Текст книги "Усы в ангельской пудре"

– Что, уже есть сходство? – Ты клевый художник! Подумать только, что из-за тако-

го сморчка я должна теперь за Аньку волноваться! – добавила девушка, и вдруг быстро переложила ладонь Игоря с листка бумаги на свою маленькую, упругую грудь. – Слышишь, как у меня сердце стучит. Это все от волнения. Как ты думаешь – это похоже на аритмию?

– Вообще-то у меня валерьянка есть…То есть была, – прошептал Игорь, ощущая сквозь тонкую ткань жаркое, близкое тело девушки, которое не могло сейчас не взволновать разве что полнейшего импотента…

Но тут же резко отдернул руку, услышав совсем близко голос Бабуси.

– А я вот что, Горяшка, никак не пойму, – сказала Бабуся, протискиваясь в дверную щель. – Ведь обычно котов или кобелей, короче говоря, тварей мужеского пола, на случки водят, и за это хозяевам деньги приплачивают, но никак не наоборот. Так ведь?

– Вы что имеете в виду? – оскорбился Игорь. – Но кого, собственно говоря, намекаете?

– Да нет, я все про ту кошку пропавшую думаю, – неприятно хихикнула Бабуся. – И говорю, что про такие заработки я еще слышала. Но вот чтобы кошку по котам таскали, и за это потом денег кому-то насыпали – тут что-то новенькое. Как ни крути, но все же петух должен курицу топтать, а не наоборот. Зачем же эту кошку соседскую по рукам все время мыкали, ась?

– Сначала скажите, что вы тут делаете? – гневно воскликнул Игорь, срываясь с места. – Подслушиваете? Что-то вынюхиваете, шпионите? Что еще за новости такие? Что вам от меня нужно? Мы же договорились русским языком, чтобы в мой кабинет – ни ногой!

– Так я же на пороге стою, – спокойно ответила Бабуся, нисколько не обидевшись на Игоря. – И ничего не высматриваю вовсе, а просто поджидаю, когда ты освободишься тут, потому что с одним человеком должна тебя срочным макаром познакомить.

– Убирайтесь прочь! Мне сейчас некогда! – А ты, Горяшка, не горячись. Я ведь не зря тебя так

называю – уж больно ты у нас бываешь горячий парень, ни с того, ни с сего. Ты сначала бы хоть узнал, что за человека я к тебе привела, а потом уж жилы на лбу надувал.

– Евдокия Тимофеевна! Сейчас же закройте дверь с обратной стороны, и не мешайте мне работать! – процедил Игорь сквозь зубы. – Иначе мне действительно скоро придется всерьез поставить перед родителями вопрос ребром о невозможности совместного проживания на общей жилплощади. Ваша бесцеремонность выходит за всякие допустимые пределы.

Игорь хотел было вскочить, чтобы захлопнуть перед носом старухи дверь, и продолжить опрос Юли.

Кстати, краем глаза он заметил, что она мигом спустила с кресла свои загорелые ножки, и, как примерная ученица, даже испуганно положила руки на коленки – слава Богу, кризис миновал, но…

Но тут увидел в коридоре возле входной двери престрашенного мужика со спутанной бородой и с черной, пиратской повязкой на одном глазу, который смотрел на них с нескрываемым беспокойством, неловко топчась возле порога.

– А я…того…Пойду я пока. Тута, Евдокия Тимофеевна, у вас вона сколько народа, оказывается. Нет уж, мне такое жилье не подходит. Я к одиночеству привык…

– Сейчас он уйдет, утикнет. Задержи его скорее, Горяшка, – вдруг зашептала старушка, больно вцепляясь Игорю в локоть. – А потом его ищи-свищи, я ведь сроду не найду. Хватай его скорее за бородищу, держи, пока не поздно. Чего на тебя снова столбняк накатил?

Глядя на безумное, перекошенное от волнения лицо бабы Дуси, Игорю показалось, что старушка, похоже, по-настоящему сошла с ума – нет, явно не пошла ей на пользу городская, суетливая жизнь.

«Нужно не забыть проконсультироваться с Гошей, – быстро прокрутилось у него в голове. – Говорили, он сейчас уже в областной психушке работает, пусть посоветует, что мне с ней дальше делать.»

