Текст книги "Опасные леди"

ГЛАВА 8

Эбби с отвращением заглянула в кастрюлю на безобразное месиво, изготовленное ею из нормального вроде бы продукта, который под ее рукой превратился во что угодно, но только не в то, что в итальянском ресторане назвали бы спагетти по-болонски. Макароны потеряли форму, увязнув в какой-то слизи. Не успела она отвернуться, как они переварились, так что теперь есть их просто преступление против желудка. А соус! Господи, с ним все обстояло еще хуже! Она явно переборщила с томатной пастой, а зелени вообще почти никакой не нашлось. И мясо, извлеченное из холодильника, оказалось неспособным само собой превратиться в фарш для котлет. И тогда она, страшно рискуя поранить пальцы, кое-как нарубила на мелкие кусочки пару замороженных кусков филе, поскольку не решилась на еще более рискованную процедуру , связанную с использованием кухонного комбайна, обнаруженного в кладовой.

А Оливер ничем ей помочь не мог. Час назад, предложив ей приготовить спагетти, поскольку любил это кушанье, он оставил ее, удалившись в свою комнату позаниматься, как он сказал, с бумагами. Позаниматься с бумагами! Что за бумажная канитель может быть у шофера? Надо думать, он решил рассортировать парковочные квитанции.

Эбби откупорила бутылку красного вина и налила себе малость на пробу. Ей казалось, что такое вино вполне уместно в сельских условиях. Но и в городе они с Джесс всегда пили красное вино, если ели макароны. Плохо это или хорошо, но им это нравилось. Готовила Джесс, потому что Эбби часто находилась в отлучке, но главное, потому, что Эбби в кулинарии была полным профаном.

Не зная, что делать, Эбби присела за кухонный стол и предалась воспоминаниям о серебристой ночи. Вообще, это был самый удивительный день в ее жизни. Оливер был так внимателен и заботлив. После купания в бассейне и сауны они побродили вокруг дома, потом обошли сады. Ленч проблем не создал: Эбби сделала сандвичи, открыла банку с зеленым горошком, и они перекусили на террасе, распив бутылочку восхитительного совиньона. К полудню небо затянуло облаками, они удалились в дом и посмотрели видеофильм о любовной истории в каменном веке, в общем симпатичный, но уже виденный ими обоими раньше. Однако оказалось особым удовольствием смотреть его вместе, поскольку возникала иллюзия, что они видят его впервые. Когда фильм кончился, он обнял ее и поцеловал, сказав, что ради нее тоже готов убить какого-нибудь доисторического крокодила.

М вот этот день, так хорошо начавшийся, подпорчен ее полным неумением стряпать, и, что дальше делать, она не знала. Он так хвалил ее накануне за великолепно приготовленный для его босса ужин, что она не решилась признаться, что это не ее рук дело… Вот теперь приходится расплачиваться. Конечно, он сразу поймет, что она в этом вопросе абсолютно несостоятельна. Придется повиниться, и, кстати, это удобный случай, чтобы признаться во всем остальном: в том, что она не Джессика, а Эбигейл, что Джесс ее сестра, и именно Джесс работает на компьютере, а не она. Но…

Что за «но»? Какое еще «но»? На собственный вопрос Эбби не нашла ответа и, тяжко вздохнув, отхлебнула немного вина.

Возможно, все это и было бы непростительно, если бы она делала это для себя, но она поступила так, желая помочь сестре. Ах, все слишком далеко зашло… Неужели Оливер простит ее только потому, что она обманывала его из-за преданности сестре? Нет, ложь непростительна, особенно если в ней нет никакой необходимости. Вот в чем заключается истина. Что с того, что она думала, будто для сестры так будет лучше?

А с другой стороны, разве Джесс не выручит ее саму, если того потребуют обстоятельства? Сестры должны помогать друг другу, вот что она скажет ему. Но она уже будто слышит его будущие возмущенные возгласы: Как вы могли? А я-то думал,что-тозначу для вас! Неужели я так жестоко ошибся? Выходuт, сестра значит для вас больше, чем я?

Что вы за человек, если взялись так дурачить меня? Я глубоко потрясен. Вы должны покинуть дом Уильяма Уэббера сию же минуту!

