Текст книги "Бездна взывает к бездне"

– Что ж, господа, кажется, танцы?

И первым прошел в бальный зал. Остальные восприняли это как приглашение. Чиновники переглядывались: так что ж, он, оказывается, танцует? Это что, мода такая? В столицах и вельможи резвятся на балах? Надобно это перенять! И толпа хлынула туда, где уже играли музыканты. Все ожидали, кто же пойдет в первой паре? И губернатор, и граф были самыми важными и значительными персонами на этом празднике и имели равные чины третьего класса, но губернатор явно заискивал перед графом. Близость последнего ко двору и его огромное богатство вызывали трепет даже у всесильного властителя здешних мест. Губернатор всем своим видом показывал, что готов уступить.

И тут свершилось то, чего уж никто не ожидал. Граф Ланин твердой походкой направился к семейству Иванцовых и церемонно пригласил на танец их младшую дочь Александру. Она была на балу дебютанткой, и до сегодняшнего дня многие не знали ее в лицо. И вдруг такой успех! И такое внимание! Не по чину. Но именно они с графом и пошли в первой паре. Губернатор сделал вид, что ничего особенного не случилось, и пошел во второй с именинницей.

Тут же Серж Соболинский пригласил зардевшуюся Долли. За ними потянулись следующие пары, начался церемонный полонез, по традиции открывающий любой бал.

– Я не обманул ваши ожидания, Александра Васильевна? – с улыбкой спросил граф.

– Что вы, Алексей Николаевич! Я счастлива! Спасибо вам!

– Не забывайте, что я ваш друг, – сказал он серьезно.

Потом все для Шурочки смешалось: танцы захватили ее целиком. О чем можно думать, когда звучит такая музыка? Можно только танцевать! Церемонный полонез сменился вальсом, и тут уж началось настоящее веселье! Поначалу она стеснялась, но потом поняла, что все у нее получается, танцует она ловко, а главное, чувствует ритм. Ах, этот вальс! Неподражаемая близость, которая возникает только во время танца, еле заметное пожатие руки, объятия, которые могут быть не только почтительными, но и страстными…

Граф Ланин больше не танцевал. Открыв бал, он вместе с губернатором удалился в зал, где были накрыты карточные столы, и все вздохнули с облегчением. Все встало на свои места.

В конце концов она оказалась в объятиях Сержа. Ну, как она могла отказать ему в вальсе? Они закружились по залу. Танцевал Соболинский великолепно, Шурочка старалась не смотреть ему в лицо, чтобы не видеть этот обжигающий взгляд.

– Александрин, я без ума… – шепнул он. – Я хотел было от вас отказаться, не приезжать больше, чтобы не видеть вас, забыть все, что между нами было…

– Вы и не приезжали…

– Я в этом раскаиваюсь… Вы сейчас дивно, дивно хороши…

– Ах, молчите… молчите… – умоляла она.

Вальс не предусматривал никаких объяснений, таков был этикет, но ему не терпелось. Да и все приличия давно уже были нарушены. Шурочка понимала, что все на них смотрят. Неужели догадываются?

– Могу я надеяться, что во время мазурки?..

Она слегка нагнула голову. Придется танцевать с ним еще и мазурку! И там уж он не упустит возможности наговорить ей такого, что она опять потеряет голову. Его голос словно зачаровывает. Безразлично, что именно он говорит, лишь бы говорил.

Они с Соболинским были самой красивой парой. Он – в темно-синем фраке, она – в бледно-голубом платье, оба стройные и синеглазые, только у Шурочки золотые локоны, а у Сержа черные кудри. Все на них смотрели и перешептывались. Шурочке казалось, что все уже догадываются об их отношениях. Серж ее компрометирует, и делает это намеренно.

– Долли, – сказала она одними губами. – Пригласи Долли.

