Текст книги "Одиночное плавание к острову Крым"

– Только давайте хоть на кухню, что ли...

– Да, давайте на кухню! – взяла инициативу в свои руки мама. – Мариш! Там в холодильнике борщ, сметанка! Обедать будем! Я сейчас картошечки поджарю, салатик сообразим.

Мама, как всегда, как перпетуум-мобиле, не остановить!

Я вытащила крымские помидоры, настрогали крупно, укропчиком посыпали, лучком зеленым. Бутылка вина крымского – мускат белый «Красного камня»...

– Ох, хорошее какое вино! – приговаривала мама, отпивая из рюмки мелкими глоточками. Она смотрела на нас с Андреем, ждала, когда рассказывать начнем. А я боялась этих рассказов. Боялась, что мама рыдать начнет. А ведь начнет! Знаю я ее! А потом у нее сердце прихватит.

Мама слушала внимательно и не плакала, чем удивила меня».

* * *

А потом пришел Егор. В тесной прихожей подхватил Марину, закружил:

– Ур-р-ра! Вернулась наша лягушка-путешественница! А то бабанька все причитала: «Заблудится! Не вернется!» Как будто она не знает нашу маму! Ну, рассказывай, как ты, как море, дядя с тетей как?

Егор прошел в кухню, к столу, сцапал самое большое яблоко и вкусно укусил. Андрею кивнул:

– Здрасьте!

А он ответил так, что все вопросы – кто это да что за гость – отпали сами по себе:

– Здравствуй, сын...

Егор не дожевал кусок яблока, закашлялся, чуть не подавился и вопросительно посмотрел на мать.

– Это твой отец, Егор. Мама, пойдем в комнату, пусть они тут сами...

И подумала: «Он же хотел этого – признания своего отцовства! Вот пусть сам и объясняется!»

В комнате Светлана Юрьевна присела на диван, а Марина принялась мерить жилплощадь ногами.

– Мариш! Что ж теперь, а?

– А ничего, мам! Нет, я рада, что Егор знает теперь, что его отец – вот он, и на этом все. Андрея я не виню ни в чем. Что случилось – то случилось...

– Мариш! А это что? – Любопытная мама обнаружила на столике бархатную коробочку.

– А это, мам, Андрей мне предложение делал, с кольцом!

– А ты?

– А я отказала.

– Мариночка, может быть, ты погорячилась, может быть, имеет смысл подумать...

– Мама, не ты ли учила меня тому, что женщина в первые пять минут видит «да» или «нет» по отношению к любому мужчине?! Вот я и вижу – «нет»! Да, было время, когда я готова была жить с ним в палатке, лишь бы вместе. А сегодня – «нет»!

– Ты ему не веришь?

– Почему не верю?! Верю. Я просто его больше не люблю...

– Ну да, ну да, дочка, ты права... – Светлана Юрьевна хлюпнула носом. – Но ведь живут люди и без любви, особенно когда у них общие дети, особенно если любовь была...

– Мама, вот ты сама и сказала – «была». В другой жизни. И ее я никогда не забуду. А сегодня нет ее, и вот тут, – Марина постучала себя в грудь, – пусто.

– Ну да, ну да...

* * *

Поздно вечером Марина провожала Андрея в гостиницу.

– Давай все-таки я отвезу тебя, чтоб не заплутал!

– Не надо, Мариш! Я возьму такси, доеду до отеля, заберу вещи – и в аэропорт. Ночью есть рейс на Симферополь. А вот с Егором я еще хочу поговорить. Ты не против, если он проводит меня до остановки?

– Ну о чем ты говоришь?! Егор взрослый человек, и он сам решает, что ему делать.

– Спасибо. Мы договорились, он ждет меня во дворе. И еще... Марина, ты возьми кольцо, ладно? Просто как подарок, за сына.

– Но это очень дорого, и покупал ты его по другому поводу.

– Да, по другому. Я старый дурак, Марина! Я решил, что все можно! А сейчас вижу – не все. Но я очень счастлив, поверь! У меня теперь сын есть. Возьми кольцо. Это подарок. Не думай о деньгах. Есть вещи, которые деньгами не меряют.

Он помолчал.

