Текст книги "Бегущие по мирам"

– Простите, – пискнул Макар.

– Бл… ушла, бл…

– Вы не ушиблись?

– Стой, сучка, мать твою!

Сбросив с себя интеллигента, Макар поднялся и огляделся. Вывеска над входом вкрадчиво сообщала: «Антиквариат, предметы старины, произведения искусства». В прохладной полутьме за порогом хищно мерцали глаза парочки мордоворотов. Какое отношение они имели к искусству и старине, выяснять как-то не хотелось. Пока враг не опомнился (а в том, что перед ним враг, сомневаться не приходилось), Макар почел за благо унести ноги.

Ну, как вам такой эпизод? Где тут повод для гордости? «Здравствуйте, это я. Помните, я еще упал на пороге комиссионки, когда за вами кто-то гнался? Давайте с вами дружить!» Тьфу…

Глава 5
Два нелегала

В наследство от экстравагантной бабушки Алёна получила не только скромную квартирку с немногочисленными, но со вкусом подобранными предметами обстановки, но и круг, что называется, «нехороших знакомств» – тоже небольшой и со вкусом подобранный. Солидные люди, все больше зрелого возраста, любители качественных вещей и азартных игр интеллектуального плана. Продолжая семейную традицию, Алёна изредка усаживалась за стол – поупражнять мозги и проиграть необременительную сумму. Большего бабушкины престарелые кавалеры себе просто бы не позволили из почтения к усопшей. Так бы все и шло, если бы бабулино наследство не было таким невозможно скучным. Алёна входила в чинные гостиные, за стенами которых будто бы и не неслась реальная жизнь, и чувствовала, что сама постепенно превращается в музейный экспонат. Мумифицируется заживо. Хотелось большего – сложных задач, риска. И где, спрашивается, все это брать? За преферансом в старомодной гостиной почтеннейшего Афанасия Степановича, профессора культурологии? Или на работе, в окружении малых детей и теток-сослуживиц?

В общем, Алёна завела собственные нехорошие знакомства. И на собственной шкуре поняла, что означает это словосочетание. С одними она играла в карты, другим помогала оценивать старинные вещицы, благо бабушкина выучка и кругозор позволяли. Подонков хватало и среди тех, и среди других, но она была слишком уверена в себе, чтобы поджимать хвост. С ее-то умом – и нарваться на неприятности? Нонсенс! Да и везло ей поначалу. Дуре.

Потом она вдруг проиграла. Дело почти невероятное, если в приличном кругу, потому как игры она предпочитала сложные, где от чистого везения мало что зависит. Другое дело – круг неприличный. Ни аналитический дар, ни лучшая в мире память не спасут от банального шулерства. А потом у нее пропала одна антикварная поделочка, оставленная для более пристального изучения. Ясно ведь, что увели, но не докажешь, а оплачивать пропажу пришлось ей. Она зачастила на другую сторону, отлично понимая, что отчаянно рискует. Рискует и на той стороне, и на этой, ведь диковины из иномирья как две капли воды напоминали подлинные раритеты различных, весьма давних, европейских эпох. Заметьте, в идеальной сохранности! Неудивительно, что каждая сбываемая вещица вызывала огромный и не всегда здоровый интерес. Неприятности посыпались, как горошины из прорванного мешка – сперва по одной, потом ручейком. Наконец случилось неизбежное – мешок расползся, и Алёну накрыло с головой. Выбиватели долгов перешли от разговоров к энергичным действиям, а главный покупатель, приличнейший с виду антиквар, вдруг решил, что Алёна должна отдать ему весь бизнес с таинственным поставщиком, сама же смирнехонько удалиться. Ее прессовали с обеих сторон, пасли, несколько раз едва не похитили, уроды! И как ей удавалось улизнуть? Чудо, не иначе.

Ах, до чего не хочется снова идти на другую сторону! В последний раз, памятный пролитым кофе, порванными бусами и скандалом на рынке, она едва не спалилась. Да и непонятное там что-то творится, непонятное и опасное: утюг этот агрессивный, взбесившаяся шкатулка… А пересохшее озеро! Как вспомнишь, так мороз по коже. В общем, нельзя туда соваться, нельзя. Но что еще остается? Ее загнали в угол, срочно нужны деньги, и много. И еще передохнуть, пересидеть… Уж там-то ее точно не достанут!

