Текст книги "Принцев на всех не хватит"

Глава 13

Прошло целых три дня после отъезда Виталия. Расстались как-то суетливо, нехорошо, наспех. Но самое ужасное было не в этом. Последнее сообщение от любимого пришло, когда он ехал в поезде. После этого наступила абсолютная тишина, глухая, тревожная, как тоскливая зимняя ночь. Тихомирова не расставалась с телефоном ни на мгновение, но ситуация от этого не менялась. На звонки Воробьев не реагировал, он все время находился вне зоны доступа. Сначала Алина успокаивала себя: произошла нелепая случайность. Села батарейка, например, такое происходит иногда в самое неподходящее время. Потом пришла в голову мысль, что телефон могли украсть. Лихих и шустрых удальцов, промышляющих в поездах, предостаточно. Как только она подумала об этом, ее охватил ужас. Виталий отправился в путь с довольно крупной суммой. А если с ним случилось несчастье? Его могли изуродовать, выбросить из поезда, убить… Алина ни на секунду не допускала мысли, что любимый ее обманул. Она не сомневалась в нем ни на йоту. Время шло, а вестей от Виталия по-прежнему не было. Надо было срочно что-то делать. Находиться в информационном вакууме не оставалось сил.

Мучительно размышляя, как узнать, что же происходит на самом деле, Алина неожиданно поняла, что почти ничего не знает о Виталии, с которым ее так неожиданно и близко свела судьба. Ей известны некоторые детали его жизни, но это малая толика прожитых лет. Виталий сирота, и родственников, кроме питерской тетушки, у него нет. Еще в Питере он рассказывал ей о своем трудном детстве, о том, при каких обстоятельствах погибли его родители. Она очень хорошо помнит, как ей было больно за него в тот момент. Вспоминая трудное, голодное детство, потерю самых близких людей, он очень страдал. У Алины сердце тогда разрывалось от жалости и сострадания. По сравнению с Виталием она ощущала себя настоящим баловнем судьбы. Ей еще, к счастью, не пришлось пережить боль от настоящих потерь.

Получается, что единственная зацепка, которая может помочь разобраться в путанице, – это милая питерская тетушка. Необходимо было срочно связаться с Людмилой Викторовной. Уж она-то наверняка в курсе, что происходит на самом деле. Похоже, Виталий действительно попал в беду и не звонит, чтобы напрасно ее не беспокоить. Только не понимает дурашка, что ей от неизвестности в тысячу раз тяжелее. Лучше знать самую горькую правду, чем тонуть в необъяснимом молчании. От мыслей, которые приходят на ум, хочется влезть в петлю.

Теперь надо сообразить, каким образом осуществить задуманное. Санкт-петербургский адрес она помнит хорошо, а вот номер телефона – это проблема. Она бы бросила сейчас все и полетела в Северную Пальмиру, но это несерьезно. Она нынче в таком цейтноте, что начальство и слушать не будет ее доводы и просьбы. Написать письмо? Идея не очень хорошая. Пока ее письмо дойдет до Питера, пройдет несколько дней. Неизвестно, через какое время Людмила Викторовна соберется и ответит, да и ответит ли. Вдруг она уехала за город? И письмо будет валяться в почтовом ящике неизвестно сколько времени. Нет, это не вариант. За это время можно запросто попасть в сумасшедший дом от отчаяния и тоски. Страшно не хочется обращаться к Татьяне за помощью, но, кажется, другого выхода не остается. Наверняка у Домашневой остался заветный номер телефона, а если она заблуждается, та запросто может связаться с людьми, которые им дали питерский адрес перед поездкой. На душе настолько тревожно, что нет никаких сил. Беспокойство не рассеивается, оно только накапливается, достигает критической массы и давит, давит, давит. В такой ситуации Алина решила, что она имеет право нарушить слово, данное Виталию. Глупые условности и смешные по сравнению с нынешними обстоятельствами договоренности перечеркнуло предчувствие настоящей беды. Это состояние постоянной тревоги сводило с ума. Все перестало иметь значение. Алина понимала, что должна что-то сделать.