У нее же в голове теснились мысли: «Кажется, он понял, что не меня сегодняшнюю любит, а ту, что была в прошлом. Меня сегодняшнюю он совсем не знает и любить не может. А той, что была тогда, сегодня уже нет. Я же это поняла! Думаю, что и он поймет!»

Андрей переминался с ноги на ногу. Пора было уходить. И оставалось сказать лишь последние слова, которые принято говорить на прощание.

– Я еще тебе хочу кое-что сказать. Послушай меня. Ты – лучшая. И единственная. И только действительно влюбленный в тебя мог придумать тебе такое имя – песочная принцесса...

– Да, я его всегда помнила. Спасибо тебе.

...Марина погасила свет и прижалась лбом к холодному стеклу. За окном бесновался безумный балтийский ветер. Он срывал одежду с кленов и тополей – красные и желтые листья крутились над землей и никак не могли упасть. Сильный ветер. Того гляди, и надует на Неве волну, которая приведет за собой наводнение.

Осень.

Из подворотни вышли двое: один – высокий и широкоплечий, другой – хрупкий, среднего роста. Отец и сын. Они шли к автобусной остановке, сопротивляясь сильному ветру, что швырял им в лицо охапки листьев. Им было одинаково трудно идти против ветра. А кто говорил, что будет легко?!

* * *

– Маринка! Колечко – просто блеск! Вот это мужик! Вот это подарок! – Сашка примерила кольцо на каждый пальчик, любовалась им, отводя руку в сторону и поднося к свету, заставляла камни пускать по стене зайчики-радуги. – Мариш, может, имело смысл попробовать хотя бы?..

– Ну ты еще поучи меня! – Марина сердито одернула подругу. – Саш, давай не будем, ладно? Все хорошо именно в том варианте, который есть. У Егора есть отец, и они нашли общий язык.

– Но колечко приняла-а-а-а-а! – пропела Сашка и, увидев недовольный взгляд подруги, закончила: – Молчу, молчу! И все понимаю!

– Саша, глупо было отказываться. Или ты думаешь, что последовал бы красивый жест – колечко в мусоропровод? Ну, не будем глупости говорить. Так только в книжках бывает. А на деле... Ну отказалась бы я наотрез и поставила бы его в неловкое положение. Он же мужчина, негоже ему с цацками разбираться. К тому же я сначала отказалась и взяла кольцо как подарок, уже при повторном предложении.

– Ну-ну, Мариш, извини, я не хотела обидеть тебя. Да и нормально все! Ты ему нравишься, а женщинам, которые нравятся, мужчины с мозгами иногда дарят подарки. И даже очень дорогие.

– Саш, закрыли тему уже, а?

– Молчу, молчу! Ну а как вообще-то?

– Ну что ты допрашиваешь? Все сама знаешь: Егор счастлив, как мне кажется, Андрей, по-моему, тоже очень рад. А больше и сказать нечего...

К тому же обо всем на свете они уже переговорили. Как Егор и его друзья говорят, «перетерли»! И сколько можно еще перетирать?! Черное море с его странными приливными волнами, полосатый тигровый мыс на юге Гераклейского полуострова и странное стечение обстоятельств открыли тайну, которую хранили почти четверть века. А можно сказать «двадцать с лишним лет». По сути, одно и то же. Но двадцать с лишним – это все-таки некоторое количество лет, а четверть века – это целая эпоха. И она закончилась.

VII

Незадолго до Нового года Марина тащилась из супермаркета с тремя пакетами продуктов. Вот же удивительное дело: живет она одна, мама к ней на обед вообще не ходит, предпочитая молочные супы и каши собственного производства, Егор заскакивает поесть крайне редко, а продуктов она покупает как на большую семью. И ведь куда-то все уходит!

Сколько раз себе говорила – без особой нужды в супермаркет не заезжать! Это ведь бездонная яма. Зайдешь купить хлеб и молоко, но окажется, что нужно еще купить мясо, рыбу, полуфабрикаты, колбасу, сыр, стиральный порошок, шампунь и бальзам для волос, пену для ванны, салфетки и фильтры для кофеварки, новый фен, симпатичные чашки, пять штук миленьких прихваток, весы напольные и новый пылесос. В итоге денежки – тю-тю, зато куча новых, милых сердцу вещей.