Алёна ускорила шаг. Она нутром чувствовала слежку. Точнее, не нутром, а лопатками: между них ввинчивался чей-то неотступный взгляд, и пот мерзко полз по коже. Наверное, у нее развивается мания преследования. Скоро она окончательно свихнется и остаток жизни будет тешить санитарок историями о нравах несуществующего мира.

Вдруг позади, совсем рядом, зло взвизгнули тормоза. До моста оставалось всего ничего, и Алена помчалась что было сил. Следом несся топот, он приближался, и оглядываться было некогда, да и незачем.

– Стойте, девушка, подождите!

Ныряя в сумрак под мостом, она выдохнула с невыразимым облегчением. Спасена! Еще несколько шагов, и… Но туннель вовсе не был спасительным укрытием, это был лишь переход – вроде подъезда, а в подъезде всякое может случиться. На последнем шаге чужие пальцы вцепились ей в запястье, она рванулась вперед – и полетела, преследуемая жалобным зовом:

– Девушка! Девушка…

…Макар вынырнул из розового киселя оглушенный и полуослепший. Его нешуточно мутило, в голове кружил злокозненный сиреневый вертолет, перед глазами все плыло и колыхалось. Нечто подобное он испытывал страшно давно, на первом курсе, когда впервые в жизни нажрался портвейна «Агдам» – водился в те времена такой напиток.

– Придурок… – донесся из невообразимой дали нежнейший голос.

Пение райских птиц, шелест листвы на древе познания, первый дождь, омочивший новорожденную землю, – вот что это был за голос. Человек религиозный, наверное, решил бы, что угодил в рай, но Макар почувствовал, как что-то твердое впивается в ягодицу, и усомнился.

– Еще лыбится…

Он пошире раздвинул веки. Кисельное марево побледнело, разошлось, выпустив на поверхность ослепительное лицо, искаженное бешенством. «Прекрасна во гневе», – поэтично подумал Макар и заерзал, пытаясь устроиться поудобнее. Это зрелище он готов был созерцать вечно и не хотел, чтобы досадные мелочи нарушали медитацию. Тут-то и обнаружилось, что пребывает он под деревом – гигантским, судя по величине и корявости корней, язвивших седалище.

– Да отцепись ты! – Голос приблизился, утратил горние переливы, но менее прекрасным от этого не стал.

Макара сильно дернуло вперед, аж зубы клацнули. Это она руку вырвала, сообразил влюбленный. Оказывается, он стискивал ее запястье. В глазах окончательно прояснилось. Теперь он отчетливо ее видел – и сидел с блаженной улыбкой, взирая на нее снизу вверх. Ах как она очаровательно хмурится…

Алёна, растерянная и злая, терла запястье, испепеляя безбилетника взглядом. Тому, похоже, все было нипочем – здорово оглушил его переход. На эту сторону он вывалился мешком, да и рухнул с закаченными глазами. Хорошо еще, что не помер, чудик. Странная реакция, с ней даже в первый раз ничего подобного не было, разве что минутное головокружение. Пока парень пребывал в отключке, она с отвращением разглядывала нежданную проблему. Идиот! Погнался за ней, напугал до полусмерти, вцепился в руку, как клещ… Так бы и убила!

А что? Мысль продуктивная. Прикопать его тут, и дело с концом. И никакого возмездия. Сам виноват, гаденыш. Наверняка это кто-то из этих… Или из тех… Она принахмурилась, вглядываясь в неприятную физиономию. На редкость незначительное лицо. Надбровные дуги дегенеративные, глаза зеленоватые и глупые, как у персидского кота. Рот слабый, губошлепский. Вроде незнакомый, да и на бандита непохож. Хотя респектабельнейший господин Чарский, антиквар, тоже бандитом не выглядит, а какой оказался хваткой сволочью!

О, разулыбался. Очухивается, значит. А улыбка-то знакомая, полуидиотическая… Да, она определенно где-то видела этого негодяя. Вот только где? Что-то такое брезжило в памяти, но никак не хотело проясняться.

