Текст книги "Дорога цвета собаки"

Дважды окунулся Нор в озеро, обтираясь после каждого раза большим жёстким полотенцем, массируя зеленовато-жёлтую, глянцевую с виду спину, покрякивая, похлопывая себя по глянцу широченной груди.

Перед тем, как войти в воду в третий раз, Нор небрежно поклонился.

Едва он отвернулся и шагнул в воду, как Годар, не отдавая себе отчёта в мотивах внезапного желания, вбежал в шатёр, извлёк из сундука красный плащ с широкополой чёрной шляпой и, выскочив наружу, крикнул, протягивая найденные вещи на вытянутых руках:

– Слушай меня, дракон! Ты хвалился, что хоронишь поверженных противников. Зачем же ты, убийца и подлец, содрал одежду с тела доблестного витязя? Будь ты проклят, вероломный шут!

В словах Годара не было настоящей ненависти. Они были отравлены лишь брезгливой жалостью к падшей Чёрной Собаке. Дракон, как и злые герои всех сказок, заурядный трус, чахнущий над златом. Не стоит обманываться его независимой, философической позой.

Годар не сомневался, что Нор расслышал подтекст. Он покачивался в воде на спине, как на матраце, головой к противоположному берегу, подбородок на длинной челюсти был вздёрнут.

Вдруг голова приподнялась, глаза, мерцающие отражённым огнём, тоскливо склонились к небу, как у затравленного оленя, ей-богу! – и тело исчезло под водой.

Годар спокойно, без злости, похвалил про себя Нора за театральность.

Каркнул безмолвный дотоле ворон и, спустившись к озеру ниже, заплавал на уровне огненных стен.

Годар ожидал продолжения спектакля, не сходя с места.

Одежду погибшего витязя в красном плаще он сложил рядом, на камне.

Подул влажный ветер, усилил запах гари, извлёк из памяти воспоминания о тонущих маках и почему-то запах палёной шерсти.

Загнулся на ветру край шёлкового отреза, приоткрыв морду павшего коня.

Разволновавшись, Годар подошёл к краю берега и увидел, что дно взбаламучено, вода же постепенно проясняется, и в ней нигде не видно Нора.

Неужели он убил его? Чем?.. Застонав, Годар схватился за виски. Он был не в силах справиться так сразу с немыслимой, нестерпимой пустотой. «Что теперь будет со всеми нами, Господи? Со всей моей жизнью?» – излилась вслух неясная ещё самому себе скорбь. И вдруг слева, шагах в пятнадцати, из-за булыжника на отвесном краю высунулась голова. Оленья тоска сменилась гримасой львиного оскала.

– Вот ты и заскучал без дракона, – сказал Нор. Пружинисто выпрыгнув из воды, он направился к месту, где оставил полотенце и балахон.

Годар, пошатываясь, загородил ему дорогу.

– Надо же, я говорил с тобой, как… – выдавил он, задыхаясь, следующие слова, ставшие его защитой, Годар произнёс твёрдо:

– Ты, Нор – дракон, а не Чёрная собака. Я ставлю стену между мной и тобой.

– Да иди ты… – сказал дракон, побледнев. Наскоро облачившись в балахонный наряд, он прошёл спешным шагом к огненному кольцу и исчез в нём. Образовавшаяся в пламени на миг узкая щель сомкнулась перед носом рванувшегося следом витязя.

Это был последний рывок Белого витязя, после чего он в изнеможении рухнул на землю.

И привиделось ему в полузабытьи шахматное поле.

Среди дыма и грохота проносились фигуры, бегущие в одиночку и толпой через их территорию из соседних досок. От родной двухцветной армии фигур почти не осталось. Жив был чёрный король со связанным ферзём. Оставался недвижимым белый король, ферзю и ладье которого преграждал движение поток бегущих иноземцев.

Годар лежал на боку, между опрокинутыми белой ладьёй и чёрным конём. У рта его образовалась лужица крови. Он протянул руку и погладил, вздрагивая от жалости, чёрного коня, который был повёрнут к нему изящной головой. Годар не понимал, чей он здесь и кто он. На одной из соседних досок всё только начиналось: деревянные солдатики не спеша отшагивали время дебютного начала. Они не замечали сумятицы и всеобщего бегства. Каждый их шаг напоминал удар топора о высохшее дерево. Кто?.. Куда?.. Откуда?.. Когда?.. Невозможно это видеть и знать. Годар понимал, что потерял ориентиры не вовремя, что где-то идёт бой настоящий, без труб и барабанной истерии, но не было желания разбираться в событиях, бесконечно раскладывать их по полочкам или принимать, не думая, в единстве и неразборчивости, такими, как они есть. Слишком неразумно, надрывно расплёскивал он по миру силы в желаниях.