И еще подумал: вот смеху-то будет! Почти восьмидесятилетняя старуха съехала с катушек на почве неразделенной любви к оборванному старику – роман в духе абсурда! Прежде чем его излагать, нужно не забыть предварительно выпить с Гошей бутылочку-другую чего-нибудь укрепляющего психику!

– Стой, ирод! – вдруг закричала Бабуся громко, заметив, что пиратский старик начал нервно возиться с дверными замками, правда, у него никак не получалось справиться с запорами. – Стой, ворюга, не уйдешь! Ага, видать, через двери ты ходить не можешь! Только по балконам промышляешь? Попался, окаяннный лазутчик!

Мужик зыркнул на Бабусю затравленным, злобным взглядом, как зверь, который неожиданно угодил в ловушку, и быстро сообразив, что самостоятельно со сложными дверными запорами все равно справиться не сможет, рванул в комнату, в несколько прыжков подскочил к окну, и вдруг с размаха саданул своей ручищей по стеклам, которые сразу же жалобно зазвенели и посыпались на пол.

Но дырка в стекле оказалась слишком маленькой, чтобы можно было выскочить, так что бородатому хулигану пришлось шарахнуть по окну еще раз, а потом еще – он так и мелькал в воздухе окровавленным кулаком, прорубая себе выход на волю.

Только теперь Игорь очнулся от оцепенения и понял, что дело не шуточное, и если он будет медлить, то странный Бабусин жених через мгновение выставит стекло, и выпрыгнет через окно со второго этажа на улицу – в намерениях странного кавалера больше не было ни малейших сомнений.

Интересное кино, а кто будет платить за выбитое стекло? И вообще – что за хамское поведение в приличном доме?

Игорь подбежал, и схватил бородача за одежде – нет, так просто он его не выпустит! – но тот развернулся и отшвырнул его от себя с удивительной силой, продолжая крушить стекло.

Ничего не поделаешь – пришлось взять из угла коридора, куда отлетел хозяин квартиры, первую попавшуюся под руки палку, которая оказалась шваброй, и применить к разбуянившемуся гостю прием национального японского фехтования «кэндо».

Студент юридического института Костиков занимался боевым искусством «кэндо» где-то около года, до тех самых пор, пока мастер этого редкого восточного искусства однажды по туристической путевке не уехал в Турцию, и почему-то больше в Тарасов оттуда не вернулся.

Но Игорь многое запомнил из занятий учителя, и сейчас применил к разрушителю своего жилища удар под названием котэ-ути: меч при этом ударе следует опускать прямо сверху вниз, и с таким чувством, словно имеется намерение расщепить голову противника на две части, и не забыть издать при этом специальный устрашающий выкрик, который японцы называют «какэгоэ».

Почему-то от полученного от Игоря японского удара по голове «пират» только охнул, покачнулся, но устоял на месте. Он озадаченно оглянулся вокруг, страшно вращая одним своим глазом, собирась с силами для прыжка со второго этажа…

Не известно, как бы события разворачивались дальше, но в этот самый момент минутного замешательства к окну шустро подбежала Бабуся, и сдернула с окна занавеску, которая накрыла ее «женишка» с головой.

Пока тот начал что-то мычать и барахтаться в ткани, Бабуся выхватила из рук Игоря Костикова швабру и по-простецки, причем даже не слишком сильно тоже хлопнула мужика по голове.

Раздался стук, словно она угодила по гляняному горшку, и «пират», коротко охнув, медленно повалился на пол. Правда, по пути он все еще пытался уцепиться за что-то руками, ухватился за скатерть на столе, и стащил вниз вазу с фруктами, которая сразу же разбилась на мелкие кусочки.

Эту искусную ваза, сделанную из очень тонкого стекла, Ирина по случаю только что купила в антикварном магазине, потратив почти всю свою библиотекарскую зарплату, так как имела непреодолимую страсть к красивым старинным предметам, которая их с Игорем в свое время сильно сблизила.

– Готов, голубок, – с довольным видом сказала Бабуся.