А все-таки жаль, что не может она никого убить. Даже законченного урода. По крайней мере, пока он не начнет убивать ее – а этот вроде не собирался. Возился, губами шлепал. И чем больше возился, демонстрируя себя с разных сторон, тем больше она была уверена, что никогда и нигде с этим парнем не сталкивалась, и в то же время – вот странность! – тем более знакомым он ей казался.

– Простите, – умильно проговорил Макар. Он явно чем-то расстроил возлюбленную, а значит, виноват.

И тут она вспомнила. Это не к месту спетое «простите» вернуло ее в недалекое прошлое, когда выбиватели долгов взялись за нее всерьез. Дело было, кажется, на трамвайной остановке, вот этот остолоп облил ее обидчика газировкой и давай извиняться, а потом они оба повалились друг на друга. Нелепица полная, но Алёне минутной заминки как раз хватило, чтобы смыться.

Господи, и дальше, в тот же день! Машина с открытой дверцей, оглушительный милицейский свисток, суета, крики… И опять она слиняла. А потом еще раз. И еще. Алёна с невольным интересом всмотрелась в лицо «зайца», пытаясь отыскать на нем признаки хоть чего-то, приличествующего спасителю. Лицо как лицо. Не такое мерзкое, как ей сгоряча показалось, но все же самое посредственное. И жалкое. Нет, он безнадежен, предел возможностей – вовремя споткнуться. А значит, возвращаемся к тому, с чего начали: она обзавелась балластом, от которого только и жди что лишних хлопот и неприятностей.

– Сиди здесь, – распорядилась она намеренно грубо. – Скоро вернусь.

Вот. Отлично сказано: коротко, бескомпромиссно. С рохлями так и надо, по-военному.

– Я с вами, – подхватилось чучело.

– Сиди, я сказала! Дела у меня. Очень срочные.

– Опасные?

– Срочные, говорю. Отвяжись.

Недотепа удовлетворенно кивнул:

– Значит, опасные, – и вновь заерзал, пытаясь подняться. – Я с вами.

– На кой ты мне сдался! – взвилась Алёна, сама себя стыдясь. – Без тебя проблем хватает. Ну чего ты ко мне прицепился, а? Зачем увязался?

Макар задумался. Умнейшая девушка! В сердцах, сгоряча задала такой глубокий, такой важный вопрос! Можно сказать, определяющий. Тут и круговерть в голове улеглась, и руки-ноги трястись перестали. Он легко, прыжком, поднялся, неторопливо взял сердитую деву за запястья, развернул к себе.

– Затем, что я должен тебя спасать. И кстати, давай на «ты», а? Я Макар.

– Алёна! – рявкнула она, словно в этом прекраснейшем из женских имен было что-то отталкивающее. Сбросила его руку, отскочила, независимо вздернула голову. – Идиот! Спасатель нашелся… А-ах!

Она больше не смотрела на него с презрительным видом. Взгляд Алёны скользнул над Макаровым плечом и застыл, прикованный к чему-то ужасному – куда более ужасному и невероятному, чем некий простофиля, возомнивший себя супергероем. Макар лихо развернулся всем телом, едва не потерял равновесие и оставил до поры замашки бодигарда. Да что стряслось-то? Поле как поле. Отлично просматривается на все четыре стороны – ни одной живой души. И на дереве никого и ничего подозрительного. Дерево гигантское, конечно, но не настолько, чтобы пугаться…

– Дерево!

Он без церемоний встряхнул ее за плечи:

– Ну дерево, и что?

Ее глаза были совсем близко. Не дыша, он смотрел, как они наливаются слезами.

– Дерево… Оно сохнет.

– Бывает с деревьями, разве нет?

– Только не с этим! У него корни, говорят, до центра земли. Да что тут творится, черт возьми? Кто-нибудь может мне объяснить?

Вокруг молчали поля, заросшие странной растительностью.

Глава 6
Плохой день для торговли

– Припекает, – недовольно заметил Макар.

Алёна невозмутимо шагала впереди.

– Припекает, говорю! Скоро вся спина обварится.

– Рюкзаком прикройся.

