Текст книги "Одиночное плавание к острову Крым"

– Подъем! – скомандовала себе Марина и вылезла из-под махровой простынки.

Из-за закрытой двери в кухню было слышно, как Наталья напевает себе под нос, шкворчит на сковороде что-то жареное – по запаху не картошка!

– Натуль! Что жаришь?

– Оладушки. С кабачком! Вкуснятина! Умывайся – и пить чай!

* * *

В голубой ванной, украшенной рыбками и ракушками, с синими полотенцами на крючках, Марина быстренько поплескала себе в лицо, почистила зубы. Волосы забрала в хвост, который закрепила резинкой. Лихо подкрасила глаза: в три мазка – левый, в три мазка – правый, огрызком коричневого карандашика подвела брови, покусала губы, чтобы кровь прилила. Все! Пять минут на все про все.

Увидев ее, такую уже не домашнюю, готовую в дорогу, Наталья пустила слезу.

– Ну вот... Ты уже и не со мной! Марин, ну когда у нас будет время спокойно встретиться, посидеть, вспомнить все?!

– Собирайся в Питер – там и посидим. Да не на день-два, а на неделю как минимум.

– Хорошо! Я соберусь... – грустно сказала Наташка, и Марина поняла, что никуда она пока не соберется, как не собралась бы и она сама, если б не мечта ее, если б пришлось ей ехать в Крым поездом. Это ж крюк-то какой! На машине и то лишних четыре сотни километров, а поездом без пересадки не доехать – не ходит сюда прямой поезд из Питера.

* * *

Наталья проехала с Мариной до какой-то хитрой улочки, которая уже через пять минут езды вывела на самую окраину города. Далее по карте нужно было налево, но левого поворота не было, и навигатор показывал направо, хоть безмозглая электронная Маша предлагала поехать налево.

Марина притормозила, включила аварийку.

– Ну все, Нат, тебе дальше не надо. Я сейчас допилю до поворота, развернусь – и в Мариуполь! А там берегом моря в Крым. Была б ты свободна, рванули бы сейчас вместе, повалялись бы на пляже, но... Какие-то мы деловые стали. Ты не можешь сейчас со мной поехать, я не могу сейчас у тебя остаться, а было время, когда и вопрос такой не стоял перед нами. Мы ж одной семьей были...

– Были... – эхом ответила ей Наталья.

– Вот. Большие девочки мы стали, да? Деловые, занятые. Почти на четверть века повзрослевшие...

Они помолчали. Потом посмотрели друг на друга и одновременно сказали:

– Все! Долгие проводы...

– И никаких слез! – закончила Марина.

– Я люблю тебя. – Наталья открыла дверцу. – И никаких слез!

– Бай! – махнула ей на прощание Марина, поддала под хвост Мотьке и сорвалась с места.

* * *

Уже через полчасика ее грустное настроение улетучилось без следа. Что грустить, когда все так хорошо?! Вот и встретилась она со своей любимой Наташкой Стрелковой, наболталась от души и мчится к югу. И все теплее и теплее с каждой минутой, и впереди маячит отпуск, и очень скоро вдоль дороги на пыльных базарчиках местные жители будут продавать переспелые груши и виноград. Как грибы под Псковом.

Грибы в зеленом ведерке под тарелкой с камнем, кстати, солились себе потихоньку. Рассол крутой не давал им «загулять» – Марина попробовала их перед самой дорогой. Хороши грибочки! Дядька рад будет!

В мечтах о скором отдыхе и с лихими песнями она проморгала поворот на Херсон и Одессу и прямиком влетела в Мариуполь. Над городом нещадно палило южное солнце, которое не в силах были закрыть иссиня-фиолетовые шлейфы дыма, выползавшие из заводских труб.

