Текст книги "Гадкий утенок, или Повесть о первой любви"

Вася притянул девушку к себе, развернул и впился ей в рот поцелуем. «Ну да, – вяло подумала Шурочка, – что уж теперь, у нас уже всё было, и я должна выйти за него замуж».

Она осталась у Лизаветы, и та, не спрашивая, постелила им с Василием одну постель. И Шурочка опять лежала колодой, терпела тяжесть его тела и боль в промежности, кусала губы и старалась не кричать, чтобы не напугать детей.

Она вспоминала всё это, сидя над дописанным письмом. За какие-то два дня и столько всего случилось! Но разве об этом напишешь маме? Шурочка ещё раз оглядела заклеенный конверт и убрала его в кармашек своей сумки. Успеет ещё послать.

Глава 8

– Слушай, Шура, ты что-то совсем пропала у этой Васиной сестрицы. Чего не заходишь к нам? Вчера знаешь какую дискотеку возле клуба устроили! Пыль столбом, доски ходуном, чуть на щепочки не разнесли их танцплощадку! И сегодня опять будет. А положи мне мяса получше, вон тот кусочек кинь! И сметанки погуще!

Ира Зинчнко внимательно наблюдала, как Шурочка орудует поварешкой. Студентам сегодня дали выходной, и они обедали в столовой. На первое сегодня был рассольник. Мясо к нему – те обрезки, что Шурочка настрогала с отварных мослов, – лежало в отдельной тарелке. Сметана – густая, аж ложка стоит – в алюминиевом ковшике.

– На, бери аккуратнее.

Шурочка протянула Ире тарелку, почти до краев наполненную супом. Посредине рыжей от томата рассольниковой глади плавал островок сметаны. Из него торчал кусочек мяса. Ира утащила тарелку на стол и вернулась ещё за двумя – для Леночки и Эльки. Девчонки вот-вот должны были подойти.

– Ну, так придешь сегодня на дискотеку?

– Не знаю. Приболела я чего-то.

Шурочка, действительно, чувствовала себя больной. Вчера, в её выходной, они с Лизаветой полдня солили огурцы, потом убирали за поросенком. Огурцы солить было весело и вкусно. Лизавета уложила на дно эмалированного ведра, примерно на четверть, пряные травы, чеснок, затем, почти до края, – пупырчатые, предварительно замоченные в колодезной воде огурчики, засыпала их стаканом сахара, двумя стаканами крупной серой соли и поставила в подпол. Шурочка подавала ей вёдра вниз, в подпол, – тяжёлые! А Лизавета спокойно принимала их и составляла в полумраке, пахнувшем теперь не только картошкой, но и букетом из смородины, хрена, зонтиков укропа и чеснока. Травы издавали такой аромат! Не надышишься!

Поросёнок тоже издавал аромат – не вздохнуть. Он был вовсе не розовым, как представлялось Шурочке, а пятнистым, чёрно-белым. Лизавета чистила за поросенком в сарае, а Шурочка помогала свинячьи отходы в яму относить. Яма была вырыта в конце огородов, идти к ней было метров триста. Чтобы не затягивать с ароматными ходками, Шурочка просила Лизавету класть в ведра побольше, и та наваливала отходы свинячьей жизнедеятельности, перемешанные с опилками, почти до краев. Потом они носили из колодца воду для бани, потом мылись. В бане Шурочке все время хотелось прикрыться – постоянно чувствовала на себе Лизаветин оценивающий взгляд. Потом заглянула в гости жена Васиного брата Ирина, и теперь глазела Шурочка, с удивлением отмечая морщинки на её лице, устало опущенные утолки губ. Гостья казалась старшей сестрой красавицы с Доски почёта и никак не выглядела на свои двадцать два. Все тридцать! И руки – шершавые, с вздувшимися венами.

«От дойки это, – заметила Ирина Шурочкин взгляд. – Каждый день ведь без выходных на ферму бегаю. У меня пятнадцать коров».

А потом вдруг у Шурочки началось кровотечение, хотя для месячных было не время, с последних всего две недели прошло. И теперь её больше всего хотелось прилечь.

Ох, как же она устала! И невестой быть устала, и вообще. И Вася вчера психанул, что им нельзя, ну, это… И ушёл. Хотя ей облегчение – не будет пока приставать со своей постелью…

– Шурка, Шурка, привет! Ты куда пропала? Приходи сегодня, танцы будут! Знаешь, какого мы вчера дали жару!