– Так лямки натирают! Сама бы попробовала – на голое тело…

Она соизволила полуобернуться.

– Тебя никто не держит, забыл? Давай сюда хабар – и обратно под дерево, в тенечек!

Алёна недаром гордилась своим самообладанием. С ужасом, охватившим ее при виде чахнущего Дерева перехода, она справилась быстро. В конце концов, так легко было сказать себе, что это обычные сезонные изменения. Куда легче, чем задумываться о тайнах иномирской ботаники, поминутно отгоняя коварную мысль – а не ее ли тут вина. Не нарушила ли она что-нибудь… Да вряд ли, что плохого в ее скромной коммерции! В жалких утюжках и пакетиках специй.

Кстати, пора было приниматься за дело. Тащить Макара на люди Алёна боялась. Еще учудит что-нибудь, дубина неотесанная! Но и оставлять его одного, без чуткого руководства, было рискованно. Ведь не пустыня кругом, а сельская округа самой столицы, и государственный тракт совсем близко. Даже она была не готова бросить соотечественника на произвол судьбы в чужом мире. Оглядев нежданного попутчика с ног до головы, повертев так и сяк, девушка поначалу приуныла. Футболка, штаны, кроссовки. Короткая стрижка. Никуда не годится! Здешние мужчины наряжаются величественно, многослойно, даже в самую жару преют, бедные, под ста одежками. К тому же обожают украшения. Распоследний сельчанин хоть пустячный перстенек, да нацепит. А уж наборный пояс, увешанный всякой полезной всячиной, – это вообще не обсуждается. Карманов здесь пока не знают. Еще волосы эти… Мог бы и отрастить, сейчас у половины Москвы лохмы до лопаток. Да ни один приличный человек… Глаза у Алёны злорадно вспыхнули. Раз на приличного человека не тянет, значит, будет рабом.

Футболка отправилась в рюкзак. Мешковатые оливковые шорты Макар по приказанию госпожи, помявшись и стыдливо отворотясь, переодел наизнанку. Теперь вместо карманов на всех мыслимых местах оказались швы, будто одежонку стачали из лоскутов. Разуваться парень отказался наотрез, ссылаясь на отсутствие навыка пешей ходьбы, но и так вышло жалостно. В довершение всего мучительница расстегнула одно из ожерелий, которых на ней красовалось целых три, и с недвусмысленными намерениями подступила к Макару. Тот отскочил, упрямо мотая головой.

– Не надену!

– Наденешь. Так надо, правда. У тебя даже дубинки нет. А так ты – домашний «женин раб», типа камеристки. Оно жирновато, конечно, для такой простушки, как я, но, может, ты мне в наследство достался.

Новоявленный раб с омерзением посмотрел на белые и зеленые камешки, покачивающиеся на длинных цепочках.

– Черт с тобой, цепляй.

Отступив на пару шагов, Алёна придирчиво осмотрела спутника и решительно кивнула:

– Прорвемся! Волосы разлохмать, гляди дикарем. И главное, рта не раскрывай!

Препираясь для бодрости, они двинулись через поле к близкому городу. Странное это было поле. Нехорошие трещины змеились по земной коре. Вернее, корке: земля выглядела иссохшей и неживой. Мало того, трещины – Макар сам себе не поверил – перемещались, едва приметно, но безостановочно двигались, словно менялась картинка в зловещем калейдоскопе. Из них временами вырывался то клок вонючего испарения, то едва слышный звук – вой ли, стон, но не страдальческий, а грозный. Совсем тихо, на грани восприятия, шуршала земля, осыпаясь, убегая в никуда, в то черное нечто, что угадывалось в разломах. Некоторые уже порядком расширились – в канавки, в кривые борозды, будто продранные когтями агонизирующего дракона, а в стороне, заметил Макар, зиял нешуточный овраг. И хорошо, что в стороне, порадовался он: приближаться к земной аномалии почему-то не хотелось совершенно. Мало ли что – или кто – там обнаружится!