* * *

Из дневника Марины

«Город Мариуполь, скажу я вам, место весьма загадочное. Он развалился у моря, словно многогорбый верблюд, кожаная спина которого растрескалась от солнца. Это дороги такие в Мариуполе: вверх-вниз, вверх-вниз, и все это по рытвинам и колдо... Ох! Как хочется это слово по-русски написать! Короче, колдобина на колдобине и выбоина на выбоине. И простите, если я тут понаделала грамматических ошибок. Грех не наделать!

Но самое страшное в том, что электронная моя Маша в Мариуполе вообще работать отказывалась. То снесет какую ересь несуразную типа левого поворота, которого вообще нет в природе, то навигатор тупик покажет, а то и вообще экран погаснет у него. Часа два я колесила по этому чудному городу в поисках указателя на одесскую трассу – и все тщетно. Проголодалась. Пообедала быстро в какой-то рабочей столовке. Потом пошаталась по улице, поспрашивала прохожих, как из города выехать.

Никто не знал! Никто! Ни один из тех горожан, которых я попыталась спросить про дорогу, не мог мне объяснить, в какую сторону поехать, чтобы выбраться из этого заколдованного города, в котором электронная Маша врала, как последняя врушка, а навигатор капризничал, как девица.

– Так они у нас тут ни у кого не показывают! – хохотнул один водитель, который остановился, увидев, как я отчаянно семафорю на обочине. – Тут место такое неудачное – сигнала спутников нет. А ехать вам все прямо, выедете на дорогу у комбината, повернете направо и, не сворачивая никуда, поезжайте – прямо на одесскую и выскочите. А вы с Питера, что ли? – спросил без всякого перехода.

– Ага, оттуда!

– Ну ни фига себе! Одна?

– Одна!

– Ну ни фига себе! На машине?

– На ней!

– Ну ни фига себе!

Тут мужик почесал лысину, сфотографировал моего Мотьку на свой мобильный телефон, еще раз сказал «Ну ни фига себе!», попрощался и уехал. А я, поплутав еще с полчаса, выбралась наконец на трассу. И навигатор тут же ожил – дрогнула зеленая стрелка, показывая только вперед, и электронная Маша бодрым голосом выдала: «Изменение маршрута!»

* * *

А совсем скоро справа показалось море, синее-синее вдалеке, с белыми гребешками волн у берега. И сразу же в окно ворвался соленый ветер с той, морской стороны. Йодистый, синий и сильный, он пьянил и сводил с ума. Хотелось петь от радости, что Марина и сделала немедленно: завернула на всю громкость магнитолу и проорала от души вместе с Валерием Леонтьевым:

– Э-э-э-э-э-той ярмарки краски-и-и-и-и! Разноцветные пля-я-я-я-я-ски! Деревянные качели! Расписные карусели!

* * *

А дорога была почти пустая, как будто в Крым никто не ехал. И из Крыма никто не возвращался. Такая вот трасса свободная. Ну правильно! В Россию и из России едут другой дорогой, прямой. Это она, Марина Андреева, крюки по Украине заворачивает. Вот уж правду говорят, что кое для кого и семь верст не крюк!

Но какой бы долгой ни была дорога, рано или поздно и она заканчивается. В Мелитополе она выехала на трассу Е-105, и впереди замаячил остров Крым.

Не остров, конечно. Полуостров. Каждый знает – в школе все географию учили. Узкий перешеек на западе длиной каких-то десять километров, который лишь по нелепой случайности не был перерезан каналом между заливом Сиваш и Черным морем, делал Крым не островом, а полуостровом. Разлейся Сиваш пошире, и вот вам новая география.

На мосту над Чонгарским проливом она догнала поезд Москва – Симферополь. Окна в вагонах опущены, и в каждом – две головы. Жуют все без устали: кто кукурузу, кто арбуз, кто яблоко. С самого Запорожья жуют москвичи. Соскучились по южным вкусностям, настоящим, не похожим на те, что в столичных супермаркетах продают. Вот и поедают все, что купили на станции, где поезд долго стоял, и пассажиры успели нагуляться по платформе, размять затекшие ноги, прицениться к фруктам, которые продают ведрами. Но это им сейчас ни к чему. Ведрами груши, орехи и крымские яблоки они будут покупать на обратном пути, чтобы привезти в Москву отголоски бархатного сезона для тех, кто с ними не ездил в Крым.