– Ничего не понимаю. Ничего не понимаю, что тут происходит, – пробормотал Игорь, поднимая из-под ног яблоко, и машинально от него откусывая большой кусок. – Кто это? Что за погром он устроил у меня в доме? Почему? И что вы все себе, вообще, позволяете?

– Знакомься – это один из тех ворюг, которые ночью хозяйничали у соседей. Потапом зовут. Сейчас немного очухается, и как миленький расскажет нам, что ночью было, – объяснила Бабуся, хихикая, и самодовольно потирая руки. – Но пока он ничего не чует, надо его связать, а то он и остальные окошки запросто может изуродовать. Или, может, у тебя, Горяшка, есть наручники?

– Нет… – Надо обзавестись, вещь в нашем деле дюже полезная, – сказала Бабуся, и Игорь подумал, что она права – это был уже второй случай за день, когда железные браслеты ему очень бы даже пригодились.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
УБИЙСТВО С ХВОСТОМ

– Так-так-так, одну минуточку, – медленно проговорил Игорь Костиков, который уже держал в руке только огрызок от яблока – он и сам не заметил, как на нервной почве незаметно его съел. – Так-так, давайте все по-порядку. Я так быстро не могу. И вообще – где моя трубка?

– Какой уж тута порядок? – отозвалась Бабуся. – Веник надо сюда скорее. Сейчас Ирка наша придет – подумает, что это я снова набедокурила, опять расстроится. Нежная она у тебя уж слишком, сразу видно, что всю жизнь среди одних только книжек живет, листиками шелестит.

– К черту Ирку, – махнул рукой Игорь, но посмотрев на улыбающуюся Юлю торопливо добавил. – Я имею в виду, что сейчас не до уборки. Вы лучше скажите мне, баба Дуся, как вам удалось так быстро вычислить ночного грабителя? Откуда вы знаете, что это именно он?

– Да он, голубчик, как не он. Просто я, Горяшка, вот задумалась: скажи мне на милость, какой дурак может летом по городу в лыжных ботинках ходить, ась?

– При чем тут лыжные ботинки? – А при том, что я тут

же приметила: один из ворюг со-

седских в лыжных зимних ботинках был. Я этот след без ошибки

узнала. А знаешь, почему? У нас в деревне алкаш один жил,

Егор Макарович, так у него кроме одних лыжных ботинок, которые ему как-то в школе за погрузку дров подарили, больше никакой другой обувки отродясь не было, и он ботинки эти, вообще, похоже, никогда с ног не сымал – хоть зимой, хоть в дождь, хоть в жару в них топал. Сроду – в дом заходит, и следы после себя грязнущие оставляет, я его один раз за это дело даже половой тряпкой от души отходила. Вот я запомнила следы его на всю жизнь. Как говорится, жизнь пройти – не поле перейти…

– А с чего вы взяли, что преступник тоже был именно в лыжных ботинках? – спросил Игорь, быстро протягивая в сторону Бабуси на вытянутой руке включенный диктофон, чтобы записать каждое слово. – Что за бред?

– Я же говорю, что по следам, экий ты, Горяшка, у нас все же бестолковый пень, – ответила Бабуся, стараясь громко и отчетливо выговаривать слова в черную коробочку. – Я ведь там в полисаднике, под нашими балконами, грядочку с укропом и петрушкой рассадила, чтобы с базара не носить, и в салаты пользоваться – ее с дороги в сорняках не заметно, а сверху-то она приметная, потому что я каждый день свой огородик то поливаю, то пушу. Не пушу – так поливаю, не поливаю – значит, пушу, чтобы занятие было какое-нибудь по утрам, когда все спят. Вот и накануне я как раз земличку там подпушила как следует. И подумала – если человек сверху соберется сигануть с перепуга, он обязательно должен постараться в мягкое место попасть, чтобы не чересчур ушибиться. Поэтому, как только соседка про грабителей рассказала, я сразу же на грядку свою, которая как раз под нашими балконами будет, сходила взглянуть. А там следы от лыжных ботинков, точь в точь как у нашего Макарыча-пьянчужки. Ну, думаю, узор мне знакомый – ясное дело, что нужно ворюгу среди пьяниц или каких-нибудь других бродяг пропащих искать. Так и получилось, как вы сами видите…

– Погодите, нет уж, давайте по-порядку, – снова перебил Игорь Бабусю, с интересом глядя на боевую старушку. – Но почему вы все-таки были так уверены, что это именно те самые следы, которые оставили ночные гости? Мало ли, кто мог за это время потоптаться на вашей грядке!