Росло на поле черт знает что. Некоторые из зеленых страдальцев хотя бы выглядели как растения. Чахлые, изнуренные, они, казалось, изо всех сил пытались сохранить рядность посадки и упорядоченность стеблей и листьев. Но многие, с позволения сказать, экземпляры вызывали оторопь. Вон тот, например, багровый, цвета подтухшего мяса – толстенный стебель, весь скрученный, перекореженный, с полопавшейся кожей, еще и в иглах почему-то. И на растение-то непохоже, какой-то адский монстр!

– Что за дрянь они тут растят?

– Вовсе не дрянь. То есть не растят… То есть… Тьфу ты!

Алёна обшарила взглядом ближний клок земли между двумя трещинами.

– Вон, видишь? Мясистые стебли с трилистниками в пазухах. Нечто вроде кукурузы, хотя сходство, конечно, отдаленное. Называется мотак. Основа местного рациона, как у нас хлеб. Он тут и рос – в пояс стоял.

– Что стряслось-то?

– Не знаю. Но что-то стряслось точно. Что-то очень, очень серьезное.

Она мрачно уставилась в землю. Пересохший пруд, гибнущие рыбки с человечьими глазами. Дерево перехода – изъязвленная кора, чернеющие листья, сучья в уродливых нашлепках. Теперь вот еще поле… Что дальше? Прямо возле ног вскрылась новая трещинка, узенькая и быстрая, как змейка. Вынырнула, спряталась и вновь показалась маленькая голова – сплющенная квадратная голова в болотно-зеленых, по черному фону, пятнах. Нет, треугольная. Или пятиугольная? Уже округлая! Овальная, с быстро вытягивающимися вперед челюстями! Цвет менялся с той же быстротой, что и форма, неизменно оставаясь грязным, неприятным. Дисгармония. В этих хаотических трансформациях, как и в метаниях трещин по земле, была непонятная деловитость, но не было смысла, не было цели, будто существо решало и никак не могло решить, каким ему быть, зачем быть и быть ли вообще. Голова исчезла, выскочили пальцы, с отвратительной ловкостью ощупали землю. Алёна не хотела смотреть, но оторваться не могла. Пальцы, похоже, выбрали направление и уверенно двинулись вперед. Два сустава, три, показался из щели четвертый… Ее охватило жутковатое предчувствие, что там, в темной щели, больше ничего нет, ни головы, ни тела, ни остальных лап – только эти три пальца, которым придется вернуться на базу, чтобы вновь явилась на свет голова. Или что-то еще. Похоже, существо прямо сейчас рождалось – нет, начинало быть, потому что даже в худшем из ночных кошмаров происходящее не могло бы называться рождением, – и того, из чего оно становилось, на все не хватало. Между тем из среднего, самого длинного пальца вдруг выскочил очень серьезный коготь, едва не чиркнув Алену по ступне. Она взвизгнула и отскочила, как ужаленная.

– Что? – всполошился Макар. – Кто?

– Там, там…

Она еще тыкала пальцем в сторону агрессора, когда поняла, что проклятой лапы на земле больше нет. И трещины, из которой она так целеустремленно подбиралась к ней, тоже нет. Затянулась, исчезла. А скорее, перебралась куда-то в другое место – чтобы исторгнуть из себя какую-то другую тварь. Они с Макаром, не сговариваясь, схватились за руки и торопливо зашагали дальше. До городских стен оставалось всего ничего.

– И это – хваленый средневековый базар?

Макар разочарованно оглядел горстку старух, жавшихся к крепостной стене. Старухи как старухи, в чем-то темном и теплом не по сезону, в платках до бровей. Такие у любой станции метро дремлют день-деньской над подвядшим укропом и вязаными носками. Эти, правда, выглядели очень уж взбудораженными. Видно, местная милиция сильно лютует, гоняет бедолаг почем зря! Вокруг простиралось ровное утоптанное пространство, совершенно пустое, если не считать брошенной телеги, просевшей на сломанное колесо. Вот стена – другое дело. Высший класс! Настоящая циклопическая кладка, глыбы величиной с типовой дачный домик. Как они их на верхотуру затаскивали? Эх, сейчас бы фотоаппарат. Впрочем… Макар сунулся в боковой карман за мобильником. Что за черт! Гладкий брусочек прощупывался через ткань, но вход все никак не обнаруживался. Сообразив, что к чему, он опасливо глянул на начальницу и, весь извиваясь, полез в карман штанов изнутри. Воровато сделал снимок, сунул телефон в наружный отсек рюкзака под клапан. Наверняка еще пригодится. Интересно, за сколько можно продать такие снимки?