— У-у, какие восхитительные ароматы. Я помираю от голода!

Эбби порывисто вскочила, чуть не смахнув со стола стакан с вином, и встала между Оливером и своим кулинарным кошмаром. Стояла, прикрывая собой плиту, где про павший продукт изнывал в одной из кастрюль, начищенных до блеска. Она даже пошире расставила руки, чтобы он не увидел сотворенного ею безобразия. В зеленых глазах отчаянно метались всполохи паники.

– Оливер, пожалуйста, не смотрите, умоляю вас. Это не очень приятно выглядит.

– Джессика, дорогая, – он неуверенно улыбнулся, – что-нибудь не так?

– Все не так! Я тут наготовила из мяса такое крошево…

– Я обожаю мясное крошево, после спагетти это мое второе любимое кушанье.

– Ох, послушайте, Оливер! – в отчаянии воскликнула Эбби, обреченно опустив руки. – Я переварила спагетти. Извините…

Она перевела дыхание и решила сознаться ему во всем, но он не дал ей договорить, а, легко рассмеявшись, обнял и прижал к себе.

– Тут вообще такая дурацкая плита… Я должен был помочь вам, но у меня с кухней тоже не очень хорошие отношения. Давайте посмотрим, что тут можно сделать.

Он явно пытался облегчить ее положение, но Эбби чувствовала себя слишком виноватой, чтобы это ей помогло. Он такой добрый и готов извиняться перед ней даже за то, в чем виновата только она одна. Она так и стояла, будто окаменев, и твердо сжимала кулачки.

– Я хочу кое-что сказать вам, Оливер, почти задыхаясь, проговорила она. – Выслушайте меня и не перебивайте. Я не умею готовить. У меня никогда не было к этому способностей. Некоторые люди могут готовить, а я не могу. Я не могу! Ну вот, теперь вы знаете… Я никуда негодная повариха, да и не люблю этого дела. Если бы мне нравилось это занятие, я, может, и научилась бы чему-нибудь, но, понимаете, хоть и говорят, что практика совершенствует нас, все же… все же факт остается фактом, я совершенно не умею ГОТОВИТЬ закончила она наконец, хотя ей казалось, что она уже никогда недоговорит этот нелепый монолог до конца.

Оливер внимательно смотрел на нее во все время ее выступления, а дослушав, просто пожал плечами и пробормотал:

– В самом деле?

– В самом деле… В самом деле что? – непонимающе повторила она, удивляясь, почему он не выказывает никаких признаков гнева.

Вот именно. В самом деле что?

Теперь он выглядел озадаченным. Иногда он далеко не сразу откликался на ее замечания, будто время от времени забывал о ее существовании. Но почему именно сейчас, когда она собиралась во всем ему признаться?

– Вы… вы меня не поняли, да? – промямлила она.

– Что тут понимать, Джессика, радость моя? – спросил он мягко, будто она ребенок, остро нуждающийся в нежности, любви и заботе.

Ну хорошо, посмотрим, что останется от этой нежности, любви и заботливости, когда она договорит все до конца. Эбби перевел а дыхание и отчаянно выпалила:

– Это не я вчера вечером готовила ужин для Уильяма Уэббера…

Вчера вечером! Господи, неужели это было только вчера вечером? Всего двадцать четыре часа назад! Влюбиться, провести несколько кошмарных часов в неопределенности, в запертом лимузине, возмечтать о высотах, на которых она никогда не бывала и не думала побывать… и теперь, теперь…

– Это не я готовила те кушанья, – повторила она раздраженно. – Их доставили в готовом виде. У нас там рядом фирма, они предлагают меню и принимают заказы, а потом готовят и доставляют с инструкцией, что и как разогреть, с чем подавать, как сервировать, ну и все такое…

Оливер так сурово взглянул на нее, что у нее даже живот скрутило от страха. А он, сложив руки на груди, продолжал сверлить ее строгим взглядом. НУ вот, он возненавидел ее за обман, он никогда не простит ей этого, она теперь навсегда его потеряет. Но вдруг она заметила смешинки, промелькнувшие в его глазах, и знакомый намек на улыбку, тронувший уголки губ. Затем, не в силах больше сдерживаться, он расхохотался.