Он наконец посадил ее, отвесив изящный поклон. Тут же к Шурочке подлетел армейский офицер, ангажируя на танец, и она закружилась в вальсе уже с ним. К ее огромному удовольствию, Лежечев пригласил зардевшуюся Жюли. Серж послушался ее и танцевал с Долли. Вечер, который еще недавно казался Шурочке безнадежно испорченным, был теперь для нее таким счастливым! Как быстро она его простила! Нет, это не она. Это вальс…

Но вальс закончился. Мазурка грянула, и по танцевальной зале прошло движение. Не дожидаясь, когда все решится помимо нее, Шурочка подхватила под руки Жюли и Долли и подвела их к Лежечеву, давая понять, что танцевать мазурку собирается не с ним. Он бросил на нее отчаянный взгляд и выбрал Жюли. Потом Евдокия Павловна с лукавой усмешкой подвела Шурочку и ее сестру Долли к Соболинскому. К ее огромному разочарованию, Серж поклонился младшей сестре. Теперь, когда он пошел с Шурочкой в мазурке, все уже начали сплетничать. Шурочка поймала взгляд Лежечева. Да, это было предательство! Но ей уже было все равно. Они с Соболинским получили наконец возможность объясниться.

– Я хочу видеть вас завтра утром, Александрин. На прежнем месте.

– Я каждый день ждала вас там…

Он отошел от Шурочки, вынужденный прерваться для того, чтобы сделать фигуру. На него косились, потому что здесь, в провинции, мазурку танцевали по старинке: легко и бравурно, щелкая каблуками и высоко подпрыгивая. Движения же Сержа были намеренно томные, ленивые, и, казалось, он был чрезвычайно обременен необходимостью их выполнять. Трудно было представить себе, что его рука может удержать повод во время бешеной скачки или тяжелый дуэльный пистолет на весу. Но Шурочка знала, какие они на самом деле сильные, его руки! В критический момент его взгляд, так же как и тело, становится стальным. Дамы, похоже, находили его танец оригинальным и чрезвычайно интересным. Когда он снова оказался подле нее, Шурочка повторила:

– Я ждала тебя каждый день.

– Я не мог приехать…

Их напряженное объяснение все время прерывалось паузами: две-три фразы и фигуры танца, когда оба делали что-то обязательное, что мало их волновало.

– Только не говори, что ты был так болен, что не мог приехать.

– Я был совершенно здоров…

В воздухе повисла пауза, после которой он произнес:

– Я был озабочен своими мыслями, тем, что я – подлец, что так с тобой поступил…

– А теперь тебя уже это не волнует?

– Мне все равно. Глядя на тебя, я забываю обо всем…

– …и даже не мог написать? Хотя бы о том, что ты меня бросил!

– Я и в самом деле был готов уехать.

– И?

– …умоляю тебя, приезжай. Я не могу без тебя жить…

Шурочка едва не заплакала. Ну вот, все сначала! Лучше бы он и в самом деле уехал! Почему он так переменился? Потому что она самая заметная молодая особа на этом балу и все на нее смотрят? Спасибо бриллиантам графа! Граф!

Она вдруг увидела его в дверях бального зала. Алексей Николаевич стоял и смотрел на них с Соболинским. Выражение его лица показалось ей странным.

– Ты знаком с графом Ланиным? – спросила она во время следующей фигуры.

– Ты имеешь в виду чучело в отвратительном фраке, напоминающем вицмундир? Которое стоит в дверях и смотрит на нас?

– Не смей! Он – благороднейший, добрейший человек!

– Вот как? – неприятно усмехнулся Серж. – Когда ты успела так коротко его узнать?

– Ты что, ревнуешь?

– К нему? Он же придворный. Что может быть отвратительнее и скучнее?

Шурочка не верила в то, что Серж так презирает светское общество. Все это было позерством: и ленивые движения, и томность, и ненависть к мундирам и чинам. Почему Соболинский не хочет служить? Обременять себя не хочет?

– Мы с графом встречались, – нехотя сказал он.

– У графини Б*?

Он неприятно усмехнулся.

– Сережа? Что происходит?

Это была кульминация мазурки, и она на миг очутилась в его объятиях. И свидание, которого он добивался, было тут же обещано. Серж, добившись своего, исчез из зала и не стал принимать участие в котильоне. Шурочка подумала, что Соболинский пошел играть в карты. Граф Ланин тоже удалился.

Котильон был одним из заключительных танцев. Общество к тому времени становилось настолько непринужденным и веселым, что он превращался в игру. Чего только не придумывали во время котильона здесь, в провинции! С веселыми шутками делали крест и сходились на круг, сажали даму и подводили к ней кавалеров, дабы избрала, с кем захочет танцевать, становились перед нею на колена, делали фигуры с шутками и подаванием карт и сделанных из платков узелков. Шурочка сразу же попала в центр этого водоворота и включилась в веселую игру. Она выбрала Лежечева и, наконец, услышала все те гневные слова, что он для нее приготовил:

– Александрин, ваше поведение…

– Я веселюсь на балу.