Публика в это время едет особенная. Бабушки с внуками исключительно дошкольного возраста – внуки школьного возраста уже сидят за партами. Влюбленные парочки разных возрастов. Веселые компании с гитарами и рюкзаками. И одинокие барышни. Такие, как Марина Андреева.

Вот так и она когда-то ездила отдыхать в бархатный сезон в свой любимый Крым и, лежа на верхней полке пыльного вагона, жевала то грушу, то кукурузу или обливалась соком переспелой дыньки-колхозницы. И с завистью смотрела на мчащиеся по шоссе через Чонгарский пролив машины, в которых ехали в Крым счастливчики-автолюбители. И мечтала о том дне, когда она вот так же будет ехать на красивом автомобиле, и отстающие от нее пассажиры поезда будут махать ей из окон.

Все, о чем мечтаешь, – если мечтаешь очень-очень! – когда-нибудь непременно сбывается. Вот, пожалуйста! Наверняка сейчас кто-то из тех, кого Марина легко обогнала на своем шустром Мотьке, глядя на нее, сказал себе то же самое, что когда-то говорила она: «Будет день, когда я сяду утром в свой автомобиль и помчусь к морю!» Ну или примерно так. И как знать, не разольется ли тогда на западе залив Сиваш, воды которого встретятся с Черным морем, и придется спешно переделывать географические карты и писать на них: «Остров Крым».

* * *

После Мелитополя движение на трассе стало плотным. Две полосы и две сплошных по центру. Не обогнать медленно ползущих впереди ни по встречке, ни по обочине справа, – вот вся колонна и вынуждена тянуться со скоростью сорок километров в час. Периодически кто-то из смельчаков терял терпение, вырывался из колонны и, заполошно сигналя, рисковал и нарушал. Наконец Марина осталась одна. Вернее, третья в ряду никуда не спешащих. Она-то спешила! Да еще и как! А вот два водовоза впереди явно никуда не торопились.

– Братцы! Ну что ж вы так пасетесь-то, а?!

Она чуть не плакала, а две рыжие бочки, здоровенные и неповоротливые, едва тащились друг за другом. Нарушать ПДД – выскакивать на встречную полосу через две сплошных – Марина ну никак не хотела. Боялась. А вдруг нарвется на местных гаишников?! Потом не отдых будет, а сплошная нервотрепка. Если еще права не отнимут. «Не-е-е-е-ет! Другие пусть рискуют, если хотят, а я лучше время потеряю!» – думала Марина.

И потеряла. Час точно она тащилась за бочками, которые невыносимо воняли, тарахтели и заслоняли весь обзор. Но если терпеливо сидеть на берегу реки, то по ней точно проплывет труп твоего врага. От громкого щелчка, раздавшегося впереди, Марина вздрогнула. Бочка стала тормозить и остановилась, потом поднатужилась и, как утка, переваливаясь с боку на бок, съехала на обочину.

Водитель первой цистерны, увидев, что с напарником что-то произошло, тоже стал притормаживать и пристраиваться на обочине.

– Ур-р-р-ра! – взревела путешественница и, весело помигав водовозам, умчалась вперед.

* * *

Как же это здорово – ломая сопротивление плотного воздуха, лететь вперед, захлебываясь от встречного ветра и восторга! Особенно если до этого целый час ты, словно на похоронах, полз вдоль унылой лесополосы, в которой в тени пыльных тополей то тут, то там торчали крестики, столбики и пирамидки с веночками.

