Текст книги "Время жалящих стрел"

Алое сияние окутало ее целиком, возникнув где-то на уровне горла и распространившись мгновенно по всему телу, точно окутал ее огненный полог, почти скрывая очертания фигуры.

Она шагнула к принцу.

Огненный полумесяц вновь соткался из пустоты.

На далеких островах тухли Огненные Горы, застывала лава, падали густые хлопья пепла.

Принц попытался отступить – но трон надежно преграждал дорогу к бегству. И ему не оставалось ничего другого, как двинуться ей навстречу.

Вершители правосудия давно разбежались, и они остались на помосте вдвоем, подобно актерам на сцене, представляющим странное, замысловатое и пугающее действо, за которым зрители следили, затаив дыхание.

Но на сей раз это было реальностью.

Рука Нумедидеса судорожно шарила по бедру, ища и не находя меч, который, по традиции, в начале церемонии ему пришлось снять с себя и передать сенешалю.

Хотя чем помог бы ему меч?

И мысль эта внезапно наполнила его ужасом.

Он внезапно понял, что второго удара Рдяного Серпа его защита может не выдержать. Никто не ведает, кто из Бессмертных могущественнее, и ему меньше всего хотелось проверять их силу на себе.

Трясущимися губами Нумедидес прошептал:

– Изыди, именем Цернунноса! Изыди…

Но имя его Покровителя лишь сильнее разъярило колдунью. Алое сияние вспыхнуло ярче.

Язык полумесяца развернулся для нового удара.

– Помоги мне, о Звероликий! Помоги, Бог-Олень, своему сыну! Приди, Цернуннос!

Внезапно он ощутил толчок изнутри.

Сердце дрогнуло испуганно-радостно. Так бывало всегда, когда Повелитель откликался на зов.

Когда сила его начинала течь вольным потоком по жилам, переполняя все существо, когда исчезали пределы, не существовало границ и не было более ничего невозможного.

– Цернуннос!!!

Ведьма нанесла еще один удар. Адское лезвие вонзилось в черный полог.

Мерцающее поле вокруг тела принца заколебалось.

Алое сияние запульсировало сильнее.

Местами оно уже касалось принца, и в этих местах одежда его вспыхивала и принималась тлеть, и чудовищный жар обжигал кожу.

– Аквилонии не бывать вотчиной Древних, и тебе, пес не сидеть на троне Дракона!

– Нет! Именем Цернунноса, нет!!!

Сила прибывала все стремительнее, безудержный напор снес последнюю плотину, удерживавшую ее в прежних границах, и теперь не оставалось ничего человеческого в теле и сознании принца.

Серп Зандры изогнулся для последнего удара.

Где-то сгорели кометы и погасли звезды.

Но перед багровым лезвием стоял уже не сын маркграфа Серьена.

Теперь его глазами на колдунью смотрел сам Цернуннос, Повелитель Леса.

И взгляд его был ужасен.

Это он скалился хищно, не сводя глаз с фигуры, объятой алым. Это его руки протянулись, не замечая ядовитого пламени, к самому ее горлу.

В последний миг она, казалось, осознала опасность. Попыталась отпрянуть – но поздно.

Чудовищные пальцы мертвой хваткой сомкнулись у нее на горле.

Из последних сил она попыталась сопротивляться. Посиневшие губы прошептали заклятье, и Рдяный Серп сверкнул с новой силой, поглотив обе фигуры, почти скрывая происходящее на помосте от зачарованных зрителей, – но мгновенно огонь начал опадать.

Со стороны казалось: женщина в багровом варварском наряде сморщивается на глазах, усыхает, уменьшается, тогда как фигура принца делается непомерно огромной, почти под потолок, угрожающей, победительной.

Руки его стискивали горло жертвы.

Она еще пыталась сопротивляться, но уже слабее, слабее… и у людей в зале перехватило дыхание, точно божественные длани перекрыли воздух и им также, и не было сил ни вздохнуть, ни закричать.

– Цернуннос! – продолжал взывать принц с лицом, искаженным безумием. – Приди, Цернуннос! Приди! Защити твоего слугу!

Принц и колдунья застыли, точно две змеи в сплетенных объятиях.

Точно медведь и олень на старинном гобелене.