Вот только лифт, черт бы его побрал, в этот день сломался! Видимо, не выдержал нагрузки – не только Марина тащила на себе три пакета с покупками. Все жильцы, как вьючные лошади, перли из супермаркетов все, что в хозяйстве нужно и не нужно. Некоторые вообще мебель новую покупали и все, что влезало в кабину лифта, на нем и везли. Вот чей-то диван и доконал хлипкое сооружение, в котором даже четыре человека без груза могли зависнуть между этажами.

Лифт стоял на первом этаже, створки кабины были открыты, внутреннее пространство плотно уставлено частями разобранного дивана веселенькой расцветки, а хозяин этой обновки бегал по двору в поисках техника.

Марина тяжко вздохнула и двинула вверх по лестнице со своим неподъемным грузом. Три ступеньки – остановка, еще три – и перекур. Она кляла все на свете: сумасшедших соседей, которые и по прошествии пяти лет проживания в доме никак не угомонятся и не прекратят это великое заселение с покупкой диванов, жадность, что когда-нибудь всех доведет до цугундера, техника, которого черти носят неизвестно где, свой четырнадцатый этаж и даже праздник, который виной всему.

Она уже миновала третий этаж, который так люб был когда-то ее женскому нежному сердцу, как стукнула дверь на этаже, и она узнала его по шагам – того, кого назвала Мужчиной своей мечты по имени Михал Иваныч. Глаз у нее на спине, конечно, не было, но была интуиция, и она просто почувствовала, что из четырех квартир на площадке стукнула дверь именно его квартиры.

Ну не везет так не везет, и бороться с этим невезением просто невозможно! Так хочется с предметом своего обожания встречаться вроде бы и случайно, но очень подготовленно, чтобы и прическа была на месте, а не сбоку, и шпильки на ножках, а не ботики-дутики. Про пакеты уродливые вообще лучше умолчать! Умная вроде женщина она, Марина Валерьевна Андреева, в зоопарке кенгуром работает, стройная для своего возраста с хвостиком, а прет три сумки барахла, как последняя барахольщица, как мать многодетная, доведенная до отчаяния ежедневным сочинением обеда для своих киндеров.

«Ну и что теперь делать? Ну и пусть смотрит, как я упираюсь, словно самосвал в гору! Смотреть, как бабы работают, – вот этому наши мужики хорошо научились! А вот чтобы помочь... Тут их днем с огнем...» – додумать свою гневную обличительную мысль про никчемный мужской род она не успела. Руки вдруг перестали у нее вытягиваться до пола, так как раздутые пакеты подхватил кто-то сильный.

– Давайте помогу! А то лифт сегодня не ходит...

Он! Батюшки-светы! Он! Михал Иваныч!

– Здрасьте! – кивнула ему Марина.

– День добрый! – ответил сосед более чем приветливо. – Что ж вы так нагрузились-то?

– Дык... я ж на машине! А кто ж... подумать-то мог, что тут... такая вот напасть?! Да еще и Новый год... Что-то он зачастил! – Марина пыталась не отстать от помощника и по этой причине дышала как рыба, которую вытащили из воды и бросили на берегу. Еще один этаж – и у нее глаза будут как у этой рыбы! Или как у рака! У него они, говорят, на палочках – выставляются из глазниц и шевелятся. Ужас!

– Вы не могли бы чуть-чуть помедленнее! – взмолилась Марина. – Я не успеваю и задыхаюсь!

– Помедленнее, значит, помедленнее! – Сосед сбавил темп. – Этаж у нас который?

– У нас – четыр... четырнадцатый! – выговорила она лишь со второго раза.

– Как же вы высоко забрались!

– Да. Я, знаете ли, специально последний этаж выбирала: не выношу, когда над головой кто-то топчется! Нажилась я уже в таких условиях, хватит! Тут у меня только какой кот заблудший иногда пробежит над головой. Ну или сантехник иногда походит по своим сантехническим делам. И все!

– Да, тут я вас понимаю и искренне завидую. У меня сумасшедший дом: снизу музыка с утра и до вечера, за стенкой – ругаются, как дикие, муж с женой, а сверху... Сверху у меня самое страшное – жуткая итальянская семья! Орут все – от грудного младенца до престарелой умирающей бабушки – и никогда не спят!