– Он весь вечер был рядом с вами, в то время как я…

– Весь вечер были с Жюли.

– Вы решительно не хотите никаких объяснений.

– Я хочу танцевать. Поговорим об этом после. А лучше… напишите мне!

Шурочка засмеялась и сделала вид, что ей безумно весело, только и всего-то. Это был необыкновенно счастливый для нее день! На время можно забыть обо всем. Впрочем, нет, невозможно забыть о свидании, которое она обещала. Да могло ли быть иначе? Все дамы только и говорят, что о Соболинском: как он хорош собой, как модно танцует и как изящно держит свой лорнет. Пусть это вызов провинциальному обществу, но что ему до этого, если высший свет обеих столиц принимает Сержа таким, каков он есть, мирясь с его наглостью и шокирующим поведением? На это теперь мода, как и на большую карточную игру. В провинции, конечно, не понять, как за один только вечер спускаются целые состояния, но отчего же не глянуть на людей, которые на этакое способны?

Впрочем, в этот вечер карточная игра была спокойной. Играли преимущественно в вист, хотя азартные армейские офицеры пытались оживить атмосферу непременным штосом и махом сорвать тысячный банк. Но почтенная публика хранила сдержанное молчание, играли по маленькой, изредка перебрасываясь словами, имеющими отношение только к игре. Граф Ланин сидел теперь за карточным столом вместе с губернатором и следующими по чину важными господами. Он был рассеян, часто играл не в масть и все время прислушивался к шуму за соседним столом, где понтировали офицеры и присоединившийся к ним Соболинский.

Она, заглянув на миг в карточный зал, где все танцы просидел и папенька, отметила, что Серж опять увлекся игрой. Лицо его враз подурнело, сделалось нервным и злым, поскольку он опять проигрывал, а взгляд блестящим, словно бы больным, под глазами проступили глубокие тени. Шурочка отпрянула, потому что не хотела видеть его таким.

«А что такое огромные долги?» – подумала она, невольно дотронувшись до бриллиантового колье на шее. Неделю назад она узнала, что такое огромное богатство, побывав в усадьбе у графа. Сержу нельзя играть в карты. Он себя не контролирует, едва берет их в руки. Подумав это, Шурочка ужаснулась. Бедный Серж! Ему придется жениться на наследнице миллионов! Но где ее найти? Уж, конечно, не в провинции, среди представительниц местной знати.

И тут же ее словно обжег шепот Долли:

– Ненавижу тебя, ненавижу! Он должен был танцевать мазурку со мной!

Глупышка Долли, похоже, была влюблена. И в кого! Этот дьявол с лазоревым взглядом обольстил ее за два только танца, шепнув пару пошлых комплиментов! И вот уже сестра похожа на разъяренную кошку.

– Он должен был танцевать мазурку со мной!

Но уже настал момент, когда дальние соседи стали потихоньку разъезжаться. Евдокия Павловна подошла к своим дочерям со словами:

– Не пора ли и нам? Где ж Василий Игнатьевич? Опять эти карты! Надеюсь, что он был благоразумен!

Жюли все искала глазами Лежечева, Софи – какого-то поручика, который танцевал с ней чаще других, но бледная и скучная Мари, обделенная вниманием кавалеров, поправила прическу и надменно сказала по-французски:

– Давно пора! Здесь невыносимо скучно!

Шурочка вздохнула. Ну вот и кончился праздник! Сестры Иванцовы потянулись вслед за Евдокией Павловной к хозяйке дома, прощаться. Федосья Ивановна, ласково улыбнувшись Шурочке, сказала:

– Право жаль, что дела ваши так расстроены, Евдокия Павловна. Право жаль… Александрин и Серж прекрасная пара! Оба они так хороши собой! Но не судьба. Право, жаль.

Евдокия Павловна что-то ответила негромко и по-французски, в ее голосе была досада. Федосья Ивановна была слишком уж бесцеремонна и откровенна.