Ожидание в какой-то момент стало настолько невыносимым, что Алина все-таки решилась поговорить с подругой. Она вышла из кабинета, чтобы не мешали слишком любопытные глаза и чуткие уши, и набрала номер Домашневой. Сейчас, когда она решилась на поступок, она больше всего боялась, что Татьяна не возьмет трубку, но, к счастью, ее опасения оказались напрасными. Подруга отозвалась моментально. Можно считать, повезло. Сейчас Татьяна настолько занялась проблемами, свалившимися на ее семью, что выловить ее с первого раза было большой удачей.

– Привет. – Еще толком не зная, как вести себя дальше и какие подобрать слова, Алина изо всех сил старалась сохранить хотя бы видимое спокойствие, насколько это было возможно в такой ситуации.

– Привет, – эхом отозвалась Домашнева.

В голосе подруги Тихомирова не услышала ни радости, ни особого энтузиазма. Но это вполне объяснимо. Трудно радоваться жизни после того, как тебя обокрали.

– Как дела? Что следователь говорит? Дело продвигается, новости есть какие-нибудь? – Конечно, Алине сейчас хотелось говорить совсем о другом, но она же человек, а не последняя хрюшка. Она просто обязана поддержать подругу в трудный момент хотя бы словами.

– Да так, следователь говорит мало, все больше молчит. По-моему, надо распрощаться с мыслью, что нажитое непосильным трудом вернется обратно. Вот сейчас пытаюсь объяснить это родителям. Ничего наши органы не могут, бессильны. Зря мы заявление писали, грабителей не найдут, а нервы нам помотают изрядно.

– Д-а-а, – сочувственно протянула Тихомирова, – ты держись, подруга.

– А куда деваться? Прорвемся. Родителей жалко, уж очень убиваются.

– Тань… – Алина чуть замялась, – я понимаю, что не вовремя, но у меня к тебе небольшое дельце.

– Валяй. И нечего оправдываться, жизнь-то не остановилась. Как там дела на работе, справляешься? Ты уж потерпи немного, подруга.

– Справляюсь, не переживай. И вообще, не думай ты о работе. У тебя и так забот полон рот. Тань, – Алина зажмурилась, как перед броском в холодную воду, – у тебя остался телефон Людмилы Викторовны?

Наступила довольно длительная пауза, потом раздался голос Домашневой, тембр которого очень сильно смутил Алину. Она впервые слышала, чтобы Татьяна выдавливала из себя слова с таким трудом, словно некто невидимый вдруг схватил девушку за горло и пытается ее задушить.

– Зачем тебе? – подозрительно прозвучало в ответ.

– Таня, поверь, я не могу сейчас тебе объяснить. Это не прихоть, честное слово. Я тебя очень прошу, я тебя просто умоляю, если у тебя сохранился питерский номер, продиктуй мне его сейчас.

– Телефон я тебе дам. – Татьяна замолчала, потом вздохнула и добавила тихо-тихо: – Только не звони туда.

– Почему? Тебе что-то известно? Таня, скажи мне, скажи, что случилось там, в Питере? Я с ума схожу от неизвестности. Я чувствую, что ты от меня что-то скрываешь, – чуть не плача, взмолилась Тихомирова.

– Знаешь что? Я тебе не информационное бюро и не нянька. Я все уже сказала. Можешь отключаться, номер я тебе сейчас сброшу, это не проблема. Но учти, я тебя предупредила. Не звони в Питер, – отстраненно, совершенно чужим голосом выдавила из себя Домашнева еще раз и отключилась.

