Текст книги "Бездна взывает к бездне"

– Это же убийство, господа, убийство! – не выдержал молоденький ротмистр.

– Н-н-н-немедленно з-з-з-амолчите! – одернул его помещик с изуродованной щекой. Голова его смешно задергалась, рот перекосился. Но никто даже не улыбнулся.

Наконец расстояние между барьерами было отмерено, а в землю воткнуты сабли, бывшие при офицерах. Соболинский и граф старались друг на друга не смотреть. Секунданты пригласили участников поединка выбрать пистолеты. Это были дуэльные пистолеты фирмы Лепажа, предложенные Соболинским, из его личной коллекции. Граф не возражал. Накануне секунданты тщательным образом их проверили, подогнали пули, выбрали порох. Весь дуэльный ритуал требовал основательной подготовки.

Шурочке даже казалось, что секунданты не просто заряжают пистолеты и сыплют порох, а что они священнодействуют. Готовилось узаконенное убийство. Причем узаконенное не государством, а самими людьми, которые, быть может, и сами презирали дуэли, но отказаться от них не могли. Это было не в их власти. Они были заложниками дворянской чести. Шурочка видела, как Соболинский и граф выбирали пистолеты. Потом ей показалось, будто Серж что-то сказал. Она не ошиблась. Уже взяв в руки пистолет, в нарушение всех дуэльных законов, Соболинский по-французски негромко обратился к графу:

– Надеюсь, вы понимаете истинную причину нашей дуэли?

– Прекрасно понимаю, – ответил тот. – Нам двоим давно уже тесно на этой земле.

Секунданты заволновались. Капитан, бывший наименее осведомленным во всей этой истории человеком, тут же поспешно сказал:

– Господа, господа! Бога ради, позвольте мне уладить дело миром!

И граф Ланин, и Серж, не обратив внимания на его горячий призыв, молча пошли каждый к своему барьеру. Шурочка, застыв от ужаса, смотрела, как оба подняли пистолеты.

– А теперь сходитесь! – скомандовал один из секундантов.

Оба медленно тронулись с крайних пределов барьера на ближайшие с расстояния в двадцать шагов. Казалось, что даже ветер стих от напряжения, царившего на опушке, он больше не был здесь хозяином. Спряталось солнце. Граф шел тихо, будучи опытным стрелком, и нисколько не терял хладнокровия. Шурочке в какой-то момент показалось даже, что он улыбается. Это ли взбесило Сержа, или он еще находился под впечатлением вчерашнего объяснения с ней, Шурочка не поняла. Она много раз слышала, что Соболинского трудно убить, что он хладнокровен, отлично стреляет и во время дуэли прекрасно владеет собой. Но Сержа сегодня словно подменили. Не справившись с нервами, с лицом, искаженным яростью, он не выдержал и выстрелил первым, даже не дойдя до барьера. Шурочка в ужасе закрыла глаза. Она страстно хотела бы, чтобы Серж промахнулся. «Господи! – мысленно взмолилась она. – Господи, помоги ему!»

Когда она открыла глаза, дым слегка рассеялся. Граф Ланин стоял на том же месте с поднятым пистолетом и свободной рукой поправлял оторванный у самой шеи воротник сюртука. Каким-то чудом пуля Соболинского его не задела. Но выстрел был очень опасный. Увидев, что граф не упал и крови на нем нет, Серж побледнел, что наступил его смертный миг.

– Mon Dieu! – сказал он одними губами, изо всех сил стараясь держаться хладнокровно. И это ему удалось. Он вдруг улыбнулся и поднял синие глаза к небу.

– Сереженька, – зарыдала Шурочка, которая поняла все. – Господи, Сережа! Что же это, а? Да что же это?

Она хотела бежать туда, к ним, но ноги ее не слушались. Хотела кричать, но голоса не было. Вчера она с ним попрощалась. Но она не знала, что это будет так. Что это будет так страшно!

– Quelle chance! – с торжеством воскликнул граф Ланин. Потом с интересом спросил: – Вы боитесь умирать?