Лужица крови растекалась, полируя чёрно-белые клетки.

И вдруг, когда в ней не осталось глубины, на дне обнаружился полусгоревший мак.

«Дважды два – четыре!» – закричал Годар, приподнявшись. «Дважды два – четыре!» – он зажал уши. Треск сучьев поваленного дерева унялся, сменившись на забивающий головную боль колокольный звон.

Годар открыл глаза и увидел пламя, которое жевало край плаща. «Я должен подняться и спасти Мартина», – подумал он без всяких усилий и, дотянувшись до лопаты, встал на ноги, использовав её, как палку. «Я должен быть благороден, это условие», – сверкнуло в его сознании. Прояснился циферблат часов, подаренных когда-то Ником. Каким-то образом шла ночь, наступившая во время его забытья. Ночь близилась к утру.

Налегая всем телом на лопату, Годар принялся долбить увёртливую землю. Он задумал проникнуть в огненное кольцо через подкоп.

Перед самым суэнским рассветом в пламени образовалась щель, и оттуда прямо на Годара вылезла непривычно сутулая фигура Нора. Он был опрятен, с чистой бронзовой кожей на безупречном лице, но появилось в нём что-то от оголившейся по осени неприглядной ветки, – корявой, с надтреснутой корой. Отрешённый взгляд его в задумчивости задержался на лице Годара.

– Где Мартин? – грубо спросил Годар. – Ты хотел выудить у меня ключ к Чёрной Собаке друга, решив, что она заводная, не так ли, дракон? Без знаний о ней ты бессилен в поединке, ты, живой труп, заботящийся о преемнике. Представь, раньше я был так глуп, что хотел оставить Мартина одного, чтобы он нашёл другого товарища – лучшего, чем я. Тогда бы моё место скорее всего занял бы оборотень. Я рад, что отстоял нашу дружбу.

– Мартин думает иначе, – заметил Нор равнодушно. Годар привыкший взвешивать каждую мысль, не успел ни отторгнуть сказанное, ни принять к сведению, чтобы отторгнуть уже с умом. Раздался пронзительный свист и шум ветра – это изверг из глотки Нор, вставший к огненному кольцу вполоборота.

Пламя, слабо покачнувшись, растаяло. Годар увидел вдали Мартина, который, улыбнувшись ему устало и грустно, тяжело поднял развёрнутый тылом кулак с зажатой шёлковой лентой. Обмундирование его было в порядке; конь при всём снаряжении находился в стороне, ни в чём не было видно признаков схватки.

Вдруг лицо Зелёного витязя страдальчески исказилось. Взгляд, суровый и хрупкий, наполнившийся блестящей жалостью, обратился за левое плечо Годара, из-за которого выступил Нор.

– Рэй, ты так и не ответил, ты ли это?.. – выдохнул Мартин тысячами ветрами своей души, не все из которых были узнаваемы. – Послушай, Рэй, что бы там ни было, я рад тебя вспомнить. – Он зажмурил глаза, а когда через мгновение открыл их, по берегу, шипя и оскаливаясь, пятился к воде красный дракон.

Годар же, как с цепи спущенный, бежал навстречу, с ликом, перекошенным от изумления и ярости: он хотел бы добраться до меча при коне Аризонского и изрубить затем дракона в куски.

– Ну, ты и гад! – крикнул он исступлённо Зелёному витязю, споткнулся, упал в жёлтую прогалину в траве и прохрипел оттуда: – Ты предал родину, принцессу, короля. Ты предал себя и своего друга… Разве не был ты богом?!

– Ты, Нор, дракон, предатель белой собаки, – произнёс Мартин тысячами ветров, которые вдруг надломились и звучали, отдаваясь эхом от всего что на земле и на небе только потому, что так было нужно. Взгляд его стал слепым. – Тот, кого ты похоронил, мог бы стать мне другом. Я вспомнил Рея Норриса – сына советника короля, что пропал из Скира с полгода назад. В память об этом витязе я должен убить тебя, Нор.

И прежде чем последовало непоправимое, прежде чем растаял в воздухе силуэт красного дракона, уступив место зелёному, который бесшумно, чётко обозначился у края озёрного берега, все ветры, все грозы рухнули в грудь человека, их исторгшего.

– Мартин! – закричал этот человек, подхватив сзади оседающее тело друга. – Я не хотел!.. Вернись, Марти…

Теперь он знал, что дракон, дистанцировавшись изначально от всего мира, ибо всё на свете было для него солнцем, более всего страшился любящего проникновенного сердца Мартина.

Обнажив, добро сокрушило слабого…

– Боже… – всхлипнул Годар, увидев Зелёного дракона.