Теперь уже Эльвира и Лена брали второе для себя и для Иры. На второе был неизменный гуляш – в деревне они жили неделю, и каждый день поварихи готовили гуляш. Только гарнир меняли. Сегодня сварили рис.

– Не знаю, девчонки, что-то некогда мне. И устаю.

– Да ладно тебе, некогда! Приходи! И Васятку веди, посмотрим, как танцует. А то что-то скучная ты какая-то.

Девчонки подхватили свои тарелки со вторым, стаканы с компотом и убежали к столу.

«Может, правда прийти?»

– Ну, Зоенька, выйдешь уже за меня замуж? А то будешь ломаться, – передумаю!

Кто-то из шофёров, сдавая грязные тарелки, опять заигрывал с Зоей-посудомойкой, умственно отсталой девицей лет тридцати пяти.

– Уйди, уйди!

Дурочка посудомойка краснела и отмахивалась от очередного «жениха» красной, распаренной в горячей воде ладонью. Старательная, исполнительная и стеснительная Зоя посуду мыла чисто и мусор выносила без напоминаний. Хотя какой там мусор, только отходы пищевые. А их по очереди расхватывали и поварихи, и Людмила – каждая откармливала дома по кабанчику. Теперь, наверное, и Шурочке надо будет в очередь записываться. Вася ведь тоже хочет… кабанчика.

– Девушка, плесните-ка нам вашего замечательного супчику.

Шурочка подняла глаза. Напротив стояла та самая троица, которую она пыталась отговорить есть пересоленный суп: кудрявый высокий красавец, маленький смуглый носатый узбек и темноволосый парень, похожий на Джона Леннона. Шурочка плеснула в три тарелки, щедро плюхнула по полной ложке сметаны, выбрала кусочки мяса посимпатичнее. Узбек и красавец осторожненько, чтобы не расплескать, понесли свои тарелки к свободному столику, а «Джон Леннон» задержался:

– Спасибо! Скажите, а вы любите танцевать?

– Люблю.

– У нас танцы вечером. Приходите! Это возле клуба. Там и наши, и ваши собираются.

– Я знаю, где это.

– Значит, придёте?

– Женька, хватит кадрить, освобождай место, вон, очередь собрал!

Крупная и рослая, как гренадёр, блондинка оттеснила парня и распорядилась:

– Так, два супа, один без сметаны, обе ложки во второй!

Шурочка налила супу, добавила сметану и кинула в тарелки к гренадёрше два самых жилистых мясных обрезка. Надо же – Женька, почти тезка Джону Леннону.

* * *

«Когда нам было по семнадцать-восемнадцать лет!» – надрывалась группа «Примус». Или «Динамик»? Шурочка их путала, да и не особо старалась отличать. Музыка ей нравилась – весёлая, быстрая, сплошь рок-н-роллы. Она ждала-ждала Васю, не дождалась и уже почти в десять пошла к клубу одна. Хотелось встряхнуться, увидеться с девчонками и проснуться, что ли. Как-то быстро всё с ней произошло. Вася, Лизавета, Анна Михайловна так быстро и основательно втянули её в свою жизнь, что иногда казалось: она последние дни не живет – кино смотрит. Или сон.

– Эх-эх-эх, оп-па, оп-па!

Посреди пустой дощатой танцплощадки резвился Васька Перец. Под рок-н-ролльные ритмы он выделывал нечто невообразимое: выбрасывал вперед ноги в кирзачах, как бы завершая этим каскад быстрых хлопков в ладоши над головой, по груди, по заднице, по коленям и – оп-па! – руки в стороны, мах вперед от бедра.

– Глянь, что вытворяет!– прыснула Леночка. Она наблюдала за Васькиными коленцами и веселилась. – Помнишь, как он нас в первую ночь напугал? Ты знаешь, совсем неплохой парень оказался. Не злой, шутит так смешно!

– Где это он с тобой шутит? – заинтересовалась Шурочка.

– А он на току с нами работает. Так смешит, аж работать не могу. Не то, что твой Васятка, ходит, важничает, бирюк бирюком. Его там кем-то вроде бригадира назначили. Пытается нами командовать! Так мы его и послушались! Да и мужики не очень слушаются. Ой, сегодня же они чуть не подрались!

– Кто?