– Что вы говорите – итальянцы?! Надо же! Откуда же у нас тут итальянцы-то?! Потомки каких-нибудь Растрелли или Росси?!

– Нет, это я образно. Просто такие же шумные, как итальянцы, горластые и неуемные. И очень многочисленные, да... Пытался затыкать на ночь уши, но это ужасно неудобно, вот и мучаюсь.

Ей хотелось сказать что-нибудь в шутку с намеком типа «ну переселяйтесь на мой четырнадцатый, в мою тишину». Но! Какой-то гад придумал, что в таких вопросах мужчина должен делать первый шаг, и даже в шутку у нее не повернулся язык сказать то, что на нем вертелось.

И тут они пришли на ее четырнадцатый этаж. И в самый последний момент она поняла, что такой классный повод затащить его в гости она проворонила. И тогда она сказала, как с камня в море нырнула с головой:

– Я должна как-то вас поблагодарить за помощь, но я не могу придумать ничего умнее, как пригласить вас на чай.

– А вы знаете... Пожалуй, соглашусь!

К счастью, у нее был убран дом, в раковине не оказалось ни одной невымытой чашки, за которые пришлось бы краснеть перед гостем.

– Вы в комнату проходите! Я сейчас...

* * *

Обычно она чаи даже с гостями распивала в кухне, но это был особый гость, которого ей принимать хотелось в комнате, где уютно мерцала огнями елка и домашний кинотеатр с набором любимых новогодних фильмов тоже был.

Она щелкнула кнопкой, экран вздрогнул, явив миру новогоднюю историю про Женю Лукашина – скучное продолжение той, что Марина так любила.

– У вас диск с этим фильмом? – спросил сосед, пристраиваясь на диване. – А я так и не посмотрел еще...

– Смотрите. Но... Я не прониклась. Реклама майонеза и оператора сотовой связи! Впрочем, не навязываю свое мнение. Смотрите. А я пока чай заварю!

Потом она крутилась по кухне, выкладывая в конфетницу мармелад и заваривая по-особому чай. И при этом думала о том, как же он кино-то будет досматривать?! Это ведь долго! Это две серии! А столько он вряд ли будет у нее сидеть. Нет, конечно, она очень рада была бы, если б он просидел у нее целых два часа. Он вроде совсем не утомительный и не нудный, хоть и мрачноват немного. И потом, разве не этого она сама хотела? Не об этом ли мечтала, как девочка? Не об этом ли грезила, когда писала ему свое письмо в начале сентября?!

Письмо! Она и забыла про это письмо! Вот, черт возьми! А интересно, как он отреагировал на него? Может, взять да спросить?! «Возьму да и спрошу!» – решила Марина, устраивая на подносе чашки, сахарницу с конфетницей, розетки под варенье, ложечки.

Балансируя с подносом, как заправская официантка, Марина вплыла в комнату, где постаревшие актеры скучно играли в новую иронию любви. Вот уж и правда – ирония. Тоска грибная.

Такой тоски даже ее мрачный сосед не вынес – Михал Иваныч крепко спал, запрокинув голову на спинку дивана.

Марина аккуратно, чтобы не звякнули чашки, поставила поднос на низкий столик и села в кресло, напротив спящего мужчины. «Видать, и в самом деле итальянские соседи довели! – подумала Марина. – Спит, как слон индийский!»

А менту Мурашову – Марина пока не знала его фамилии, а она была у него вот такая – Мурашов – снился хороший сон. И совсем не про то, что можно подумать! Не, ну что за примитив?! Как мент, так обязательно такая хрень ему должна сниться?!

Менту Мурашову снилось, что он попал в тот старый и добрый фильм про то, как пьяный доктор улетел из Москвы в Ленинград, и он, Мурашов, в этом фильме играл не последнюю роль, а именно того самого доктора. Только почему-то, как и в жизни, в этом кино он был ментом. И приперся в дом к совсем незнакомой женщине, под Новый год, и устроил у нее раскардаш, разыскивая соперника Ипполита. И он так нравился сам себе в этой роли, что его даже в кино распирало от гордости.