Не прошло и минуты, как пискнул телефон. Татьяна не обманула, прислала заветный номер. Алина завороженно смотрела на цифры. Сейчас она наберет их, и что ее ждет после этого? Все вокруг словно свихнулись. Виталий пропал, Татьяна ведет себя как старуха вещунья. Что происходит на самом деле? Получается, что Домашнева хранит какую-то страшную тайну, делиться которой с ней не желает. У Тихомировой подогнулись ноги. Неужели ее страхи становятся реальностью и с Виталием случилось настоящее несчастье? Нет, сейчас у нее нет сил звонить, да и свидетелей слишком много. И чего люди не сидят на своих рабочих местах? Только и делают, что шляются по коридорам, да еще норовят проявить внимание, которое ей сейчас не нужно. Сдерживая эмоции из последних сил, Алина вернулась в кабинет. Она еле-еле дождалась окончания рабочего дня. Чего ей это стоило, знала она одна. Словно робот, она продолжала работать, отвечала на звонки и поневоле общалась с коллегами. Сегодня, вопреки общепринятым правилам, как только пропикало восемнадцать ноль-ноль, она сорвалась с места и, промямлив в никуда невнятное «пока», не обращая внимания на изумленные взгляды, рванула с места в карьер. Ей необходимо было остаться одной, чтобы позвонить и разобраться, что же происходит на самом деле. Она мчалась от банка на всех порах и молилась только обо одном: чтобы Людмила Викторовна оказалась дома. Напряжение последних дней довело ее до нервного истощения. Надежда на этот звонок была столь велика, что она чувствовала: она просто умрет, если не дозвонится. А если трубку возьмет Виталий? От этой мысли сердце заходилось в ненормальном ритме и дышать становилось почти невозможно.

Тихомирова остановилась, решила, что теперь-то можно позвонить без свидетелей, воровато оглянулась, вокруг только чужие и равнодушные лица. Банковских не видать. Пора. Неверными пальцами она стала давить на кнопки.

– Здравствуйте, Людмила Викторовна, – путаясь в словах и захлебываясь от нечеловеческого волнения, выговорила Алина, когда услышала долгожданное «алло». – Людмила Викторовна, это Алина Тихомирова из Москвы вас беспокоит. Помните, мы совсем недавно приезжали к вам в гости с Татьяной?

– Ой, Алиночка, какой приятный сюрприз! – В голосе женщины послышалась неподдельная радость. – Конечно, помню, деточка. Как твоя нога?

– Нога хорошо, спасибо, – пролепетала Алина.

– Как приятно, что вы, такие молодые, такие занятые, не забываете старуху. Намедни подружка твоя звонила, теперь вот ты. Спасибо вам за внимание.

Алина онемела. В трубке слышалось радостное воркование Людмилы Викторовны, но смысл слов до нее не доходил. Значит, она была права. Татьяна информирована гораздо лучше, чем она. С какой стати подруга звонила старушке? И старушке ли она звонила? Неужели уколы ревности выросли не на пустом месте? И все ее страдания – вовсе не плод больного воображения, а печальная реальность? Хорошая история, но грустная. Наверное, не зря говорят, что женской дружбы не может быть в принципе. Но это лирика, сейчас это не так уж и важно. Сейчас главнее другое.

Людмила Викторовна обрадовалась возможности поболтать и несла всякую чепуху практически без остановки. Обалдевшая Тихомирова только иногда успевала вставлять короткое «да». Кажется, активная собеседница в этом не особенно нуждалась. Алина выслушала сводку погоды, проглотила информацию о самочувствии и замучившем старушку давлении, которое неизвестно отчего скачет беспрестанно и не дает жить спокойно. Единственное, что как-то поддерживает и бодрит, – это то, что Людмила Викторовна не проявляет ни малейших признаков волнения. Получается, что все в порядке не только у пенсионерки, но и у ее замечательного племянника. Потому как, если бы случилась беда, тетушка не несла всякую ахинею, а немедленно поделилась бы горем.

– Людмила Викторовна, – наконец не выдержала Алина, – а я могу поговорить с Виталием?

– Виталием? – В голосе доброй женщины послышалось неподдельное удивление. – Его нет.

– Что значит «нет»? – Алина еле удержалась на ногах, которые мгновенно стали ватными. Она так и знала, случилось самое страшное, сердце ее не обмануло. Пока она тут думала, как добыть этот телефон, с любимым случилось самое страшное, он умер.

– А тебе что, Татьяна ничего не рассказала? У нас в жизни большие перемены.