– Да твой Васятка и мой… в смысле Перец. Васятка начал командовать, чтобы Перец от нас отошёл, тот его послал на три буквы. Васятка – драться, Перец – ему в глаз! Ты поэтому одна пришла, да?

– Наверное.

Перец по-цыгански затряс плечами и прошёлся по периметру толпы, наблюдавшей за Васькиными коленцами от бортиков танцпола. На саму площадку никто не выходил – кому нужна контузия?

– А ну, кто смелый-то, выходи плясать! Эй, краля, выходи! – остановился он против Шурочки, глянул с вызовом. И от этого вызова Шурочка вдруг зажглас:

– Ты только ногами не размахивай, зашибешь!

Она выскочила на середину, поймала ритм и запрыгала, как на пружинке: колени, пятки, плечи, кисти – здорово, почти как на занятиях танцами!

– Давай, давай, давай, давай!  – кричал Перец.

Он послушался и ногами не размахивал, прыгал рядом. Гулко топал после всех своих хлопков в ладоши по груди-по заднице-по коленям, а в завершение пошёл вприсядку.

Когда музыка закончилась, им засвистели и зааплодировали.

– Ну, ты огонь, девка! Уморила, как в постели!

Перец подолом рубахи утирал мокрое лицо.

Еще плясать пойдешь?

– Нет, устала уже.

Слово «постель» словно выключило в ней завод, и Шурочка действительно почувствовала, что зверски устала. Кураж прошёл, вернулась тяжесть внизу живота. Зря она, наверное, так прыгала.

– Ну, как хочешь. Аленушка, спляшем?

– Ну, наконец-то и про меня вспомнил, – надула губки Леночка и пошла танцевать с Перцем. Танец был медленным, и Перец повёл её семенящим шагом, поводя плечами и описывая кружочки её и своей, сомкнутыми в замок, руками. Получалась какая-то кадриль. Рядом в танце висела на шее у партнера Ира. Шурочка пригляделась и узнала в парне рыжего Семёна, который встретился им в первый день у поселковой дирекции. Чуть наискосок два мужика – тот водитель с тёмным лицом, который ругался по поводу Шурочкиного супа, и какой-то долговязый усач, его она видела впервые, – приглашали на танец студентку из новой группы. Кажется, её зовут Оксана, красивая. Оксана смотрела серыми глазами в пол-лица на каждого кавалера по очереди и явно забавлялась ситуацией. Женьки-Леннона видно не было.

Отчаянно захотелось покоя. Шурочка ушла с танцплощадки и прошла к пруду. Уселась на чудом свободную бревнышко-скамейку и стала смотреть на тёмную воду.

– Привет, ты чего одна сидишь?

Она оглянулась недовольно: кто тут ещё? Борис, этот, новенький! Откуда он взялся? Надо же, заговорил!

– Привет. Так, настроение такое, одна хочу побыть.

– А, – не понял намёк парень. Уселся рядом и сказал:

– Слушай, а выходи за меня замуж!

– Что? – развернулась к нему ошарашенная Шурочка и чуть не закашлялась.

От Борюсика шёл такой густой сивушный дух – хоть закусывай Лизаветиными огурчиками. Понятно, пьян. Видно, деревенские самогоном угостили.

– Замуж, говорю, пошли за меня!

Кажется, её сон продолжается.

– Я, Боря, уже за другого выхожу.

– За кого? За этого урода деревенского, с которым плясала?

– Нет, не за этого.

– Значит, за другого урода. Да брось ты его! Я, знаешь, какой! Мне отец, как женюсь, сразу квартиру двухкомнатную сделает. Он у меня, знаешь, кто? Начальник! Выходи, а? Мне обязательно жениться надо, а то сопьюсь совсем. Отец и в армию меня упёк, чтобы я бухать перестал. А теперь говорит: «Женись, и жена следить за тобой будет». Будешь за мной следить? Отец нашёл мне невесту, друга его дочки. Правильная такая, страшненькая. А ты красивая… Выходи, а?

«Ну да, с пьяных глаз я ему – лучше всех» – мрачно подумала Шурочка. «Где ты раньше был, жених?»

– Борь, спасибо, конечно, но поздно. Я уже с этим человеком… связана.

– Любишь его, что ли?

– Ну… я должна. Ничего уже не исправить.

– Да брось ты! Фигня это всё: исправить – не исправить, должна – не должна.

Борис схватил Шурочкины руки и прижал их к своей груди.