Что тут смешного? – подумала Эбби, совсем упав духом. Она ничего не понимала, а он ничего ей не объяснял.

– Это не смешно, Оливер, – попыталась она его урезонить, но он будто не слышал. – Вы что, ничего не поняли? Я вчера сказала вам, что сама готовила ужин… Вы еще похвалили меня, говорили, что все восхитительно, что я хорошо готовлю, ну а я… Это все было ложью, вы понимаете? Я обманула вас, Оливер!

– Ох, Джессика, вы меня уморили…Он обнял ее и жарко прошептал: – Я вас обожаю. Вы такая забавная и милая. Да мне абсолютно все равно, сами вы готовили этот чертов ужин или нет. – Он поднял ее лицо за подбородок и заглянул в самую глубину красивых зеленых глаз. – Честно вам говорю, меня это мало волнует. Оттого, умеете вы готовить или нет, мое отношение к вам не изменится ни на йоту.

– Но я солгала, – протестующе уточнила Эбби.

Ну и что? Мир купается в море лжи. А потом, это ведь не какая-нибудь серьезная ложь, а так, милый маленький обманчик. Пустячок!

Пустячок! А если ему сознаться в остальном? – в отчаянии подумала Эбби. Если она и решилась на подобное признание, то теперь решимость вмиг растворилась в воздухе. Остальное – серьезная ложь, хотя на самом деле она этой лжи не произносила, не говорила, что она Джессика Лемберт, просто с самого начала не возражала ему, когда он принял ее за Джесс. А потом признание стало казаться ей почти невозможным.

– Эй, выше нос! – Он ободряюще улыбнулся ей. – Мы с вами проводим удивительный день, так нечего портить его суровым судом над маленьким глупеньким обманчиком. Теперь, с вашего разрешения, я взгляну, что у нас тут за катастрофа и нельзя ли это как-нибудь поправить.

Он чмокнул ее в лоб, потом отодвинул в сторону, приблизился к тому, что Эбби пыталась скрыть от него, и взору его предстало злосчастное слипшееся бесформенное содержимое кастрюли. А ее беспокоила вовсе не испорченная пища, а он сам, его чувства, потому она продолжала корить себя зато, что так и не смогла признаться ему во всем, хотя совсем уж была готова. Нет, она обязательно сознается ему во всем, вот только наберется храбрости… Да, страшно, если он возненавидит ее, но все же интуиция подсказывала: оставив все как есть, она сделает только хуже. А когда она наконец во всем ему сознается, он может… может… Может что? – тревожно спросила она себя. Неужели он к ней может быть недобр? Он все время говорит ей нежные, такие удивительные слова, он почти заставил ее поверить, что в будущем они будут вместе. Так какая для него разница, как ее зовут, Эбигейл или Джессика?

– Я думаю, это можно поправить, сказал наконец Оливер, помешивая остывающий соус и размышляя над трагической судьбой переваренных спагетти.

Эбби взяла стакан с вином и отхлебнула для бодрости пару глотков.

– Давайте пойдем куда-нибудь и поедим, – с живостью предложила она, надеясь, что где-нибудь в шумном ресторане ей легче будет признаться, когда вокруг люди и он не сможет слишком сильно выражать свое негодование.

– Нет, Джесс, мистер Уэббер может вернуться в любую минуту, – быстро проговорил он, с подозрением пробуя еду и шутливо констатируя прискорбный факт: – Вы были правы, уважаемая Делия Смит[14]14
  Автор кулинарных книг и ведущая передач на англ. ТВ.


[Закрыть], готовить вы не умеете.

– Все больше причин куда-нибудь пойти.

Эбби вдруг почувствовала, что пойти куда-нибудь стало ей просто необходимо, хотя бы для того, чтобы увидеть людей. Очевидно, это ощущение возникло из-за того, что этот красивый особняк, да и вообще все поместье слишком изолированы от внешнего мира, даже прислуги нигде не видно. В Лондоне она привыкла каждый день видеть множество народа, и, хотя сельская жизнь ей нравилась, в сердце своем она была городской девушкой Конечно, общество Оливера восхитительно, но они будто в вакууме находятся, и это…

– Нет! – твердо проговорил Оливер, прервав размышления Эбби о разнице между городом и деревней. – Нет, Джессика, повторил он более мягко. – Мне необходимо быть здесь на тот случай, если мистер Уэббер позвонит с дороги.