«Ну что за люди! – думала Марина о тех, кто возводит в память о погибших на дороге памятники на трассе. – И в самом деле, как по кладбищу едешь! Нет, чувства близких понятны. Их тянет на место происшествия, им хочется это место обозначить, чтобы приходить сюда с цветочками. Вот только зачем?! Погибший похоронен где-то на кладбище, там место его последнего упокоения, туда и несите цветочки! Ну зачем тут-то настроение портить тем, кто, например, как я, на юг едет, с хорошими мыслями, между прочим! А если свадьба? Застрянет вот так же за этими гов... водовозами, и не убежишь никуда, и любуйся в окна на придорожный погост! А людям при этом веселья хочется, частушки какие-нибудь спеть!»

Эти невеселые картинки при дороге, да еще животные, попавшие под колеса, очень портили Марине настроение. Сама она всегда внимательно смотрела на дорогу и притормаживала, если видела впереди собак или кошек. Лучше опоздать, чем невинное животное загубить.

Из-за всех этих задержек в пути в Симферополь она въехала, отставая от собственного плана часов на пять. Закатное солнце нижней кромкой уже коснулось линии горизонта, и с каждой минутой оно, словно монета в копилку, проваливалось все глубже и глубже в сиреневые южные сумерки. И тут – как назло! – Марина снова заблудилась.

Она оказалась на какой-то узкой улочке, которая лезла вверх в гору, никуда не сворачивая. Вроде навигатор не врал. Если ему верить, то ехала она правильно, но эта улочка, зажатая с двух сторон смешными старыми домиками, заросшими виноградом, никак не была похожа на трассу, ведущую в Севастополь.

– Та ни! – объяснил ей местный житель. – То не вона! Та, шо на Севастополь, та попердекулярно идЭть! Ось так вот идЫте, потом попердекулярно! А там о та трасса и е!

Ну хоть бы что-нибудь понять! Ничего, кроме «попердикулярно». Это явно «перпендикулярно». Она еще час болталась по узким улочкам, пытаясь по «попердекулярной» улочке выехать на параллельную. Наконец у нее получилось, и она с облегчением вздохнула. Но при этом стемнело уже так, что Марина с трудом представляла, как будет ехать дальше. А ведь именно на последнем участке дорога самая сложная: перевал не перевал, но горушки перед Севастополем серьезные, и какая там дорога – Марина совсем не знала.

Местами тьма была такая непроглядная, что можно было не ехать, а только тихо красться, прижимаясь к обочине, рискуя ободрать колпаки на колесах, и уступая дорогу всем подряд. Не верилось, что еще совсем недавно было светло, как не верилось в то, что завтра будет рассвет. Если дорога устремлялась под уклон, то было полное ощущение провала в преисподнюю.

Потом в темноте показался дорожный знак, который указывал на то, что впереди круглая площадь, и одна из дорог, выходящих из круга, – это как раз дорога на Севастополь. По счету она была третьей, и Марина аккуратно сосчитала два поворота из круга и въехала в третий. Но когда она доехала до первого знака, стало понятно, что едет она совсем не в Севастополь, а куда-то в сторону от него. Развернувшись там, где разворачиваться было нельзя, Марина поплелась в обратном направлении. Снова доехала до круглой площади, и теперь поворот на Севастополь был пятым по счету...

* * *

Из дневника Марины

«Стоит ли рассказывать, что я побывала на разведке в каждом повороте, и тот, который нужен был мне, оказался конечно же последним! А все из-за тупой информации! Третий, пятый, десятый поворот! А нельзя ли сразу на повороте поставить указатель – в Севастополь или нет?!

Я просто изводилась от мысли о том, что творится у дяди дома, где меня ждали в лучшем случае к обеду, а в худшем – к ужину! Но не позже. О том, что у меня в Питере, я даже думать боялась. Мама и так-то у меня заполошно-суматошная особа, а уж сейчас, когда она наверняка уже пять раз позвонила родственникам в Севастополь и узнала, что я еще не приехала, она, должно быть, места себе не находит. Останавливаться же где-то и искать телефон, чтобы всем позвонить, значит потерять время. Нет уж, семь бед – один ответ!..»