– Если любишь его – тогда извини. А если не любишь – выходи за меня!

– Борь, но я ведь и тебя не люблю! – Шурочка аккуратно освободилась.

– Может, полюбишь, а? Я хороший, у меня папа начальник, всё сделает.

– Я подумаю, хорошо?

Шурочка поднялась с бревна и пошла обратно к танцплощадке. Там уже разнимали драку – схлестнулись Оксанины кавалеры. Шурочка смотреть не стала и пошла на улицу, к Лизавете.

Она уже прошла с полдороги, когда услышала за собой быстрые шаги. Обернулась – Вася.

Он подошёл ближе, и Шурочка заметила фингал у него под глазом. Засветил ему всё-таки Перец!

– Ты, это, ты чё одна в клуб-то ушла?

От Васи явно разило спиртным. Да что они все сегодня упились-то, сговорились, что ли!

– Я ждала тебя, ждала, думала, не придешь сегодня. Пошла потанцевать с девчонками.

– Я видел, как ты плясала и с какими девчонками! Ты на бревне, это, с городским обжималась!

– Вась, ты что, подглядывал за мной? Следил? Так подошёл, всё бы и выяснилось! Я не обжималась. Он просто сел поговорить, да я и ушла почти сразу!

– Ага, ушла сразу! Сначала с Васькой Перцем тёрлась, потом с этим своим студентом. Таскаешься, да? С Перцем таскаешься? Ещё с кем? Не зря по деревне-то говорят, что вы, городские, – курвы все гулящие. Мы неделю всего дружим, и ты, это, начала уже!

– Вась, ты что? – обомлела Шурочка. – Ты же знаешь, ты первый у меня! У меня нет никого! И не было! Я же девушка была!

– Да притомила ты меня, девушка, – сплюнул Вася на дощатый тротуар. – То ей больно, то нельзя, то хворает, то не может. На чё ты мне сдалась-то такая? Меня, вон, это, Танька из армии ждала. Девка – огонь. И огород вскопать, и за коровой ходить, и мужика ублажить, это, всётможет. А тут ты прилипла, краля городская. Женись на ней! Хорошо, сегодня глаза-то открылись у меня. Всё, не ходи за мной!

Вася опять сплюнул, – Шурочка проследила, как второй плевок расположился поверх первого. Меткий какой! – потом развернулся и пошёл обратно к клубу. Шурочка осталась стоять. Сон? Кино? Она добрела до Лизаветиного двора, уселась на лавочку и попыталась сообразить, что, собственно говоря, произошло? Всё? Вася теперь на ней не женится? Или это у них первая ссора? Наверное, ссора.

У забора раздалось кошачье взмуркивание. Шурочка вгляделась. Роскошный рыжий кот выводил вкрадчивые рулады, как бы обещая той, что откликнется, любовь и неземное наслаждение. «Вот дает, – подумала Шурочка, – прямо серенада. Была бы я кошкой, не устояла бы». На призыв откликнулась серая Лизаветина кошечка. Она выпрыгнула из форточки, тихонько мяукнула рыжему ловеласу и побежала в огород. Рыжий метнулся следом. Шурочка пошла спать.

    Глава 9

– Александра, ты извини, но мне, наверное, придётся ехать в район, лечь в больницу на неделю. Пацанов я маме оставлю. А ты у меня одна жить не можешь. Отдай ключи, пожалуйста.

Лизавета отводила глаза. Она явно говорила неправду. Впрочем, Шурочка не удивилась. Всё логично, всё ожидаемо, всё к тому и шло со вчерашних злосчастных танцев.

С утра пораньше она, все ещё спали, ушла в столовую. Покрутилась полдня, прокручивая в голове вчерашний вечер, а в перерыв забежала в дом – полежать, подумать. Слабость не отпускала, голова кружилась. Наверное, из-за кровотечения. А тут – Лизавета. Значит, вчера была не ссора – разрыв.

– Да, Лиза, я понимаю, я сама собиралась уходить. Вот, вещи пришла собрать. Что ж мне жить у тебя, если с Васей все кончено.

– Ты не держи на нас зла-то. – Лизаветин голос растерял всю решительность. – Ну, не сложилось у вас с Васькой-то, так и бог с ним. Ты вон молодая, красивая, найдешь себе городского. Что тебе наша деревня? Не приживешься ты здесь.