По дороге Шурочка задремала под мерный стук колес. Только сейчас она поняла, как устала. Ей снились танцы, граф в простом черном фраке и щеголь Серж. Они напряженно выясняли отношения. Шурочка вздрогнула во сне. Было что-то, чего она не понимала. Они оба что-то недоговаривают. И как на них с Сержем смотрел граф! С чувством глубокого удовлетворения, словно случилось то, чего он ожидал и к чему все время ее подталкивал. Тогда зачем же граф Ланин обещал ей свою защиту?

А в его доме, в кабинете, под замком, дожидался своего часа огромный алмаз. Он уже, кажется, заскучал и готов был переменить хозяина.

Глава 6

Проснулась она рано. И сразу вспомнила бал, объяснение во время мазурки и обещанное свидание. Она ведь хотела его наказать, и поначалу это получалось. Но как недолго! И вот она уже летит как на крыльях в сосновый бор и слышит издалека, как, почуяв Воронка, ржет на опушке его белый жеребец. Он там! Он ее ждет!

– Наконец-то!

Едва она появилась, Серж кинулся к ней. Она поняла: скучал. Кто кому не в силах сопротивляться? Конечно, он не может на ней жениться, но и забыть ее, похоже, не смог. С какой страстью он на нее смотрит! Эти глаза сейчас не лгут. И эти руки… Губы…

– Александрин… Я мучился всю неделю…

Она не верила в эти муки, хотя его лицо и в самом деле было несчастным. Должно быть, вчера вечером он много проиграл в карты. Она спрыгнула с лошади.

– Наконец-то!

Его поцелуи были страстными, он и в самом деле скучал. На какое-то время они забыли обо всем. Вчера все это видели: они просто созданы друг для друга. Но препятствия, которые стоят между ними, непреодолимы. Она ласкала его, чувствуя, что поцелуи эти отравлены, и завтра он, скорее всего, опять ее бросит. Добившись своего, исчезнет, а ей придется опять искать в себе силы, чтобы забыть, не звать, ничего не просить…

– Ты просто необыкновенна…

– Что ж ты наделал! – воскликнула она, увидев на тонком запястье синяки. В порыве страсти он сильно сжал ее руку, а пальцы у него были, словно из железа. И вот на ее нежной коже остались следы. Это непременно заметят. Сказать, что упала с лошади? Хорошенькое объяснение! Да кто ж ему поверит!

– Я скучал по тебе, – лениво протянул Серж, растянувшись на мягкой зеленой траве. Насытившись, он успокоился совершенно и теперь опять играл роль сибарита.

– Я не могу тебе сопротивляться. Но ты, по крайней мере, мог бы меня поберечь?

– Мог бы.

– Ты мог бы хотя бы сказать, что любишь меня?

– Мог бы.

– Вчера ты это сказал.

– Вчера я думал, что ты мне откажешь в свидании.

Он был невыносим! Но что толку злиться? Как будто это для нее открытие! Она сдалась.

– Извини, Сережа, меня подвела память. Ты не говорил вчера, что любишь меня. Ты говорил, что не можешь без меня жить, а это не одно и то же. К тому же ты не уточнял сколько.

– Что – сколько? – Серж приподнялся на локте.

– Сколько ты не сможешь без меня жить. День, два, неделю… Не думаю, что больше. Одного свидания довольно, чтобы вернуть тебе покой и сон?

Он рассмеялся:

– Ты лучшая из женщин! Я разве не сказал вчера, что люблю тебя? Так вот: я тебя люблю.

– Чем мне ответить? Что еще у меня осталось?

– Не надо хмуриться, Александрин, – весело сказал он. – Бери пример с меня. Ты, верно, знаешь, что у меня большие долги… Что там большие. Огромные! Я вчера опять проиграл в карты несколько тысяч. Ну, не повезло. Впрочем, это пустяки.

– Как это пустяки? – ахнула она. – А сколько же ты должен?

– Эти несколько тысяч ничего не меняют в моем положении, – беспечно сказал Серж. – Мне нужны миллионы. И только лишь выгодный брак меня спасет…

– Где же ты сыщешь такую невесту?

– В Москве и в Петербурге довольно богатых перезрелых девиц… А я нынче в большой моде… Хочу сделать тебе комплимент: вчера ты была самой красивой дамой на балу. Ты блистала бы и в Петербурге, клянусь! В таких-то бриллиантах! Кстати, откуда они? – вкрадчиво спросил Серж.