Невозможно было понять, кто держит кого… кто из двоих одолевает…

Внезапно из глотки Нумедидеса вырвался торжествующий трубный вой, руки его конвульсивно сжались, и ведьма забилась в предсмертных судорогах.

– Умри, ничтожная! – взвыл принц. – Умри!!! Рдяный Серп Зандры зашипел, словно на него плеснули водой.

Повалил густой пар.

…Алое сияние померкло не сразу. Подобно воде, оно стекло по оседающему телу, растворившись в густой крови, хлынувшей у ведьмы изо рта. Изуродованное лицо исказилось еще сильнее, и ужас запечатлелся в этой маске смерти. Губы шевельнулись, точно тщась прошептать какое-то имя, тень узнавания мелькнула во взгляде.

Но глаза ведьмы закрылись.

Марна была мертва.

Принц Валерий в растерянности огляделся по сторонам.

Куда же он двинется теперь?

Изгой, объявленный вне закона. Опальный принц, которому не кинет корки даже нищий. Отныне все пути закрыты для него.

Вернуться во дворец? К Релате? Нет! Слишком опасно. К тому же, что может он предложить девушке? Вот когда он найдет себе приют, обретет прежнюю власть и богатство…

Не время сейчас думать о красотке. Пусть подождет его подольше. Докажет свою преданность…

Но куда же направить стопы? Столь вожделенная воля внезапно показалась принцу тягостнее любого ярма.

Он готов был впасть в отчаяние – ибо видел теперь, что свобода лишь поманила его, посмеялась, даровав обманчивое счастье на миг, и тут же готова была лишить его.

Скоро на поиски бросятся стражники…

Внезапно до ушей его донесся сдавленный стон.

Бородач на козлах невозмутимо заметил:

– Похоже, очухался ваш дружок, месьор! Прикажете вытащить его наружу?

– Нет, я сам подойду к нему!

Он запрыгнул назад в карету и притворил дверцу.

Ораст, доселе недвижимо обвисший на обитой бархатом лавке, заслышав шаги Валерия, поднял голову, озираясь по сторонам.

– Что со мной было? – пробормотал он в полном смятении. – Где я?

Он вновь пришел в себя. И этому, понял жрец, могло быть лишь одно объяснение – проклятая ведьма мертва!

А со смертью колдуньи рухнули и наложенные ею чары. Он был свободен!

Выслушав рассказ принца об их чудесном спасении – почему-то у Ораста возникло впечатление, что тот чего-то не договаривает, но он не стал допытываться – юноша сразу понял, что надлежит предпринять. Точно некий тайный голос подсказывал ему!

Он с усмешкой превосходства взглянул на растерянно озирающегося по сторонам шамарца.

– Не бойтесь ничего, месьор. – Тот словно и не заметил его покровительственного тона, или принял это как должное. – Можете мне поверить, что побег наш до сих пор не обнаружили. И пока у нас есть шанс выбраться из Тарантии незамеченными.

– Но куда могут двинуться убийца короля и опальный принц?

Ораст застыл на миг, прислушиваясь к тому, что говорил внутренний голос.

– Мне кажется, нам стоит отправиться в Амилию! Лучшего укрытия невозможно и придумать. Там никому и в голову не придет нас искать. Первое время мы сможем укрыться в лесу, в бывшем жилище Марны. Теперь, когда ведьма мертва, нам нечего бояться…

Хоть бы поверил, взмолился жрец про себя. Хоть бы согласился и приказал повернуть лошадей! Ведь там, в лачуге мертвой ведьмы, осталась Книга, ради которой он вынес столько мук. Он не может продолжить путь без нее. Без нее он не мыслит жизни!

Скрижаль Изгоев.

И пусть он по-прежнему не будет понимать ее письмен. Пройдут зимы, и он кропотливо, слово за словом расшифрует древний труд…

Он с надеждой обернулся к принцу. Глаза Валерия вспыхнули.

– Друг мой, ваша уверенность вернула мне силы. Амилия! Если ворожея и впрямь мертва – можно ли измыслить убежище лучше?

Впервые он обратился к Орасту почтительно, как к равному, и жрец с удовлетворением отметил это. Первый шаг сделан. Но придет еще тот день, когда надменный шамарец склонит пред ним главу и назовет своим господином… Это будет миг его торжества!