Он повернулся к ней с улыбкой, и Эбби постаралась забыть, что он только что так резко ответил ей. Да, конечно, мистер Уэббер может позвонить, вызвать Оливера в аэропорт, потому-то он и не может уйти… И тут она подумала, что этот звонок будет означать конец их с Оливером идиллии здесь, в доме его босса. И это может случиться очень скоро… Вдруг у нее возникла масса разных вопросов, столько всего надо выяснить, пока Уильям Уэббер не приехали она не встретилась с ним. От одной мысли об этой встрече у нее заныло в животе.

– Вы хоть примерно знаете, когда он приедет? – задала она первый вопрос.

– Он сам себе голова. Как вы считаете, не попробовать ли нам промыть эти, скажем так, макароны под струей горячей воды?

Эбби взяла у него кастрюлю и подошла к раковине. Итак, он не знает, когда возвращается его босс. Она подумала, что чем раньше, тем лучше. Уж скорее бы это произошло.

– Что он собой представляет?

– Хорошо выглядит, богатый, умный. Как и все в их семействе.

– О, У него есть семья? Я думала, он одинок.

– В общем, да… Но… но у него есть брат и родители. Родители живут на юге Франции.

– А брат?

– Тоже неплохо выглядит, богатый, умный, – ответил он, не поворачиваясь от плиты, на которую ставил разогревать мясное кушанье, скорее напоминающее соус.

– А где он живет и чем занимается? – Живет неподалеку, а занимается тем же, чем и брат.

– Женат?

Он повернулся и удивленно посмотрел на Эбби.

– Сколько всего будет вопросов? Двадцать или двадцать один?

– Нет, – Эбби пожала плечами. Просто мне интересно. Это естественно, поскольку я нахожусь у него в гостях, и, когда он вернется, я… Ну, словом, неплохо хоть что-то знать о нем. Вот я и…

Она замолчала, подумав вдруг, что, вероятно, знает теперь об Уильяме Уэббере и его брате больше, чем об Оливере. Подумал ли Оливер и сам об этом и попросит ли он ничего не спрашивать о нем самом? Пока она не пришла к этой мысли, ей казалось, они уже хорошо знают друг друга, хотя и познакомились только вчера. Ведь за это время столько всего произошло, они столько времени провели вместе… Нет, все же она ничего не знает ни о нем, ни о его семье. Было нечто, чего они оба до сих пор не затрагивали.

– Вот вы и что? – напомнил он ей о недоговоренной фразе.

– Вот я и ничего, – с улыбкой ответила Эбби. – Просто скоро мы с ним встретимся… А вы, Оливер? У вас есть братья или сестры? И кто ваши родители?

Он наклонился к кастрюле с соусом, который начинал закипать и нуждался в помешивании, затем выключил конфорку и с улыбкой обернулся к ней.

– У меня тоже есть брат и родители, конечно. Расскажите лучше о вашей сестре.

Эбби тотчас пожалела, что затеяла этот разговор. Уж лучше бы они так и оставались в этом тесном мирке, в этом вакууме, не задавая друг другу лишних вопросов, а просто поджидая возвращения УУ.

– Что бы вы хотели знать?

Она помешивала ложкой спагетти и старалась не смотреть на него, опасаясь, что взгляд ее выдаст.

– Ну, предположим, чем она в этой жизни занимается.

– Сейчас пока ничем, промежуток между двумя работами. Но вы правы, я думаю, лучше нам не касаться этих тем.

Надо как-то уйти от разговора о сестре, он становится опасным. Но он же напомнил ей о Джесс. Вернулась ли она домой? Не мешало бы в самом деле позвонить ей. Если Джесс не вернулась, то надо хотя бы оставить ей сообщение. Ведь сестра думает, что она в Париже, а ее в Париже нет. Хорошо бы, если бы она уже вернулась, уж она-то наверняка сумеет разобраться в сложившейся ситуации, если, конечно, узнает о том, где находится Эбби. А что если… Ну да! Надо сообщить ей, что она в Кенте, и Джесс приедет сюда и все распутает!