– Так ведь от ботиночков этих следы особые, впечатанные, как влитые – не спутать ни за что, что после прыжка. Я рядом наступила, так тот в два раза глубже будет. – удивилась в свою очередь непонятливости племянника Бабуся. – Потому я и решила, что мужик этот, который вор, очень больших габаритов должен быть, тяжеленьким, да и ботинки у него сорок пятого размера, если не больше. Да только узор на подошве сильно потерся – значит, давно носит, совсем в дым человек обнищал. И потому, скорее всего, кто-то его соблазнил за кусок хлеба, или за бутылку кошку уворовать. Ну, а потом, когда я еще и рост его узнала…

– Каким образом? – быстро спросил Игорь. – Обныкновенным, – хитро прищурилась Бабуся. – Наша

соседка Фаина Борисовна, когда говорила, как грабители за кошкой бегали, упомянула, что Сюська ее на шкаф сиганула, и оттуда ее уже сняли. А я к ней сходила, и померила, какой там в комнате высоты шкаф – человек низенький ни за что не управится без того, чтобы стул подставить, а этот, как Фаина Борисовна сказала, самолично ее со шкафа выцепил, без подставок. Знать, ростом богатырь. Но вот только подслеповатый малость.

– А это еще почему? – Так я не поленилась, и подставила все же стульчик,

чтобы туда посмотреть – а на шкафчике у Фаины Борисовны пыль столетняя, и вся лапищами размазана. Она же, как я поняла, редко убирается, только в койке все время лежит, кошками своими со всех сторон обложенная. И по следам так складывается, что мужик этот, прежде чем кошку схватить, вовсю шарил по пылище руками. Но как же можно кошку с первого раза не увидеть, если эта хвостатая зараза белая, как снег? Такую даже ночью хорошо заметно! А этот не видел он ни фига, на ощупь искал. Сами теперь поняли, почему…

– Почему? – Да то как же! На глазу у него и без того повязка, чтобы бельмо закрывать, а тут еще маску или черный чулок пришлось на голову натягивать, чтобы никто не узнал. В общем, я как все это дело вместе увидела – сразу поняла, что это наш уволенный слесарь Потапкин, который недавно за кубик «Галины Бланки» чью-то наволочку с дерева снимал. Его во дворе за глаза просто Потапом одноглазым зовут.

– Ну, Бабуся! Да же вы у нас просто Шерлок Холмс! – воскликнул Игорь. – То что вы сейчас рассказываете – это суть примененного на практике дедуктивного метода Холмса! Вы что, недавно фильм, что ли, смотрели?

– А чего, я разве и без кина, что ли, совсем полная дура? – обиженно поджала губы баба Дуся. – Ничего я не смотрела. И вообще, я по телевизору надолго только одну рекламу запоминаю, а вашу тетю Асю я бы вообще своими руками задушила. Какая-то она совсем въедливая, еще хуже всякой хлорки…

– Извините, а сколько вам лет? – вступила в разговор Юля, которая теперь тоже смотрела на Бабусю с неприкрытым любопытством.

– Сколько надо – все мои, – проворчала старуха, недовольно оглядываясь на девушку. – А только я, сколько бы мне годков не было, никогда чужих мужей силком к себе не прилепляла, и ни за какие места не хватала. И тебе тоже, девка, не советую!

– Мне пора домой, я и так у вас задержалась, – сразу же засобиралась Юля. – Все равно я уже все сказала, что знала. Если что понадобится – звоните по телефону.

– Нет, а правда, – спросил Игорь, когда за девушкой захлопнулась дверь. – Сколько все же вам лет, баба Дуся?

– Где-то примерно от пятидесяти до девяноста, – сказала Бабуся серьезно, что-то прикинув в уме. – В войну метрики потерялись, так что теперь точно не знаю. Иногда я вспоминаю, что свою сестру, Машу-покойницу, еще в люльке видела, а в другой день думаю, что это уже кто-то из ее дочек был, а я их няньчила, и тогда наоборот выходит, что я сама еще тоже маленькой была. Нет, про время не помню, ты что-нибудь полегче спроси.