А Марина смотрела на него, спящего, по-русски, по-бабьи, с жалостью, которая в наших широтах всегда соседствует с любовью. И почему ей безумно жалко было его? Она понимала, что эта его трехдневная щетина – не признак неухоженности, а как раз наоборот – модная деталь современного мужчины. И крохотная дырочка на черном носке, на большом пальце левой ноги, – тоже не от неустроенности, а скорее от небрежности.

А еще она отметила, что он даже во сне собран, как лев перед прыжком. Руки сцеплены в замок и закинуты за голову, нога за ногу – крестиком, ресницы вздрагивают, уголок губ слева все пытается уползти вверх и возвращается на место, чтобы снова повторять эту смешную полуулыбку.

И вообще он ей безумно нравился. И никакой он не бирюк, как ей казалось раньше. Он вообще был похож на президента, на того, который был до настоящего, последнего. Не красавец, но обаятельный. Оч-ч-чень!

Наконец он вздрогнул всем телом, приоткрыл один глаз и тут же встретился взглядом с Мариной, которая, как бабка, жалостливо смотрела на него, подперев кулачком щеку.

– Я что, уснул? – встрепенулся Мурашов. – Уснул. Вот до чего довели... итальянцы сверху!

Он вспоминал сон, который ему приснился. Ну, черт возьми, так не бывает!

– А знаете, мне сейчас снилось вот все это! – Он обвел рукой пространство небольшой квартирки. – Чужая квартира, вечер перед самым Новым годом, незнакомка и я в главной роли... Жени Лукашина... Только он в моем сне не доктор, а... мент!

– Хороший сон! – Марина потрогала рукой бок прозрачной чашки с чаем. – Чай остыл совсем...

– Я долго спал? – Мурашов виновато посмотрел на нее. – Вы не переживайте, я не люблю горячий!

– Вы спали минут десять.

– Как Штирлиц! И мне хватило. Ну, если вы не передумали поить меня чаем, я готов.

Мурашов пил чай вкусно, нисколько не стесняясь, как бывает с людьми, когда они впервые делают это вместе. «И никакой он не мрачный и совсем не молчун», – думала Марина, разглядывая его и слушая историю про кино.

Он подобрал с подноса крошки от печенья и отправил их в рот, и уголок губ слева тут же уполз у него вверх.

– Давайте уже хоть познакомимся, а? – спросил он, отодвигая чашку и поднимаясь с дивана. – Я – Михаил Иванович Мурашов, как вы успели понять из рассказа про сон – мент. А вы?

– А я – Марина. Марина Валерьевна Андреева, работаю плюшевым кенгуру в зоопарке.

– Кем? – поперхнулся Мурашов.

– Организатором досуга, праздников всяких детских! – улыбнулась Марина. – Но у меня на всех этих праздниках главная роль – кенгуру.

– Кенгуру – это здорово! У меня была кошка, была собака. Даже черепашка была. А кенгуру у меня никогда не было. И если бы я не спешил на работу, вы бы рассказали мне, как это – жить в шкуре кенгуру.

* * *

Из дневника Марины

«Вот мне бы в этот момент взять и сказать что-нибудь типа того, что, мол, за чем же дело стало? Закончится работа – милости прошу! Я буду поить тебя чаем и рассказывать про свою работу...

Но я опять, как дура, промолчала и не сказала того, что хотела! А не часто ли я стала вот так вот... помалкивать?! Мне ведь уже... А сколько мне уже?! Ну подумаешь! Двадцать пять с хвостиком!!! И у меня еще все впереди.

И тут он...

Нет, все-таки то, чего очень-очень хочется, происходит. Просто хотеть надо только того, что ничейное, чтобы не отбирать ничего ни у кого, не делать никому больно своими действиями.

И тут он сказал мне:

– Марина! А можно у вас телефон попросить? В смысле – номер мобильного! Я не знаю, как сложится у меня день, в котором часу я освобожусь, но если будет не очень поздно, то можно я позвоню?

– Можно и нужно!

– Правда?

– Чистая правда!

– Тогда я спрошу еще вот что: где вы празднуете Новый год?

– Я?! А я и не знаю пока! У меня нет никаких планов...

– Тогда можно вас пригласить отпраздновать его со мной?