* * *

Навигатор врал, как неверный муж! Видать, и в Севастополе с этим делом все непросто. А может быть, ночью с ним какая неприятность приключилась, так как на следующий день он работал как часики.

В качестве водителя Марина в Севастополе была впервые, но сориентировалась на местности быстро, хоть и темно было хоть глаз коли! В одном месте нагло нарушила правила – развернулась там, где было нельзя, применив правило «а потому что надо!». Два раза свернула налево и... издалека увидела дом своего любимого дяди!

Пока целовались и обнимались с родственником, тетя Бася наяривала по телефону в Петербург и, дозвонившись, сунула Марине трубку к уху:

– На! Говори скорей матери, что жива-здорова, а то она уже пять раз звонила, говорит, на нервной почве у нее болезнь приключилась нехорошая, медвежья!

Тетя хихикнула. В это время в трубке телефона Марина услышала взволнованный маманин голос:

– Мариш! Это ты? Слава тебе господи! А я уже вся издергалась! Спать не могу, есть не могу, даже поплакала!

– Мама, ты в своем репертуаре! Плакать-то зачем?! Я же предупреждала: на дороге нельзя все учесть и все посчитать точно! Ну все, теперь уже успокойся и баиньки ложись! И не переживай ты за меня, мама! Вспомни, сколько мне лет и какая я умная и осторожная! И ребенку привет! Не переживайте за меня!

* * *

Из дневника Марины

«Первый день на любом курорте я лично посвящаю адаптации. Никакого моря, никакого дикого солнца! Ну разве что погулять и посмотреть. Просто все уже сто раз пройдено: сэкономишь этот адаптационный день и потеряешь больше, потому что первый день на море для такой белокожей, как я, заканчивается ожогами. И хорошо, если не очень сильными. Как правило, после первого дня, проведенного на солнце, я болею по-страшному, с пузырями и волдырями. А как-то в Турции я сгорела полностью. С утра была веселая и задорная, в обед на пляже пряталась под зонтиком. Но видимо, пряталась плохо, так как к вечеру я была похожа на рака, которого сварили заживо, но по какой-то невероятной случайности клещеногий остался жив и даже ползал по тесному номеру отеля.

Вечером рак слег и стал тихо умирать. Подружка Сашка, которая увидела эту картинку, испугалась и понеслась на ресепшн, где нашла нашего гида Игоря. Он в этих вопросах оказался специалистом: быстро вызвал врача и кинулся сам оказывать первую помощь. Он осмотрел мою обгоревшую тушку и выкатил на стол бутылку виски. В своем репертуаре! Тельце, можно сказать, умирает, а он «за тесное знакомство» разлил на троих по стаканам и подмигнул Сашке. В другое бы время подруга, может, и рада была бы этому «тесному знакомству», но не в этот трагический момент, когда тетка с косой вся в белом стучалась в дверь.

– Сначала – больной! – бодро скомандовала Сашка, вливая в меня виски.

Тетка вся в белом, правда, без косы все-таки явилась мне, постучав в дверь номера. Присмотревшись, я поняла, что это и не тетка вовсе, а дядька. Турок, доктор. Увидев меня, он едва не рухнул в обморок. А оправившись от шока, принялся меня лечить. Для начала он предложил мне маленький «контракт». Солнечные ожоги, особенно у тех, кто злоупотребляет алкоголем, оказывается, не страхуются, но ему выгодно лечить русских туристов, так как, потратив на меня двадцать долларов, он стребует с компании двести. Посему мне было велено забыть о солнечном ожоге и в случае расследования рассказывать всем, что я случайно опрокинула на себя чайник с кипятком.

