Текст книги "Заколдованная шкатулка"

– Ничего себе! Как же так? Ведь он на ней женился…

– Вот так. Женился, прожили лет семь, а потом он и говорит: так, мол, и так, такое дело, поставил ее перед фактом в общем. Дескать, раньше думал, что я – как все, а теперь понял, что мне другое нужно. Ну, Алка-то не полная дура, давно, небось, чувствовала – что-то не так… Так что волосы на себе рвать не стала.

– Ужас какой… – пробормотала Надежда. – Вот так живешь с мужем семь лет и вдруг выясняешь…

– Надежда, я на тебя удивляюсь! – вскипела Милка. – Ты всегда была женщиной широких взглядов!

– Ты на личности не переходи! – Надежда поняла, что Милку срочно следует приструнить. – Ты по делу говори!

– А что такого? – Милка сбавила тон. – В общем, договорились эти Рюмины так. Разводиться никому невыгодно. Он – депутат, ему нужно свою репутацию блюсти. Как ни крути, а жена для представительства нужна. А ей тоже развод не нужен. На людях они – приличная семейная пара, не ссорятся, душа в душу живут, а так давали друг другу полную свободу. Ленка говорила, что Алка жила неплохо – собой занималась, на курорты ездила. И менять свою жизнь не собиралась, это точно. Потому что денег он бы ей при разводе много не дал, у него особенно много и не было, стало быть, нужно на работу устраиваться, а что она может-то? Работала когда-то секретарем, образования никакого…

– Это верно, – согласилась Надежда, подумав: «А с чего тогда она призналась, что мужа ухлопала? Хотя… если эти, из полиции, на нее наехали…»

– Ага, Ленка говорила, что сначала-то с ней вежливо в полиции обходились, какой-то важный чин так прямо и сказал: не сомневайтесь, найдем убийцу вашего мужа! А потом вдруг как отрезало. Вызывают ее на допрос, там все другие люди, и разговор уже совсем другой. А потом и арестовали ее. Ленка адвоката нашла, так он говорит: дело плохо, чем уж они ее запугали, неизвестно, она и призналась.

Надежда молчала, напряженно размышляя. Стало быть, если жена Рюмина не заказывала, то это сделал кто-то другой. По работе, там, или конкуренты… Может быть, его родственник что-то знает, Савушкин?

Милка, похоже, читала ее мысли, потому что спросила с явным подозрением:

– Надя, а тебе зачем все это? Ты никак опять какой-то криминал расследуешь?

– С чего ты взяла? – фальшиво удивилась Надежда. – Это ведь ты мне позвонила!

– Слушай, мы сколько лет знакомы? – рассердилась Милка.

– Много, – покорно ответила Надежда.

– Ну так и не морочь мне голову! Я тебя знаю как облупленную! Говори, что надо узнать!

– Тебе скажи, – в свою очередь рассердилась Надежда, – так через два дня весь город знать будет!

– Да ты что? – ахнула Милка. – Да разве я когда?

– Ага, а кто протрепался Вадиму Окуневу, что я разные случаи криминальные расследую? В такую историю меня втянула![3]3
  Читайте роман Н. Александровой «Колыбельная для маньяка».


[Закрыть]

– Ну, кто же знал-то… – виновато протянула Милка.

– Много болтаешь, – понеслась Надежда. – Знаешь же, дойдет до Саши – скандал будет страшный! Он и так подозревает…

Милка сама была замужней женщиной с большим стажем и Надежду в этом плане понимала. Незачем давать мужу против себя никаких козырей, он и так найдет, за что поругать жену. Поэтому она клятвенно заверила Надежду, что она – могила, но если что нужно, то она готова помочь информацией.

– А ты про Савушкина ничего не знаешь? Как он живет?

– Иван Валерьяныч? Нормально живет! – обрадовалась Милка. – Дети все пристроены, сам на пенсии, жена работает в школе. Выглядит неплохо, я недавно его видела.

– Случайно, что ли, встретились?