– Ладно, спрошу: как же вам удалось так ловко Потапа прямо к нам домой заманить? Ведь не всякий бы сумел, – не унимался Игорь, который был особенно сильно задет неожиданными способностями старушки, которые в нем, увы, пока что продолжали дремать.

– Оладьями приманила, старая карга, – внезапно подал из своего угла хриплый голос связанный по рукам и ногам человек, который, похоже, начинал постепенно приходить в себя. – В самое нежное место попала.

– Ага, никак околемался, голубок! – …И я не утерпел, соблазнился. Сказала, что со сме-

танкой. Я с вареньем все же не так сильно люблю. – А как же: зверей всегда на корм ловят! – пояснила

Бабуся. – А у меня отец охотником был, и дядька тоже на кабана с ним ходил – я это дело потому тоже хорошо знаю. А ты, Потапка, и есть зверь, если в чужой дом залез, да еще Фаину Борисовну ногами запинал! А подошву твою, пока ты мои оладьи выждал, я все равно уже на бумажку срисовала, да вон ручища твоя тоже вся кошкой разодрана – так что не отпирайся лучше зря, а начистоту все выкладывай.

– Я и не отпираюсь больше. Судьба – она и есть судьба, – вздохнул Потап. – Только это не я вашу тетку пинал, вы мне лишнего не приписыайте. Дружок мой горячий оказался слишком, он всегда с недопоя и с перепоя сильно нервничает, а в дозе редко бывает. Лично я только кошкой занимался.

– Откуда взялся дружок? – Из магазина. – В смысле?

– Он возле супермаркета нашего в ящике ночует. А меня в помощники пригласил, чтобы одному не так стремно было. -

Ясно. И зачем же тебе понадобилась кошка? – Мне? – изумился такому вопросу Потап. – Лично мне

такая злая тварь на дух не нужна. Я же говорю – мужик какой-то очень богатый моего друга, Васю, подсмотрел у магазина, и попросил украсть кошку. Денег заплатил. А я, дурак, на свою беду согласился помочь.

– Смотри, какой ты на гадости скорый, – неодобрительно покачала головой Бабуся.

– И ничего не скорый! Просто Вася меня убедил, что если кто-нибудь из своих полезет, из этого самого дома, не так будет подозрительно. Можно, в случае чего, сбрехать, что ключ кто-нибудь из соседей дома забыл, попросил через балкон полезть, или еще чего-нибудь. Да я точно говорю – никто и не узнал бы ничего сроду, если бы не ты, старая ведьма.

– Смотри-ка: уже и ведьмой стала! – А кто же ты? Пойдем, говорит, оладушками накормлю,

я, говорит, мол, не рассчитала, лишнего теста замесила, не пропадать же добру… – пояснил Потап, обращаясь к Игорю. – Вот тебе и полакомился оладушками со сметаной.

И Потапка в сердцах, забыв что он находится в помещении, сплюнул на пол, но потом встретился взглядом с Игорем, и наскоро затер свой грех ногой, одетой в рваный носок.

– Ты зачем мне тут весь дом разнес? – строго спросил его Игорь, выразительно подняв брови.

– С перепуга. В тюрьму неохота. Я был там как-то, а теперь не хочу. Говорят, там сейчас совсем от голода загнуться можно, я и здесь-то еле-еле кантуюсь. Вон меня какого большого мамка уродила, уже я и сам не рад, что мне теперь еды столько надо! Но я же тоже не виноват, что почти на шесть килограммов у мамки моей уродился? Скажи, мужик, кто в этом виноват? Зачем меня такого Бог сотворил? – задал «пират» Игорю, можно сказать, философский вопрос. – А теперь – в тюрьму, да в тюрьму. Замучали!

Но Игорь не имел желания открывать сейчас дискуссию на общечеловеческие темы – его интересовали вещи более конкретные.

– А тому человеку, заказчику, зачем кошка понадобилась? Он что-нибудь по этому поводу говорил? – продолжал задавать вопросы Игорь, попутно делая какие-то торопливые пометки в своем блокнотике.