– Да нет, мы давно не виделись, – не задумываясь, соврала Алина.

– Так ты ничего не знаешь? Радость-то у нас какая, Алиночка! – с ликованием сообщила жизнерадостная пенсионерка. – Виталик женился.

– Женился? Как это женился? – невольно переспросила Тихомирова и осеклась, не успев до конца осознать ужас происходящего.

Хорошо, что в этот момент она подходила к автобусной остановке. Ей уже было глубоко по барабану, кто ее услышит, что подумают чужие люди, которые находятся сейчас рядом, какие выводы сделают. Основной задачей было сейчас присесть на свободный краешек скамейки. Это лучше, чем хлопнуться в обморок на грязный тротуар. Удалось. Старушка между тем не унималась. Еще бы, такая новость, хит сезона.

– Да, представляешь, женился не на ком-нибудь, а на настоящей иностранке. Жена у него не то из Швеции, не то из Швейцарии, прости старуху, точно не запомнила, путаюсь я в этих заграницах. Важная такая, а богатюща-я-я – просто страсть. Немного постарше Виталика, но ничего, гладкая, выглядит очень хорошо, блондинистая такая, шустрая. Правда, строгая очень. По-русски говорит, но не очень хорошо. Одного жаль – все у этих иноземцев не по-людски. Свадьбу не играли толком, родственников не пригласили, мать и отца обидели, шутка ли. Нехорошо это, не по-божески. Расписались в посольстве и умчались в дальние страны в тот же день. Обещались писать и звонить, да пока вот ни гугу. Но это понять можно, им сейчас не до родни. Милуются в медовый месяц, забыли обо всем.

– Людмила Викторовна, а вы ничего не путаете? Насколько я знаю, у Виталия нет родителей. Он же сирота. Он сам мне об этом рассказывал. – Алина цеплялась за тонкую ниточку надежды, не в силах осознать себя банкротом. Такую новость не проглотить и не переварить за две секунды. Происходящее не укладывалось в голове.

– Да окстись ты, девка, ничего я не путаю, – обиделась бодрая старушка. – Это ты что-то не так поняла. Я Витальку с самого рождения знаю. Какой он сирота? У него и мать, и отец в добром здравии находятся. У него еще, кроме родителей, целых две старших сестры имеются. Все красавицы, как на подбор. И все, слава Создателю, живы и здоровы. Ишь что надумала, сирота.

– Ну да, вы лучше знаете. Вы же его тетя, – обреченно прошептала Тихомирова.

Как она еще умудряется поддерживать разговор, она не понимает. Лучше бы Воробьев действительно умер, она не знает, сумела бы она пережить это горе, но что ей предстоит испытать в ближайшее время, вообразить было невозможно.

– И опять ты ошиблась. Я ему по крови-то никто. Мы соседями были когда-то с Воробьевыми. А то, что меня Виталька тетей зовет, так я не возражаю. Это у нас навроде игры.

– А свадьба когда была? – выдавила из себя Тихомирова из последних сил.

– Да как раз третьего дня, как только Виталий из командировки вернулся. Поженились – и в тот же день уехали.

– Но Виталий офицер. Ему же надо ехать на службу, ему нельзя уезжать навсегда за границу.

– Да какой он офицер? – от души развеселилась Людмила Викторовна. – Скажешь тоже, офицер. Выдумщик, вот он кто. Любит всякие фигуры важные из себя изображать да головы людям морочить. Артист он, одно слово.

– То есть вы хотите сказать, что Виталий никогда не учился в академии? А где тогда он взял форму, кортик? Зачем это все ему?

– Ты что, не веришь? Ну, это дело твое. А форму можно купить на рынке. Он и купил. Да, Алиночка, я заболтала тебя совсем. Ты чего звонишь? Опять хотите приехать в гости?

– Да нет, Людмила Викторовна. Просто решила позвонить, узнать, как дела, как вы себя чувствуете, какие новости. Очень рада была с вами пообщаться.

– Звоните, Алиночка, а еще лучше – приезжайте. Виталька, конечно, баламут известный, но вот уехал, и я осиротела совсем. Скучаю.