– Лиз, понимаешь… Я ведь теперь не девушка… Что я скажу… Как объясню…

– Шур, ты что? Боишься, что следующий мужик будет попрекать предыдущим? Да брось ты, если любит – простит!

Лизавета так уверенно это говорила, что чем-то напомнила Шуре маму. Та так же уверенно говорила: «Если мужчина легко добивается близости, он тебя перестаёт уважать. Легко к этому относятся только шалавы и проститутки». Что ж, её Вася точно в проститутки записал. Права была мама, права.

– Шур, ты заходи в гости-то, в баньке заходи попариться, – попрощалась с ней Лизавета, и Шура побрела к клубу, сгибаясь под тяжестью собственных мыслей.

Как же жить-то теперь, Господи? Как она объяснит теперь своему принцу, отчего не девушка? Да и будет-то он теперь, принц? И простит ли, как узнает? Что теперь про неё люди скажут?

Может, она теперь – шалава? Шурочка вспомнила комнату девчонок на их этаже. Девчонки были курсом старше и на всю общагу славились своим развесёлым поведением. Шурочка сама как-то, стряпая на кухне, слышала, как Фарид с третьего курса комментировал постельное мастерство одной из этих девчонок. Мол, попробуйте, никому не отказывает. Фарид был уже взрослым парнем, восстановился на факультете после армии, и Шурочка иногда ловила на себе его неприятный ощупывающий взгляд. Парни курили у окна в коридоре, разговаривали громко, слышимость на кухне была отличная. Теперь, что, и про неё ТАК говорить будут? На всю общагу? Как же теперь жить?

Так и не решив, как жить, Шурочка добрела до клуба, зашла в казарму-спортзал и кинула под кровать сумку. Легла, и сетка растянулась почти до полу знакомым гамачком. Вернулась. Сходила замуж. Неужели прошло всего несколько дней? Хорошо, хоть девчонкам не растрепала, что невеста. Не станут ни смеяться, ни жалеть.

«Что это было-то?» – спросила себя Шурочка и не смогла ответить.  Любовь? Она честно прислушалась к своим ощущениям. Любви там не было. Была обида, что её отбросили, как надкушенное яблоко. Облегчение, что всё закончилось, и ей не надо выходить замуж за Васю. Страх, что теперь у неё один путь – в гулящие. И подозрение, что совсем она никудышная, раз даже такой урод, как Васятка, послал её подальше.

* * *

– Шурка, ты чего опаздываешь-то? Макароны по-флотски на ужин, быстренько ставь воду и чисть лук!

Повариха Наталья уже нарезала в тазик сырой говядины и готовила электромясорубку. Мясорубка – зверь, любое мясо пережёвывала как нечего делать, поэтому Наталья не сильно морочилась – напластала куски вместе с пленками и сухожилиями.

Шурочка послушно налила воду в котел, посолила, оставила закипать.

Накидала в тазик луку и принялась снимать с крупных приплюснутых головок золотистую шелуху. Шелуха сидела плотно, последние пленки приходилось буквально соскребать, и под ножом выступали капельки сока. Лук был свежий, злой, и даже нескольких капель хватило, чтобы у Шурочки защипало в носу. Из глаз запросились слёзы, и она перестала сдерживаться – заплакала, отпуская на волю и обиду, и недоумение, и страх. Она даже повсхлипывала немножко – электромясорубка гудела, что твой пылесос, все звуки заглушала надёжно.

– Ну, – сунулась к Шурочке Наталья, – почистила? Давай, резать помогу. Эй, а ты чего зареванная такая?

– От лука! – ответила было Шурочка, но голос дрогнул и сорвался на всхлип.

– Так, подруга, что-то ты мне не нравишься. Лук ещё и резать не начинала, а уже ревмя ревёшь. С Васькой, что ли, поругалась?

– Он сказал, что я курва гулящая, и что такая ему не нужна-а-а-а! – сорвалась Шурочка на рыдания.

Жалко себя было чрезвычайно. Она! Ему! Отдала! Самое! Дорогое! Готова была жизнь ради него изменить, а он!

– Вот говнюк! – посочувствовала Наталья. – Радовался бы, что такая девка с ним дружит! Нюрка-то исхвасталась вся, что её сыночек городскую девку уговорил. «Перед моим Васенькой ни одна баба не устоит! Весь в отца!» Где он, тот отец-то! Сама, небось, не знает, кто ей Ваську заделал!

– Как это?