– Va au diable! – закричал Серж. – Стреляйте! Да стреляйте же, черт вас возьми! Я готов!

– A! – сказал граф. – Я и сам теперь вижу, что вы готовы! – И громко крикнул: – A la barriиère!

Они опять пошли друг другу навстречу. Теперь Серж был абсолютно спокоен, он шел умирать и делал это с достоинством. Молился ли он мысленно в этот момент? Прощался ли с ней или с кем-нибудь другим? Быть может, он вспомнил свою мать? Первую женщину? Она не знала. Но он и в самом деле был готов к смерти. Шурочка увидела, как граф хладнокровно дождался, когда Серж дойдет до самого барьера, и только тогда выстрелил в него почти в упор, с десяти шагов. Вот это уже действительно было убийство, но никто не мог ничего возразить. Все было по правилам. Согласно кодексу чести. Она увидела, как Серж упал весь в крови. К нему тотчас бросились и доктор, и секунданты, а граф Ланин, опуская пистолет, сказал:

– Maintenant je suis satisfait сomplètement.

«Вот теперь я полностью удовлетворен», – машинально перевела она фразу, сказанную по-французски. Дальше все было, как во сне. Она была уверена только в одном: Серж мертв. Пуля попала ему в грудь. Весь сюртук его был в крови, он не двигался. Его понесли в двухместный экипаж, предусмотрительно взятый графом Ланиным на место дуэли. Для него самого слуга держал оседланную лошадь. Сержа отнесли в карету с графскими гербами, туда же сел доктор, и карета тотчас уехала. К графу подошли секунданты. Короткие переговоры были на французском, Шурочка почти ничего не поняла. Она была словно в тумане. Понимала только одно: надо ехать. Должно быть, отсюда его сиятельство поедет к ней. Надо прибыть в имение первой. Она не хотела, чтобы он знал, что она была здесь и все видела.

Шурочка собрала все свои последние силы и вскочила на лошадь. Каким-то чудом она доехала до дома. Бросила поводья конюху и, шатаясь как пьяная, побрела в дом. Хорошо, что никто не попался ей навстречу.

«Плакать нельзя, – сказала она себе. – Ты сама это сделала. Ты его убила. Цыганка нагадала. Женщина, которую он встретил в лесу, его и погубила. Не время плакать. Потом. Всю свою жизнь ты будешь его оплакивать, но только не сейчас. Собери все свои силы. Сереженька, прости меня! Господи, да как же я тебя, оказывается, люблю!»

Она не знала, сколько прошло времени, когда услышала шум подъехавшего экипажа. Шурочка подумала, что приехал граф Ланин и, словно в бреду, подошла к окну. И тут она увидела Владимира Лежечева, который стремительно шел от ворот к их дому. Но эта маленькая победа не принесла ей удовлетворения.

Прошло какое-то время, она опять не поняла, сколько, и в ее дверь постучали. Это была взволнованная Жюли.

– Сашенька, открой!

– Не заперто, заходи, – мертвым голосом сказала она. И вспомнила, что и в самом деле забыла запереть дверь. Да не все ли теперь равно?

Вошла Жюли и бросилась ей на шею:

– Сашенька, милая, – сестра принялась осыпать ее поцелуями, – я не знаю, что мне делать…

– Что случилось? – все тем же мертвым голосом спросила она.

– Владимир приехал. Он… Он сделал мне предложение! Ах, я не знаю, что делать! Что ему ответить? Отец, разумеется, согласен. Но я ничего не сказала, ни да, ни нет. И если ты сейчас скажешь мне, что я не должна… – Сестра разрыдалась.

Шурочка посмотрела на ее заплаканное лицо и подумала: «Вот кто достоин счастья! По-настоящему достоин! Некрасивая, но такая милая и добрая Жюли! С ее огромным сердцем! Пусть хоть кто-то будет счастлив!»

– Успокойся, – сказала она. – Я уезжаю с графом.

– Как? Куда уезжаешь? – Жюли даже плакать перестала, так она удивилась.