Алина шла по улице и не понимала, где находится, какое сейчас время дня и года, что вообще происходит вокруг. Ей никогда в жизни не было так плохо. Она была не способна адекватно воспринимать окружающий мир. Ей хотелось одного – умереть немедленно, чтобы закончилось все: предательство, несправедливость, кошмар, в который она умудрилась вляпаться с необыкновенным энтузиазмом. Сказать, что ей было плохо и горько, – это ничего не сказать. Тихомирова находилась на той грани отчаяния, когда не может помочь никто, даже самые профессиональные умники института великого Сербского. Ей было все равно сейчас – жить или умереть. Лучше было умереть, это проще, понятней. Естественный процесс, закономерный, не очень позитивная история для основной части человечества, но умереть гораздо проще, чем пережить предательство. Тогда бы закончилось все, исчезла невыносимая, рвущая на части не только сердце, но и каждую клеточку тела боль. Там, после жизни, нет несправедливости, в том мире нет предательства. По крайней мере, очень хочется в это верить.

Страшная история случилась с девочкой, которая была распахнута навстречу миру, любви и надеялась на счастье. Открытость души и уверенная надежда на то, что все будет хорошо, сыграли с ней дрянную шутку. Но сейчас, в момент отчаяния, анализировать ситуацию и уж тем более размышлять о чем-то не было сил. Она просто шла, потому что надо было вернуться домой, потому что завтра она должна идти на работу и делать вид, что ничего в этом мире не изменилось. Ей хотелось выть в голос, но она не могла себе этого позволить. Домой идти не хотелось. Родители решили, что необходимо сделать небольшой перерыв, и вернулись с дачи в город на несколько дней. Она не может с таким лицом вернуться домой, хотя сейчас это абсолютно не важно. Страшнее всего то, что мама обязательно решит, что нужно с доченькой поговорить, но она к этому не готова. Прости, мама. У девочки все очень плохо, твоей доченьке хочется умереть сейчас, немедленно. Степень предательства зашкаливает в энной степени и не поддается описанию. Не было никакой любви, она, как последняя доверчивая дурочка, с огромным желанием, не задумываясь, отдала себя, свое будущее, душу свою в лапы обыкновенного брачного афериста. Мало того что душа втоптана в грязь, из которой теперь не выбраться по гроб жизни, на ней повис долг в триста тысяч рублей. И еще она с легкостью стала предательницей. Ради красивых слов и глаз она в один миг отказалась от многолетней дружбы. Кто она после этого? Как с этим жить? Для чего?

Надо же, летний вечер, а неожиданно закрапал мелкий дождик. Что ж, будем считать, что это слезы по несбывшейся любви и утраченным надеждам вкупе с иллюзиями. Выжить бы, мама! Уж тогда она в другой жизни не будет такой доверчивой и влюбчивой идиоткой, она отомстит всему мужскому племени по полной программе. Алина саркастически ухмыльнулась из последних сил, надо же, еще в ней живы какие-то эмоции и мелькают довольно связанные мысли. Тихомирова дрожащими руками вынула из сумки зонтик.

Дождик все не унимался, из мелкого намека на летнюю, скоротечную грозу он постепенно превратился в серьезную стихию и начал шпарить по городу с ненавистью обиженного на весь белый свет. Так иногда бывает в Москве. Утром лето, через два часа осень. Но нынче наступила не осень, потому как на календаре совсем другое время, что-то необыкновенное и неуправляемое пришло в город, что называется стихией. Дождь, словно обезумев, начал лупить изо всех сил безжалостно, яростно, – по мостовым, машинам и людям. Отчаянный мальчишка-дождь мог себе позволить смыть с асфальтовых поверхностей города весь мусор и невзначай напомнить человеку, что он со своими амбициями ноль без палочки перед разгулом природы.