Алёна между тем озиралась, не веря своим глазам. Что это? Почему в базарный день у метрополии не кипит торговля? Вся сельская округа должна была еще затемно съехаться сюда с возами продуктов, с козами, бабами и детишками. Да городские ремесленники, да заезжие купцы из дальних пределов. Уже на подходе ее охватили нехорошие предчувствия – такая стояла ненормальная тишина. Но она упорно врала себе, что это ветер относит в сторону гомон толпы, многоголосицу животных и нестройную музыку уличных артистов. Она так хорошо знала картину, которая должна была открыться за выступом угловой башни, что в первую секунду увидела ее воочию – бурлящую пеструю толпу, плотное скопление телег, превращенных в прилавки, хлопающие на ветру холщовые навесы, развевающиеся стягами отрезы тканей, наглых носильщиков с паланкинами, яркими, как лаковые шкатулки… Мираж развеялся. Пустота хлестнула по глазам, молчание оглушило.

Алена оглянулась на спутника, обвела пустырь широким движением руки:

– Он должен быть здесь.

– Ты хочешь сказать, на всем этом пространстве? – усомнился Макар.

– Места давно не хватало, припозднившимся приходилось вставать вон там, на пригорках.

– И где они все? Слушай, ты день не перепутала?

Она досадливо всплеснула руками:

– Да при чем тут день! Это столица, понимаешь? По местным меркам, самый настоящий мегаполис. Видишь здоровенный каменный выступ? Это городские ворота, к ним ведет государственный тракт, одна из главных дорог страны. Над ним всегда пыль столбом, ездят, ходят туда-сюда. А сейчас никого. И день я, кстати, не перепутала.

Алёна решительно направилась к кучке торговок. Те заполошно глянули на чужаков, но вид девушки в сопровождении смирного домашнего раба успокоил бедолаг. Тревога сменилась нормальным старушечьим любопытством. Алёна приветствовала местных полупоклоном, остановилась у ближайшей, рассматривая товар. Издалека, с приличных случаю вежливостей, завелась беседа.

Макар, как было велено, помалкивал. Расхаживал вдоль куцего торгового ряда, рассматривал выставленное добро. На одном лотке красовалось нечто пахнущее настолько завлекательно, что в желудке немедленно забурлило. Он присел на корточки, пожирая лакомства взглядом. Легко сказать, рта не раскрывай! А если есть хочется? Между прочим, хорошая госпожа обязана заботиться о своем живом имуществе.

– Эй, а это что, сладости? Вкусные, не знаешь?

Вредные бабки дружно уставились на него выцветшими, но очень красноречивыми глазами. Что за век, что за нравы! В былые-то времена рабы знали свое место – глаз не подымут, рта не раскроют, ровно вовсе немые. А сейчас вольничают. Все вольничают, все от рук отбились – слуги, невестки, дети…

Алёна, стушевавшись, торопливо купила нечто длинное, извилистое, сунула балбесу в руки. Макар осторожно надкусил, расплылся в улыбке и захрустел.

А хозяйка-то, видать, неопытная, добросердечная. Где уж ей с наглецом сладить! Время сейчас такое, ни с кем сладу нет. Тема была близка каждой, и старухи будто ожили, загомонили.

– Долго ли идешь, почтенная?

– Откуда будешь? Из каких мест?

– Как там у вас, бедуете?

Алёна выбрала самый безопасный вопрос:

– Долгонько. Вот и к базару, видно, припозднилась.

– Ой, милая! Да не было базара. Нешто не видишь, что тут у нас делается? – Одна из торговок указала на гибнущее поле.

– Вижу. Страсть-то какая! Да что стряслось?

– А у вас, что ли, по-другому? – подозрительно прищурилась одна. – Хорошо живете?

– Плохо, – твердо ответила Алёна, и собеседницы, как стайка мрачных птиц, удовлетворенно закивали. – Всюду запустение, стены крошатся, вода тухнет, – продолжала она с подъемом. – Поверите ли, почтенные, кошки царапаться стали!