– В Петербург, должно быть. Или за границу. Да не все ли равно? Иди к нему. Скажи ему – «да». Я рада за тебя. За вас. Я хотела бы, чтобы это случилось. Я и в самом деле так хотела. Иди к нему. А обо мне более не беспокойся.

Жюли послушалась и ушла. Шурочка выждала какое-то время, потом собралась с силами и тоже спустилась вниз. Они все были в гостиной – отец, Жюли, сестры и Владимир Лежечев. Он старался на Шурочку не смотреть, она тоже не искала его взгляда. Василий Игнатьевич, чрезвычайно взволнованный, все повторял:

– Как это неожиданно, неожиданно. Да-с, неожиданно!

– Я понимаю, что не вовремя приехал со своим предложением, – холодно сказал ему Владимир. – У вас в доме траур. Но я слышал о намерениях Юлии Васильевны удалиться в монастырь.

– Какой монастырь! – замахал руками помещик Иванцов. – Замуж! Замуж!

– Отец! – одернула его Жюли. И тихо сказала, обращаясь к Лежечеву: – У меня и в самом деле были такие намерения. Я собиралась заняться этим неотложно, завтра же.

Лежечев подошел и почтительно склонился к ее руке:

– Юлия Васильевна, я уважаю любое ваше решение. Если вы передумали и готовы принять мое предложение, то я буду безмерно счастлив.

Жюли вспыхнула.

– Ну конечно же готова! – закричал Иванцов. – Разве не видно, что готова!

– Отец! Свадьбу придется отложить.

– Э! – расцвел Иванцов. – Раз о свадьбе заговорила, значит, согласна!

Жюли покраснела. Добившись, чего хотел, Лежечев вскоре уехал. Он так и не сказал Шурочке ни слова. Не успел он отъехать от дома, как во дворе у Иванцовых вновь появился визитер. В карете с гербами приехал граф Ланин. Шурочка поняла, что это по ее душу.

Граф вошел в дом, безразлично поздоровался со всеми и сказал Василию Игнатьевичу, что хотел бы поговорить наедине с его младшей дочерью. Их тут же оставили одних. Граф почтительно прикоснулся губами к ледяной Шурочкиной руке, потом посмотрел ей прямо в глаза и тихо сказал:

– Вас, должно быть, расстроит это известие. Кажется, я только что убил господина Соболинского.

– Да-да… Это хорошо… – Она говорила это не ему, и даже не себе. Просто потому, что надо было что-то сказать. Какие-то слова, которые теперь уже не значили ничего. Его больше не было.

– Хорошо? – удивленно переспросил граф. – Мне казалось всегда, что вы сильно любили его. Я думал, что вы сейчас будете рыдать, быть может, упадете в обморок. Вы – необыкновенная женщина!

Шурочка молчала.

– Угодно вам сегодня же ехать со мной?

– Как? Сейчас? Сию минуту? – вздрогнула она. Ей хотелось бы с ним попрощаться.

– Мне нечего больше делать в этих краях. Да и вам, кажется, тоже. Вам надо поскорее обо всем этом забыть. Поверьте мне: время лучший лекарь. Так угодно?

– Да, я готова. Куда мы едем?

– Вам не все ли равно? – усмехнулся граф. Кажется, он все понял.

Как бы ни пыталась она скрыть свои чувства, все было на ее лице, в ее глазах. Ее первая любовь умерла, но в то же время осталась с нею навсегда. Если бы это было по-другому, если бы не было этого убийства, она со временем забыла бы Сержа. Но теперь его призрак все время будет ее преследовать. Они оба это понимали.

– Идите к себе, Александра Васильевна, – сказал граф. – Мне надо поговорить с вашим отцом. Это не займет много времени.

Появился Василий Игнатьевич, от чрезвычайного волнения враз протрезвевший.

– Присядьте, – сказал ему граф, словно бы это он был здесь хозяином.