– Да нет – ничего не сказал. Только в мешок посмотрел, а потом снова завязал, и в машину со всего с размаха зашвырнул, так что я думаю, эта тварь кусачая запросто могла в лепешку разбиться. Потом нам денег отсчитал, и больше я старика сроду не видел. Ни потом, ни после. Да и Васька тоже его не знает совсем, один раз случайно встретились…

– Ну, это мы еще проверим. – Ни хрена не проверите.

– Почему это вдруг? – В запое Васька. Он только через

неделю, не раньше,

слово по-человечески вымолвить сможет. Ведь нам тот мужик по

пятисотке дал, как и договаривались.

– Какая у него была машина? – Такси. – «Волга», что

ли? – Да нет же, я говорю – он на такси к нам подъехал,

рассчитался, а потом мешок на заднее сиденье бросил – и всем адью! – Номер не запомнил? Приметы водителя? – На кой мне ляд номер? Что мне, делать, что ли, нече-

го? Я уже думал, на сколькно кило курицу целиком куплю в

первую очередь, а ты – приметы! На курицу жареную он был

похож, вот как мне показалось, твой водитель!

– Опиши, как выглядел заказчик. – Еще чего: я скажу,

а он мне потом все мозги вышибет,

– заупрямился вдруг Потап. – Он сказал, чтобы я – никому,

и стращал сильно, даже пистолет свой показывал. И потом -

он слово свое сдержал, денег дал, сколько договаривались, а

я что – не человек, что ли?

– Значит, настоящий преступник вооружен. Я тоже могу показать тебе пистолет, – не на шутку отчего-то разозлился Игорь. – Попался – значит, колись. Учти, если ты мне не поможешь в этом деле, то я тебя…

– Эх, мил-человек, снова тебе, похоже, в тюрьму придется устраиваться, хочешь-не хочешь, а готовь свое пузо к перловой похлебке, как вор-домушник, – спокойно подтвердила Бабуся, которая ходила вокруг великана-Потапа с веником, пытаясь все же успеть прибрать следы беспорядка до возвращения Ирины. – А так, глядишь, и замнется твое дело, никто ничего знать сроду не будет, точно также, как и со стеклышками этими, что я тут за тобой подбираю…

– Ну, такой он из себя, старичок плюгавенький, – начал вспоминать Потап. – Значит, волосенки седые, глазки бегают. Да, и еще голова у него вроде как редькой, треугольная какая-то. Я еще подумал, когда он пачку денег из кармана вынул: почему всегда в жизни бывает такая несправедливость?

– Ты что имеешь в виду? – нахмурился Игорь. – А то,

что сморчка этого почему-то до фига бабок, а у

меня, и Васьки моего из коробки – часто на обед один только

хрен без соли бывает. – пригорюнился Потап. – Вот скажи,

почему, раз ты такой из себя профессор, почему нам в этой

жизни совсем не поровну и деньги, и еда дается?

И Потап снова повернул к Игорю свою большую, дремучую голову, предлагая ответить на очередной философский вопрос, на который снова никто не отреагировал.

– Вот, посмотри, – протянул Игорь карандашный набросок, над которым они только что потрудились вместе с Юлей. – Похож этот человек, хотя бы приблизительно, на твоего заказчика?

– Да что там приблизительно: вылитый! Точно – он самый! Словно портрет на него из музея! Только в жизни дядька этот даже еще постарше, чем у тебя тут накалякан, – воскликнул Потап. – И чего ты меня только напрасно тут тогда пытаешь, раз и сам все знаешь? Пусти, а? На волю хочу.

– Смотри-ка, чего-то не похоже, чтобы этот мужичок больно сильно кошек обожал, – заметила Бабуся, тоже заглядывая в рисунок. – Наша Фаина Борисовна вон как всех своих мокрохвосток обжимает, да тютюшкает. А этот такую нежную, да породистую животину, как ты говоришь, шваркнул, как будто в мешке у него картошка насыпана. Нет, кошколюбец так бы не сделал, здесь какая-то другая собака зарыта. То бишь, кошка эта самая…

Послышалось, как в коридоре кто-то открыл ключом входную дверь. Игорь подумал: наверное, Ирина возвращается… – Руки за голову! Всем оставаться на своих местах! -

вдруг раздался тонкий, знакомый голос. – Костиков, не двигаться! Иначе стрелять буду!