Наталья выступала так эмоционально, что Шурочка мигом перестала реветь. Действительно, про своего отца Вася не рассказывал. Сказал, что умер.

– Вася сказал, что отец у него умер! – повторила она Наталье.

– Может, и умер, кто его знает, – согласилась та. – У Нюрки-то муж умер, когда Лизка ещё маленькая была. Так в её койке только ленивый не валялся. Все мужики отметились, кто не побрезговал. Ей бабы деревенские даже стекла два раза в избе били! Так Ваську и нагуляла!

Рассказывая, Наталья начала резать лук на мелкие кубики. Шурочка успокоилась и тоже принялась разрезать луковицы пополам и складывать их в таз с водой. Так меньше глаза ест.

– Наташ, а ты откуда знаешь? Ты же тогда совсем маленькая была?

– Так это тебе, девка, деревня. Это не город твой. Все про всех всё знают. Ты, вон, с Васькой только задружила – а уж вся деревня знала!

– Да откуда знала-то? Мы же по улице и не гуляли почти?

– Да Нюрка, говорю же, растрепала. Потом соседка её Зинка видела, как ты ночью от Нюрки уходила. Штаны твои красные запомнила, ты ведь одна в таких ходишь, – кивнула Наталья на Шурочкин спортивный костюм.

– Слушай, Наташ, но это же ужасно! Живёте, как на сцене! Или в цирке!

Шурочка перестала орудовать ножом и вытерла рукавом слезы. На этот раз стопроцентно луковые.

– Ага! И такие фокусы показываем – умереть! Людка, вон, напилась в прошлую зарплату – две недели вся деревня пересказывает, чего вытворяла!

– Это ты про нашу заведующую?

– Ага, о ней! Они с Райкой из конторы напились и пошли домой через огороды. До тропки идти им лень, видно, было – через загородку полезли. А после дождя скользко везде, лужи. Райка-то перелезла, а Людка грохнулась. И как грохнулась-то! Мордой вниз, грудями в грязь, а нога кверху задрана, в загородке застряла ногой-то. Колготки порвала, плащ свой светлый перепачкала. Ну вот цирк!

Шурочка попыталась представить себе картину, как статная гордая завстоловой лезет через загородку: четыре жерди, закрепленные поперек коротких бревен, нижняя – на уровне колен, верхняя – на уровне груди. Картинка не складывалась.

– Лежит, не шевелится! – продолжала Наталья. – Райка испугалась, стала Людку шевелить, не повредилась ли. А та матом – не тронь, мол, видишь, женщина устала. Представляешь, это она в грязюке отдохнуть прилегла!

– И что?

– Что. Сашку, мужа её, позвал кто-то. Он Людку из забора и вытащил. Он её давай поднимать, а она – драться! И матом его в полный голос! Ну, цирк! Потешила народ артистка наша.

– Наташ, но ведь это страшно. Всё время люди тебя судят, сплетничают. Надо всегда вести себя правильно, тяжело ведь!

– А ничё не тяжело. Здесь в деревне вся шелуха с человека сходит, как вон, с луковицы, – кивнула Наталья на горку луковых очисток. – И сразу видно, какая у кого сердцевина. Если чистая – так и никакая грязь не пристанет, что бы ни насплетничали. Ой, девка, заболтались мы с тобой! Ужин через полчаса! Вода искипелась! Быстро засыпай макароны! И воду на чай ставь! А я буду фарш жарить!

* * *

Леночка Головина смотрела на Шуру с любопытством, явно предвкушая душещипательный рассказ. Шурочка лежала на кровати, закинув руки за голову, а девчонки расположились по соседству. Элька сидела на своей койке, сдвоенной с Шурочкиной, а Ира с Леночкой расположились на Леночкиной кровати через проход. Их четвёрка сразу поселилась в самом углу у стеночки. Остальные койки теперь занимали девчонки из чужой группы. Их обжитые кровати – на спинках была развешана одежда, – пустовали. Студентки где-то гуляли.

– Шур, а что у вас произошло-то? – теребила подругу Леночка.

– Что-что. Кончилась любовь, ушла я от Васятки, – ответила Шурочка максимально равнодушным голосом.

– Да? А он знает, что ты ушла? Весёлый такой ходил сегодня по зерносушилке, со мной заигрывал, – протянула Ира Зиненко. – Смотри, отобью!

– Ой, Ирка, ты не можешь без своих подначек! – вступилась за подругу Леночка. – У неё, вон, все глаза красные, зарёванные. А ты – отобью!

