Аленка у власти находится, народ не бунтовал?

– Как же не бунтовал? То был бунт соляной, как цены на соль вздорожали, то ситцевый, это когда бабам запретили исподнее из ситца шить, а покупать для того поганый полиэстр заграничный, прости господи…

– И чем же кончились эти бунты? Можешь, впрочем, не говорить. Зачинщиков казнили на Красной площади, а всех недовольных сослали да пересажали. Так?

– Так, – горестно кивнула Василиса Прекрасная. Клюквы в ее чашке было уже больше, чем воды.

– И ты предлагаешь сейчас новый бунт организовать? С какими силами? На каком основании?

– Народ за нами не пойдет, – очень политично высказался Иван. Из-за того, что в погребе мой братка-царевич сидит, ни один поселянин задницу от печки подымать не будет.

– И это вполне логично. Простой народ всегда чужд был проблем аристократии. Вот если Аленка заденет сугубо народные интересы…

– Как же нам ее извести? – мучилась мыслью Василиса Прекрасная. Ведь покоя она нам не даст, и всему Тридевятому царству тоже!

– А давайте я ее на честный бой вызову! – заявил Иван. Я ж когда-то саму Марью Моревну, прекрасную королевну, на кулачках в честном бою, у братанцев боксом именуемом, одолел! Неужто с вредоносной Аленкой не совладаю?!

– Марья Моревна честная воительница была, а эта Аленка применит супротив тебя свою ворожбу, и прости-прощай, белый свет. Обратит тебя, как Алешу Поповича, в лягушонка, да и ногой раздавит. Думаешь, Ваня, ты первый богатырь, который выходил с нею в … чистом поле биться? Тут другое надобно…

Что именно имела в виду Василиса Прекрасная, мы узнать не успели. Потому что в трапезную без стука, вошел мордастый мужик, в котором без труда можно было признать одного из охранников лжецарицы.

– Ты что это себе позволяешь, рыло неумытое?! – вскинулся было Иван, но мужик на этот выпад даже внимания не обратил,

– Государыня вас пред свои ясные очи незамедлительно требует! – голосом, напоминающим рев экскаватора, заявил он.

– Уже бежим, дай только пятки салом смажем! – зло огрызнулась Василиса Прекрасная, вставая из-за стола.

– Государыня велела представить ей задачу, ею загаданную, – добавил посыльный. А в случае неподчинения государыня велела передать, что с Ивана-царевича самолично кожу живьем сдерет и кошельков из энтой кожи понаделает.

– Все ясно. Богатая, однако, у вашей Аленки садистская фантазия. При упоминаниях о сдираемой коже творог не полез мне в горло, и я решила, что лучше будет, если мы и в самом деле отправимся поскорее во дворец. В конце концов, пусть Аленка парниковой пленкой удовлетворяется! А дальше видно будет.

Пока мы с тезкой крепили к голове особые кокошники, без которых дамам нашего ранга и положения не приличествовало появляться в царских палатах, Ванька, одетый по-простому, украсил рулон пленки кокетливым бантиком из холстины. Потом взвалил эту красоту на плечо и заявил, что готов идти не только во дворец к Аленке, а и к самому черту в зубы.

– Ты даже меча :не взял, Ванечка, – укорила его свояченица. А вдруг там на нас лихие Аленкины люди нападут?

Ванька без слов выразительно показал себе за спину. Я пригляделась. В ярком солнечном свете виднелись нечеткие контуры рук Крутого Сэма. На сей раз он вооружился парой пистолетов.

– Значит, идем под прикрытием, – засмеялась я, еще не подозревая, какой сюрприз ожидает нас во дворце.

– Пришли, шудры непросветленные. Довольным тоном констатировала лжецарица, ерзая на неудобном для нее троне. Сегодня Аленка вырядилась весьма нетривиально. Вместо традиционного роскошного сарафана она красовалась в грубо сшитом, мешковатом платье из небеленой холстины. А на голове, заменяя корону, белело некое подобие бедуинского бурнуса, В пальцах Аленка беспрестанно вертела длиннющие четки с зернами величиной с хороший кулак, а на босых ее ногах красовалось нечто вроде татуировки хной.