Но вслух он сказал лишь:

– Тогда не будем медлить, месьор. Иначе мы можем и опоздать.

Душа королевы-колдуньи простилась с телом.

Оторвавшись от бренной оболочки без тени сожаления, воспарила она над залом, оглядывая пестрое сборище застывших в изумлении вельмож и слуг. Пораженные, взирали они на помост, где корчился в охвативших его судорогах принц Нумедидес и лежало, брошенное, ее мертвое тело.

Ей больше нечего было делать здесь.

Огненноперстый Страж Горних Врат уже звал ее ввысь, туда, где у входа в Небесный Чертог небожителей новопредставленной должно узреть весы, что измерят добрые и дурные деяния, совершенные ею при жизни. Куда склонится стрелка весов, туда и надлежит отправиться душе – и потому Марна пока не торопилась наверх.

Ибо оттуда предстояло ей падение стремительное и страшное.

Но у нее было еще время.

Время окинуть взором, от которого теперь ничто не могло укрыться, весь дворец, и отыскать Валерия.

Ее сын был свободен! Это первое, что она поняла.

Если бы души могли проливать слезы, должно быть, Марна – впрочем, нет, теперь она наконец вновь стала Мелани – разрыдалась бы.

Но, увы, это было ей недоступно.

Она отыскала Валерия, трясущегося в позолоченной карете с гербами на дверцах. Ораст был с ним, и по тому, как он тер глаза, колдунья поняла, что смерть ее освободила жреца от заклятия. На миг это испугало ее, но тут же она поняла, что страхи ее беспричинны. Жрец-отступник не мог больше причинить никому вреда.

Так пусть теперь станет верным сторожевым псом ее сына!

Желая убедиться в том, что сын будет в безопасности, она проследила путь кареты из города. Стражники у ворот, признав экипаж нового владыки, пропустили его без досмотра.

Возница хлестнул лошадей, и повозка повлекла свой тайный груз прочь от Тарантии, проклятого места, где поселилось Древнее Зло.

Подобно всем душам недавно умерших, взору Мелани отныне было доступно многое из того, что сокрыто от живых. И потому она с невольным трепетом смотрела на большой тюк, брошенный слугами на пол кареты, на который сын ее так небрежно поставил ноги.

Там покоилось тело Релаты Амилийской.

Тело обезображенное, распухшее, оводеневшее в одночасье, с костями, обратившимися в студень, когда яд проник в ее кровь.

Тело, не заслужившее оплакивания и погребения.

Мелани с содроганием думала о том, что станет с Валерием, доведись ему узреть, во что превратилась его былая возлюбленная. Всеми слабыми силами, доступными ей после смерти, постаралась она отвести глаза обоим юношам. По счастью, те были слишком возбуждены вновь обретенной свободой, чтобы замечать что-то вокруг себя.

Мелани поняла, что они движутся к ее прижизненному убежищу в амилийском лесу, и мысль эта наполнила ее радостью. Все было именно так, как хотелось бы ей!

Она с жадностью вглядывалась в черты принца, открывшиеся ей наконец при солнечном свете.

Ее Валерий – наконец она видела его лицо.

Как похож он на своего отца!

Волосы короля Хагена, его орлиный взор, его повадки. Поразительно, как слепы могли быть люди, чтобы не заметить этого сходства!

А глупец Троцеро еще мнил мальчика своим…

Сейчас она даже готова была простить Хагену то, что сотворил он с ней тридцать три зимы назад, когда силою овладел родной дочерью, презрев все законы божеские и человеческие.

Валерий был плодом этой кровосмесительной связи.

Неудивительно, что отец так настаивал, чтобы она погубила младенца. Но Мелани скорее была готова убить его самого.

Никто не мог безнаказанно поднять руку на ее сына!

И Нумедидес, осмелившийся сделать это, умрет.

Пусть не сегодня. Сила Бога-Оленя оказалась слишком велика, чтобы колдунья могла противостоять ей в одиночку.

Пусть!

Но заклятье, наложенное ею на принца тридцать зим назад, по-прежнему венцом смерти лежит у него на челе. И никакому Цернунносу не под силу отвратить неизбежное.