– Граф мне одолжил.

– Граф? – Он стал вдруг серьезен. – А с какой стати он тебе покровительствует? Ты что, его любовница?

Что-то такое было в его голосе, что она с опаской отодвинулась и потерла запястье, где были синяки от его пальцев.

– Алексей Николаевич – мой друг. Мы много разговариваем о литературе, об искусстве, о Петербурге и Париже, о нравах высшего общества…

– Ты что, у него бываешь? И часто?

– Каждое утро. Я беру книги в его библиотеке. Но я не его любовница.

– Однако же он одалживает тебе на вечер бриллиантовое колье немыслимой стоимости! Или это подарок? – хищно улыбнулся Серж.

– Нет, я бы ни за что не взяла!

– А он предлагал?

– Мне не нравится этот разговор!

– Мне нравится. Я хочу, чтобы ты знала: я делю своих женщин только с мужьями. И если он твой любовник…

– Что ты сделаешь?

– Увидишь. Может, он и алмаз тебе показывал? – как бы невзначай спросил Серж.

– Что ты знаешь про алмаз? – насторожилась Шурочка.

– Так ты видела его?

В ответ она еле заметно кивнула.

– Я всегда думал, что это всего лишь легенда. Таким камнем нельзя владеть тайно. Неужели же он так огромен? – жадно спросил Серж.

– Он прекрасен! «Сто солнц в капле света»! И в самом деле – сто! Ах, Сережа, какая же это красота! Я держала его в руках!

– Граф возит алмаз с собой?

– Да, всегда. Он сейчас лежит в сейфе, в его кабинете.

– Однако же вы с их сиятельством настолько близки…

– Мне же надо вернуть ему колье! – спохватилась она.

– Не возвращай.

– Что ты? Как можно!

– Я думаю, он этому только обрадуется.

– Но это означает, что я буду ему должна! Чем же мне расплачиваться?

Серж усмехнулся и выразительно посмотрел на ее грудь. Захотелось отвесить ему пощечину.

– Ты же сказал, что делишь своих любовниц только с мужьями, – зло напомнила она.

– Я могу с ним поменяться. Он отдаст мне алмаз, а я ему – любовницу. Это выгодная сделка.

– Ну, знаешь! – Она вскочила.

Серж тоже поднялся.

– Разумеется, я пошутил, – серьезно сказал он.

– Скажи, для тебя есть что-нибудь святое?

– Кто бы это говорил, – издевательски ответил он. – Давай принимать друг друга такими, какие мы есть, дорогая. А мы с тобой, право, друг друга стоим.

Она молча оседлала лошадь. А ведь он прав! Но она не предмет для торга, и никогда им не станет. Даже во имя любви. Он прав и в другом: они друг друга стоят. Пусть поищет беззащитную овечку! А она за себя постоять умеет!

– Когда мы увидимся, Александрин? – спросил Серж, задержав ее лошадь. – Тпру-у… Спокойно, спокойно… Завтра?

– Не знаю.

– Полно, – прищурился он. – Разве я так уж плох, как любовник?

– Черти бы тебя взяли!

– Где ваши манеры, барышня? Дамам не пристало так ругаться!

– Хорошо. Завтра. Здесь же. И если ты опять вздумаешь не прийти… Я тебя застрелю, слышишь?

Он засмеялся и отпустил повод ее жеребца.

– Пошел!

…Похолодало, чему она несказанно обрадовалась. Можно надеть платье с длинными рукавами или накинуть на плечи шаль, спрятав под ней синяки на запястье. Пристально глянув на нее, Евдокия Павловна спросила:

– Ты, часом, не больна, душа моя? Бледна, под глазами круги.

– Это после вчерашнего бала. Я так устала, – отмахнулась она.

– Вчера граф Ланин оказал тебе большую честь.

– Один лишь танец, маменька.

– Однако граф недурно танцует. Он еще молод, полон сил.

– Я не понимаю, о чем вы?

– Эти знаки внимания… Покровительство… – по-французски сказала Евдокия Павловна. – Все это наводит на определенные мысли.

– Маменька, перестаньте! Граф – мой друг. Кстати, мне надо вернуть ему колье.