– Ну пришли, – хмуро подтвердил Иван и свалил на пол бобину с пленкой. Принимай заказ согласно запросу.

Аленка соскочила с трона и скоренько приблизилась к рулону блестящей пленки. Опасливо потрогала ее босой ногой.

– Что энто такое? – воззрилась она на нас.

– Ткань, волшебным методом химизации-полимеризации изготовленная, – принялась объяснять я. В результате реструктуризации пептидных волокон изохроматических высокомолекулярных соединений при помощи катализации, возгонки, нагрева и реакции обмена произошли глобальные смещения в квантовой теории материальных объектов. Короче, тебе все равно этого не понять. Химия, подруга, наука не для средних умов. Забирай заказ, и мы пойдем.

– Нет уж, погодите! – Аленка развернула бобину, размотала пленку по всему полу и принялась пробовать ее на прочность, на просвет, на линючесть и разрыв. Потом взялась, бормоча, проверять, точно ли в принесенном нами отрезке содержится десять аршин. Когда и этот момент был уточнен, Аленка кликнула двух служанок, велела им отнести «сию ткань многоценную» в царскую сокровищницу, а сама пристально поглядела на меня. Хитра ты, однако, Василиса Премудрая! Где, ответствуй как на духу, таковую редкость достала?

– Где было, там больше нету! – вместо меня ответил Иван. У моей супруги батюшка-начальник главный по всему текстильному ремеслу. Так что это службишка, не служба…

– Ах, вот оно что! – начала было Аленка, но тут ее прервало появление одного из ее мордоворотов.

– Матушка-царица! – прогудел мордоворот. Весь Кутеж на Красной площади согнали по твоему особливому распоряжению. Ждет народишко слова твоего мудрого.

– Это хорошо, – обрадовано хлопнула в ладоши Аленка. Ступай, скажи, чтоб учителя премудрого пригласили выйти на крыльцо теремное. Да пусть девки там все коврами устелют!

Мордоворот поспешно ретировался. Вдали по коридорам разнесся его зычный крик.

– Что ж, – завертела Аленка четками как нунчаками, – идемте и вы со мною. Полезно вам взглянуть на сие и понять, чья теперь в Тридевятом царстве истинная власть!

И Аленка стремительно вышла из своих покоев; полы ее холщового балахона развевались, будто паруса пиратского брига…

– Что она еще затеяла? – занервничала Василиса и, махнув рукой, указала нам на потайную дверь, ведущую из царских покоев прямо на Красную площадь.

Потайным ходом мы вышли из царских палат на главную площадь Кутежа и чуть не ахнули: народу собралось видимо-невидимо. Мы протолкались ближе к основному месту действия, то бишь к парадному крыльцу, больше напоминавшему трибуну мавзолея Ленина, только в отличие от мавзолея все здесь пестрело многочисленными яркими коврами.

– Ох, что будет, что будет! – вздохнула стоящая рядом со мной крупная женщина с замурзанным дитенком на руках.

– Молчи, баба! – оборвал ее сурового вида плюгавенький мужичишка. Не твоих куриных мозгов энто дело. Государыня зазря не позовет.

– Это верно! – тут же включился в разговор длинноносый прыщеватый парнишка в рясе послушника.

Ряса нисколько его не маскировала: невооруженным глазом было видно, что послушник на самом деле является наушником и доносчиком. Потому мужичонка даже не удостоил его взглядом, плюнул только… Однако парнишка не унимался:

– Наша государыня-матушка чересчур уж грозна, – взялся он за наглые провокации. Налоги и оброки дерет с народа безмерно, третьего дня сельцо Костоломово запалила за недоимки, а про горькую судьбу богатыря нашего, заступника Алеши Поповича, чай, все слыхали?! – Голос его сделался визгливым, а крысиные глазки так и забегали по лицам рядом стоящих, чтоб запомнить всех, кто отзовется на провокацию.