Став королем, Нумедидес подпишет себе приговор.

И тогда трон Аквилонии будет свободен. И сын Хагена возьмет то, что принадлежит ему по праву!

Мелани могла лишь надеяться, что даже из глубин Преисподни, где предстояло страдать ее душе, она сможет хоть краем глаза узреть судьбу, ожидающую проклятого принца. Отодвинуть завесу тайны, краешек которой ей удалось приподнять, когда она смотрела в Зеркало Грядущего.

С тихим вздохом душа ведьмы устремилась ввысь. Земной путь ее был завершен.

Правосудие Неба призывало ее.

Но когда она поднялась над городом и окинула прощальным взглядом мир, который покидала навеки, страх объял ее, и душа Мелани затрепетала, подобно листку на ветру.

Она бессильна была что-то изменить.

Не могла даже помочь. Предупредить о грозящей опасности…

Огненноперстый Страж подхватил не в меру задержавшуюся на земле душу.

Отныне, сказал он ей, дела смертных закрыты для нее, и надлежит обратить свой взор наверх.

Но Мелани-Марна осталась глуха к его увещеваниям. Она помнила лишь ужасное зрелище, что открылось ей.

Вдалеке, у самой кромки окоема, там, где темнела синяя полоса Валонского леса, выросла, раздвигая вековые дубы, огромная фигура Бога-Оленя.

Рога его задевали небо.

От шагов его содрогалась земля.

И он шел прямиком к Тарантии.

Аой.

ВРЕМЯ ЖАЛЯЩИХ СТРЕЛ

Земля содрогалась. Волны ужаса перекатывались по тверди, точно по глади морской, ибо господин ее и повелитель, пробудившись ото сна, вышел на Великую Охоту.

Гнулись вековые дубы, ломались, словно лучины, сосны и ели. Низкие облака разлетались в стороны, подобно птицам, завидевшим черную тень коршуна. Казалось, северный ветер сметает с дерев остатки листвы, вздымает с земли огромные тучи валежника, выкорчевывает пни, чьи комли простираются до центра земли, гонит против течения воду в реках, выплескивает на сушу озера. Но то был не ветер, а дыхание Древнего Бога, Владыки Лесов Цернунноса. Падали гнезда, птицы со всполошенным граем тучами вздымались в застывшее свинцовое небо. Живая лавина струилась по земле – медведи и рыси, волки и лисы, барсуки и белки. Все, кто только мог двигаться, бежали, вздыбив шерсть, поджав хвосты, прижимая уши, припадая брюхом к земле и оглашая мрачный лес жалобном воем. Трава тщилась вырваться с корнем из почвы, расползтись в стороны, попрятаться в норы, подобно змеям, лишь бы не попасться под чудовищные копыта. Воздух свертывался подобно скисшему молоку, и дождь тек вверх.

Все живое расступалось перед Богом-Оленем, ибо в гневе и ярости шагал он по владениям своим, и не было от него спасения.

В тарантийском дворце воцарился переполох.

Людская стихия, мгновения назад смиренная, оцепенелая, окаменевшая от ужаса, внимавшая происходившему затаив дыхание, враз ожила и накатилась разноцветным валом на серебряные двери, ведущие к выходу.

Вельможи и простолюдины, купцы и ремесленники, гвардейцы и придворные дамы мчались прочь, словно стая крыс, бегущих от наводнения. Они бормотали молитвы, судорожно жестикулировали, надеясь отогнать демонов, вопили, брызгали слюной, пихали друг друга, царапались, хватались за мечи, стенали и сквернословили.

Парадный зал королевского дворца, видевший величие сильных мира сего и их падение, тот, что убран был позднецветом и можжевеловыми гирляндами, окропленными медом и воском в честь Великого Митры, трещал от натиска беснующегося людского моря.

Нумедидес с презрением смотрел на толпу, обуянную паникой, и взгляд его был насмешлив.

– Куда вы, благородные месьоры, – лукаво бормотал он, – куда же вы? Служители Тьмы низринуты, враги короны повержены и втоптаны в прах. Аквилония свободна от скверны, и сила новых богов будет править здесь отныне!