– Можно! А где?

– А вот все вопросы потом. Пишите телефон!»

* * *

Марина достала визитку и отделила от толстенькой пачки один картонный квадратик с картинкой симпатичного кенгуренка на обороте. Мурашов посмотрел на визитку, потом на Марину, и снова у него левый уголок губ пополз вверх.

И ей бы в этот момент попросить у него его номер телефона! Пусть бы она и не позвонила ему, но у нее была бы возможность в любой момент ему позвонить. Это так важно – иметь такую возможность. Это как ниточка между двумя людьми. А если у одного такой возможности нет, то это уже не ниточка. Вернее, ниточка, но – одинарная, или, как говорила бабушка, «в однорядь», а для полноты счастья должно быть «в двурядь».

Но ей опять почему-то было неудобно!

И за это свое «неудобно» она поплатилась!

* * *

В этот вечер Мурашов к ней не пришел и не позвонил. И дома его, видимо, не было. Во всяком случае, в его квартире на третьем этаже не горел свет. Марина гуляла под его окнами, ждала, а свет все не загорался. Она замерзла и ушла домой.

А дома промаялась до утра без сна, считая по очереди слонов и баранов. Ей было жарко под зимним одеялом, и еще кот Вася заваливался ей под бок, словно большая шерстяная грелка.

Она положила мобильный телефон возле самого уха, хотя звонок у него был такой, что мертвого можно было поднять. Но он не звонил и эсэмэсок не слал. А ведь такое классное изобретение – мобильный телефон и его возможности, все эти эсэмэски и эмэмэски! А он не звонил, как будто для него ничего не произошло. Как будто он и не спал в ее доме, а она не смотрела на него, жалея по-бабьи его за его неустроенность. А неустроенности-то никакой и нет! Где-то он, наверное, хорошо устроен, раз домой ночевать не приходит.

Три следующих дня у нее были сплошные праздники. Но что это были за праздники! «Со слезами на глазах», хоть и не День Победы!

Каждые два часа у них было представление на главной площадке зоопарка, и ей надо было веселить детей, которых было много и которые радостно орали и требовали у родителей сфотографировать их вместе с кенгуру. И ей надо было позировать! А она была буквально привязана к телефону. Она каждые пять минут проверяла, не было ли звонка или сообщения. А он – это лучшее из изобретений двадцатого века – молчал как партизан! И кенгуру был грустным и нагонял на детишек тоску. Это не осталось незамеченным, и директор зоопарка пообещал ей «вставить леща», на что Марина огрызнулась и пообещала уволиться.

– Андреева! Ты завязывай с этим, – сказал ей директор, а потом почти приказал: – Иди за мной!

В директорском кабинете он усадил Марину в костюме кенгуру на диван, а сам скрылся в закутке за шкафом, где набулькал в стакан коньяку и отрезал кружок лимона.

– Вот, прими, и полегчает, – протянул ей народное лекарство от всех невзгод.

– Мне столько не выпить, – промычала она из-под маски.

– А я что, одной тебе, что ль, налил? Это на двоих. Да много-то не пей, а то завалишься еще. Слышишь, Андреева, я тебя после Нового года в командировку отправлю. В Берлин! – Директор поднял палец вверх, желая показать значимость мероприятия. – Посмотришь Берлинский зоопарк. О-о-о, это такой зоопарк! Будешь у немцев учиться, опыт перенимать. Хочешь?

– Хочу. Но лучше – у итальянцев. – Марина сделала глоток и закашлялась.

Директор постучал ей по спине.

– Какие итальянцы? Андреева, ты о чем думаешь-то?

– «О чем»... Не о чем, а о ком!

– Ну, я догадался. – Директор тоже сделал из стакана большой глоток и крякнул. – Ты, Андреева, в голову не бери. Тут все просто: если твое – твоим будет. А если нет сверху такого распоряжения – то хоть убейся. Так что смотри проще. Сама себе дай распоряжение.