Алине было не до дождя. Она брела под ливнем в никуда с отчаянием идущего на плаху. Она не знала, что будет делать, не понимала, как ей жить дальше. Жизнь закончилась, рухнуло и уничтожено безжалостным злодеем все, что было самым важным, – надежда, дружба, любовь, радость. Есть два варианта. Условия игры предлагают ей выжить и превратиться в злобную и циничную суку или, что гораздо честнее и проще, умереть. Дождь не унимался и мешал думать, она никак не могла принять решения. Неожиданно налетел очень резкий и порывистый ветер. Все плохо, даже погода бушует, за что? Алина не понимала одной простой вещи. Она ничего плохого никому не сделала, она просто полюбила и была готова отдать себя любви и избраннику без остатка. Где, когда, в какой момент она совершила ошибку? Неужели для того, чтобы стать счастливой, надо быть прагматичной, просчитывающей ситуацию стервой? Один вопрос «за что?» пульсировал в мозгу как сумасшедший и не давал покоя. Ясно одно: она – несостоятельная дура, заплатившая за несколько дней эфемерного счастья слишком высокую цену. Результат потрясающий. Она потеряла веру в любовь, лишилась подруги, у нее теперь немыслимые долги, и она превращается в циника. Это страшнее, чем обернуться в полнолуние в мифическое животное. Вот, поняла сейчас: она несчастна. Можно просто произнести это слово, особенно не задумываясь о смысле, который в него вложен, а можно действительно стать несчастной за считаные минуты.

Еще один резкий порыв ветра превратил ни в чем не повинный зонтик из защиты от дождя в полное недоразумение. В руках остался только нелепый остов, спицы предательски выгнулись в странном танце, отдаваясь ветру, и защитное средство от дождя превратилось в странную фантазию художника-сюрреалиста. Как Тихомирова не старалась напомнить зонту об его функциональных обязанностях, все усилия были напрасны.

Алина вздрогнула и на секунду очнулась. Поглощенная собственными страданиями, она не думала, что ей придется бороться с зонтиком и потерпеть полное поражение. Уж с этой стороны она подвоха не ожидала. Непослушный и неправильный зонтик явился последней каплей в ее страданиях. Полились слезы, сначала по капельке, потом прорвались с такой силой, словно в организме открылись заветные, припасенные для определенной ситуации шлюзы. Это очень удобно – плакать под зонтом, когда имеется мифическая защита. Но сейчас, когда предателем оказался не только самый любимый на свете человек, но еще и предмет обихода, хотелось не только плакать, возникало желание орать на всю планету о несправедливости бытия.

Проклятый дождь, проклятый город, хочется умереть. Все предатели, вокруг одни подлецы и предатели, даже корейский зонтик. Алина шла в никуда, заливалась слезами, как маленький ребенок. Ей было все равно.

– Дура! Ты куда прешь? – Визг тормозов, остановившийся вплотную автомобиль и яростный возглас водителя, выскочившего на дорогу, ничего не изменили в ее жизни. Она даже страха не испытала.

Да, она не права, не посмотрела, переходя дорогу, сначала налево, потом направо, как учили в школе. И мужик правильно орет, кому охота из-за идиотов, которым жизнь недорога, в тюрьму садиться. Только он зря распыляется, не понимает, что ей сейчас даже не все равно, ей ужасно. Она не может объяснить родным и знакомым, как такое могло случиться с ней, Алиной Тихомировой. Ей не в силах никто помочь, жаль, что ее не сбил этот мужик, который виртуозно ругается матом и орет как сумасшедший. Живой, наверное. Счастливчик, раз его так шибает. А она умерла, и от этого никуда не деться. Странное поведение девушки немного погасило пыл водителя, он плюнул в сердцах, покрутил пальцем у виска, ничего толком не поняв, сел в машину и был таков. Он, конечно, не виноват в ее тридцати трех несчастьях, ему просто не повезло, что их пути пересеклись сегодняшним вечером.