Бабки дружно ахнули в концы платков.

– Верно, конец времен настает. Уже, сказывают, и маги нас покинули, – начала одна.

Остальные старухи воззрились на болтушку, и та умолкла, испуганно озираясь.

– Ты иди, голубушка, в город иди, – пресекла разговор самая решительная. – Там свой рынок есть, в богатых кварталах, что вокруг дворцов. Может, повезет тебе, распродашься.

Спорить было не о чем. Алёна поклонилась, свистнула Макару и двинулась к громадине ворот.

В городе признаки непорядка не так бросались в глаза, прикрываясь толчеей тесных улочек, пестротой и многолюдьем. Одно слово, столица. Даже в последний день мироздания будет спешить по неотложным, страшно важным делам. Будут носиться слуги и рассыльные, вспарывать толпу нобили верхами, проплывать – одни в паланкинах, другие пешком, но с пышной свитой – знатные дамы и богатые плебейки, выставляя напоказ если не красоту, так хоть роскошь. Но все это одна видимость, размышляла Алёна, жавшаяся к стене дома, пока мимо проносился правительственный гонец с длинным эскортом стражников-скороходов. Неизбывная тревога, угрюмая тоска сквозили за лихорадочной суетой. Деятельная городская жизнь казалась фальшивкой, обманом чувств, гигантским мыльным пузырем – еще красуется радужными боками, но вот-вот лопнет.

Макар вертелся во все стороны, пожирая глазами потрясающий незнакомый мир. Поначалу он готов был сквозь землю провалиться от стыда – девчачьи бусики жгли грудь, – но скоро и думать забыл о своем позорном статусе, так оглушило и ослепило его происходящее вокруг. Теперь его преследовала одна мысль, упорная, как загноившаяся заноза, – как бы наделать втихую побольше снимков. Он почему-то был убежден, что Алёна его игру в папарацци не одобрит. Еще и телефон отберет, тиранка! Прошла навстречу цветущая красотка лет эдак пятнадцати. Одобрительный взгляд мазнул Макара по лицу и затуманился сожалением, зацепившись за цацку на его ключицах. Девушка очень старалась посторониться, но – то ли из-за узости переулка, то ли из-за пышности форм – принуждена была протискиваться вплотную к симпатичному рабу, задев его всем, чем только можно. Ух ты! Отличное местечко!

– Ай!

– Черт!

Они с Алёной шарахнулись в разные стороны. И вовремя! На мостовую между ними плюхнулось нечто бурое, полужидкое, отвратительное и по виду, и по запаху. Вверху кто-то ойкнул, захлопнулось окно. Отправитель «посылки» пожелал остаться неизвестным.

– Это что, дерьмо? – нервно зашептал Макар на ухо спутнице. – Здесь правда ночные горшки на улицу опорожняют? – и задумался, тревожа давно погребенный в памяти школьный курс истории. – Но где сточные канавы?

– Никаких канав. Помои выплескивают на улицу, но до улицы они не долетают.

– А до чего долетают? – Макар скептически изогнул бровь, созерцая кучу.

– Ни до чего. Исчезают в воздухе. Сразу же. То есть исчезали раньше.

Он посмотрел на девушку, не шутит ли. Нет, ни тени веселости. Наоборот, как в воду опущенная.

– Как это – исчезали? Так не бывает.

Алёна невесело усмехнулась:

– Бывает. Ты что, не понял? Это не прошлое. Это другой мир. Совсем другой. Мир магии.

Рынок на центральной площади действительно был. Не в пример сельскому, солидный и дорогой. Но чудилось, во время оно торговля тут шла и бойчее, и веселей. Алёна нашла местечко с краю, встала тишком. Велела Макару:

– Раб, доставай товар!

Тот хмыкнул, покрутил головой, однако послушался, скинул с плеч рюкзак. Потянулся так и эдак, крякнул (Алёна точно знала, назло ей выделывается), распустил завязки рюкзака.

– Там холстина есть, – шепнула девушка. – Вынь, постели.