Прекрасная идея! Эбби приободрилась. Если Джесс уже дома, она обязательно примчится сюда! Придется, конечно, кое-что объяснить ей, но, разделяя с кем-то свои трудности, уменьшаешь их вдвое.

– Вы не будете возражать, если я позвоню?

Он, якобы всецело поглощенный хлопотами над подливкой, хмуро спросил:

– Кому вы хотите звонить?

– Э-э… Ну… просто надо предупредить дантистку, что завтра я не приду. Ведь не исключено, что мистер Уэббер вернется поздно, и я смогу встретиться с ним лишь утром.

Эбби затаила дыхание, надеясь, что он примет эту версию, поскольку ей совсем не хотелось говорить ему, что она собирается звонить сестре. Если Джесс дома и пообещает приехать, тогда она скажет ему всю правду. Да, непременно скажет. После она сознается ему во всем, а завтра они, вдвоем с Джесс, встретятся с Уильямом Уэббером. Если же Джесс дома нет… Ее даже нервная дрожь пронизала. Как тогда она наберется храбрости признаться?

– А не слишком поздно звонить дантистке?

Эбби прикусила губу. Вот идиотка! Конечно, поздно! Прием в клинике заканчивается в шесть, а сейчас уже почти семь.

– У меня есть ее домашний телефон. Она… она принимает в нескольких кабинетах, потому ей и приходится поддерживать связь с клиентами через домашний телефон, и она не сердится, когда вечером ей звонят.

Эбби договаривала уже на ходу, направляясь к двери.

– Но только недолго. Скорей возвращайтесь, и мы отобедаем.

Эбби уже выходила, когда он крикнул ей вдогонку:

– Телефон есть и здесь, – и кивнул в сторону настенного аппарата.

– Ну… У меня же все равно записная книжка наверху. А на память я ее номера не помню.

И быстро вышла, пока он не успел еще что-нибудь сказать. О Господи, кажется, удалось наконец освободиться от его опеки. Поднявшись по лестнице, она насилу перевела дыхание, присела на старинный стул времен королевы Анны и опустила голову на руки.

Просто абсурд какой-то! Она сыта этим розыгрышем по горло! Ложь, ложь, все новые и новые обманы, стоило только начать… И ведь с самого начала не было никакой причины лгать. Она дурачит человека, который так мил с ней и явно не заслуживает, чтобы из него делали идиота. Закрутила такую карусель, с которой сама теперь не может спрыгнуть. Нет, надо решиться и сказать ему правду, как бы трудно это ни было, иначе все станет еще хуже. Одна ложь будет громоздиться на другую, порождая третью, и так без конца…

Все верно! Она шла к телефону, полная решимости позвонить Джесс и сказать ей все как есть. Решение ее окрепло, когда она вошла в свою спальню и подошла к кровати. Сестре она признается первой. Скажет, что полюбила Оливера и ей отвратительна мысль, что она вынуждена ему лгать, что во всем виновата она сама и что, если Джесс не приедет сюда, в Кент… Но куда, к черту, ее занесло? Где она находится? Как Джесс сюда добираться? Рыскать по всему графству в поисках особняка Уэббера?

Эбби присела на край кровати, взяла трубку и решительно набрала номер. Если удастся убедить сестру приехать в дом Уильяма Уэббера, она пойдет на кухню и спросит Оливера, как сюда добраться, а потом расскажет ему всю историю с начала до конца и еще раз позвонит Джесс…

Прижав трубку к уху и слушая зуммер вызова, Эбби тихонько молилась, чтобы Джесс оказалась дома. Ожидание казалось бесконечным. Ничего. Наконец трубку взяли.