Но никто не мог услышать его, даже кричи он во все горло. Шум в огромном зале не стихал. Принца не замечали. С выпученными глазами люди штурмовали закрытые двери, возле которых стояли невозмутимые гвардейцы со скрещенными алебардами. Королевский суд еще не кончился, и никто не должен был покидать эти стены без разрешения венценосца.

Нумедидес повернулся к единственному человеку, который не потерял голову во всеобщем безумии.

– Утихомирь этих глупцов, – повелел он гневно. Конан-киммериец, капитан его личной гвардии, стоял у принца за спиной, с невозмутимым прищуром оглядывая гудящую толпу.

Когда жрица-колдунья вскочила на возвышение, он один бросился на помощь принцу – но меч его оказался бессилен преодолеть магическое кольцо, которым окружила себя и свою жертву ведьма. Раз за разом клинок киммерийца ударялся о стену огня, выросшую вокруг них – но тщетно.

Преграда рухнула лишь со смертью колдуньи.

Теперь же, поймав на себе подчеркнуто отстраненный взгляд Нумедидеса, варвар понял, что это всего лишь маска, а в душе принц столь же испуган, так же как и те, внизу. Глаза принца напоминали ногти покойника.

Только что неведомая сила защитила его от неминуемой гибели. Должно быть, он уже прощался с жизнью. Хорошо еще, у него достает сил держать себя в руках, как подобает мужчине. Иной на его месте так и остался бы стоять с выпученными, точно у рыбы, глазами, хватая ртом воздух. Где уж тут овладеть беснующейся толпой?

Киммериец с насмешкой посмотрел на своего работодателя.

– Ты хочешь, принц, чтобы я утихомирил это стадо? – поинтересовался он – Изволь, я могу покричать! Воздуха в легких у меня на это хватит. Но может, лучше приказать открыть двери? Через полклепсидры они успокоятся и сами прибегут сюда, вилять хвостом перед грозным взором своего господина!

Нумедидес, не почувствовав издевки, махнул рукой.

– Ты прав, варвар! Эти ничтожные черви сейчас ни на что не способны. А королевский суд должны вершить здравые умы. Крикни стражникам – пусть отворят створки!

– Открыть двери! – громовым голосом рявкнул Конан. Несмотря на шум, его было слышно в самых дальних уголках зала.

Стражники молча разомкнули алебарды. Двери распахнулись.

И странно – толпа мгновенно притихла, точно пес, покорно замирающий у ноги хозяина. Все, как один, обернулись к могучему синеглазому воину в буром плаще.

А голос киммерийца звенел сталью.

– Его Высочество принц Нумедидес приказывает вам разойтись! Зло побеждено! Ничто не угрожает вам больше! Ступайте прочь!

Толпа замерла. А затем, покорно, точно овцы, следующие за вожаком, вельможи и простолюдины, купцы и ремесленники, гвардейцы и придворные дамы побрели к выходу.

И вскоре в зале не осталось никого.

Испуганные слуги долго не осмеливались подойти к павшей колдунье, но наконец, понукаемые киммерийцем, дрожа подчинились и вынесли из парадного зала мертвое тело.

И швырнули его, как было велено, дворовым псам.

Но собаки разбежались в стороны, дрожа мелкой дрожью, из пастей закапала слюна, а затем разом взвыли, вскинув узкие оскаленные морды.

И труп Марны остался лежать на камнях, обращенный изуродованным лицом к безучастному Небу.

Лишь тогда один из наемников Конана осмелился приблизиться к командиру и, запинаясь, доложить об ужасной находке, сделанной в коридоре, ведущем к парадному залу.

Шесть трупов их товарищей по оружию были найдены там, сраженные неведомыми злоумышленниками. Арбалетные болты торчали в их телах, разметанных по коридору. Преступному принцу и его злодею-сообщнику удалось бежать, воспользовавшись поднявшейся паникой.

На скулах северянина заходили желваки. Он едва удержался, чтобы не ударить солдата, принесшего дурные вести, но вовремя опомнился. Парень ни в чем не виноват.

Кишки Нергала! В этом проклятом городе он потерял уже больше людей, чем в иных местах за две зимы!

Или Аквилония и вправду проклята богами?