– Вовсе нет. Мы в свое время ему Сандрочкину дочку продали. Сейчас такая девочка хорошая…

У Милки с мужем была собака – очень породистая немецкая овчарка Сандра. Пару раз были у нее щенки, после чего Милка решила с этим кошмаром больше не заморачиваться, тем более что и время, когда клуб разрешает породистой собаке иметь щенков, у Сандры прошло… И вот, оказывается, одного щенка купил в свое время тот самый Савушкин, родственник убитого депутата Рюмина.

– Может, он про это дело что-то знает?

– Может, и знает… – протянула Милка. – Слушай, ты пойди к нему вроде бы насчет щенков, они как раз ожидают, я знаю. И в разговоре так случайно эту тему затронь…

– Не учи ученого! – весело оборвала ее Надежда. – Давай телефон и адрес!

Третья стража – самое глухое, самое мрачное время ночи. Это время, когда сон особенно глубок, а мрак особенно темен; время, когда больные люди чаще всего умирают, а к здоровым подкрадывается болезнь; время, когда призраки поднимаются из заброшенных могил, а люди ночной армии, воры и убийцы, выходят на свой промысел.

В это самое время дверь таверны папаши Хидаёси с негромким скрипом отворилась, и в комнату одна за другой бесшумно проскользнули три тени, облаченные в короткие черные кимоно. Одна тень осталась возле двери, две другие скользнули вдоль стены, подобравшись к спящему торговцу и его дочери. В это время в окно проник бледный лик луны, залив таверну тусклым призрачным светом. Один из ночных гостей склонился над спящими, вгляделся в их лица и прошептал:

– Это они! Отец приказал старика убить, а девчонку доставить к нему вместе с ее пожитками. Самое главное – не забыть здесь ничего из ее вещей…

В лунном свете блеснул короткий меч вакидзаси, занесенный над спящим торговцем, но в ту же секунду из глубокой тени возле стены стремительно выскользнул человек с мечом в руке. Меч описал в воздухе сияющий зигзаг, и оба бандита бездыханными упали на пол. В ту же секунду ронин развернулся и бросился к третьему злодею, стоявшему возле двери. Тот пустился было наутек, но ронин снова взмахнул своим мечом и пришпилил бандита к стене за воротник кимоно, как пришпиливают мотылька булавкой.

– Отпусти меня, несчастный, – прошипел бандит, безуспешно пытаясь вырваться. – Я служу Отцу Черных Людей, и он страшно отомстит тебе за мою смерть.

– Я сразу понял, что вы – люди Ёсиго Суниями, – спокойно ответил ронин. – Но я его ничуть не боюсь, как не боюсь никого из живых или мертвых людей. А вот тебе стоило бы бояться меня, потому что ты сейчас в полной моей власти, и я могу предать тебя самой страшной смерти. Ты можешь избежать ее, если скажешь, зачем Ёсиго Суниями послал вас в эту таверну, чего он хочет от этих бедных людей. Если ты скажешь мне все – я, так и быть, пощажу твою ничтожную жизнь и отпущу тебя на все четыре стороны.

– Ты сам не знаешь, о чем просишь, – ответил бандит, и вдруг лицо его перекосилось мучительной судорогой, а в следующее мгновение он безвольно обвис и перестал дышать.

Сзади к ронину приблизился торговец со свечой в руке.

– Что с ним случилось? – спросил он озабоченно.

– Он принял яд, чтобы покончить со своей беспутной жизнью, – ответил ронин, вглядываясь в лицо мертвого бандита. – Люди Ёсиго Суниями всегда носят при себе яд желтой лягушки, чтобы покончить с собой при угрозе плена. У тех, кто принял этот яд, на лице выступают такие вот черные пятна. Впрочем, меня не заботит никчемная жизнь этого мерзавца. Меня заботит другое: почему Отец Черных Людей послал своих слуг за твоей дочерью?

– Я не знаю, высокородный сударь…

– Не лги мне, торговец! – Лицо ронина посуровело. – Ты не должен ничего от меня скрывать, если рассчитываешь на мою помощь! Какую тайну хранит твоя дочь?

Торговец закусил губу, глаза его обежали темные углы таверны, он понизил голос:

– Прости, высокородный сударь, но здесь не место для откровенного разговора. Хозяин этой таверны не вызывает у меня доверия, да и помимо него здесь могут прятаться дурные люди. Сам посуди, сударь: откуда Отец Черных Людей узнал, что мы с дочерью заночуем сегодня в этой таверне?