– Ох, Джесс! – с облегчением воскликнула она, но это был автоответчик. Пришлось говорить с бездушным аппаратом. Послушай, Джесс, ты втравила меня в такую историю… Я не в Париже, как собиралась. Я в доме Уильяма Уэббера, это в Кенте, я тут с его шофером, Оливером. И я по нему с ума схожу, но самое ужасное, что вынуждена его обманывать. Он думает, что я это ты, это ужасно, а хуже всего, что я должна встретиться тут с Уэббером. Ох, и зачем только ты все это затеяла? Мне так плохо! Я чувствую себя преступницей, нет таких денег в мире, которые могут компенсировать все то, что мне пришлось пережить, и…

Вдруг откуда-то сзади протянулась рука и нажала на клавишу отбоя, другая рука отобрала у нее трубку и положила на рычаг аппарата. В ужасе Эбби оглянулась и увидела неумолимое лицо Оливера. Глаза его сузились и приобрели металлический отблеск, когда он взглянул на нее, сидящую на краешке романтичного ложа и страшно взвинченную.

– Послушайте, что, к черту, вы задумали? – грозно спросил он.

Эбби откинулась назад, пытаясь отстраниться от него, но он заставил ее встать с кровати.

– Я слышал каждое ваше слово, каждое, будь я проклят! Если вы говорили с дантисткой, то я Джеймс Бонд. Кто вы, черт побери, и что за спектакль затеяли тут разыгрывать?

Ох, Господи, в панике думала Эбби, только не это!.. Неужели придется сознаваться ему в такие минуты, когда он охвачен гневом и ослеплен подозрительностью? Нет…

– Я… я хотела сказать вам , – почти прохрипела она в ужасе, – но все не могла решиться. Ох, Оливер, я так ужасно виновата перед вами, я обманывала вас. Это совсем не похоже на меня. Я человек честный, и никогда раньше ничего подобного со мной не происходило. Просто, когда вы явились к нам в дом и приняли меня за Джессику, я почему-то не стала этого отрицать… Сама не знаю, как это вышло… А потом, потом…

Перехватив его взгляд, она запнулась, ибо он так гневно смотрел на нее, будто ненавидел всем сердцем.

Вдруг он обнял ее и сильно прижал к себе, и она почувствовал, как гнев и напряженность покидают его. Ей даже показалось, что он пробормотал что-то вроде «слава Богу», но уверенности у нее не было.

и она плакала, громко всхлипывая у него на плече, говорила, что виновата, виновата, виновата… Наступило неслыханное облегчение, оттого что он теперь все знает. Вот и пролились эти очистительные слезы.

– Но если вы не Джессика Лемберт, то кто же вы? – спросил он, когда ее всхлипы и стоны поутихли.

Эбби попыталась поднять лицо и посмотреть на него, но не смогла, ибо он сильно прижимал ее к себе, гладя по голове и нежно убаюкивая, больше не гневаясь, но, очевидно, все еще испытывая недоверие.

– Я Эбби, Эбигейл, – тихо проговорила она. – Я так виновата, Оливер, сразу не сказав вам, что я не Джессика… Я просто не ожидала, что наше знакомство продлится и что вы захотите увидеть меня еще раз, вот потому все так и получилось. А чем дальше, тем больше я боялась вас потерять, и все становилось хуже и хуже, и мне все труднее было…

– Успокойтесь, дорогая моя. Все хорошо. Вы загнали себя в тупик, но это не ваша вина. Я не сержусь на вас, милая. Вы это вы и… и…

Он поднял ее лицо за подбородок и заглянул в залитые слезами глаза. На его красивом лице не осталось и следа раздражения и гнева, и Эбби вдруг поверила, что все и вправду хорошо, и почувствовала себя так спокойно, что даже удивилась, ради чего она столько времени мучила себя. Что за дурость позволить зайти этой бессмысленной лжи так далеко! Он ясно дал ей понять, что испытывает к ней весьма глубокое чувство, так неужели она не могла сообразить, что он все ей простит?

– Кстати, я не ошибся, я все расслышал правильно? – прошептал он улыбчивым голосом. – Вы, кажется, изволили сказать, что сходите по мне с ума?

Счастливая, она взглянула на него сквозь слезы.

– Д-да… Потому-то я и звонила сестре, – созналась она. – Я не могла больше выносить, что вы называете меня Джессикой, и решила, что…

– Ох, бедная моя, – почти простонал Оливер, прежде чем закрыть ее рот поцелуем.

Поцелуй был долгим и упоительным. Сердце Эбби переполняла любовь. Она прильнула к нему, еще больше любя его за понимание. Он такой добрый, такой удивительный человек, а она лгала ему, но теперь, теперь все хорошо.