Вернувшись к Нумедидесу, он коротко доложил ему о случившемся.

Принц взбеленился. На губах его выступила пена. Казалось, с ним вот-вот случится припадок, он рухнет на пол и забьется в корчах и судорогах.

– Будь он проклят! Проклят! – хрипел Нумедидес. Глаза его налились кровью, жирные белые пальцы судорожно сжимались и разжимались, шевелились, точно копошащиеся в навозе черви. Он был страшен в этот миг.

– Кто?! – выкрикнул он, и гулкое эхо откликнулось в опустевшем парадном зале.

Кто? Кто? Кто?..

Но вопрошать о том не имело смысла. Узники бежали-и кто-то должен был поплатиться за это. С перекошенным от ярости лицом Нумедидес обернулся к Конану.

– Это ты дал ему убежать! Я уничтожу тебя! Сотру в порошок!

Киммериец взглядом ледяных глаз охватил скорчившуюся от ярости фигуру принца. Он уже собрался ответить ему длинной вереницей замысловатых ругательств, швырнуть под ноги перевязь с его гербом и, пнув на прощание эту жирную тварь, уйти прочь, как внезапно распахнулись двери в зал, и с десяток воинов ворвалось внутрь.

Потные, всклокоченные, запыхавшиеся, они являли жалкое зрелище. Цепкий глаз Конана мгновенно увидел, что по дороге добрая половина из них растеряли свои алебарды, и он неодобрительно покачал головой.

Кром! Что же творится в этой стране? И это отборная тарантийская рать! Да если бы его наемники посмели предстать перед ним в таком виде, он, не колеблясь, свернул им челюсти, а затем выгнал прочь. Не дав на дорогу ни медяка!

Принца обуревали схожие чувства. Он побагровел, жилы на его лбу надулись, грозя разорвать серебряный обруч, украшенный эмалью. Он вскочил, в ярости отшвырнув тяжелый резной стул.

– Как вы посмели ворваться в королевские покои, псы?! – Он уже не говорил, а почти визжал, брызгая слюной. – Кто дал вам право…

Гвардейцы как один человек рухнули на каменные плиты. Но взгляды их были обращены не к принцу, но к рослому северянину, стоящему у того за спиной, чья могучая фигура являла собой воплощение силы и царственного достоинства.

– Месьор, взгляните наружу! – крикнул ему один из стражников. – Мы бежали от самых Западных Ворот, чтобы предупредить вас… К Тарантии приближается огромный демон. И скоро будет здесь!

Конан кинулся к высокому остроконечному окну и с шумом распахнул цветные витражные створки.

Над пестрым морем черепичных покатых крыш, украшенных затейливыми флюгерами, вздымались чудовищные белые рога.

Цернуннос, Бог-Олень, древний правитель страны Валузии, вышел из леса.

Рдяные бельма его глаз воспринимали мир иначе, чем видят люди, и даже демоны, но Звероликий не мог не видеть, насколько изменилась его вотчина за время, пока длился его сон длиною в тысячу зим, и перемены эти были не по вкусу ему.

Как мал сделался его лес. Как ничтожен!

Чащоба, что тянулась прежде насколько хватало глаз, так что редкие просветы, встречавшиеся на бесконечной зеленой глади, подобны были островкам в безбрежном океане, ныне сузилась, сжалась испуганно перед натиском смертных.

Железом и огнем теснили они леса, рубили деревья, убивали диких слуг Цернунноса и даже братьев его, оленей. Изгнав древних своих покровителей, приносили они ныне жертвы иным богам, прежних же забыли и имена.

Такое уже случалось однажды – и жестоко раскаялись эти черви в своем безрассудстве.

Долго терпел Цернуннос. Пытался быть милостив к неразумным, что ползают по тверди земной, подобно кровососам в его густой шкуре, или личинкам на трупе мертвой птицы, и век их так же скоротечен и жизнь лишена смысла… Он даже дал часть силы своей одному из них, дабы тот вразумил своих забывчивых собратьев и миром вернул их на прошлые, истинные пути.

Но людишки оказались слишком глупы. Они не желали приветствовать повелителя. И, сколько ни ждал Бог-Олень в чащобе, не приползли к нему коленопреклоненные жрецы с чашами дымящейся крови, не бросили на забытые алтари еще теплые сердца, вырванные заживо из груди жертв, не размазали по камням их мозг.