Шурочка вышла из гостиной, оставив их вдвоем. «Смогу ли я ему это простить? – подумала она. – Он отныне будет спокоен, не опасаясь более за свою дворянскую честь. Но я? Что будет со мной?» Она начала медленно подниматься по лестнице.

– Барышня! – кинулась к ней горничная Варька.

– Что такое? – устало спросила она. – Что еще?

– Барышня, вас спрашивают!

– Кто?

– Дворовая девка пришла из усадьбы Соболинских. Впустить?

– Какая еще девка? – удивилась Шурочка.

– Так не впускать? – обрадовалась Варька.

– Впусти, конечно!

Из усадьбы Соболинских! Шурочка заволновалась. Ей принесли весточку! А вдруг он жив? Она замерла на лестнице. Вошла девка, в домотканом сарафане, босая, но лицо ее было чистым и необыкновенно красивым, русая коса в руку толщиной, огромные голубые глазищи. Несомненно, у нее было какое-то важное известие.

– Идем со мной, – велела Шурочка.

Они поднялись наверх. Девка вошла в ее комнату и стала с интересом оглядываться.

– Ну? – требовательно спросила Шурочка. Она ожидала письма.

– Велели передать.

– Ну, так давай! – в нетерпении сказала она девке.

Та полезла за пазуху и вытащила оттуда обитый бархатом футляр. Увидев его, Шурочка невольно вздрогнула.

– Вот. Барин велел передать.

– Какой барин?

– Сергей Михайлович. Мой барин.

Шурочка покачала головой. В футляре наверняка алмаз! Доверить целое состояние дворовой девке! Но потом она поняла: лучшего помощника Сержу не найти. Как она сейчас сказала! Мой барин! В огромных голубых глазах обожание и безмерная тоска.

– Что с ним? – спросила она, сжимая в руке футляр.

– Живой, – коротко ответила девка. – Плох только очень. В грудя ему пуля попала. В горячке он. Все вас кличет. «Александрин, Александрин…» Чудно!

Она заметалась.

– Вы, барышня, сейчас к нему не ходите, – сурово сказала девка. – Без памяти он.

– А как же это? – сказала она, имея в виду футляр.

– Давеча очнулся, как доктор его смотрел, так первым делом мне приказал: возьми в кабинете на моем столе черную коробочку да снеси ее барышне Александрин. Помираю я. Вот ей, мол, от меня. Пусть помнит.

– Серж умирает?! – Шурочка вздрогнула.

– Да вы, барышня, сильно-то не убивайтесь. Лекаря мы тотчас отослали. Бабка у нас на деревне есть. Знахарка, травница. Эта выходит, – уверенно сказала девка.

Шурочка ей не поверила. Серж еще жив! Но если он отослал ей алмаз, значит, не надеется, что выживет. Иначе бы он с камнем не расстался.

– А письма разве барин не передал? Письма для меня?

– Никак нет, барышня. Вчера писали весь вечер. Но давеча, как в память ненадолго пришли, так тотчас велели все сжечь.

– Отчего же сжечь?

– Почем я знаю? Только я все делаю, как барин велит.

Девка уставилась на нее, беззастенчиво разглядывая.

– Ступай, – сказала ей Шурочка.

– Барышня, отчего ж мой барин вас так любит? – спросила вдруг девка. – Не шибко вы меня краше! Платьице на вас только господское да руки белые. Так ведь не любите вы его! Нет, не любите!

– Много ты понимаешь! – вспыхнула она.

– А тут и понимать не надо, коли из-за вас он теперь помирает. Я б эту пулю в себя приняла, вот как я его люблю!

– Ступай, – повторила она.

Девка тут же исчезла, а Шурочка открыла футляр. Наконец-то! Огромная, сверкающая капля лежала в ее руке. Шурочка поднесла алмаз к окну, поближе к свету. Он тут же вспыхнул и заиграл, заискрилcя. Какое-то время Шурочка не могла оторвать от него глаз, потом опомнилась и захлопнула футляр.

– Довольно! – сказала она.