– Девочки, говорю же, всё кончено у нас. Глаза у меня от лука красные – целый тазик на ужин накрошила. Можете Васятку отбивать, прибивать, выбивать, забивать и так далее.

– Да ладно, Шур, не расстраивайся. Прошла любовь – и слава богу. Мы, если честно, всё удивлялись, что ты нашла в этом Васятке, – подала свою реплику Эльвира.

– Сама не знаю. Захотелось попробовать, как это – любовь крутить.

– И как? – опять с подковыркой спросила Ира.

– Ой, Зиненко, а то ты не знаешь! Семён, что ли, до сих пор не показал, как? – опять вступилась Леночка.

– А тебе твой Перец показал уже? Или вся его любовь, как в ту ночь – в доску пьяный в полной темноте? – огрызнулась Ира.

– Девчонки, вы что? Вы чего цапаетесь? – удивилась Шурочка.

– Да это они так, разминаются, не обращай внимания, – ответила Элвира. – Ирка, знаешь, отчего к тебе цепляется?

– Я не цепляюсь!

– Да ладно. Я видела вчера, как ты злилась, когда Семён про Шурочку, что красивая, сказал!

– Кто красивая? – не поняла Шурочка.

– И ничего я не злилась! – отвернулась Зинченко.

А Эльвира продолжала:

– Вчера, когда ты с танцев ушла, Семён с Перцем сказали, что из всех городских девчонок, кто приехал, самая красивая Оксана Буряк. Ну, видела, из-за неё шофера подрались? А на втором месте – ты. А, как тебе? Ты – вторая красавица после Бурячки!

– Да ладно вам, с чего я красавица вдруг…

– И знаешь, – Элька внимательно разглядывала Шурочку, – они правы. Мы к тебе привыкли, а ты, действительно, очень изменилась. Стрижка тебе идет. И без очков тебе гораздо лучше. Так что жди новых женихов.

– Ой, девчонки, а что вчера! – вспомнила Шурочка, услышав про женихов и радуясь поводу сменить тему. Ей было и приятно, и неловко слышать, что она – красавица. Да и расспросы о Васе хотелось прекратить.

– Меня же Борис вчера замуж звал! Представляете, то даже не разговаривал, а то – замуж! Пьянющий!

– А ты чего? – опять заблестела любопытными глазами Леночка.

– Удивилась и отказалась. А сегодня в столовой он подошел за порцией, даже глаз не поднял. И не поздоровался, жених.

– Ну, понятное дело, протрезвел, не помнит уже, чего пьяный лепил. Или помнит, но боится, что передумаешь и согласишься! Интересно, а он знает хоть, как тебя зовут-то, – опять подпустила шпильку Ира. Ну что за характер!

– Эй, у нас что, теперь местные поселились?

В девчачий отсек вошли три студентки. Гренадерша-блондинка, ещё одна блондинка, невысокая, полноватая, в очках в тонкой оправе, и худая девушка с причёской, похожей на Шурочкину. Худая девушка двигалась как-то странно, будто несла на голове хрустальный сосуд. Спрашивала гренадёрша. Её спутницы разбрелись по своим кроватям, а она подошла в угол к девушкам.

– Это Шура, она из нашей группы. Она на несколько дней уходила к… дальним родственникам. Они у неё тут живут, – зачем-то соврала Элька.

– Надо же, как повезло. Тётка тут, что ли? – спросила гренадерша и представилась: – Луиза.

– Жена маминого троюродного брата, – продолжила вранье Шурочка. – Я Шура.

– А это Марина, – Луиза кивнула в сторону очкастой блондинки, – и Люба.

Любой была «хрустальная».

– Очень приятно.

– А с чего вернулась-то? – не отставала Луиза. – В доме-то лучше жить, чем в этой казарме.

– Скучно там. И за поросёнком надо чистить.

– Понятно. Ну, живи, – разрешила Луиза и пошла к своей кровати.

– Чего это она пристала ко мне? – вполголоса спросила Шурочка у Эльки.

– Да не обращай внимания! Она самая старшая среди нас, ей двадцать шесть уже, вот и решила, что всех опекает. Слушай, Шур, а ты можешь нам картошки нажарить? Чего-то мы так по жареной картошечке соскучились! Пожарь, а? И огурцов купим соленых в магазине.

– А где мы эту картошку есть будем?