– Кипятком так кипятком! Я свидетель! – Сашка нежно улыбнулась доктору, у которого от счастья глаз угаром запылал. – Можно даже сказать, что это я ее облила, только лечите скорее, доктор, пока она еще дышит. Да, и примите к сведению: больная не пьяна, это наркоз.

Она кивнула на бутылку виски, и доктор согласно закивал: мол, дескать, понимаю-понимаю!

Доктор, довольный «контрактом», мурлыкал себе под нос, выписывая рецепт. Бумажку, исписанную кривыми буквами, он отдал медбрату, и тот пулей улетел в клинику. И не успел доктор назначить Сашке свидание, как курьер вернулся с пакетиком лекарств. Доктор на пальцах объяснил, как пить таблетки, ну а как смазывать ожоги, мы и без него знали. Он хотел еще поболтать с милой русской барышней, абсолютно здоровой и веселой Сашкой, но она выставила его за дверь, пообещав завтра непременно явиться на свидание.

Потом Сашка аккуратно намазывала мазью мою горячую и красную тушку, поила меня соком и кормила таблетками. А часа через полтора произошло чудо! Кожа моя не только перестала полыхать, как на костре, но я смогла встать, надеть сарафан и даже прогуляться до моря и обратно.

Вот такая ожоговая история случилась со мной. И это при наличии богатейшего опыта в вопросе наступания на одни и те же грабли! Поэтому в последние годы я старалась не играть с огнем и первый день проводить не на пляже, даже если дней отпускных мало – по пальцам пересчитать можно.

В связи с этим следующий день – мой первый день в Крыму – я решила посвятить общению с родственниками, а вечером отправились прогуляться по почти родным бульварам и набережным Севастополя».

* * *

Утром следующего дня позавтракали, и дядя Веня отправился на работу пораньше, пока еще не жарко, пешочком до улицы Большая Морская, на которой стоял храм, купола которого дядя золотил. А Марина решила отправиться за город.

– Тю! На Фиолент?! Там же такие спуски тяжелые! – посмотрела на нее с большим сомнением тетя.

– Да знаю я, какие там спуски! Вот и хочу попробовать, не забыла ли, что это такое!

– Ну давай! Разведай там все, и если что, я с тобой тоже туда схожу.

«Ну-ну! Давай, тетя! А что?! Может, и в самом деле мы с ней Фиолент навестим после моей разведки!»

Молодца все-таки Бася! Не уступает молодым! Мировая тетя! Она вообще особенная. Огибая земной шарик, из каждой пивнушки, что на пути встречалась, тетя тырила пивные кружки – в коллекцию. Тырила легко и непринужденно. Если ее при этом ловили, она скромно улыбалась, на ломаном английском с украинским акцентом объясняла, что без кружки не уйдет, и ей отдавали толстостенную пивную посудину.

Сейчас тетя давно на пенсии, а научное судно, на котором она утюжила моря, где-то ржавеет в тихой гавани – денег на науку в 90-е годы давать перестали, экспедиции прикрыли, команду списали на берег, и спасибо, что еще успела что-то скопить за годы своих кругосветок. И не столько в рублевом и долларовом эквиваленте, сколько в трех коробках старых фотографий, в сувенирах из разных стран, в кружках пивных и еще в тех впечатлениях, которые с годами не потускнели, не затерялись в закоулках памяти.

Тетя была любознательна и способна на авантюры, поэтому Марина не удивилась бы, если б она и без всякой разведки собралась за компанию на скалистый пляж мыса Фиолент. Но видать, порох в пороховницах хоть и был, но слегка отсырел. Потому и отправилась она в этот день на пляж в гордом одиночестве.

Впрочем, одиночество ее совсем не пугало. Она привыкла к этому, и даже шарахалась от компаний. Нет, изредка, конечно, можно, и в удовольствие, но одной ей было куда комфортнее. Она любила подумать, почитать. Словом, побыть в компании с самой собой.