Кровь пролилась, но история продолжается. Он успокоится на время, но что будет дальше? Надо его надежно спрятать. И тут в ее дверь постучали:

– Барышня, господа вас кличут! Просили в гостевую!

Она спрятала футляр на груди и спустилась вниз. В гостиной ее ждали граф и взволнованный Василий Игнатьевич.

– Что ж тут поделаешь? – неопределенно сказал он. – Коли бы не вы, ваше сиятельство, так ни за что не позволил бы. Не по-людски это. Но что ж тут поделаешь?

Помещик Иванцов притворно вздохнул.

– Александра Васильевна, – слегка поклонился ей граф. – Не угодно ли пройти в мой экипаж? Если вы хотите взять из дома какие-то вещи…

– Вещи? – Она вздрогнула. – Нет, нет! Все, что надо, со мной!

Не прощаясь ни с кем, она вышла на крыльцо. Потом все-таки обернулась. На веранду вышли сестры – Мари, Софи и Жюли. Жюли! Шурочка попыталась поймать ее взгляд. Жюли заметила это, подняла правую руку и несколько раз ее перекрестила. Старшие сестры молча смотрели, как младшая садится в карету с графским гербом.

– Прощай, Юленька! – крикнула она. – Ты была здесь моим единственным другом! Как жаль, что мы больше не увидимся!

– Как знать, Сашенька, – задумчиво сказала сестра. – Пути Господни неисповедимы.

Едва карета уехала, как Софи, поджав и без того тонкие губы, сказала:

– Как же так, папенька? Что ж теперь, позор на всю нашу семью? Не венчанная уехала с графом, как девка какая-нибудь!

Мари поддержала ее, презрительно сказав по-французски что-то о дурном тоне, о том, что их теперь нигде не станут принимать.

– Молчать, сороки! – прикрикнул на них Василий Игнатьевич. – Не вашего ума это дело! Сашка теперь важной дамой станет в Петербурге!

– Ох уж и важной! – фыркнула Софи.

– Их сиятельство жениться на ней собрался.

– Жениться? – переглянулись сестры. Жюли победно улыбнулась.

– Вот, поди же ты пойми их, богатых-то! – развел руками помещик Иванцов. – И за что отродью такое счастье? Однако же дело сделано! Три дочки пристроены, ты подумай! В одно лето три свадьбы! Сашка теперь в Петербурге будет блистать, Софья станет офицершей Осинкиной, а Юлия госпожой Лежечевой. Владимир Никитич оставляет Иванцовку за мной. Мария останется на хозяйстве, вместо маменьки. Спасибо тебе, Господи! Вот все и устроилось! – с чувством сказал Василий Игнатьевич.

Обиженная Софи фыркнула. Еще вчера она смотрела на сестер победительницей, а сегодня оказалась в самом хвосте. Сестры-то, каких женихов отхватили! Теперь ее предстоящая свадьба меркла в сравнении с ожидающимся бракосочетанием Жюли, что уж говорить об Александре! Хотя, как знать? Женятся не так. Не увозят из дома в тот же день, в своем экипаже, не венчанной.

Но батюшка прав: у богатых свои причуды.

Эпилог

Шурочка молчала, неотрывно глядя в окно. По небу низко ходили тучи, и теперь уж точно собиралась гроза. Первые редкие капли, упавшие на землю, только прибили пыль, а все ожидали ливня. Она смотрела в окно на небо, на степь, но перед глазами ее была одна и та же картина: Серж Соболинский в красном от крови сюртуке, неподвижно лежащий на траве. Алмаз, казалось, жег грудь через футляр и платье.

«Это пройдет, – убеждала она себя. – Не сейчас. После. Пройдет».

Человек, сидевший рядом с ней, тоже молчал. Прошло какое-то время.

– Что вам сказал Василий Игнатьевич? – равнодушно спросила Шурочка.

Граф, кажется, не удивился, что она не назвала помещика Иванцова отцом.

– Он открыл мне тайну вашего рождения, – также безразлично ответил он.