Она была счастлива, ибо сердце ее скинуло с себя непомерную тяжесть вины. И как это прекрасно, что можно любить его свободно, без страха потерять.

– Ох, Эбби, – страстно шептал он, глядя на ее зарумянившиеся щеки. – Я должен был бы догадаться, что вы Эбигейл, а не Джессика. Мне так нравится ваше имя, оно так идет вам, и знайте, я тоже теряю из-за вас рассудок, как и вы… Эбби, Эбигейл!

Он ласково повторял это имя между частыми поцелуями, которыми осыпал. ее щеки и шею. – А теперь я больше не могу, ты должна стать моей, Эбигейл, потому что сейчас настало наше время.

Романтическое ложе вдруг, будто течение вод, подхватило их, заманивая и унося в свою ласковую пучину. Оливер лежал сверху, смотрел на ее лицо и улыбался, сдвигая прядки волос со щек и лба.

– Все будет очень хорошо, моя удивительная Эбби. Теперь я не оставлю тебя и не допущу, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Мы будем любить друг друга, и тебе совершенно нечего бояться. Уверен, что не я один хочу этого, но и ты тоже. Я говорю все это потому, что ты такая чистая и ранимая… Ты должна знать, что я всегда буду заботиться о тебе, я это твердо обещаю.

Он склонил голову и поцеловал ее страстно и пылко, и Эбби обняла его и тесно прильнула к нему. Удивительно, он простил ее, он ее любит и обещает заботиться о ней. Бояться больше нечего, ничто больше не мешает изъявлению чувств. Сердце и душа ликовали, и все, что угнетало, исчезло бесследно, оставив ее свободной, свободной любить этого человека, который столь неожиданно возник в ее жизни и занял в ней такое огромное место.

А потом все мысли покинули ее, голова закружилась от поцелуев, и она отдалась его ласкам, ничего не страшась. Он гладил ее грудь, и она так сильно желала его, что ей хотелось бы, чтобы между ними не осталось никаких запретов и ограничений.

Он расстегнул ее блузку, продолжая покрывать поцелуями лицо, шею, и потом его губы скользнули к ложбинке между грудей. Эбби изнемогала под его прикосновениями, погружалась в такие глубины чувственности, о которых раньше не подозревала. Она запустила пальцы в его темные шелковистые волосы и издала вздох наслаждения, когда его губы коснулись ее обнаженной груди.

Все это было непривычно для Эбби. Ее любовь и желание, жажда наслаждения ободрили его, сделали смелее. Раздев ее, они сам разделся, так что между ними теперь и впрямь не осталось никаких преград. Они лежали рядом, оба обнаженные, и ласкали друг друга, наслаждались красотой друг друга и не знали, как еще сильнее выразить ту нежность, что испытывали друг к другу. Чувственность их все обострялась, и ощущения были так сильны, что Эбби изнемогала от каждой новой ласки, от каждого его прикосновения и каждой клеточкой чувствовала, что назад дороги нет.

Наконец со стоном наслаждения он овладел ею, полный мужской силы, мощный и могущественный, и все же нежный и заботливый в своем неистовом вторжении. Эбби приняла его и прильнула к нему, бормоча в порыве страсти любимое имя и ощущая его всем жаждущим любви телом. А он страстно целовал ее в губы, раскрытые навстречу ему, вновь и вновь нанося сладостные удары и чувствуя, как она отвечает ему, и оба они хотели, чтобы это состояние длилось вечно.

Они двигались в едином ритме, сильно и страстно отдаваясь друг другу, и Эбби изумленно воспринимала происходящее как не изведанное ею раньше блаженство. Она выкрикнула его имя, ощутив нечто невероятное, что мощно приближалось и грозило неслыханным наслаждением. И Оливер страстно поцеловал ее, с жадностью раздвигая ее губы, и тоже стал приближаться к чему-то, что заставило его двигаться все мощней и мощней, пока он не застонал и не выдохнул ее имени, чудесного имени… Пик наслаждения был достигнут. Наступила тишина, в которой слышались только их дыхание и стук сердец, бьющихся в унисон.