Но продолжить ему не дали. Та самая могучая баба, спустив на минутку с рук своего отпрыска, закатала рукава на мощных дланях и без долгих размышлений ухватила лжепослушника за мокрый, длинный нос:

– Ах ты, паскудник! Уж не тебя ли позавчера вечером у амбара бабки Воротынки видали?! Сметану ты под подрясником прятал!

– Н-н-н… – выворачивался несчастный провокатор.

– Еще раз на глаза мне попадесси, я тебе не только нос, но и кой-чего другое так прищемлю – всю жисть дискантом петь будешь!

Провокатор вымелся из толпы, едва баба отпустила его нос. Вслед парнишке понеслось нестройное улюлюканье. Однако тишина восстановилась быстро. Народ напряженно глазел на царское крыльцо. И народное ожидание было вознаграждено.

На крытое коврами крыльцо ступил величавой поступью смуглый человек в снежной белизны одеждах, чем-то напоминавших длинный хитон. По обе стороны смуглого шли обвешанные гирляндами из ромашек да купавок девицы и несли над мужчиной нечто наподобие балдахина. Присмотревшись, я поняла, что на балдахин пошла добытая нами на Интернет-базаре парниковая пленка. Тут Ванька толкнул меня локтем в бок:

– Ты энтого черномазого не узнаешь, случаем?

Ясность внесла Василиса Прекрасная:

– Охти, вот чудеса-то! Это ведь тот самый великий махатма, который на крылатом змие оземь брякнулся! И не узнать его нынче, такой гордый да величественный у него вид…

Махатма остановился и воздел руки. Полиэтилен над ним от легкого ветерка вздулся красивым куполом. По народной толпе прокатился вздох предвкушаемого зрелища.

– Чародей, видать, заморский, – объяснила все та же баба своему голопузому чаду и сунула ему в беззубый рот грязный кусок пряника.

– Кумарис, шивабрамы мудрашудры зшиваны за-шибаны корепаны ом нагребаны! Шри яайтанья Ом раджниш чандрагупта гауптвахта! Тантра-мантра кума-рис вшивам башкам врубарис!..

Едва смуглый махатма начал бросать в толпу эти странные, но весьма внушительно звучащие слова, народ притих и озадаченно воззрился на приезжего благочестивого мужичка. На площадь пала тишина, только где-то вдалеке взвизгнула девица: «Не лезь под юбку, охальник!» – да какой-то дядя Никита настойчивым тягучим басом выпрашивал у племяша Андрюшки гривенник на опохмелку.

– О мудхи! – вдохновенно и громогласно продолжал не долетевший до Гимнолайских гор мудрец, – Расшивану парвати ом давати кумарис брахмапутрати!

– Ниче не понятно, чего он там бухтит. Одна ботва! – авторитетно высказался плюгавый мужичок.

Я шепотом попросила Василису Прекрасную перевести.

Однако в тезкином переводе надобность отпала, поскольку на крылечко рядом с закутанным в простыни махатмой явилась собственной персоной узурпаторша Аленка. По-прежнему облаченная в просторную хламиду из небеленой холстины, с распущенными по плечам волосами, перевязанными грязноватой веревочкой, она игриво покручивала четками. Следовавшие за нею девицы (по-моему, в одних исподних сорочках) осыпали лжецарицу какими-то лепестками. Зрелище долженствовало быть внушительным и впечатляющим, но такового впечатления не произвело. Аленку народ приветствовал недовольным гудением. Примерно так гудит пчелиный улей, предупреждая пчеловода о том, что в него лучше не соваться. Но Аленка, как показали дальнейшие события, оказалась женщиной политически безграмотной и недальновидной.