– Да в столовке и будем. Придём вечером тихонечко. У тебя же ключи есть, ты же дверь последняя закрываешь?

– Ну, я… – Элькина затея Шурочке не очень нравилась. Вечером остаться на кухне, стряпать.

– Вдруг Людмила не разрешит?

– Ну, так мы поедим, уберём все, ты и закроешь свою столовку!

«Ладно, – подумала Шурочка, – спрошу завтра у Людмилы. Не разрешит – скажу девчонкам, что не получается».

Глава 10

Утром Шурочка проснулась с чётким ощущением беды. Ещё вся была там, во сне, реальность только-только приоткрыла краешек, и беда хлынула в эту щелку, разрывая её прорехой нового дня. Да, точно, вспомнила Шурочка, её бросил Вася, и она теперь – гулящая.

Над головой затопали голуби. Они жили на чердаке клуба и в первое же утро напугали девчонок своими перебежками по потолку. Леночка даже решила, что это крысы на чердаке резвятся, и не поверила завклубом, который объяснял, что это топают птицы. Шурочка от их топота вздрогнула – за эту неделю забыла про голубей!

Часики на руке показывали без десяти шесть. Надо же, как она приучила себя вставать вовремя без всякого будильника.

Шурочка быстро натянула свои джинсы и свитер, накинула куртку-штормовку, – конец августа, по утрам уже зябко. Выскочила во двор, подоила рукомойник под липой, протёрла глаза ледяной, остывшей за ночь, водой.

Смешно, но вчера вечером Борис опять звал её замуж. После расспросов девчонок она ушла по берегу пруда чуть в сторону, там смотрела на воду и крутила свои невесёлые мысли. Парень и выбрал момент. Подошёл, и опять бормотал что-то о том, что она должна его спасти, и опять был абсолютно пьяный. Может, согласиться?

Она вспоминала всё это, пока спешила к столовой. И с ходу налетела на выговор.

– Я чё, теперь должна за тебя работать? Гуляешь всю ночь – твоё дело, но на работу вовремя приходи!

Анна Михайловна выговаривала так, словно девушка опоздала намного. А Шурочка пришла почти вовремя, четыре минуты седьмого всего. Да и повариха, судя по всему, только-только двери открыла. Вон, фартук ещё толком не повязала, а уже шумит.

Шурочка отвечать не стала. Молча прошла, сняла штормовку, повязала передник и принялась промывать рис для каши. Повариха достала два трёхлитровых бидона с молоком и начала разливать его по стаканам. Молоко обе поварихи в столовую приносили своё и потихоньку им приторговывали. Людмила, заведующая, не возражала, а студенты и шоферы с удовольствием расхватывали жирное свежее молоко – не всем ещё и доставалось. Шурочка «по блату» обычно заначивала девчонкам три стакана.

Анна Михайловна прекратила разливать молоко и пальцем полезла в стакан. Доставала рыжий волос – то ли с неё упал, то ли с коровы. Так, надо девчонок предупредить, чтобы молока сегодня не брали.

Закончив с рисом, Шурочка начала пластать на кубики сливочное масло, вскрывать большую жестяную банку с яблочным повидлом, а повариха взялась за кашу. Вода в котле уже закипела, Анна Михайловна вытряхнула туда несколько поварёшек сухого молока, перемешала, всыпала рис.

«Как-то не так она делает. Надо ведь сначала крупу, потом жидкость», – вяло подумала Шурочка, но спрашивать не стала. Разговаривать с Васиной матерью не хотелось.

В молчании они накормили народ завтраком. Каша подгорела и была невкусной, поэтому студенты налегали на масло и повидло. Шурочка тоже наскоро хлебнула чаю с кусочком сладкого бутерброда – через силу, есть не хотелось. А после завтрака пришла заведующая Людмила и объявила:

– Так, бабоньки! Шоферня нажаловалась директору совхоза, что мы их закормили гуляшом с макаронами. Котлет требуют и борща! Сегодня для всех на гарнир делаем пюре, и тут, и в поле. А завтра придут бабы из конторы помогать обед стряпать. Пельмени будем лепить!

– Людка, это ж нам возни до вечера! – всплеснула руками Анна Михайловна.

– Говорю же, помощь будет! Троих пришлют завтра к одиннадцати! Ты, Анна Михайловна, тесто с вечера заведи. И мясо тоже я загодя отпущу, чтобы утром времени побольше было.