– Ты прав, торговец. Здесь лучше не говорить лишнего. Я думаю, сейчас нам лучше покинуть таверну и отправиться в путь до рассвета, потому что Ёсиго Суниями скоро узнает о гибели своих людей и пришлет сюда еще нескольких. Так что, если вы с дочерью немного отдохнули, лучше выйти прямо сейчас.

Ронин спрятал свой верный меч в ножны, торговец с дочерью собрали пожитки, и все трое покинули таверну папаши Хидаёси.

– Иду! – крикнула Катя, выходя из ванной.

В дверь квартиры упорно звонили.

Катя только что вымыла голову и сейчас шла к двери, обернув ее полотенцем. Надежда велела ей сидеть дома тихо и никому не открывать, но Катя отнеслась к ее предупреждению не слишком серьезно. Кроме того, может быть, это самой Надежде что-то понадобилось в своей квартире…

В дверь снова позвонили.

– Кто здесь? – на всякий случай спросила девушка, подойдя к двери.

– Надежда Николаевна, это вы? – донесся снаружи незнакомый мужской голос.

– Ее нет дома, – проговорила Катя.

– Надо же, а она мне так нужна! Мне непременно нужно ей кое-что передать… Откройте, пожалуйста! Неудобно так разговаривать, через дверь! Что соседи подумают?

Катя на секунду замешкалась, но все же загремела замками и открыла дверь. Голос незнакомца звучал вежливо, кроме того, он знал хозяйку по имени-отчеству, значит, не посторонний человек, да и внимание соседей привлекать действительно не хотелось.

Дверь открылась, и в квартиру мгновенно проскользнул странный человек. Он был высокий и очень худой. Впрочем, в этом как раз не было ничего странного – мало ли на свете высоких и худых людей! Но этот обладал удивительной гибкостью, как будто в его теле вообще не было костей. К тому же лицо у незнакомца было длинное и неестественно бледное, оно даже немного отливало зеленью. И на этом удивительно бледном лице выделялись темно-зеленые глаза, треугольные и немигающие, как у змеи. Причем непременно ядовитой змеи.

Кате, как художнику, это лицо показалось очень интересным и в другой ситуации она бы его с удовольствием нарисовала, но сейчас такая мысль даже не пришла ей в голову, потому что незнакомец излучал угрозу и опасность.

Даже то, как он проник в квартиру… Катя с удивлением осознала, что он не вошел, а именно проник, можно еще сказать – проскользнул, Катя еще и дверь-то не успела открыть, а он уже был внутри, да еще захлопнул за собой эту самую дверь…

Проскользнув в квартиру, незнакомец сразу разительно изменился. Вся его приторная вежливость разом куда-то испарилась, он оттеснил Катю от двери и прошипел, склонившись над ней:

– Здес-сь ее нет?!

– Вы про Надежду Николаевну? – испуганно переспросила девушка. – Я же сказала вам, что ее нет дома! Вы говорили, что хотели ей что-то передать? Оставьте это – я ей передам!

– Ос-ставить? – шипел незнакомец, тесня Катю в глубину квартиры. – Ш-што оставить?

– Не знаю… вы сами сказали, что хотите ей что-то передать!

– Здес-сь ее нет? – повторил тот, не сводя с Кати немигающие треугольные глаза.

– Но я же сказала вам – нет! – В душе Кати испуг смешивался с раздражением. – Нет Надежды Николаевны!

– Я спраш-шиваю не про нее, я спраш-шиваю про ш-шкатулку!

– Про шкатулку? – Катя испугалась больше прежнего, даже ноги у нее противно задрожали, так что пришлось опереться на спинку стула, но она решила не сдаваться и все отрицать. – Я не знаю ни про какую шкатулку! Понятия не имею, о чем вы говорите!

Тут до нее дошло наконец, где она видела этого человека, точнее, его смутную тень. В темной палате реанимации именно он допрашивал старуху на соседней койке. А потом она умерла. Ну конечно это он – его гибкая фигура, его почти незаметные движения, его шепот, похожий на шипение змеи.