– Так вас не смущает мое происхождение? – невесело усмехнулась она. – А как же общество, которое терпит оригиналов, но не терпит бунтарей? Как же сословные предрассудки?

– Мне теперь это безразлично. Но поговорим об этом после. Мы приехали, Александра Васильевна. – Она словно очнулась, увидев чугунные ворота. Как? Они вернулись в имение графа Ланина? Зачем?

– Зайдемте в дом, вам надо переодеться, – сказал тот.

Она даже не спросила, к чему все это? Зачем переодеваться? И во что? Молча прошла в дом, где ее встретили две горничные. Шурочку провели в просторную комнату, обставленную с азиатской роскошью, бережно усадили перед огромным зеркалом. Все те же горничные принялись ловко убирать ее волосы, закалывая их бриллиантовыми шпильками.

– Вам нравится, барышня? – спросила та, что постарше.

– Нравится? – Она посмотрела в зеркало на свое лицо, показавшееся вдруг чужим.

Шурочка все еще пребывала в оцепенении, которое нашло на нее после того, как граф выстрелил в Сержа, и тот упал, заливаясь кровью. Казалось, что больше уже она никогда не будет улыбаться, говорить открыто и весело. Шурочка заперла свое сердце на ключ, а ключ этот спрятала на дно бархатного футляра.

И тут она заметила платье. Его принесли, пока горничные ее причесывали. От неожиданности она вздрогнула. Это было свадебное платье! Так вот оно что! Ее готовят к венчанию! И это после всего того, что она натворила! Она ведь рассказала графу все без утайки, и даже после этого Алексей Николаевич решил на ней жениться! А Лежечев испугался. Испугался даже принять ее, поселить у себя тайной женой. Выходит, чем значительней человек, тем меньше у него предрассудков? Молвы и осуждения боятся слабые. Сильные же заставляют всех принять свое решение, как единственно правильное. И она его тоже приняла.

– Да, мне нравится!

Тогда одна из девушек поднесла шкатулку, которую Шурочка тотчас узнала. В ней лежали драгоценности покойной жены графа, Лизы, отсюда Алексей Николаевич выбирал украшения и для нее, когда Шурочка собиралась на именины к Соболинским, а потом на бал.

– Извольте, барышня, выбрать.

– Что именно?

– Их сиятельство распорядились, – угодливо сказала горничная. – Велели вам отдать. Все это теперь ваше. Извольте, барышня, выбрать украшения к платью. Вот жемчуга. – Чернобровая девушка потянула из шкатулки длинную нитку бус. – Бриллиантовая брошь… Серьги…

Шурочка кинула взгляд на платье, лишь после этого сказала:

– Покажите!

– Что показать, барышня?

– Платье!

Ей надо было, чтобы горничные отошли. Те тотчас послушались, обе кинулись к платью. Шурочка украдкой вынула из лифа футляр с алмазом и положила его на самое дно шкатулки.

– Смотрите, барышня! – Горничные подняли платье. Оно было тяжелым, старинным, сплошь расшито жемчугом и мелкими бриллиантами. – Красота-то какая! Не глядите, что не по моде! Зато какое богатство!

– Да, я вижу. Красивое, – кивнула она. Потом вынула из шкатулки колье с сапфиром, в котором была на именинах у Соболинской и такие же серьги. Подала колье чернобровой девушке: – Я надену вот это.

– У мадемуазель замечательный вкус! – защебетала та. Шурочка усмехнулась. Через какой-нибудь час все, что бы она ни делала, будут называть замечательным. И не только эта горничная. Все. Потому что через час она станет графиней, женой человека, про которого, понизив голос, говорят: «У него миллионы…»

Ей помогли облачиться в платье, ловкие пальчики вдели в уши серьги, застегнули на шее бриллиантовое колье.

– Ну все, кажись, – оглядев ее, довольно сказала чернобровая горничная. – Ай, какая красавица! Ай, сапфиры вам как к лицу! – И другой: – Передай их сиятельству, что невеста готова.