– Что ж, поезжай, душа моя, – вздохнула Евдокия Павловна. – Кланяйся его сиятельству.

Она поспешила уйти. Как ни странно, сегодня ей вовсе не хотелось ехать в графскую усадьбу, но надо вернуть ему драгоценности. А то граф подумает, что она не держит слова.

Ворота были открыты, словно в усадьбе кого-то ждали. К Шурочке тут же кинулся конюх, принять лошадь, с поклоном поспешил лакей:

– Доброе утро, барышня.

Копошащиеся в парке дворовые оторвались от своих дел и тоже поклонились до земли. К ее частым визитам в усадьбу уже привыкли и знали, что граф с Шурочкой ласков.

– Могу я видеть Алексея Николаевича?

– Пожалуйте, барышня. Их сиятельству немедля доложат.

Граф принял ее на веранде. Он знал, что Шурочка ее уже полюбила. В доме ей и впрямь было неуютно, внутренние покои утопали в роскоши. Здесь же было попроще, к тому же чудесный вид из окна на парк, на ровные дорожки, цветущие клумбы. И хотя сегодня накрапывал дождь, она все равно предпочла бы веранду. Граф словно угадал ее мысли.

Подали чай. Шурочка достала из книги бриллиантовое колье и положила его на стол:

– Я вам так благодарна, Алексей Николаевич! Я обязана вам своим вчерашним успехом на балу.

– Ну, этим вы обязаны своей молодости и красоте, Александра Васильевна, – улыбнулся граф.

До колье он даже не дотронулся. Оно лежало на столе, и когда из-под скорлупы облаков наконец проклюнулся солнечный луч, бриллианты вспыхнули и заиграли. Шурочка старалась на них не смотреть. Она успела уже привыкнуть к драгоценной безделушке, ей казалось, что камни уже впитали в себя ее запах, тепло ее кожи. Хотя это и не возможно. Камень не может хранить тепло, не может менять настроение и цвет, меняя владельца. И он ничего не чувствует, потому что это всего лишь камень. Шурочка тихонько вздохнула.

– Вы так мало танцевали вчера на балу, Алексей Николаевич. Один лишь танец.

– В мои-то годы, помилуйте! Прыгать в мазурке! Если бы я был также молод и хорош собой, как тот господин, который не отходил от вас весь вечер, я бы, конечно, не пропустил ни одного танца.

– Вы о Соболинском? Я знаю, вы с ним знакомы.

– Как и всякий, кто бывает в салонах у модных дам. И хотя я бываю там редко, разумеется, я о нем наслышан.

– Однако вы вчера не сказали друг другу ни слова.

– Я, милостивая государыня, человек занятой, человек государственный. В то время как Соболинский повеса. Нам с ним не о чем разговаривать. Я еще не слышал от него ни одного умного слова. Да и никто не слышал. Однако это не мешает ему иметь оглушительный успех у женщин. Даже у вас.

– Я… Я, право, не знаю, что вам ответить, – засмущалась она. Все-таки Шурочка перед ним еще робела, когда он говорил так, как сейчас, рассерженно.

– Не надо ничего отвечать, я вчера и сам все видел. Я вас не виню. Вы еще ребенок. Я знавал дам, развращенных совершенно и разбивших немало сердец, которые сами теряли голову из-за Соболинского. Этот человек опасен, ибо в нем нет никаких чувств: ни высоких, ни низких. Иные просто подлецы, а этот играет чужими жизнями в полном равнодушии к ним. И к себе тоже. Он даже не задумывается об этом. Если вы скажете ему, что он – мерзавец, то получите в ответ усмешку и безразличное: «Ну, и что с того?» Он даже не вызовет вас на дуэль. Ему безразлично, что о нем думают. Если же вы вызовите его на дуэль, то получите пулю в сердце, потому что он никогда не теряет хладнокровия. У него стальные нервы и стальная рука. Я знаю, что он ежедневно упражняется в стрельбе, а его кажущаяся слабость лишь маска. Если вы попытаетесь его опорочить, сказав, впрочем, чистую правду, то общество единодушно станет на его защиту. Он игрок? Нечист на руку? Так это совершеннейшие пустяки! Он соблазняет невинных девиц? Какая малость! Ведь он так красив! Девицы сами должны быть осторожны. Но как тут осторожничать, если любая замужняя дама будет гордиться такой связью, а остальные замужние дамы ей завидовать? У него одна лишь слабость – карты. И здесь ему фатально не везет. Видимо, потому, что в любви нет человека удачливей, чем он. Вот вам портрет вашего героя, если хотите.