Как и тогда, Катя почувствовала жуткий страх и едва не окаменела на месте.

– А ты не вреш-шь? – прошипел незнакомец и облизнул бледные губы странным языком – удивительно узким, неприятно подвижным, да еще и раздвоенным на конце. Так, по крайней мере, Кате показалось.

– Ты не вреш-шь? – повторил он. – Не с-советую мне врать! Это опас-сно, очень опас-сно!

– Да в конце концов, кто вы такой?! – воскликнула Катя, собрав в кулак всю свою волю. – Что вам нужно? Вломились в чужую квартиру, что-то выспрашиваете, выведываете…

Что делать? Высунуться в окно и кричать? Или лучше добраться до кухни и стучать в стену? Там соседка услышит, у нее собачка…

– Я не вломилс-ся… – Незнакомец словно бы улыбнулся, во всяком случае его губы чуть заметно изогнулись, но глаза оставались холодными и бесстрастными. – Ты меня с-сама впус-стила! Но ес-сли ты хочеш-шь, чтобы я уш-шел, ответь на нес-сколько вопрос-сов!

– Какие еще вопросы? – пролепетала Катя, осознав, что незваный гость уже оттеснил ее из прихожей в комнату и теперь осматривает цепким скользящим взглядом.

И еще она осознала, что в полуметре от нее находится стационарный телефон.

– Очень прос-стые вопрос-сы… Во-первых, где с-сейчас Надежда Николаевна Лебедева? Где ее ис-скать?

– Я понятия не имею! – выпалила Катя и, отступив еще немного, убрала руки за спину и незаметно, как ей казалось, сняла с телефона трубку.

– Не с-стоит! – Незнакомец выбросил вперед отвратительно гибкую руку, схватил телефонный провод и одним движением вырвал его из розетки. – Не с-стоит! Вс-се равно ничего не получитс-ся! Лучш-ше ответь на вопрос-сы, и я уйду…

– Я вам не верю… – пробормотала Катя, с тоской глядя на телефонный провод.

– Это не важно. – Незнакомец снова улыбнулся одними губами. – Пос-старайся, чтобы я поверил тебе! Итак, мой второй вопрос-с: что ты знаеш-шь о ш-шкатулке?

Он не сводил с Катиного лица своих немигающих глаз – и внезапно Катя почувствовала, что этот холодный взгляд парализовал ее, больше того – проник в душу, что она больше не может ему сопротивляться и сейчас, сию минуту выложит этому отвратительному незнакомцу все, что знает…

Но в эту секунду слева от нее раздался негромкий звук.

Это было кошачье мяуканье – негромкое, но недвусмысленное предупреждение, каким рассерженная кошка предупреждает, что ей не нравится происходящее, что она расценивает чье-то поведение как прямую угрозу своим интересам или своему достоинству, и она намерена перейти к серьезным действиям.

Холодный взгляд треугольных глаз метнулся в сторону.

В ту же секунду Катя почувствовала, что к ней вернулась способность двигаться и самостоятельно мыслить. Она скосила глаза влево и увидела Диану. Золотистая красавица стояла рядом с ней, выгнув спину горбом и подняв шерсть на загривке, и грозно шипела, глядя на незваного гостя.

А с тем происходило что-то непонятное: его треугольные глаза слезились, бледное лицо покрылось зелеными пятнами, рот приоткрылся, он тяжело, хрипло дышал.

И тут до Кати дошло: у этого загадочного человека аллергия на кошачью шерсть! Ей и раньше приходилось видеть такое – человек задыхается, его глаза краснеют и слезятся, стоит ему оказаться в непосредственной близости от очаровательной и совершенно безобидной киски…

Действительно, незнакомец закашлялся, закрыл рот платком, на лбу у него выступили капли пота.

А Диана, не чувствуя к нему никакого снисхождения, медленно шла вперед, шипя, как закипающий чайник, и тесня незваного гостя в прихожую.

– Ну что, – не удержалась Катя от язвительной реплики, – больше у вас нет вопросов?