Все-таки интересная штука – память. Сто лет не появлялась Марина в этих местах, а на колесах вообще впервые, но нашла без труда дорогу, а когда ехала, то вспомнила все. Вот тут был маленький авторынок, а сейчас просто огромный. За ним виднелись сосновые посадки: деревца как по линеечке рядами высаживали, крошечные, меньше полуметра. Не лес, а кустарник сосновый был, по пояс – не больше! А сегодня – настоящий бор! Только сосны не похожи на северные. Там они стройные, высоченные. А эти метров до трех выросли и все. Ровненькие, пушистые. Красиво, конечно, но искусственное все какое-то.

Потом справа показалось море, подойти к которому было нельзя: берег в этих местах скалистый, метров сто обрыв вниз, а местами и больше. Камень белый, известняк. Трава серая, сухая от солнца, что выжигает все живое. Редкие кустики, никаких деревьев. Пустыня.

Раньше такая пустыня тянулась до самого Фиолента. Доезжаешь до конечной остановки и чешешь мимо полуразрушенного монастыря. Заблудиться там нельзя – тропа пробита туристами заметная, выведет прямо к обрыву. А оттуда в разных местах проложены тропы вниз.

Одна длинная – зигзаги с небольшим уклоном идут почти параллельно краю обрыва: двадцать метров в одну сторону, ступенька, пятнадцать метров в другую сторону, три ступеньки. Туда-сюда, туда-сюда, как челнок. Долго, но полого и не страшно.

Другая короткая, но напролом. Черт знает, какой смельчак ее проложил! Сплошные ступеньки и уступы, голые камни, за которые невозможно уцепиться, а перед самым пляжем – глубокая расщелина, спускаться по которой надо было босиком, вцепляясь пальцами ног в крошечные карнизы на скале. Метров десять такого спуска – и ты на дрожащих лапках падаешь на горячую гальку пляжа Фиолент.

* * *

Из дневника Марины

«Как-то мы приехали туда с подругой Иркой. Страшно пекло солнце и очень хотелось купаться, поэтому мы выбрали эту лихую дорожку.

До голого камня, который находился в конце первой трети пути, мы добрались достаточно легко: на этом участке что-то росло – маленькие цепкие кустики, трава, гибкие лианы. Словом, можно было хоть как-то держаться за эту растительность, предварительно попробовав ее на прочность.

А вот камень голый – это особая песня. Эта черно-серая глыба соединяла белый обрыв с береговой скалой. Тропа проходила по самой макушке камня, а макушка та была не плоская, а горбатая. Со стороны если смотреть, натуральный верблюд, только очень большой. Два островерхих горба невозможно было преодолеть на ногах. Камень в народе так и звался – Верблюд. Его горбы путники фактически переползали на пятой точке, поэтому они были отполированы до блеска и от этого казались еще более страшными.

Мы с подругой с сомнением посмотрели на этот камень и черепашьим шагом двинулись покорять его. Ирка – впереди, я – сзади. Дрожа от страха и держа в зубах сумки с босоножками, фруктами, книжками и полотенцами, мы заползли на Верблюда.

Я посмотрела вниз и поняла: больше я ни сантиметра не смогу проползти.

– Ирка! – простонала я, рискуя упустить вниз пакет с вещами. – Ирка! Ты прости меня! Ты ползи одна, а я вернусь и спущусь по длинной тропе. Встретимся внизу! Не обижайся!

– Мариш! Я сама хотела сказать тебе: давай вернемся!

Мы медленно двинулись в обратном направлении. Задом наперед сдать не так просто. Начинающие автомобилисты поймут. Вот это – то же самое. Толком не посмотреть, развернуться, невозможно, руки, заняты.