Голова ее все еще шла кругом, когда она лежала в его объятиях, такая счастливая и умиротворенная, какой никогда в жизни еще не была. А потом Оливер легонько поцеловал ее в лоб, и она поняла, что они никогда не расстанутся. Это был единственный мужчина, ее мужчина, о котором раньше она могла только мечтать.

– Я люблю тебя, Эбби, – прошептал он. – Я полюбил тебя в тот момент, когда твое лицо появилось над этим дурацким букетом из лилий и подсолнухов. Мы поженимся, конечно, и немедленно. Я хочу, чтобы ты стала моей женой, чтобы ты принадлежала мне одному. Ты навсегда оставишь свою преступную жизнь и никогда в нее не вернешься.

Эбби прикрыла сонные глаза и слегка отстранилась, чтобы посмотреть на него. Прекрасные черты его лица были спокойны, будто он только что пережил приступ ярости и вот освободился от него, глаза закрыты, а все лицо казалось умиротворенным после любовных трудов. Пряди волос, темные и длинные, обрамляли его лицо, и весь он был так прекрасен и так… так удивительно забавен. Она рассеянно улыбнулась, глядя на него. И вдруг вспомнила, как он был разгневан, застав ее у телефона, когда она наговаривала на автоответчик сообщение для – сестры. Она сказала тогда, что чувствует себя преступницей. Довольно забавно, что он воспринял это серьезно.

Она снова опустилась на подушку, отдавшись полному покою. Дорогой Оливер! Какие восхитительные слова он говорил ей все время. Но только теперь она может с чистой совестью выслушивать и принимать их. Она тихонько вздохнула, опасаясь разбудить его. Любовь налетела на них романтическим ураганом, и не важно, что они знакомы всего ничего, ведь он хочет жениться на ней, он уже так сильно любит ее, что хочет жениться на ней. И в этом он весь, порывистый, пылкий, милый Оливер, размышляла Эбби, купаясь в счастье. Никаких разговоров о помолвке, просто заявил, что они поженятся, и все.

Она нежно поцеловала его в щеку и уютно прижалась к нему. Завтра не надо будет, притворяясь Джессикой, встречаться с Уильямом Уэббером. Теперь она с Оливером и не боится ничего и никого. Жизнь прекрасна.

Оливер лежал, держа в объятиях Эбби, и прислушивался к ее тихому, безмятежному дыханию. Ему не спалось, хотя поначалу казалось, что он способен проспать целую неделю. Последние двадцать четыре часа перевернули всю его жизнь, в прах развеяв образ этакого плейбоя. Да, он уже не тот повеса, который вряд ли решился бы на такой шаг, как женитьба. Он взрослый мужчина, сделавший выбор. Да, он женится на своей обожаемой Эбби, которую необходимо защитить от самой себя.

Он выяснит, действительно ли она так опасна, как он думал с самого начала. Бедная девочка, что заставило ее так глубоко увязнуть ВО всей этой грязи? Нет, ее наверняка кто-то использует, а она даже не догадывается об этом. Завтра он узнает, что представляет собой эта Джессика Лемберт, и с ней он будет далеко не так деликатен, как с Эбби. Он заставит ее ответить за содеянное.

Но вот с женитьбой… Оливер беспокой пошевелился. Не хватил ли он тут лишку? Не порождено ли его предложение эйфорией, возникшей после самого восхитительного и совершенного соития, какое у него когда-либо было с женщиной? Соединившись с ней в любовном порыве, он был уверен в себе, с своих чувствах, но не потерял ли он голову от ее невинности и уязвимости, забыв об угрозе всему, чего они с братом до бились за годы кропотливого труда? Нет, с той минуты, как она станет его женой, никакая Джессика Лемберт не сможет заставить ее участвовать в своих делишках. С той минуты, как она станет его женой, возврата к прошлому для нее не будет, и это, возможно, единственно верный путь.

Господи, прежде он никогда не помышлял о женитьбе. Может, просто потому, что еще не встречал женщины, нуждающейся в его защите? Эбби всецело нуждалась в нем, и это сыграло свою роль. Да, она никудышный кулинар, но что за проблема?. у него есть кому готовить, да и вообще столько прислуги, что ей ничего и не придется делать, только любить и обожать его, а это у нее так восхитительно получается.