– Я… еще… вернус-сь… – с трудом проговорил тот между приступами мучительного кашля и выскользнул из квартиры.

Дрожащими руками Катя заперла дверь и опустилась на пол тут же, в прихожей.

Соседка Мария Петровна вышла на прогулку со своим песиком Тяпой.

Как обычно, она закрыла дверь на все замки и тут же вспомнила, что забыла самую удобную хозяйственную сумку. А выходить на прогулку без хозяйственной сумки она считала непрактичным: вдруг по дороге подвернется что-нибудь хорошее?

– Тяпа, подожди меня, – строго сказала Мария Петровна песику. – Веди себя хорошо и никуда отсюда не уходи!

Она вернулась за сумкой, но той не оказалось на обычном месте, так что на поиски ушло три или четыре минуты.

И тут с лестницы донесся громкий лай.

Мария Петровна схватила сумку и со всех ног бросилась вон из квартиры.

Тяпа был скотч-терьером, а собаки этой породы отличаются веселым и жизнерадостным нравом и очень любят впутываться в разные рискованные мероприятия. Поэтому Мария Петровна решила, что Тяпа снова во что-то такое ввязался и его срочно нужно спасать.

Выскочив на лестничную площадку, она увидела возле соседней двери незнакомого мужчину – долговязого, худого и необычайно гибкого, как будто в его теле вовсе не было костей. Еще у него было какое-то неприятное лицо – бледное, как полотно, даже немного зеленоватое, и очень узкое. И глаза на этом лице тоже были странные – треугольные и немигающие.

Незнакомец прижимал к лицу платок и кашлял.

«Понятно, почему он такой бледный, – подумала Мария Петровна. – Болеет, должно быть. А если болеешь – сиди дома, а не ходи по домам, не распространяй инфекцию».

Тяпа жался в сторонке от незнакомца и оглушительно лаял, но подходить к нему ближе боялся, что само по себе было нехарактерно для смелого и решительного скотч-терьера.

– Мужчина, вам плохо? – спросила Мария Петровна. – Может, «Скорую» вызвать?

На самом деле она видела, что человеку не так уж и плохо, просто он показался ей подозрительным.

– Не надо! – гнусавым голосом ответил он из-за платка. – Я пойду.

– А к кому приходили-то? По какому вопросу? – Мария Петровна подхватила Тяпу и отважилась сделать к незнакомцу два шага.

Но он только махнул рукой и скрылся в подъехавшем кстати лифте.

Ивана Валерьяновича Савушкина Надежда хорошо помнила. Еще когда она пришла в свой институт молодым специалистом, он уже был там начальником – небольшим, но перспективным, и, что бывает редко, пользовался хорошей репутацией и у вышестоящего начальства, и у подчиненных. Человек он был добрый, семейный, гайки на работе не закручивал, сотрудников называл приятным старым словом «коллеги» и часто повторял свою любимую фразу:

– Коллеги, или работайте, или соблюдайте трудовую дисциплину!

То есть тех сотрудников, которые любили и умели работать, с головой погружались в инженерные задачи, забывая о времени и посторонних делах, он не гонял в колхоз и на овощебазу, покрывал их, если они опаздывали на работу, и закрывал глаза на прочие нарушения дисциплины, с которыми в те времена полагалось беспощадно бороться. Приятно было и то, что он с каждым сотрудником, от молодого специалиста до старого чертежника, разговаривал исключительно на «вы» и с настоящим, а не напускным уважением.

Если ему приходилось вместе с коллегами ехать в дальнюю и длительную командировку, он старался сделать все, чтобы улучшить им бытовые условия. Как-то Надежда вместе с ним ехала в Харьков, так Иван Валерьянович всю дорогу кормил ее и остальных сотрудников замечательными пирожками с капустой, которые напекла в дорогу его жена.

Надежда была талантливым инженером, в работе разбиралась, поэтому отношения с Иваном Валерьяновичем у нее были самые что ни на есть хорошие.

Надежда набрала номер, который ей дала Милка. Ответил сам Иван Валерьянович. Голос его почти не изменился, так что сомнений у Надежды не было.