Игорь послушно положил руки за голову. Бабуся, ойкнув, тоже выронила из рук веник, и подняла

руки перед собой, как показывают сдающихся фрицев в фильмах про Великую Отечественную войну.

Потап все равно не мог поднять рук, потому что они у него были связаны за спиной.

Зато он поднял на дверь свои грустные глаза, и проговорил: – Ну вот, обещали, что не сдадите в ментовку, а сами уже позво-

нили. Потому что все люди – гады, – сделал он очередное

философское обобщение. – Кроме Васьки.

Но уже в следующую минуту Игорь опустил руки, потому что узнал в человеке, отдававшем команды, не кого-то еще, а своего бывшего однокурсника Олега Малышева, который теперь вовсю блистал на милицейском поприще.

Из-за спины Олега выглядывала Ирина, в глазах которой застыло сильное изумление – она тоже подняла руки, но исключительно для того, чтобы держаться за косяк, и не упасть от растерянности в обморок. Было ясно, что она совершенно, пожалуй, больше всех остальных не понимает, что здесь происходит.

За многие годы, начиная со школьной скамьи, у Игоря с Олегом Малышевым сложилась очень странная, своеобразная дружба: они были друзья-соперники, и являли собой две противоположности, которые друг друга вслух отрицают, но при этом молча постоянно ищут сближения.

Теперь же эти два молодых человека были разными совершенно во всем.

Начать с того, что Олег был коренастым пареньком маленького роста, с некрасивым, но подвижным и очень волевым лицом, так что рядом с ним Игорь порой казался просто каким-то барином из девятнадцатого века с задумчивым взглядом.

Олег сам называл себя человеком, которому все в жизни давалось благодаря настойчивости, энергии и характеру – он привык лично вырывать у судьбы ее скудные дары, не дожидаясь, когда та про него вдруг вспомнит.

По натуре он был несомненным и абсолютным трудягой, и его всегда страшно злило, когда кому-то везло просто так, «на дурака» – например, случайно выпадало продвижение по службе, выигрывался лотерейный билет, или кому-то вдруг само падало в руки неожиданное наследство.

Лично он привык везде и всего добиваться сам, но была одна сфера жизни, где его теория давала сбой.

Если еще в школьные, а тем более в студенческие годы Игорь Костиков буквально не знал отбоя от девушек, то Олег в этом смысле особой удачливостью не отличался, хотя в душе своему другу тайно завидовал. Наоборот, чем активнее Олег начинал добиваться расположения той или иной особы, тем сильнее девушки почему-то начинали от него разбегаться.

Наконец, поняв, что разомкнуть этот порочный круг он не в силах, Олег во всеуслышанье целью свой жизни объявил, как он выражался, «не глупых баб», а достижение карьеры, и в свои молодые годы был уже старшим следователем УВД по особо опасным преступлениям.

Не так давно Игорь даже слышал от третьего их общего друга – Гоши, который после школы пошел по медицинской части, что Малышев начал выходить даже на дела международного уровня, о которых иногда, по пьяной лавочке, вскользь бахвалится – но все больше загадками, и туманными намеками.

Впрочем, было в целенаправленной, трудовой жизни Олега одно лирическое отступление – еще в студенческую бытность его угораздило по уши влюбиться в Ирину – законную девушку Игоря, что с точки зрения здравого смысла и целесообразности было абсолютной глупостью и дерзостью.

Он даже предлагал ей замужество, и хотя Ирина еще тогда все равно предпочла Игоря, который ровным счетом ничего не предлагал, в сердце Малышева с тех времен осталась какая-то непонятная, сладкая заноза, которая время от времени давала о себе знать.

Со времени этой романтической истории прошло уже несколько лет, но она все равно не исчезла из памяти Малышева совершенно бесследно, а стала еще одним серьезным моментом негласной конкуренции двух давних друзей, которые теперь встречались все реже и реже, уже вполне могли не видеться по полгода, и узнавали друг о друге все больше через Гошу. Но все равно при этом помнили, что друзья детства – это святое дело, как бы там дальше не крутила каждого жизнь.