– Народ мой! – выкрикнула Аленка. Жители Тридевятого царства и столицы его, града Кутежа! Отряхните пелену невежества с очей ваших и воззрите на великого просветленного махатму, спустившегося к нам из священного града присномудрых, Вашнапупом именуемого! Сей махатма милостиво снизошел до вас, недостойных, и взял на себя непосильную работу по очищению и просветлению ваших погрязших в распутстве, пороках и лености душ! Возрадуйтесь и почтите великого махатму!

В толпе произошло шевеление, но никто из стоявших на площади и не подумал приветствовать вашнапупского гостя. Мало того. В дальней группке приходских священников достаточно громко прозвучало конкретное мнение о том, что заезжих мудрецов нам и даром не надо, и с деньгами не возьмем. Жили по одной, святой праотеческой вере, и никакими вашнапупскими Махатмами просветляться не намерены. Кое-где пронзительно засвистели. Однако было понятно, что Аленка этого просто так не оставит.

– Великий махатма в долгой ученой беседе открыл мне, недостойной, что все вы, люди, находитесь в глубокой гуне невежества и низменных желаний! – заголосила Аленка. Время Кали-юги должно подойти к концу, и нам предстоит в нашем отдельно взятом государстве свершить торжество Высшего Учения!

– Оба-на! – высказался стоявший рядом со мной высокий парнишка хлипкого телосложения. Че она гонит? В какой такой мы гуне?! Сама она это слово!

– Суесловие сие есть неподобное, – авторитетно пробасил некий поселянин с пыльной, похожей на растрепанное мочало бородой. О прошлом годе было в нашей волости похожее происшествие. Барин наш ни с того ни с сего перестал водку пить да баб тискать, надел на себя посконную рубаху да штаны своего конюха Еропки и принялсси босиком ходить из деревни в деревню. Я, бает, мужики, такой же,: как вы, простой человек, а пред Высшим Разумом мы все равны. Просветитесь, бает, мужики, фортки в избах понаделайте, а то больно дух у вас тягостный. Ребятишек наших велел не пущать по грибы, по ягоды, а сбирать в избу, именуемую Домом Народного Образования, о как! Ну, это, конечно, правильно, не след пострелятам неучами, расти, токмо образование там было какое-то неправильное. Дитенок стих там али басню не выучит, так барин его-то не порет розгой, не-пе-да-го-гично, дескать. А родителев ребенка вызывает и на конюшне – в батога. Вот тебе и просветление!.. К рассказу мужичонки прислушивались, и он стремился не упустить народного внимания. А еще, слышьте, – вещал он таинственным полушепотом, – Барин-то наш под конец жития своего совсем сбрендил. Начал грамотки писать, как лучше в стране все обустроить. В своих хоромах не жил, велел себе избу поставить, да чтоб соломой была крыта. И в этой избе принимал всех гостей, что к нему приезжали: бояр там, князей, знать высокородную… Да, чего еще любил! Сидит он, бывалоча, в своей избе, мудреную грамотку пишет, тут к нему нарочный мальчишка поселковый скачет: сообчает, значит, что едут к барину знатные гости. Барин тут подхватывается да в поле…

– Зачем?

– А пахать! У него там всегда наготове кобыла да соха находилися. Гости приезжают, все таковые расфуфыренные, особливо дамочки, а барин наш – в вонючей посконной рубахе да пестрядинных штанах на соху налегает, только борода по ветру развевается. Все и взахают: ах, каково просветление ума и духа! Ах, сколь важна близость к земле и природе! Уедут, а барин зовет деревенских мужиков, они за него надел и допахивают. Зимой только трудно приходилось барину нашему: на пашне-от уже не покрасуисси. Так он придумал в кузне, кузнецу помогать: плуги да лемехи править. Хотя, сказать по чести, кузнец от такой помощи даже повеситься хотел, что это за работа, когда барин рядом толчется, да еще графиньки-княгиньки в своих крупнолинах в кузню понабьются и веерками восторженно машут!..