* * *

И она дала сама себе распоряжение. Разум, конечно, плохо слушался и подчиняться не хотел, но она нашла в себе силы не дергаться. А на смену ее раскисшему настроению пришла праведная злость, и она легко отработала два дня. Даже телефон забросила в сумку. И делала вид, что ее мало интересует, будет ей кто-то звонить или нет. Но, как оказалось, это она перед самой собой выделывалась, и по вечерам лихорадочно просматривала список пропущенных звонков. А сама ждала, что в нем окажется неизвестный номер. И она наберет его и, как овечка наивная, скажет в трубку: «Алло! Вы звонили мне. Это Марина Андреева, а вы кто?» И тот, кто ответит, будет, конечно, он. И с волнением в голосе он скажет, что очень переживал из-за ее молчания.

* * *

Но не было в памяти ее телефона неизвестных вызовов, и сообщений от известного ей мента тоже не было. И она уже стала привыкать к мысли, что все себе придумала, и ей даже уже не больно было думать о нем, как он позвонил.

А она не узнала его голос. И переспросила:

– Кто это?

– Марина, вы меня не узнали? Это Мурашов, ваш сосед. Можно я к вам зайду?

Она себе придумывала, как скажет ему, что он себе что-то такое нафантазировал, а они просто соседи – не более. А всего и смогла-то сказать: «Заходи... те...»

Он поднялся на лифте, который со скрипом приполз на последний этаж, и позвонил в ее дверь. И она, как ни заставляла себя быть холодной и равнодушной, открыла слишком поспешно. А он в такой ранний час был с белыми хризантемами и с пакетом из супермаркета, из которого выпирала углами большая коробка конфет, какие-то банки и круглые мячики – апельсины.

– Вот, – сказал Мурашов, подавая ей через порог цветы и пакет с продуктами. – К праздничному столу.

– Но вы вроде хотели меня пригласить куда-то? – спросила Марина, а внутри вся похолодела – вот возьмет сейчас и скажет, что все изменилось, и никуда он ее не приглашает, и пришел специально с утра ее поздравить, так как вечером не сможет, так как уезжает, далеко и без нее.

– Ну, это само собой разумеется и не отменяется. Но праздник уже наступил, и мы можем с вами пить праздничный чай. И даже на брудершафт что-то кроме чая. Там есть, я захватил, – кивнул Мурашов на пакет с продуктами и покраснел, как мальчик. – Если честно, так «выкать» надоело. Мы ведь не в начальной школе, и возраст у нас почти одинаковый. – И без перехода спросил: – Марина, а Егор Андреев – это твой брат?

– Нет. – Марина удивленно на него посмотрела. – Это мой сын. А ты откуда про него знаешь?

– Знаешь, ты когда дала мне визитку, я не посмотрел номер телефона. Ну номер и номер! А дома показалось – что-то знакомое в нем, и я сравнил его с номерком, который получил в письме по осени. Письмо от одной женщины...

Марина вспыхнула, но смело посмотрела Мурашову в глаза и улыбнулась.

– Так вот, – продолжил он. – Я письмо не сразу получил, денька через три. Позвонил. А мне говорят: мол, абонент находится вне зоны действия сети. Ну вне зоны так вне зоны. Звонил я по этому номеру регулярно, но глухо было, как в танке. А меня уже трясло, так знать хотелось, что ж это за смелая женщина живет где-то рядом, которая решила со мной познакомиться таким оригинальным способом. Ну, мне не составило труда выяснить, что номер зарегистрирован на Андреева Егора Андреевича. Адрес тоже легко определили – на соседней улице. Я решил, что тут какая-то шутка. А когда нашел этого самого Андреева Егора, он мне популярно объяснил, что никаких писем мне не писал. Ну это и хорошо. Не хватало бы, чтоб это он писал мне! В общем, тогда я так и не понял, кто отправитель. А три дня назад сверил номера, и... Вот кто писал-то мне – Марина Валерьевна Андреева собственной персоной.

– И?.. – спросила Марина строго.

– И обрадовался! Мало того, что женщина смелая и решительная, так я, оказывается, ей еще и нравлюсь. Ура, товарищи! Тем более что и она мне очень нравится!

– А что ж не позвонил? – спросила Марина, сдерживая радость.

– Сначала некогда было – дел навалилось немало. А потом...

Мурашов помолчал. Присел на табурет в прихожей, расстегнул «молнии» на ботинках и спихнул их с ног. Марина машинально посмотрела на большой палец его левой ноги: дырочки на носке не было.