Вторая девушка тут же исчезла, а на лицо Шурочке опустили тонкую белую вуаль. Потом чернобровая горничная почтительно открыла перед ней дверь:

– Прошу, барышня. Их сиятельство вас ожидают. Я провожу вас в церковь.

Согласия ее никто не спрашивал. Она дала понять, что согласна на все вчера, когда приехала сюда, в этот дом, прямо от Лежечева. С того момента прошла, казалось, вечность. Сами обстоятельства ее замужества были необычны. Все условности, какие только имелись, были нарушены, все предрассудки отринуты. Ее жених был старше почти на тридцать лет, и чтобы жениться на ней, он только что стрелял в человека, которого она любила, и, похоже, убил его. Для собственного же спокойствия, как он вчера сказал. И она это приняла.

Шурочка прошла в церковь одна, сопровождаемая только девушкой, заботливо придерживающей подол длинного белого платья, чтобы не запачкалось. Но на пороге горничная ее оставила, и к алтарю Шурочка шла уже совершенно одна. Граф стоял там, одетый в простой черный фрак. Все было буднично и просто, не считая ее роскошного платья. Приходской священник, замявшись на мгновение, открыл Библию. Не было ни толпы гостей, ни хора певчих. Да и сама церковь была маленькой, домашней. Тем не менее свершающийся здесь обряд был законным. У самых дверей стояли несколько крестьян в своих лучших одеждах. Это были те, кто получил от графа вольную, но остался жить на его земле. Тут же была домашняя прислуга графа, лакеи и мажордом. У дверей стояла и чернобровая горничная.

– Господа, надеюсь, все вы уже поняли, что мы приступаем к торжественному обряду бракосочетания, – громко сказал граф. – Вы все являетесь свидетелями. Я беру эту женщину в жены, перед Богом и людьми. Александра Васильевна, вы имеете, что возразить?

Она отрицательно покачала головой, не проронив ни слова.

– Начинайте, – сказал священнику граф.

Священник облизал сухие губы и приступил к обряду. В руках у жениха и невесты горели, потрескивая, восковые свечи, пламя их колебалось, и Шурочка все время боялась, что одна из свечей погаснет. Но, слава богу, обошлось. Потом они с графом шли вкруг алтаря, и теперь уже она боялась, что споткнется. И тут обошлось. Вследствие всех этих переживаний, она не помнила, как сказала «да» и как граф надел ей на палец обручальное кольцо. Очнулась только, когда церемония уже закончилась, и губы их соприкоснулись без всякой страсти. После чего они рука об руку направились к выходу из церкви. Прислуга и крестьяне вышли вперед, и теперь все они низко кланялись ей, говоря при этом:

– Поздравляем, ваше сиятельство! С законным браком!

Она поняла, что эти слова обращены уже не к графу, а к ней. Это она «сиятельство». Законная жена. «Выходит, я теперь графиня», – подумала Шурочка. Случись это при других обстоятельствах, и не в этот день, она бы торжествовала. Сейчас она готова была заплакать. Теперь уже Шурочке казалось, что она совершила предательство.

Карета для них с мужем была уже готова, в другой экипаж уложены вещи графа. Они тотчас должны были ехать. Но куда? Она этого не знала. Шурочка переоделась спешно в то платье, в котором сюда приехала и опять стала прежней. Почти прежней, потому что на ее правой руке теперь сияло обручальное кольцо. Шкатулку с драгоценностями отнесли в карету. Прислуга и крестьяне прощались с ними долго, понимая, что господа теперь пожалуют сюда не скоро. Когда карета тронулась, она спросила у мужа:

– Алексей Николаевич, как же вы решились? Что скажет Государь?

Граф улыбнулся. Похоже, он почти отправился от потрясения, коим была для него дуэль. Впрочем, и накануне он был абсолютно спокоен.