Голова кружилась, и я старалась не заглядывать вниз, но эта страшная пропасть внизу притягивала взор. «Мамочка! – причитала я про себя. – Только помоги мне отсюда выбраться, и я больше никогда не буду огорчать тебя ничем! Я буду самой покладистой дочерью на свете. Я буду мыть посуду сразу после еды, а не перед ней! Я перестану носить такие короткие юбки, за которые тебе перед соседями стыдно! Только помоги мне вернуться!»

На наше счастье, в это время с обрыва спустились к Верблюду здоровые парни, которые сначала посмеялись над нами от души, а потом выдернули нас со скользкого камня на известняковую твердь обрыва, где можно было присесть и отдохнуть, держась за чахлые кустики, вцепившиеся в камни своими мощными корнями.

– Девчонки! А может, с нами?! – предложили молодые люди, легко перепрыгнув с горба на горб.

На это предложение где-нибудь в нормальном месте мы бы с радостью ответили согласием – парни были уж очень симпатичные. А тут мы только помотали головами и грустно посмотрели им вслед.

– Ирка! Я боялась тебе сказать... Я уже с жизнью попрощалась...

– Не ты одна! – судорожно выдохнула Ирка и, ослабив хватку в растительность, нашарила в кармане сарафана сигареты и зажигалку.

Больше мы судьбу не испытывали и на эту тропу – ни ногой».

* * *

Был на пляж еще один спуск возле развалин Свято-Георгиевского монастыря – выбитые в скалах ступеньки. Говорят, что их монахи сами вырубили. Но развалины монастыря и этот культурный спуск были за колючей проволокой, так как все это – территория воинской части, проникнуть на которую было невозможно.

Потом пришли иные времена. Воинская часть потеснилась слегка, так как монастырь отдали верующим. Началось его восстановление. И проход к лестнице стал свободным для отдыхающих. Марина судьбу испытывать не стала и сразу отправилась к этому цивилизованному спуску, упрятав Мотьку в тени тополей неподалеку от остановки автобуса.

Уже на середине пути она сделала вывод, что страшно переоценила свои возможности. Казалось бы, что сложного спускаться вниз? Да не по голым камням, которые так и норовят выпрыгнуть из-под ног, а по ступенькам? Первые два десятка ступенек Марина миновала почти вприпрыжку. Потом ощутила, что ступеньки-то крутоваты! Могли бы монахи и не так круто завернуть спуск! Потом от гигантских шагов, какие ей приходилось делать, она стала задыхаться, да так, что, дойдя до скамейки под деревом, устроилась на ней и долго сидела, посматривая на море, на огромный камень с крестом, на выглядевший игрушечным с такой высоты теплоходик, который пыхтел в сторону Балаклавы.

А ровно на половине пути она задумалась о том, как будет подниматься назад. От этой мысли Марина даже расстроилась. Ужасно не хотелось связывать эти мысли с возрастом и состоянием души и здоровья, но само как-то связывалось. Ведь было время, когда по этим ступенькам она скатывалась за десять минут! А тут еще и до пляжа не добралась, а уже думает о том, сможет ли подняться назад... Тревожный симптом.

Она еще пару раз останавливалась на отдых. Море было все ближе, уже видны были отдыхающие с разноцветными подстилками, зонтики, кабинки для переодевания. Стоп! Какие кабинки? Откуда они тут? Пляж всегда считался диким, и отдыхало на нем не так много людей. В будние дни бывало совсем безлюдно. И никаких атрибутов организованного пляжного отдыха!

* * *

Увы, того Фиолента, какой знала Марина, уже давно не существовало. Как наверху каждый клочок выжженной земли был освоен садоводами-дачниками, так и пляж облюбовали предприимчивые люди. Кабинки, пункт проката всякой пляжной ерунды, кафешка с шашлыками, подсохшими булочками и теплым соком и прорва народу! А у причала – катерок. «Вот оно что – сюда теперь можно морем добраться... Вот и ответ – откуда все это».

Катерок каждый час увозил отдыхающих в Балаклаву и привозил оттуда новую партию.