– Что ж стало с вашим барином? – поинтересовалась я.

– А что с ним, с таким толстым, станется! Так и живет: по весне пашет, летом на покос выходит – мужики разбегаются, осенью на мельницу ездит, учит мельника, как правильно жернова крутить, а зимой то в кузне греется, то книжки все какие-то пишет. Через энти книжки он большую известность в чужеземных странах приобрел! За границей ему даже прозвание дали Зеркало Деревенской Революции, о как! Им не понять, как мы-то с энтим «зеркалом» маемсси!

– Где ж это вотчина-то ваша? – спросила сострадающим голоском баба с дитятей на руках.

– Да недалече отсела, верст двести будет. Лесов у нас, почитай, нет, все одни поляны, ясные такие… Зеленые…

– Тихо вы! Аленкин махатма ручками машет, нешто сказать чего хочет! Послухать дайте, балаболы!

И в самом деле, смуглый учитель, красиво поводя руками над толпой, принялся что-то выкрикивать гортанным голосом:

– Нарадхама, мудхи! Душкрити маяяпахритагьнях! Асурам бхвавм хавам не шридам ашритах!

– Видать, ругается, – высказал предположение мой Иван, поскольку речь заезжего махатмы приобрела уж очень грозные интонации.

– Чего он там пургу метет! Толмача давайте! Непотребство всякое слушать! – раздались в толпе выкрики.

Тут Аленка взмахнула рукой с четками, и в народе примолкли даже самые шумливые и недовольные.

– Так, – сказала Аленка. Я потом обязательно узнаю, кто тут больше всех выражал непочтение к великому учителю и проведу… курс разъяснительной работы. А теперь слушайте, что хотел донести до ваших немытых ушей премудрый махатма. Я, говорит махатма, есть воистину просветленный и достигший всех вселенских тайн брахман. Прописаться в нирване мне – раз плюнуть. Но мое истекающее вселенской любовью сердце не позволяет мне вкушать все сладости избавления от сансары в то самое время, как в этой сансаре паритесь вы, люди злые и жестоковыйные! Эй вы там, двое! А. ну хорош таранку жрать, вы сюда зачем пришли, а?!

– Шудра лахудра ом чайтанья дурипхупада! – речитативом проговорил махатма.

Аленка кивнула.

– Поэтому, – продолжила она, – учитель милостиво снизошел до того, чтобы править вами, народ Тридевятого царства. Он станет владычествовать над вашими душами, умами и лингамами и просветлит вас конкретно и окончательно. Я же избрана учителем для того, чтобы стать его кармической супругой и также, вашей законной владычицей. Что ж, народ кутежский! Крикни, как по старине положено: «Хотим себе такого царя!»

– Не хотим себе такого царя!!! – слаженно крикнул упомянутый народ.

– Не люб вам махатма? – рявкнула Аленка.

– Не люб!!!

– Не пойдете ему присягать?!

– Не пойдем!!!

– А придется! – торжествующе завопила узурпаторша.

– Кажется, кризис власти здесь налицо, – пробормотала я на ухо Василисе Прекрасной. Низы не хотят, а верхи не могут.

Вот здесь я ошибалась. Верхи могли. Еще как могли.

– Смотрите, люди непокорные! – нечеловеческим голосом вскричала Аленка, а вслед за ней заголосил и махатма: «Шудры! Шудры!» – Смотрите, что с вами будет, ежели вы не покоритесь по-хорошему и просветляться не захотите!

Аленка воздела руки, и меж ее растопыренных пальцев проскочила ветвистая розовая молния. Грянул гром. Мужики перекрестились. Но это было только начало.

В ясном, без единого облачка небе над площадью появилась туча густого черно-чернильного цвета. И эта туча со свистом понеслась прямо на стоявших на площади людей. Народ заголосил и кинулся было врассыпную, да не тут-то было: ноги у всех стали словно ватные.