Долготерпению Оленя пришел конец.

И когда Сын, которому дал он силу, ибо тот пробудил его ото сна, воззвал к нему, Цернуннос поднялся из чащи.

Он шел, дабы потребовать то, что принадлежало ему по праву.

Он шел, и земля содрогалась под его шагами.

Там, где вонзались копыта Бога-Оленя, появлялись колодцы. Но вода в них была ядовита.

Там, где падала с него шерсть, вырастал чертополох и молочай.

Где помочился он – стала земля бесплодна на трижды по десять зим вперед.

А куда бросал он взор – обмирало все живое.

Три деревни были на пути его, и были разорены.

Стены хижин трещали под стопами Звероликого, и рушились с грохотом, и пыль взмывала столбом там, где еще мгновение назад было жилище людей.

Рогами срывал он крыши.

Когтями крушил стены.

Скот разбегался при появлении Лесного Бога, с истошным мычанием, блеянием, хрюканием, снося изгороди и ограды. И его хозяева, обезумев, неслись вслед за животными, не видя ничего вокруг себя, спотыкаясь и падая на четвереньки, ибо все человеческое покидало их. Но острые копыта втаптывали несчастных в грязь, не различая людей и скот, и хрустели хребты их, и головы лопались, точно перезревшие плоды, и мозги и кровь окропляли черную землю.

Трубный олений рев оглашал долину.

Трубный олений рев, победный, торжествующий, донесся до стен Тарантии.

И содрогнулись стены.

Конан слышал, как воет вдали чудовище. Никогда прежде ему не доводилось слышать ничего подобного. В крике его звучали тысячи труб, слышался рык тысячи барсов, истошные вопли тысячи разъяренных фурий. Вслед за стражниками он выбежал из парадного зала Лурда, оттолкнув в сторону вцепившегося ему в плечо Нумедидеса. Принц еще вопил что-то ему вслед, пытаясь остановить киммерийца, но Конана было не удержать. Крики принца о грозном божестве, что идет принимать во владение свою древнюю вотчину, о божественном гневе и милости, показались ему бредом безумца. Должно быть, и вправду, сражение с бесноватой колдуньей повредило рассудок правителя.

Вой чудища доносился все отчетливее, и киммериец понял, что тварь уже приблизилась к городским стенам. Вбежав на конюшню, он вскочил в седло первого же попавшегося жеребца и, оттолкнув конюха, пытавшегося задержать его, во весь опор ринулся к воротам дворца.

Оглянувшись, он увидел, что еще несколько воинов из его отряда последовали за ним.

– Лучники! Лучники за мной! – прогремел Конан, проносясь мимо казарм.

Он видел, как устремились за ним солдаты, на ходу подхватывая тяжелые луки, цепляя колчаны со стрелами. Вскоре следом за киммерийцем уже скакал небольшой отряд.

Здесь не было никого из тех, с кем он впервые пришел в Тарантию, и Конан знал, что, когда бой будет окончен, сердце его будет скорбеть о павших товарищах. Они стали ему ближе, чем братья, за эти дни. Опасности сблизили их. Но теперь все они были мертвы. Невус и Жук пали от руки проклятого немедийца – он еще посчитается с этим псом! – а вскоре и Немой последовал за ними, пытаясь схватить беглеца на крыше галереи.

Остальные его парни были среди тех, кто конвоировал принца Валерия в зал суда.

Подумать только, совсем недавно врата аквилонской столицы распахнулись перед их отрядом. Сам он ехал впереди, а чуть поодаль гарцевали его братья по оружию. Он жестко усмехнулся. Воля Небес неисповедима! О чем думали эти боги, когда спасали его товарищей из лап трольха, от жара огненных демонов, от стрел и мечей амилийских колдунов? Стоило ли Бессмертным брать на себя тяготы спасения этих грешных душ, чтобы потом умертвить их одного за другим… Он вспомнил, как некоторые из них возносили молитвы Митре, и нахмурился. Горькая складка залегла между бровей.