– Вы его совсем не знаете!

– А вы, я так понимаю, уже знаете его достаточно близко? – Граф взял Шурочкину руку и поцеловал ее, при этом слегка отодвинув рукав, прикрывающий кисть и запястье. Она потупилась, увидев синяки, а граф нахмурился.

– Я упала с лошади, – поспешно сказала она.

– Я вижу, с какой лошади вы упали. С выбором коня надо быть осторожнее, Александра Васильевна. Резвый жеребец может и понести. Ах, эти ошибки молодости! – горько сказал граф. – Кто может их избежать? Я давно хотел рассказать вам одну историю, Александра Васильевна. Сейчас, когда вы можете быть вовлечены в очень опасную игру, вам надобно знать цену этих ошибок. Вы располагаете временем?

– До обеда еще далеко. Да, у меня есть время, – тряхнула она кудрями.

– Хотите снова взглянуть на камень?

Шурочка замерла. Увидеть «сто солнц»? Она поспешно кивнула.

– Тогда пройдемте в мой кабинет.

– Колье, Алексей Николаевич. Вы забыли. Надо отнести его обратно в шкатулку.

– Возьмите его. Положите в шкатулку сами.

– Ах нет! Я до него больше не дотронусь! – с жаром сказала она.

– Что так? – усмехнулся граф.

Она молчала. Колье забрал граф, и они прошли в другое крыло огромного особняка, в его кабинет. Она удивилась: шкаф был теперь отодвинут, а сейф не заперт.

– Я не всегда запираю его, Александра Васильевна, – пояснил граф, поймав ее удивленный взгляд, – ибо здесь нет воров. Мне некого бояться здесь, в этом имении, в этом доме.

И он достал из сейфа футляр с алмазом.

– А вдруг кто-нибудь узнает, что камень тут? Что сейф не всегда заперт?

– От кого узнает? – в упор посмотрел на нее граф. – Здесь не бывает других гостей, кроме вас, Александра Васильевна.

– Почему же вы мне так доверяете?

– Потому что вы – воспитанная барышня и девушка честная. Вы ведь вернули мне бриллиантовое колье, которое я одолжил вам на один вечер. А могли бы не возвращать. И я бы тогда сказал, что это подарок.

«Серж был прав! Граф хотел, чтобы я оставила колье себе!»

– Вы, должно быть, задаетесь вопросом: «Как этот камень оказался у графа?» Полюбуйтесь-ка им, Александра Васильевна!

Граф протянул ей футляр, она тотчас его открыла и жадно взглянула на огромную сверкающую каплю. Сердце ее затрепетало.

– Вы, должно быть, купили его? – спросила Шурочка тихо.

– Купить «сто солнц»? Невозможно! Никто не может с точностью определить его стоимость. Такие алмазы попадают в сокровищницу какого-нибудь царствующего дома и потом украшают корону, скипетр или державу. Это алмаз не для продажи. Его можно продать только по частям, и не как «сто солнц в капле света». Простые смертные могут завладеть им лишь тем же путем, что и я – случайным. Я уже рассказывал вам о владевших им правителях Индии и Афганистана, которые все были умерщвлены либо изгнаны и сгинули на чужбине. Один из заговоров против трона был задуман с участием французских солдат. Когда шаха убили, и глава заговорщиков, некий визирь, взошел на престол, он, в знак благодарности, отдал «сто солнц» французскому офицеру, сыгравшему в перевороте решающую роль. А может, хитрый визирь хотел удалить от себя само зло, дабы избежать участи своих предшественников? Но именно так кровавый камень попал с Востока в Европу. Там его след ненадолго теряется. Известно только, что офицер этот женился на аристократке, и камень поселился во Франции. Но сейчас же началось кровавое время Французской революции и террора. Члены Конвента последовательно сменяли друг друга, посылая предшественников на гильотину. Вчерашние кумиры ложились под нож, в стране царил хаос, пока к власти не пришел Наполеон. Скорее всего, вследствие всей этой неразберихи алмаз переходил из рук в руки, пока один из рьяных приверженцев императора не заполучил его себе. Он стал возить камень с собой, как талисман, веря, что тот будет охранять его от смерти. Но алмаз, словно вобрав в себя пороки своих прежних владельцев, сам же это насилие и порождал.