Торговлю начали скромно: с разрозненных серебряных вилок, с дешевых круглых зеркалец, с нескольких пакетиков приправы для сала. К изумлению Макара, все это уходило влет, особенно специи. Он и мигнуть не успел, как оказался вместе с Алёной в центре волнующейся толпы. Услышав, что облюбованный скромной горожанкой пакетик перца – последний, толпа взвыла. Несколько рук, жадных, требовательных, будто собственной жизнью живущих, вытянулось к ним, стаскивая перстни с пальцев, потрясая увесистыми кошелями. Но совестливая Алёна отдала товар женщине по сговоренной цене. Та выгребла из карманов все до последней монеты и поспешила исчезнуть, лучась счастьем.

Макар понял, что пора брать власть в свои руки. Для начала он решительно отодвинул от «хозяйки» раздосадованных покупателей:

– Граждане, не напирайте! Товаров много, главное впереди. Только сегодня и только для вас! Итак, наше первое предложение…

Он и сам не понимал, что на него нашло. Он, тишайший редактор, покрывающийся пунцовыми пятнами, если на него обращалось более двух пар глаз, вдруг стал повелителем толпы. Полуголый, в вывернутых наизнанку штанах, с камушками на шее, – в каком-то неведомом мире, даже не прошлом, а совсем-совсем не существующем! Алёна только глазами хлопала, наблюдая, как работает мастер.

Первым делом Макар покончил с ненужной благотворительностью. Невыгодно это, да и подозрительно. Местные умели и любили торговаться, и победа того, кто выкрикнет самую большую цену, воспринималась как должное – раз богат, владей. Макар лишь ввел процесс в цивилизованное русло, вопил: «Двадцать пять, господин в золотом оплечье, кто больше?», как заправский аукционист, и троекратно хлопал в ладоши, прежде чем объявить: «Продано!» Алена только успевала принимать плату.

Волноваться и краснеть ему было просто некогда. Он понятия не имел, что Алена насовала в рюкзак, и всякий раз, запуская в него руку, мог только гадать, какой предмет сейчас извлечет на свет божий, а главное, как будет его рекламировать. Довольно быстро выяснилось, что самые обычные вещи здесь ведут себя как угодно, только не по инструкции. Скажем, зеркало не отражало. То есть отражало, конечно, но вовсе не то, что перед ним оказывалось в данный момент, а нечто совершенно произвольное, управляемое исключительно волей смотревшего. Макар начал было расхваливать «идеальную гладкость и незамутненную чистоту отражения» – странная какая-то реакция, примолкли все, переглядываются растерянно. Он с удвоенным пылом про возможность «рассмотреть все до последней реснички», но тут Алена, пихнув его в бок, подхватила: «На лице своей покойной бабушки». В общем, оказалось, что здешний народ любуется на себя исключительно в бронзовые полированные кругляши, а импортные зеркала использует, всяк в меру своей магической одаренности, для поиска пропавших вещей и людей, для пригляда за теми, кто вдали, а то и для общения с мертвыми. О «незамутненной чистоте» мечтать не приходится. Хоть что-нибудь разглядишь в дымке времени или расстояния, и на том спасибо.

Но его уже охватил азарт. Макар отважно совал руку в мешок, выуживал очередной лот и вдохновенно врал, сочетая внутреннее чутье с анализом реакции потребителей. Алёна, маячившая за плечом, что-то испуганно шепчущая, порой только глаза закатывала. Но разошедшегося «раба» было не остановить. Комплект игральных карт он, вспомнив прочитанное в глубокой юности фантастическое произведение, превратил в средство экстренной связи. Алёна перепугалась. Она-то предполагала сбыть картинки как инструмент для гадания. Но наскоро организованная презентация подтвердила – картонные «пейджеры» работают, и еще как! Ошарашенной Алёне злодей всучил трефового валета. Та заспорила было: «Да какой из тебя треф!» – но со стихийным бедствием разве справишься. Вынужденная углубиться в толпу с картой в потной ладони, она случайно наступила на острый камешек, и – о чудо! – бубновая дама в руке Макара скривилась от боли, что громогласно подтвердили выбранные наугад наблюдатели. Колоду тут же купил за бешеные деньги купец, охотно пояснив, что торговля у него обширная, караванная, и за всем пригляд нужен.