И в следующий миг на макушку ему, под которой уже оборвались сознание и жизнь, рухнул опалённый ком земли – тот самый, которым странник Годар метнул в полуденное солнце перед въездом в город Скир.

Мелькнул силуэт Чёрной собаки – одной на двух витязей.

Имя ей было – Неверие…

Новый дракон – белый – жался к краю берега.

Выросли тени. Потому что солнце подвинулось.

Эпилог

Когда на рассвете обнаружилось, что солнце клонится к западу, Суэнское королевство, переставшее вдруг быть Страной Полуденного Солнца, обратилось в растерянную толпу. Люди высыпали на улицы, захватив лишь документы и шелка. Не одни суэнские сутки провели они под открытым небом, подглядывая за взбесившимся светилом и согласились разойтись по домам только тогда, когда астрономы вычислили: ночь, известная по рассказам о Странах Неестественной Тени, опустится на Суэнию через восемнадцать месяцев.

На вопрос, сколько времени продлится Тьма, вразумительного ответа учёные не дали.

Так как страна была не приспособлена к природным катаклизмам, король Кевин I обратился к Верховному Хранителю с просьбой вывести подданных из края куда-нибудь в Европу, где они расселятся как-нибудь без шума и огласки по городам и весям.

Община Хранителей ответила согласием.

Граждане стали исчезать организованно – не так, как пропавший перед днём спятившего солнца королевский шут Нор.

Начался исход – со стенаниями и плачем, безразличием и радостью.

Во всё это время самораспускающееся государство продолжало выполнять основные функции. Например, снарядило отряд полиции для разведки подступов к Безымянному озеру, по дороге к которому был найден и приобщён к секретному военному архиву дневник Мартина Аризонского. Ранее туда же была передана тетрадь иностранца Годара, обнаруженная среди его личных вещей, опечатанных на квартире, нанятой для него департаментом.

Сам же иностранец был найден мёртвым на берегу Безымянного озера. Тело его опознали с трудом, так как оно было истерзано хищными птицами. Кроме того, на берегу обнаружили свежую могилу, принадлежащую, как выяснилось в ходе следствия, Мартину Аризонскому.

Дракон же повёл себя странно: лёжа в глубине берега, в стороне от необычного шатра, он не проявлял интереса к полиции и смельчакам из ближней деревни, кидавшим в него топорами и полками. Разнёсся слух, что дракон, ставший на старости лет совсем белым, заболел.

Многие суэнцы крестились и сетовали на безрассудство витязей: не надо было тревожить таинственного зверя – пока тот был в силе, солнце стояло в зените.

Вскоре Суэния узнала из радионовостей, что дракон умер.

Сообщение дополнили слухи о том, что якобы один из полицейских видел, как в миг смерти от тела чудовища отделилась тень, напоминавшая человеческую.

Полицейский не уследил, что с ней сделалось, зато жители деревни, прискакавшие за зрелищем первыми, видели белого лебедя с чёрным, словно обугленным, крылом – птицу, дотоле неизвестную в здешних краях.

Лебедь уплыл вдаль по Безымянному озеру.

Достигнув середины, он поднялся над водой на крыльях и скрылся навсегда за горизонтом.

Ввиду того, что королевская семья решила не терять короны вплоть до того, как суэнскую землю не покинет последний житель, было объявлено о подготовке к замужеству принцессы Адрианы. Последнее слово в выборе жениха Кевин I оставил за самой принцессой. Однако, печальное дело: со смертью дракона перевёлся род витязей – об иных принцесса не помышляла. Никто не предложил девушке, вышедшей на свет Божий под безобидное угасающее солнце, ни сердца, ни руки, ни братской помощи в дороге на чужбину.

Кевин и Адриана покинули страну вдвоём, сопровождаемые доктором, учителем и несколькими слугами. Правда, на одном из этапов к ним присоединился бывший сотенный командир королевского войска Ник В-н, сослужив службу весёлого и надёжного попутчика.

Выведя население, в безлюдное королевство, растворённое в звёздной полумгле, возвратились Хранители. Запершись в своих жилищах на Холмогорье Посвящённых, они больше никогда оттуда не вышли.

Настала полночь – время тоски Большой Собаки, Матери всех Собак.

Теперь можно было метать молнии, исходить дождями, заламывать редкие ветви ветрами без стеснения – под безразличной Луной.

Старая Мать провела в спячке годы, забывая детей – живых и потерянных. То, чего не удавалось пробудить сыновней лаской, выжала боль – инстинкт вечности. Нельзя утерять безвозвратно. Скорбя и беснуясь, ненавидя и млея от нерастраченного тепла, Мать всех Собак встретила выплывший из-за озера солнечный диск и проводила его взглядом до зенита.

Во чреве её что-то шевельнулось.

На Безымянном озере показались плоты.