И вот теперь этот человек – Олег Малышев по кличке «Малой» – стоял перед Игорем, которого с шестого класса в шутку называл «Пижоном», глядел исподлобья, и направлял в лицо друга детства пистолет.

– Малой, ты чего? Рехнулся, что ли? – улыбнулся Игорь. – Ну и шуточки у тебя стали. Честно говоря, я от твоих приколов как-то отвык.

– Никаких шуточек, – сказал Олег спокойно, без тени улыбки, и, подойдя к Игорю своей характерной, пружинистой походкой, вдруг быстро защелкнул на руках друга новенькие, блестящие наручники.

Игорь ошалело уставился на свою обновку. – Все, теперь можешь опустить руки. – скомандовал тем

временем Малышев. – Я надеюсь, ты не станешь катапультироваться из окна, а то мне придется стрелять. Впрочем, я вижу, тут кто-то уже пробовал это сделать. Кстати, что тут происходит?

Но Игорь от удивления потерял дар речи, и все еще не мог сказать ни слова. Он только молча разглядывал на кистях своих рук наручники, о которых сам совсем недавно вспоминал – и вот, на тебе, железные браслеты почему-то оказались на его собственных руках. Сумасшествие какое-то! Полный бред!

– А ничего у нас тута плохого не происходит, – ответила за Игоря Бабуся, которая быстрее всех оправилась от испуга, и теперь занималась тем, что шустро распутывала веревку на руках Потапа. – Кино снимаем, вот что у нас тут происходит. Баловаемся.

– Кино? Какое еще кино? – нахмурился Олег. – А такое: «Сам себе режиссер». Обезвреживаем неправ-

дошного вора. Правда ведь, Горяшка? Но Игорь продолжал упорно хранить молчание. – Да? А окна зачем бьете? – И ты нам тут не указывай, давай – мы в своем доме и

за квартиру регулярно уплачиваем. Поэтому, что хотим – то и

бьем. Хотим – вазу шандарахаем, хотим – стекло, это наше

семейное дело, как нажитым добром распоряжаться. – несколько повысила голос Бабуся. – Тута я сегодня режиссер. Вон, артистов всех моих перепугал своим пулеметом. Иди, Потап, домой, а то этот бешеный и пальнуть ненароком может…

– Да… А где же у вас кинокамера? – озадаченно оглянулся вокруг Малышев, дольше остальных задерживаясь взглядом на застывшей в проеме Ирине.

Со времени последней встречи она немного изменилась, но, пожалуй, стала внешне даже еще интереснее, женственнее, что ли. Или просто волосы отрастила длинные?

В неизменности остальных качеств – умственных и душевных способностей Ирины – Олег не сомневался ни минуты. Пожалуй, Ирина была единственной девушкой на свете, в которой Олег Малышев безоговорочно признавал ум, сердце, и все существующие в природе таланты.

Он снова мельком подумал: странно, что они с Игорем до сих пор не поженились, он нарочно сегодня ее об этом спросил. Впрочем, оно и к лучшему.

– А у нас уже вовсю озвучка шла, пока ты не вломился, – кивнула Бабуся на диктофон, лежащий на столе. – Смотри-ка какой прыткий и любопытный выискался: все тебе покажи, да расскажи, где то, да почему это… Сам бы сначала предсавился…

– Не надо, мы знакомы. Это наш…хороший друг, – тихо прошептала Ирина.

– Ничего не скажешь: хорош дружок! А ты, друг, иди пока отсюдова, милок, нечего тебе здесь ошиваться.

И Бабуся подтолкнула застывшего в полной прострации великана Потапа к двери, показывая, что ему лучше смотаться отсюда подобру-поздорову, пока такая возможность имеется.

– Что же, лишние люди действительно могут освободить помещение, – сказал Олег, садясь на стул, и пряча оружие. – А вам, бабушка, я хочу сказать, что, как показывает практика, настоящие преступники чаще всего не похожи на бородатых бармалеев, как вы тут пытаетесь изобразить. Здесь вы со своей режиссурой явно перегнули палку. Они, наоборот, чаще всего бывают чистенькими, ухоженными, пахнут дорогим одеколоном, и очень нравятся девушкам. Правда, Костиков?