– Злое, злое колдовство! – всхлипнула Василиса Прекрасная и попыталась заклинанием остановить тучу, послав ей навстречу стаю белых лебедей.

Аленка расхохоталась, хлопнула в ладоши, и по лебедям из тучи ударили мощные ослепительные разряды.

– Так с каждым будет, кто воле махатмы и моей не подчинится! – метался над площадью торжествующий Аленкин крик. Присягайте на верность, иначе тут вы все смерть найдете лютую, неминучую от этой тучи черной. Раздавит она вас, как муравьев мелких!..

Из тучи, висевшей уже метрах в пяти над землей, посыпались какие-то искры, отдаленно напоминавшие комаров. Те, кого жалил такой «комарик», падали со сдавленным воплем и уже не поднимались.

– Ну что?! – торжествовала Аленка. Кричите: «Махатму на царство!», кто еще жить хочет!

– Махатму на царство! – раздались нестройные, придушенные крики.

– Не слышу! – бесновалась Аленка. Громче! Веселей! Слаженней! От всей широты душевной!

Туча уже касалась голов. Я почувствовала, что за воротник мне льется какая-то холодная липкая мерзость, от которой душу стискивает смертная тоска. Василиса Прекрасная пошатнулась и упала на руки Ивана.

– Бежать нам надо, – простонала она, – Бежать от проклятого места! Не могу я своей ворожбой супротив Аленкиных чар стать!

– Бежать – хорошая идея, только мы и шагу не сделаем: кругом толчется народ. Нас затопчут в этакой каше…

Снова загрохотал гром, от которого закладывало уши.

– Кумарис, душкрити! – перекрывая гром, возопил выходец из Вашнапупа.

– Присягайте, быдло! – вопила Аленка. Царю-батюшке махатме и мне, законной вашей царице!

Туча двигалась как гидравлический пресс, медленно придавливая людей к земле. Многие стояли на коленях, некоторые лежали в той позе, из которой уже не подняться. Слышен был хруст ломающихся костей…

«Вот так власть и применяет к своему народу силовые методы!» – подумалось мне, и тут народ не выдержал:

– Смилуйся, царица! Присягаем на верность и тебе, и кумарису твоему! – раздался всеобщий крик из истерзанных глоток.

– Добровольно?! – ядовито расхохоталась Аленка и подбоченилась.

– Добровольно! – провыли полураздавленные люди.

– То-то же! Живите, шудры непросветленные, подчиняйтесь нам всемерно и помните мою великую доброту! – Аленка; хлопнула в ладоши, и страшная туча исчезла, словно ее и не было.

– Шри пантрачантра кумарис ом вшивапутру! – приятным тенорком запел махатма.

Полиэтилен над его головой заколебался в такт песне.

– Великий учитель благословляет небеса за то, что вы вняли голосу разума! – перевела стонущему на площади народу Аленка. А теперь пошли вон отсюда, принимайтесь ковать благосостояние нашего государства, мудхи низкорожденные! И помните: с сего часа жизнь в Тридевятом царстве изменилась!

Площадь быстро опустела. Те, кто еще мог ходить, тащили на себе покалеченных родственников и присных. Только мы трое: Василиса Прекрасная, Иван и я – маленькой сплоченной группкой стояли перед царским крыльцом. Махатма удалился, вслед за ним зашуршали девицы с полиэтиленовой пленкой. Одна узурпаторша ехидно смотрела на нас сверху вниз, постукивая татуированной пяткой о пышный ковер.

– Ну, как вам зрелище? – не выдержав длительной паузы, поинтересовалась она.

– Средненькое, – за всех ответила я. Поинтересней ничего придумать не могла?

– Ты мне поговори! – беззлобно огрызнулась Аленка. Вся власть теперь моя, причем, заметь, по закону! Я же стала кармической женой этого самого махатмы. А он, между прочим, царских кровей!

– Вот свезло, так свезло… – пробормотал Иванушка.