Зачем нужны такие боги? Стоит ли попусту тратить слова на бессмысленные молитвы и окроплять их алтари соком и медом, как это делают в Аквилонии. Куда честнее его Кром, Владыка Могильных Курганов. Тот хотя бы ничего не обещает своим сыновьям, наполняя их сердце храбростью и давая в руки меч.

Трубный рев заставил задрожать землю. Со стены ближайшего дома оторвался пласт штукатурки и рухнул на мостовую, рассыпавшись в мелкую белую пыль. Конь под Конаном встал на дыбы. Киммериец железной рукой осадил обезумевшее животное.

Как тихо на улице! Люди попрятались по своим домикам и закрыли ставни. Глупцы, они и не подозревают, что неведомый демон сокрушит их жалкие убежища, словно вязанки хвороста.

Как все же тяжел воздух во дворце! Воздух интриг, предательства и подлости. Взять хотя бы его нанимателя, принца Нумедидеса. С каким бы удовольствием придушил он эту жирную жабу! Ничего, рано или поздно он все равно сделает это. Конан представил, как будет корчиться этот слизняк, когда почувствует на своем белом горле его железную хватку, и ему полегчало.

Но кто же проткнул его парней арбалетными стрелами, словно вертелами – кур. Конан не мог даже предположить, чья это работа, но отныне все теплые чувства, что питал он к аквилонскому принцу, испарились, и глухая ненависть заняла их место. Шамарец стал причиной гибели его друзей! И со временем сполна заплатит за это.

Таких долгов варвар не прощал никогда.

Но сейчас было не время для скорби или планов отмщения.

Чудовище приближалось к Тарантии.

Когда их отряд добрался наконец до городской стены, они увидели, что опоздали.

Толпа бегущих в панике горожан задержала их. Люди бежали с выпученными от ужаса глазами, с перекошенными лицами. Матери тащили воющих детей. Мужчины бежали, отталкивая женщин, топча слабых и тех, кто имел несчастье оступиться. Подобно вздувшейся реке, хлестал людской поток по узким улицам столицы.

Вид их был страшен. За крышами домов невозможно было разглядеть того, кто так напугал их, но, по ужасу их, Конан готовился к худшему.

И все же сердце закаленного воина дрогнуло, когда Бог-Олень предстал перед ним во всем своем чудовищном великолепии.

Он был не меньше двадцати локтей росту. Морщинистая кожа неведомого существа напоминала кору древнего дуба, на теле буграми вздымались чудовищные мышцы. Его лицо с красными бельмами, лишенными зрачков, пылало яростью. Он был совершенно обнажен, лишь на запястьях виднелись широкие браслеты из неведомого металла, испещренные угловатыми рунами, да мощные чресла охватывал пояс, сделанный из шкуры целого оленя. На шее, перевитой жилами толщиной с корабельный канат, мерцали торквесы в виде свернувшихся змей, а исполинскую голову венчала корона переплетенных белых рогов.

Чудовище воздело к небу огромные руки, способные выкорчевать ратушу, издав рев, от которого присели лошади и посыпалась с крыш черепица.

Конан бросил взгляд на крепостную стену, что опоясывала город, и в сердце его вспыхнула надежда. Возможно, исполин не сумеет сокрушить эту преграду.

Он отдал приказ спешиться и приготовиться к бою. Теперь оставалось только ждать.

Сноровистые боссонцы поставили на землю огромные луки, наложили стрелы и натянули тетиву, ожидая команды киммерийца. Конан покосился на их тугие колчаны. Что ж, может, их жалящие стрелы сумеют спугнуть эту тварь…

Он оценивающе посмотрел на укрепления.

Тарантийская стена была сложена из огромных каменных глыб, и ширина ее была такова, что две колесницы могли разъехаться по верху ее, не задев друг друга. Он много слышал о ее неуязвимости, говорили, что ее не могли пробить даже знаменитые катапульты офирцев.

Лесной великан ударил по ней огромным кулаком. Стена затрещала, но выдержала.

Неплохо, сказал себе Конан, пока неплохо. И, повернувшись к боссонскому лучнику, спросил:

– Как зовут эту тварь?

– Цернуннос, – пробормотал тот, пряча глаза, чтобы варвар не смог заметить в них страха, – Бог-Олень древней Валузии.