– Пусть это вас не беспокоит, – сказал ей муж. – Я должен был бы, будучи человеком, состоящим в придворной службе, милостиво испросить разрешения на брак и не получил бы его. Но меня не страшит, ни гнев Государя, ни отставка. Я намерен тотчас уехать за границу. Побывав в провинции, я понял всю бесполезность наших прожектов и начинаний. Россия к этому еще не готова. Надо подождать еще лет десять. Это случится не при царе, который, взойдя на престол, первым делом повесил достойнейших дворян, а лучших сослал на каторгу. Возможно, при следующем. Вы понимаете, о чем я говорю. Только вы меня и понимаете. Паспорта наши вскоре будут готовы, а мы пока их подождем в имении под Петербургом. Здесь оставаться было бы неприятно для нас обоих. Надо позаботиться и о вашем гардеробе, вы ведь теперь графиня Ланина. Я вас уверяю, что ожидание надолго не затянется.

– А если нас не выпустят за границу?

– У меня достаточно влияния и денег, не беспокойтесь. Паспорта могут быть выписаны и на другое имя. Через некоторое время мы будем в Париже. Вам необходимо освоиться с новой ролью и совершенствоваться в языке, без которого вы будете в светском обществе чувствовать себя неловко.

– Но смогу ли я? – испугалась Шурочка.

– Я рядом с тобой, Саша. – Он пожал ее руку. – Даже если свет не примет нас здесь, в этой стране, мы найдем себе пристанище. Часть моих капиталов размещена за границей в иностранных банках. Сословные предрассудки сильны только в России, но есть страны, где их и не было никогда. Мы можем поехать, куда захотим. Тебе надо посмотреть мир, и я с удовольствием его для тебя открою. Это гораздо увлекательней, чем заниматься прожектерством на благо взяточникам и придворным проходимцам. Но что-то подсказывает мне, что мы вернемся. Не такое уж преступление жениться на девушке без состояния и знатных родственников.

– Ошибаетесь, – усмехнулась Шурочка. – Моя покойная мать – урожденная княжна Михайлова-Замойская!

На это он с иронией ответил:

– Подумать только! Ну, тогда мы вправе рассчитывать на прощение!

Шурочка улыбнулась против своей воли.

– Что же касается господина Соболинского… – вернулся к щекотливой теме граф.

– Боюсь, что Серж умирает, – ее голос против воли задрожал.

– Как? – удивился граф. – Разве я его не убил?

– Говорят, рана тяжелая, и он очень плох. Но пока еще жив.

– Кто говорит?

– Из усадьбы Соболинских прислали весточку, – уклончиво сказала она.

– Что ж, дьявол на его стороне. Вернее, с ним, – сказал муж, имея в виду алмаз. Она невольно вздрогнула и посмотрела на шкатулку с драгоценностями. – Всякое может случиться. Возможно, что господин Соболинский и выживет. Только мы уже будем далеко.

– Вы никогда не говорили, что так метко стреляете. И что вы – опытный дуэлянт.

– Ты еще многого обо мне не знаешь.

Он придвинулся ближе, и Шурочка невольно вспыхнула. Ведь она теперь замужем! Надо позволить себя обнять, а если он захочет ее поцеловать, надо ответить. Приятно, когда тебя называют «сиятельством», приятно, когда у твоего мужа так много денег, но хотелось бы, чтобы и сам он был тебе приятен. До сих пор она думала о нем только как о надежном друге. Он и в самом деле выручил ее из беды. Но ко всему остальному надо еще привыкать. Хорошо, что он так умен, что у него достаточно терпения и такта. И что он любит ее. Она же попробует его полюбить. Но должно пройти какое-то время…

Они уезжали все дальше и дальше от мест, где в это лето драма сменяла драму. Кипели человеческие страсти, разбивались сердца, и в конце концов пролилась кровь. Виновник всего этого был с ними в карете. Огромный алмаз с красивым названием «Сто солнц в капле света». Но об этом знала только она, а она собиралась хранить эту тайну. Что же касается крови…

Небеса сжалились наконец. После двух с половиной месяцев суши разразилась гроза. И теперь ливень стоял стеной, бурлили потоки воды, сметая на своем пути все. Теперь вода была здесь хозяйкой. Одна история закончилась, начиналась новая.