– Ты чего там бормочешь, дурилка неотесанный?! – вскинулась кармическая жена. Больше не .будешь отнюдь носы моим воинам квасить!

– А если буду? – поинтересовался Иван, а из-за спины у него появились вооруженные до ногтей руки серьезного Сэма.

– Но-но! – Аленка посуровела. Ты не очень-то задавайся, дурак! А то от твоего лингама одни ошметочки останутся! Да и с братцем твоим царевичем могу я теперь делать все, что вздумается…

– Не можешь, – ровно сказала я. Ты обещание давала. Выполним мы твои три желания – выпустишь царевича. Одно желание мы выполнили, давай следующее.

– И правда, – противненько заулыбалась узурпаторша. Про желания-то я и запамятовала… Что бы такого придумать плохого?

И Аленка в притворной задумчивости завертела четками как пропеллером.

– Василиса, – меж тем тихо обратилась я к своей тезке. Как ты полагаешь, чем может грозить Тридевятому царству узурпация власти в лапах этого вшивопупского махатмы?

– Я еще не знаю, – растерялась Василиса. Давно я читала ученые книги их брахманов и аватар, вроде ничему плохому они не учат… Наоборот, призывают воздерживаться от пороков, погружаться в созерцание собственного «я» и твердить мантры… Земную власть считают достоянием неполноценных каст и избегают ее…

– Заметно, – поджала губы я, – как этот кумарис власти избегает. Как Аленка его полномочным царем провозгласила, у него аж слюнки потекли и ноги задергались от удовольствия. Попал дедок на бесплатный медок…

– Эй, вы! Я к вам обращаюсь? Мы посмотрели на Аленку.

– Слушайте мое второе желание! Запишите, если на память жалуетесь…

– Не жалуемся.

– Так вот. Маловато что-то у меня во дворце служанок. Да и бестолковые они все какие-то, неуклюжие. Сласти любят, ленивы к работе и, только дай волю, сразу на сеновал бегут. Недовольна я ими. И вот чего я хочу: предоставьте мне в служанки такую девицу, чтобы ликом была ни черна ни бела, чтобы в щелку любую просочиться могла, чтоб вина не пила да конфет не жрала, пыль повсюду мела, тараканов гнала и при этом была завсегда весела. Уф, все, кажись!..

– Ну у тебя и заявочки! – сразу вскинулся мой муж.

Василиса Прекрасная озадаченно поглядела на меня.

– Где же мы такую раздобудем? – спросила она.

– Есть у меня идея… – пробормотала я.

– Все поняли? – крикнула с крыльца Аленка.

– Все.

– Ну и валите восвояси. Сроку, как всегда, даю три дня. Не исполните – сами знаете, поди, что за репрессии вас ожидают.

Развернулась, махнула четками и пошла к себе во дворец. А мы стояли на площади и оглядывали город. Помрачнел он как-то сразу, притих. А на охристой брусчатке Красной площади неизвестно откуда налетевшие холодные вихри крутили серую пыль вперемешку с сенной трухой.

– Странные это какие-то вихри, – задумчиво сказала я. Выглядят очень враждебными. Ну что, пойдемте Аленкино задание исполнять?..