Алина бросила бесполезный зонтик на тротуар и побрела дальше, обливаясь слезами. Дождь не унимался, он превратился в ливень, на мостовой и тротуарах пузырились многочисленные лужи. За несколько минут улица превратилась в театр показательных выступлений природы. Благоразумные люди предпочли поскорее покинуть улицу и укрыться от дождя. И только Тихомирова никуда не спешила. Она шла, пошатываясь и не разбирая дороги, по лужам, не чувствовала холода. Предательница нога неожиданно подвернулась, и Алина, охнув от боли, села прямо в лужу. Где тонко, там и рвется, резкая боль помешала сразу подняться. Тихомирова, стараясь принять вертикальное положение и выбраться из лужи, рыдала в полный голос. Замечательно, только что ее чуть не сбила машина, теперь она барахтается посреди города в грязной и холодной луже.

Помощь пришла совершенно неожиданно. Кто-то, не говоря ни слова, взял ее за плечи и помог подняться. Алину трясло, она плохо понимала, что происходит. Мокрая, дрожащая на ветру, глубоко несчастная, обманутая и брошенная, она не чувствовала ничего, кроме невыносимой боли и бесконечного страдания. Ей было все равно, что о ней сейчас думает этот незнакомый молодой человек. Наверное, принял ее за пьяную или наркоманку. Да и плевать ей, кто и что о ней думает. Мужчина подвел ее к краю тротуара и начал голосовать. Надо же, наивный какой. Кому охота в такой ливень заниматься извозом. Нет, нашелся чудак, тормознул. Алина послушно села на заднее сиденье, ее спаситель устроился рядом.

– Куда едем? – неприветливо, почти грубо, поинтересовался водитель, подозрительно поглядывая на Алину.

Наплевать, пусть думает что хочет, она не собирается оправдываться перед каждым встречным.

– Алина, назовите, пожалуйста, ваш адрес.

Только теперь Тихомирова поняла, что знает этого человека. Она не понимала, с какой стати Талисман оказался рядом и сейчас пытался довольно настойчиво узнать, где она живет.

– Я не поеду домой, – пролепетала Алина, – я не могу.

– Хорошо, – миролюбиво согласился Стрельников и бросил в сторону водителя: – Старосадский переулок, напротив Исторической библиотеки, я покажу. Если можно, побыстрее, девушке нехорошо.

– Кому сейчас хорошо? – буркнул недовольно водитель. – По такой погоде только гонки устраивать. Я еще пока жить хочу.

– Плачу втрое. Поехали, – железобетонным голосом скомандовал Талисман.

– Понял, командир.

Тихомирова не слышала этого диалога, словно находилась в другом измерении. Ее трясло, как в лихорадке, она плохо отдавала себе отчет, что происходит, куда везет ее Максим. Хотелось одного – согреться и забыться. Машина мчалась по вечерней Москве, несмотря на непогоду и плохую видимость, водитель честно отрабатывал свои денежки. Не прошло и двадцати минут, как они становились у подъезда старинного дома. Пришлось совершить над собой огромное усилие, чтобы покинуть уютный салон. Алина только-только начала согреваться, и ей совсем не хотелось выходить под дождь, по-прежнему безжалостно молотивший по асфальту.

Тихомирова плохо понимала, что происходит, она просто послушно семенила за Талисманом, балансировала между обмороком и полной прострацией. Максим крепко держал ее за руку, которую отпустил только перед дверью, чтобы достать ключи. После того как дверь открылась, Стрельников вновь взял Алину за руку, и через секунду они оказались в просторной и светлой прихожей.

– Ба! – громко крикнул Максим. – Я дома. Я не один.

Из глубины квартиры вышла пожилая женщина, абсолютно седая, невысокая, довольно пухленькая, очень домашняя, уютная, ее приветливое лицо освещала мягкая улыбка. На морщинистом лице выделялись необыкновенно яркие глаза с ласковым и мудрым прищуром. На носу, словно для довершения общей картины, почти висели круглые очки в золотистой оправе. Выглядела она как добрая бабушка из сказки.

– Господи, деточка! – всплеснув руками, немного испуганно воскликнула она, обращаясь не к собственному внуку, а к нежданной гостье, как старинная знакомая. – Ты же совсем мокрая. Как этот ирод мог допустить такое безобразие? Давай-ка я провожу тебя в ванную, а то так простыть недолго. Сначала надо о здоровье позаботиться, знакомиться потом будем. Максим, ты пока чайник ставь, – не забыла про внука сказочная бабушка, озадачила мимоходом.