– Иван Валерьянович? – проговорила она немного смущенно. – Меня зовут Надежда Лебедева… Вы меня, должно быть, не помните, столько лет прошло, но мне дала ваш номер Людмила Родионова… хозяйка овчарки Сандры…

– Ах, Милочка! – оживился Савушкин. – Ну, конечно… Но вообще-то, я и вас помню. Это ведь вы рассчитали источники питания для изделия «Василек»…

– Да, действительно… – Надежда сама уже забыла, как рассчитывала те несчастные источники, и вообще – что это было за изделие, но порадовалась тому, что Савушкин в своем возрасте сохранил хорошую память и здравую голову.

– Очень приятно, что вы меня помните. – Надежда была тронута.

Смущение в ее голосе было вызвано тем, что приходилось обманывать хорошего человека, втираться к нему в доверие под фальшивым, надуманным предлогом.

– Я звоню вам вот по какому поводу. Хочу завести щенка, овчарку. Я спросила у Милы, но ее Сандра уже старовата, у нее щенков больше не будет. Вот она и вспомнила про вас. У вас ведь был щенок от Милиной Сандры, девочка, и Мила сказала, что у нее тоже скоро будут щенки… или уже родились?

– Нет, мы еще ожидаем! – В голосе Ивана Валерьяновича зазвучали нежные родительские нотки. – Но уже совсем скоро, буквально со дня на день…

– У вас, наверное, все щенки заранее распределены?

– Нет, не все… А вы вот что, Надежда Николаевна, приезжайте ко мне, когда сможете. Посмотрите на мою Лизу, обсудим все, да и вообще – я буду рад вас повидать…

Надежда даже не рассчитывала на то, что Савушкин сам ее пригласит. Она обрадовалась, но на всякий случай спросила:

– А когда вам удобно?

– Да когда угодно – я ведь больше не работаю, так что у меня все время свободное.

В голосе Ивана Валерьяновича проскользнула чуть заметная нотка горечи – он не привык жить без работы, и когда все же пришлось уйти на пенсию, в его жизни образовалась пустота. Которую, правда, вскоре заполнила любимая собака.

– Хорошо, – проговорила Надежда удовлетворенно. – Только хочу заранее вас предупредить – я еще не уломала мужа, так что это не стопроцентно…

– А вы и его приводите – он посмотрит на Лизу и сразу проникнется…

– Да, это бы конечно хорошо, – вздохнула Надежда, в планы которой вовсе не входило рассказывать все это мужу, а тем более куда-то его приводить. – Но моего мужа весьма трудно куда-то вытащить, он очень много работает…

– Много работает… – повторил Иван Валерьянович с плохо скрытой завистью. – Хорошо ему…

– Так я тогда приеду прямо сейчас! – сообщила Надежда, решив ковать железо, пока горячо.

Иван Валерьянович жил в красивом старом доме на Петроградской стороне. Дом был хорошо отремонтирован, даже восстановлена узорная мозаика на фасаде, но, как ни странно, квартиры в нем не были раскуплены богатой публикой. Во всяком случае, внизу не было ни охраны, ни камер наружного наблюдения – всего лишь обычный домофон.

Что еще хуже – в доме не было и лифта, так что Надежде пришлось пешком подниматься на четвертый этаж. Но это даже полезно, уговаривала она себя, отдуваясь перед дверью.

Иван Валерьянович открыл ей дверь сразу же.

Он мало изменился – высокий, худощавый, подтянутый. Только волос на голове стало значительно меньше.

Оглядев Надежду, Иван Валерьянович удовлетворенно кивнул:

– Хорошо выглядите! Главное – блеск в глазах сохранился. Я вас сразу же по этому блеску выделил среди молодых специалистов и пригласил в свой отдел. Если у человека есть блеск в глазах – значит, ему интересно жить, интересно делать любое дело, за которое он берется. А если ему интересно – и дело в его руках хорошо пойдет. Это закон природы. Ну, только высокое начальство по-своему решило, так что вместе мы с вами так и не работали. Ну ладно, вы проходите, а то что это я вас на пороге держу!

Надежда прошла в прихожую.

Тут из открытой двери раздалось цоканье когтей по паркету, и в коридоре появилась большая красивая собака.