* * *

О том, что власть в Кутеже окончательно сменилась не в лучшую сторону, сразу узнали не все. Верстах в пятидесяти от столицы размещался полевой лагерь богатырей, знаменитых воинов и прочих витязей, именуемый Теплый Стан. Поскольку еще со времен правления Руфины Порфирородной богатыри представляли собой контрактную армию, им полагалось в относительно мирное время развлекаться согласно собственным желаниям и возможностям. У богатырей: Тридевятого царства желания были отнюдь не агрессивными: не стремились они ни сарацина в поле спешить, ни башку с широких плеч у татарина отсечь. Времяпровождение же в Стане у богатырей было таковым: соревновались они, конечно, в воинском искусстве, устраивали конные ристалища, вспоминали геройские дни, отдыхали от многотрудных походов и предавались беспредельному бражничанью. Некоторые, из числа особливо грамотных, писали мемуары и учебные пособия по науке побеждать, а пришлый с дальних западных мест богатый витязь Фондей Соросович любил изредка заниматься благотворительностью и сочинял мудреную книгу с длинным названием: «Толерантность – путь к культуре Мира». Соросовича остальные местные богатыри уважали: и за ученость, и за возможность всегда подзанять у него «на поправку социального положения», и за умение отлично владеть, когда требовалось, шипастой булавой, именуемой иноземцами моргенштерном… Одним словом, жизнь в Теплом Стане у почтенного воинства протекала самая благоприятная и располагающая к некоторой беспечности и изнеженности нравов.

Поэтому вестовой из столицы, прискакавший с известием о том, что Аленка залютовала, прилюдно объявила себя законной царицей да еще и поставила царем какого-то облезлого брахмапудру, нашел цвет кутежского богатырства в состоянии глубокого блаженного запоя.

– Беда, витязи, заступнички царства Тридевятого! – крикнул вестовой, едва не падая со взмыленного коня. Беда пришла, откуда не ждали!

По случаю теплой погоды длинные столы, заваленные всякой снедью и обильно уставленные кувшинами с брагой, стояли на вольном воздухе. За столами и сидели, а кое-где лежали бородами в объедках народные заступнички.

– Ты откуль будешь, пацан? – сфокусировал зрение на вестовом наименее пьяный витязь по имени Ставр Годинович.

– Из столицы я, с вестью печальной! – крикнул парнишка. Не время вам, богатыри, брагу дуть да окорока глодать! Пора встать из-за столов пиршественных да пойти воевать супротив враждебной Аленки за родимое Тридевятое царство!

– Вые-вать? Кого надоть вые-вать?.. приподнялся от миски с хорошо пропаренной репой старый воин Микула Селянинович, – Эт мы счас, эт мы мигом. Тока голову поправить надо… – И опустил кудлатую башку в большой жбан с квасом.

На истерические крики вестового от костров, где на вертелах жарились духмяные зайцы да румянились на угольях нежно-сочные рябчики, потянулись один за другим, расправляя безразмерные Плечи, богатыри из известной Непобедимой роты имени Добрыни Никитича.

Богатырь Елпидифор Калинкин прихватил двумя могучими пальцами вестового за шиворот, аккуратно усадил его на единственное чистое место на лавке за столом, вежливо рыгнул и приказал:

– Говори все толком.

– И п-подробно! – добавил требовательным тоном знаменитый богатырь Никандр Кутежский, целеустремленно выуживая из густой бороды-остатки соленой редьки.

Вестовой себя дважды просить не заставил. И его рассказ протрезвил воинское население Теплого Стана лучше, чем купание в ледяной воде.

– Спервоначала-то никто энтого Брахму Кумариса всерьез не принимал. Ну, тешится с ним Аленка, ну кричит всем и каждому, что она с ним – царь и царица, призванные просветлить души шудр…

– Шудры – это кто? – невежливо прервал рассказчика все более трезвевший Никандр Кутежский.

– Шудрами энтот Брахма Кумарис все население кличет. Презрительно так. Вроде мы скоты бессмысленные. Или вообче… Насекомые. Так неделя прошла, другая; смотрим: стали с неба к нам на Красную площадь непонятные птицы приземляться. Спереди – чистый орел, а сзади – гусак-гусаком. И крыльев – не два, а четыре, и все непонятные, то ли журавлиные, то ли вообще от стрекозы, А уж здоровы эти птицы – словами не передать!

– Брешешь? – Ставр Годинович принялся потрошить пучок сельдерея.

– Кладу крест святой, что все, изложенное мной, есть истинная правда! – клятвенно заверил парнишка-вестовой и, даже не морщась, сгрыз предложенный Ставром сельдерей.