– А потом я, Марина, подчищал концы. Вы... Ты умная женщина и понимаешь, что иногда у мужчин бывают отношения с женщинами. Не очень обязательные, не очень обременительные, но отношения, которые мешают заводить новые. Чтобы ответить на твое письмо, мне нужно было завершить эти отношения. Три дня до этого я думал. И понял, что хочу отношений с женщиной, которой я нравлюсь так, что она даже поступила против правил, написав мне. И если эта Татьяна Ларина не передумала, – все-таки обычный мент – это не невесть какой вариант! – то я готов пригласить ее вместе отметить Новый год.

– Она не передумала. – Марина понюхала пахнущие зимой и снегом хризантемы.

* * *

Мурашов немного поднаврал Марине, сказав, что он мент обыкновенный. Был когда-то обыкновенным, но замучили его не всегда умные приказы руководства, которое пеклось главным образом о своей пятой точке – чтоб она в тепле была и чтоб мухи ее не кусали. И за свои промахи начальство брило нещадно тех, кто пахал без продыху. Сделать с этим было ничего нельзя, так как все это называется одним не очень понятным словом – «система». Система – и все тут! Хоть лопни! Хоть кол на голове теши, как говаривала мурашовская матушка. Тесать кол на голове – это сильно! Это ж какой организм надо иметь?! И в какой-то момент Мурашов понял, что еще один кол на его несчастную голову – и он не выдержит.

Себя Мурашов считал хорошим следаком, и раскрываемость у него была приличная. Не хуже, чем у других. Даже лучше. И по таким результатам положены были Мурашову и звание очередное, и должность. Ну, надо было только дружить с кем надо, где-то на что-то глаза закрыть, а где-то, наоборот, открыть пошире. А он был из тех, кто не умел и не хотел. Не то чтобы из принципа какого-то, нет. Просто он... не высовывался. На радость другим, более проворным. И его не раздражало, что кто-то, а не он обмывал новые звездочки и обживал новый кабинет. Ему и своего кабинета хватало, и должности, и звездочек – с лихвой. Звездочек у него на погонах было много. Мурашов смеялся, говоря, что у него их целых восемь! Это с двух сторон. Ну помельче они, чем полковничьи, но зато их больше!

Ему его дело нравилось, а не звездочки на погонах. В это можно было поверить безоговорочно, если быть с ним, Мурашовым, на одной стороне, а можно было ухмыльнуться с сомнением: мол, хитрит капитан Мурашов, просто не показывает, что его это задевает. Мурашов не пытался никому ничего доказывать. Просто работал. И если бы не самодурство тех, у кого звездочки толще, то работал бы и дальше. Но достало это самодурство по самое «не могу»! И нашелся повод сменить место службы.

Два года назад Мурашов, будучи в отпуске, взялся помочь своему приятелю Стасу Погорелову, который давным-давно оторвался от официальной милиции и с удовольствием и полным материальным благополучием трудился в частном сыскном агентстве.

– Мишаня, не в службу, а в дружбу – сгоняй в Беларусь! – попросил при встрече Погорелов. – Оплата достойная.

– В Беларусь! – присвистнул Мурашов. – Ну, в принципе не так далеко.

– Да какое «далеко»! Миш, бери машину – не надо будет от капризов железной дороги и Аэрофлота зависеть. Да и нужно туда именно на машине. Дело сделаешь – можешь там остаться отдохнуть. Там сейчас санатории, пансионаты втрое дешевле, чем у нас.

– А что за дело?

– А дело плевое. Тут у нас один архитектор есть, руководитель крупной проектной организации, Данилов Павел Григорьевич. Он наш клиент. Жена у него – женщина больная. Как принято в таких случаях говорить, на всю голову. Внешне не скажешь, а вот справочки медицинские серьезные. Из-за этого заболевания жена Данилова прав родительских лишена, и Данилов у нас отец-одиночка. Документы – решение суда и прочие необходимые решения, – это все в полном порядке. И этот Данилов – отец хороший. Девочка ни в чем не нуждалась. Жили вдвоем три года. А жену даниловскую ее родители в Беларусь увезли, она оттуда родом как раз.