Даже если бы ее положение не было вполне очевидно, по мечтательному и задумчивому выражению морды сразу же можно было понять, что она со дня на день ожидает щенков.

– Вот она, моя Лизочка! – с нежностью проговорил Иван Валерьянович. – Пришла познакомиться. Она ведь должна знать, в какие руки попадет один из ее детей!

– Лиза! – Надежда с улыбкой посмотрела на собаку. – Необычное имя для породистой овчарки!

– Ну, это я ее так называю, домашнее, так сказать, имя. По паспорту она Лизелотта-Бригитта фон Бранденбург-и-Ратенау. Она ведь очень знатного происхождения, от чемпионов породы. Ну не будешь же такое имя каждый раз произносить… представьте: Лизелотта-Бригитта, немедленно брось эту гадость! – Савушкин засмеялся.

Лизелотта смотрела на Надежду настороженно и время от времени поводила носом, словно к чему-то принюхивалась.

Надежда догадалась, что овчарка почувствовала запах Бейсика, и испугалась, что собака раскроет ее обман. Поэтому она старалась держаться от нее подальше.

Иван Валерьянович проводил гостью на кухню, быстро и умело накрыл на стол, разлил чай в красивые синие чашки, поставил посредине стола вазочку с печеньем.

Овчарка вместе с ними проследовала на кухню и улеглась в уголке, откуда то и дело посматривала на гостью. Если честно, в глазах ее не было приветливости.

Иван Валерьянович, сев напротив Надежды, с интересом взглянул на нее и проговорил:

– Я ведь не случайно сказал про блеск ваших глаз. Судя по нему, вы по-прежнему работаете?

– Нет, увы! – вздохнула Надежда. – Уже несколько лет, как я ушла с работы. Муж на этом настоял, он хотел, чтобы я занималась домом, домашним хозяйством…

– Странно, – Савушкин смущенно закашлялся, – а я был уверен, что вы заняты любимым делом… Впрочем, я вовсе не хочу сказать ничего плохого, семья, домашний очаг – это тоже очень важно и может стать для женщины главным делом жизни…

Надежда невольно восхитилась проницательностью Ивана Валерьяновича. Ей даже захотелось рассказать ему, чем она занимается в свободное от домашнего хозяйства время, но она вовремя прикусила язык: такая излишняя откровенность помешала бы ей выведать у Савушкина все, что ему известно. И вообще, в ее планы вовсе не входило посвящать его в свое детективное хобби. Зато она воспользовалась его словами, чтобы направить разговор в нужное русло.

– Вы правы, – проговорила она со вздохом. – Домашние дела, конечно, отнимают много времени и сил, но все же мне чего-то не хватает. Инженерная работа, трудные технические задачи, творческий труд… я часто скучаю по всему этому. Даже по нашему институту, по этому замечательному зданию… Я иногда прохожу мимо и с завистью смотрю на тех, кто входит в его двери. Впрочем, сотрудников становится все меньше и меньше… Я слышала, наш институт переводят в новое здание, куда-то на окраину?

Научно-исследовательский институт, в котором Надежда проработала, можно сказать, всю свою сознательную жизнь, занимал большое здание в удивительном месте – между Смольным собором и Кикиными палатами, особняком сподвижника Петра Великого адмирал-советника Александра Кикина.

Правда, несчастный адмирал-советник окончил свои дни на плахе – Петр казнил его за содействие опальному царевичу Алексею, но его особняк остался и по праву считался одним из украшений Северной столицы.

Все двадцать лет, которые Надежда провела в стенах этого института, одним из главных удовольствий ее жизни было то, что, выглянув в окно своей лаборатории, она видела бело-голубой с золотом купол Смольного собора – и от этого зрелища ей становилось теплее на душе.

Само собой разумеется, огромное здание в самом престижном и дорогом месте Петербурга привлекало к себе внимание богатых и влиятельных людей. Как только началась перестройка и сопутствующий ей передел движимого и недвижимого имущества, на здание НИИ началась самая настоящая охота. Скоро большую часть этого здания арендовал крупный банк. Постепенно он откусывал от НИИ кусок за куском, так что к концу девяностых самому институту осталось не больше четверти прежних площадей. Но потом и банк начал терять свои позиции, так что на горизонте один за другим начали появляться новые претенденты на золотую недвижимость.