Шурочка, не отрываясь, смотрела на камень. Разве может быть зло так прекрасно? Граф между тем продолжал свой рассказ:

– Я был тогда молод, и я принимал участие в военной кампании против Наполеона в чине корнета, в уланском полку. Это был мой выбор, хотя богатые родители могли бы устроить меня и получше. Вам будут неинтересны подробности военных баталий, коих я видел в жизни немало. Фортуна ко мне благоволила: я получил легкое ранение в руку, несильную контузию при Бородино, а взамен – знаки отличия за храбрость. Потом был пожар Москвы и изгнание Наполеона. Тогда я получил следующее звание и Георгиевский крест четвертого класса. Мой отец был в то время еще жив, хотя и серьезно болен, и чрезвычайно мною гордился. Он был человек чести, и мое участие в самых горячих сражениях воспринимал как должное. Если бы я погиб, он бы меня оплакивал, но был бы счастлив. А ведь я был его единственным сыном! И вот наступила та ужасная зима, когда солдаты неприятеля начали замерзать в снегах России, отступая обратно на Запад без сопротивления и боев. Мы шли следом и видели только их трупы. Ввязывались в мелкие стычки с арьергардом, терзали противника, выжигая все вокруг и не оставляя ему ни пропитания, ни теплого жилья. – Граф на мгновение прервался, чтобы перевести дух. Шурочка замерла. Алексей Николаевич заговорил тихо и медленно, словно бы припоминая: – В одну из таких ночей, когда мы нагнали французов, завязался короткий бой. Я дрался с офицером, который был, судя по всему, в высоком чине. Он был голоден, замерз и устал, а я молод, сыт и горяч. К тому же накануне я хорошо отдохнул. Мой удар был точен, но офицер этот был еще жив, когда я, из милосердия и уважения к поверженному противнику, над ним наклонился. Француз что-то шептал, и все пытался снять с шеи шнурок. Но это ему не удавалось. Я с трудом разобрал имя женщины, которой он желал что-то передать. Я подумал, что это медальон с локоном или обручальное кольцо, которое француз носил на шее. Когда он затих, я расстегнул мундир и нашел на шнурке кожаный мешочек. Развязав его, достал огромный камень…

…Была ночь, и в тусклом свете чадящего факела мне не удалось его как следует разглядеть, но уже тогда я почувствовал смутную тревогу. Наутро, едва открыв глаза, я снова развязал узелок и раскрыл кожаный мешочек. На камень упал луч света, и показалось, что это звезда, упавшая с неба, которая забыла улететь обратно в ночь. Какие-то невероятные чувства охватили меня! Я почувствовал себя ребенком, который всю жизнь мечтал об особенной игрушке, которой нет еще ни у кого, и наконец-то ее заполучил! Мне так не хотелось отдавать камень, что я убедил себя, что женщина, имя которой я помню по сей день, мертва или же недостойна погибшего в честном бою офицера. При нем не было ни одного из ее писем, я даже не знал, жена ли она ему? Только имя и дом в предместье Парижа, где он ее оставил. Да и не время было для поисков: военная кампания продолжалась, впереди была переправа через Березину, окончательный разгром французской армии, торжественный въезд победителей в Париж…

…Прошел год, другой, и я заволновался. Меня воспитали человеком чести, и теперь мне казалось, что поступок, который я совершил, недостоин дворянина. Вещь, которой я тайно владел, мне не принадлежала. Чтобы успокоить совесть свою, я сделал несколько попыток разыскать ту даму, но все они были напрасными. В конце концов я себя утешил тем, что француз, возможно, тоже получил алмаз нечестным путем. И я вернулся в Россию, совершенно успокоенный, тайным владельцем «ста солнц», счастливейшим, как мне тогда казалось, человеком. Камень падишахов и загадочных правителей Востока в моих руках! Тогда уже я искал упоминания о нем в различных источниках и собирал их, как некоторые собирают драгоценную коллекцию редких безделушек. Я служил своему алмазу…