Алина вопросительно посмотрела на Максима. Тот улыбнулся и развел руками. Все понятно, сразу видно, кто в доме хозяин. Тихомирова безропотно подчинилась команде доброй старушки. Похоже, что госпожа Тихомирова сегодняшним вечером улыбаться разучилась навсегда. Она безучастно следила за тем, как бабушка Максима наполняла ванну водой, хватило сил только кивнуть в знак благодарности, когда ей дали халат и полотенце. Хорошая женщина, не задавая глупых вопросов, оставила Алину одну, аккуратно прикрыла за собой дверь ванной. Тихомирова ощутила прилив благодарности к незнакомой пожилой женщине за ее мудрость и такт. Поддерживать беседу у нее не хватило бы сил. Алина погрузилась в ласковую воду, крепко зажмурила глаза, слезы вновь без удержу покатились по щекам.

Максим суетился на кухне, пытался сообразить, что нужно сделать. Наконец на пороге появилась бабушка. На ее лице сияла хитрющая улыбка.

– Максим, – почему-то страшным шепотом спросила бабушка, как будто Алина могла слышать их разговор, – ты что, из реки девочку вытащил?

– Почему из реки? – изумленно спросил Стрельников. – Ба, лучше посмотри, есть у нас коньяк или настойка какая-нибудь? И еще всякая малина-смородина сейчас будут очень кстати. Ну ты лучше меня знаешь, что в таких случаях нужно делать. Девушка промокла до нитки и замерзла. Надо человеку помочь.

– Я всегда была уверена, что ты романтик. Но сегодня ты превзошел самого себя, – торжественно и многозначительно начала бабушка.

– Ба, не усложняй. Я не романтик вовсе, я деловой и очень взрослый мужик. И не интригуй, не тот случай.

– Приводишь впервые в жизни девушку в дом, а она в таком виде. Оригинально.

– Ба, нормальный вид. На улице гроза, у человека зонтик сломался. Все очень просто. Никто не тонул, никто никого не спасал, рискуя жизнью. И привел я ее не знакомиться вовсе, а просто потому, что человеку помощь нужна, элементарная помощь, понимаешь?

– Ой, кого ты обманываешь, ребенок? Не смеши меня, пожалуйста. – Бабушка немного помолчала, а потом с чувством произнесла: – А знаешь, у тебя очень хороший вкус. Девочка – настоящая красавица.

– Фантазерка ты моя дорогая, Анастасия Федоровна. Она вовсе не моя девушка, хоть и красавица. Мы просто знакомы по работе, вот и все.

– Говори, говори, да не заговаривайся. – Бабушка погрозила пальцем. Это было так смешно, что Максим невольно прыснул. – Знаешь, на кого она похожа?

– Не знаю.

– А я тебе скажу. Она настоящая Русалочка. И не надо разубеждать меня, что ты вытащил ее из воды. Не надо мне рассказывать всякие небылицы про дождь и сломанный зонтик. Неубедительно звучит.

– Анастасия Федоровна, я тоже люблю Андерсена, не поверишь. Но девушка, которая сейчас находится в нашей ванной, вполне земное создание. Чешуи и хвоста у нее точно нет. И живет она не в Москве-реке и не в море-океане, а в обычной московской квартире вместе с мамой и папой. Зовут ее Тихомирова Алина, и работает она в банке.

Так что твоя версия не выдерживает никакой критики и расползается по швам. Где ты видела русалок, которые делают балансы и выдают кредиты?

– Это твое мнение циника и старого холостяка мешает увидеть то, что очевидно. А мне сердце подсказывает, что все совсем не так, как ты говоришь.

– А как?

– Думаю, что сегодня у нас особенный вечер, который кардинально повлияет на твою дальнейшую жизнь. Она самая настоящая Русалочка, только современная, поэтому работает в банке, многие современные девушки работают в банке, это нормально. И еще она твоя судьба.