– Да, это правда. – Иван Валерьянович помрачнел. – Сами понимаете, и место, и само здание… На такой лакомый кусочек давно точили зубы разные влиятельные организации. До сих пор институт как-то держался, но в этом году его действительно переводят к черту на кулички… Из-за этого многие старые сотрудники, которые все еще там работали, уйдут на пенсию, чтобы не тратить полдня на дорогу.

– Да, их можно понять… Одно дело – ездить на работу к Смольному, и совсем другое – в «спальный» район… И что – ничего нельзя поделать? – Надежда пристально взглянула на Савушкина и добавила: – Я слышала, ваш близкий родственник занимал высокий пост в городском руководстве, вы с ним никогда не обсуждали этот вопрос?

Иван Валерьянович еще больше помрачнел.

– Во-первых, он недавно погиб… Его застрелили в ресторане на Московском проспекте. Может быть, вы слышали. Об этом сообщали СМИ.

– Да что вы… – Надежда Николаевна изобразила смущение. – Да, я что-то такое слышала, но не связала… извините…

– Во-вторых… – продолжил Савушкин со своей обычной педантичностью, не обратив внимания на ее извинения. – …во-вторых, Никита был не такой уж близкий родственник – всего лишь племянник жены. Тем не менее мы с ним были достаточно близки. Как-то так сложилось – он меня уважал, ценил мое мнение, да и я относился к нему с симпатией. В общем, мы довольно часто общались, разговаривали на разные темы, в том числе и о судьбе нашего института…

Надежда Николаевна внимательно слушала Савушкина и наблюдала за ним. Она решила, что он ничуть не изменился с институтских времен. Правда, сама она редко имела с ним дело, но институтские шутники из молодых специалистов пародировали его манеру раскладывать все по полочкам. Якобы даже в институтской столовой, заказывая обед, Иван Валерьянович строго диктовал официантке, отбивая ритм остро заточенным карандашом, как будто находился в своем кабинете или на производственном собрании: «Во-первых, салат из свежей капусты. Только чтобы капуста была не слишком мелко порезана. Не уже десяти миллиметров. Во-вторых, украинский борщ. Но такой, знаете, красный. Непременно красный. Не бордовый и не малиновый. Вы все запомните? В-третьих, котлету по-киевски с картофельным пюре. И в-четвертых, компот! Непременно компот с тремя видами сухофруктов!»

– Так вот, – продолжал Савушкин в той же манере, – в-третьих, и это, пожалуй, самое важное, – Никита не имел по-настоящему большого веса, а в последние два года его вообще понемногу отодвигали от большой политики. Возможно, это было связано с его излишней щепетильностью. Сами понимаете, политика – дело грязное, а Никита был принципиальным борцом с коррупцией.

«Возможно, и так, – подумала Надежда. – А возможно, все дело в его сложной личной жизни… Это тоже может быть причиной для ухода из большой политики… Уж там, в верхах, такое точно не слишком приветствуется. Хоть он и скрывал тщательно свою нетрадиционную ориентацию, однако уж если Милка говорит об этом так просто, стало быть, какие-то слухи просочились. Но Иван Валерьянович, разумеется, не в курсе…»

– В общем, его карьера явно шла к концу, и он не собирался баллотироваться на следующий созыв. Он купил большой дом в деревне, где-то в Псковской области, и собирался переехать туда. Окончательно переехать. Решил завести хозяйство – кур, коров, свиней – и жить там безвылазно. Уже начал продавать свое имущество – у него были кое-какие ценные вещи, произведения искусства… Так вот, он говорил мне, что в деревне все это не нужно, больше того – неуместно, только создаст ненужные проблемы…

«Выходит, что убивать его не имело смысла, – думала Надежда, слушая Ивана Валерьяновича. – Из городской политики он уже фактически ушел, да и прежде не играл в ней значительной роли, тем более собирался вообще покинуть город… Так что никому он не мешал, никому не стоял поперек дороги. Но тогда в чем же дело?»